КИНО МОЕЙ ЮНОСТИ

КИНО МОЕЙ ЮНОСТИ

Сегодня кино не играет такой роли, какую оно играло в судьбе людей в первые десятилетия изобретения братьев Люмьер. Кино тогда не только развлекало, оно учило, воспитывало, формировало вкусы и характер. Открывало горизонты и давало ориентиры. Кино было мощным «агитатором и пропагандистом». Но в то же время кино утешало, вселяло надежду на то, что все образуется: трудности будут преодолены, проблемы решены и все, в конечном счете, кончится «хэппи эндом» — счастливым голливудским концом. Бедные разбогатеют, влюбленные обретут счастье. А порок и зло будут непременно наказаны. Наивное, чистое время! Сплошные иллюзии…

В 60-е годы в кругах, близких к кино, распевали частушки Юрия Ханютина:

Ах вы кины, мои кины,

Кины новые мои,

Кины новые, хреновые,

Нерентабельныи…

С каждым днем работать хуже,

Плана нет — душа горит.

Нет, не нужен «Голый остров» —

Дайте голую Брижит.

Давно сошла с экрана полуголая Брижит Бардо. На смену ее легким шалостям пришло порно. И не мягкое, а жесткое, как сама жизнь — безжалостная, агрессивная, без всяких этических прикрытий. Но не будем об этом. Со вздохом «О, времена! О, нравы!» можно зайти далеко. Лучше я вернусь в свою юность, погружусь в сладкие воспоминания, когда в жизни главными развлечениями были кино и танцы (послевоенные 40-е годы — стиляжье время). Других «развлекалок», типа нынешних дискотек и казино, не было. И кино шло, выражаясь современным языком, в кайф. Наверное, каждый может подписаться под признанием Юрия Левитанского. Помните, конечно, его стихотворение «Кинематограф»:

И очнулся, и качнулся, завертелся шар земной,

Ах, механик, ради Бога, что ты делаешь со мной!

Этот луч, прямой и резкий, эта света полоса

Заставляет меня плакать и смеяться два часа,

Быть участником событий, пить, любить, идти на дно…

Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!..

В те первые послевоенные годы я, в основном, ходил в два кинотеатра — «Авангард» и «Ударник». «Авангард» был рабоче-крестьянский и располагался в порушенной большевиками церкви на Житной улице, а «Ударник» был престижным залом, находился, да и сейчас, к счастью, находится рядом со знаменитым Домом на набережной. Там я чаще сидел на балконе, чем в партере. Но это никоим образом не смущало, главное — экран, что там происходило…

В 40 — 50-е годы картин выходило немного, и, разумеется, смотрели их и не по одному разу. Любимых фильмов было немало, но среди них не числились ленты об Ильиче и Чапаеве. «Чапай думает»? Ну, и пусть думает, меня как-то не волновали его думы. Зато другие, менее идеологизированные, нравились очень: «Веселые ребята», «Волга-Волга», «Цирк», «Подкидыш», «Мечта», «Трактористы», «Небесный тихоход», ну, и другие. Кроме «Кубанских казаков», пожалуй. Конечно, испытывал восторг от любимых актеров. Положительные герои, правильные и плакатные, типа Сергея Столярова мне не нравились, а вот Петр Алейников был мил и люб со своей белозубой улыбкой и лукавыми глазами. Тогда мне казалось, что его жизнь — сплошное удовольствие. О его трагедии я узнал уже в зрелые годы: и ролей достойных не было, и алкоголь донимал, и не хватало образованности и культурности. Кто-то из кинематографистов рассказывал, как увидел однажды Алейникова в книжном магазине. Обескураженного и понурого среди книжного моря. «Читануть бы что», — растерянно бормотал актер, но так и не дотронулся ни до одной книги. Разумеется, о подобных эпизодах писать в советское время было непринято.

Еще одним кумиром был для меня Михаил Жаров. Так блистательно сыграл он Алексашку Меншикова в фильме «Петр Первый», что, увидев его на экране, Алексей Николаевич Толстой с удивлением произнес: «Так вот он какой… Меншиков! Интересно». А какой колоритный был в исполнении Жарова Дымба с его классическим: «Цыпленки тоже хочут жить!» Когда, пятнадцатилетним юношей, я смотрел картины с участием Жарова, я и не предполагал, что пройдет почти полвека и мне доведется брать у народного артиста СССР Михаила Жарова интервью для журнала «Советский экран». Было это в конце июля 1980 года. Михаилу Ивановичу было уже за восемьдесят, и, увы, от былого обаяния и шарма мало что осталось. Моя встреча с Жаровым происходила в ВТО (в старом здании, на улице Горького), то и дело появлялись какие-то актеры и актрисы, и Михаил Иванович с милой улыбкой обращался к ним: «Вы еще живы?»

Он с удовольствием предавался воспоминаниям, тут же вспоминал сыгранные роли: «Я, дусенька… графинь лобызал, а то вас!.. Эх!.. Я не тюрлюм, тюрлюм, тюрлюм!» Отчаянно ругал молодое поколение актеров: много о себе понимают. «Мы были не такими, да и нас мало было: я, Черкасов Коля, Симонов…»

В кино моей юности выступало много первоклассных характерных актеров и комиков. Помимо Жарова, Игорь Ильинский, Эраст Гарин, Мартинсон, Сорокин и еще можно привести пяток фамилий. Из тех, кто играл «правильных» героев, мне нравились, пожалуй, двое: красавчик Евгений Самойлов и благородный, мягкий Павел Кадочников. По молодости и глупости, мы все упивались фразой, которую произносил Кадочников в фильме «Подвиг разведчика»: «Вы болван, Штюбинг!» Все фашисты были болванами, — так нас тогда воспитывали. Умный Мюллер — Леонид Броневой — появился значительно позже.

Любимые актрисы… Любовь Орлова, Валентина Серова, Людмила Целиковская, Алла Ларионова… В юные годы они казались очень красивыми и очень талантливыми.

Представлялось, что они живут сказочно интересной, феерической жизнью. Но спустя годы, читая воспоминания, с некоторым разочарованием заметил, что это далеко не так. И им, нашим кумирам, приходилось не сладко. Алла Ларионова в первом же фильме «Садко» поразила всех, и в Венеции картина получила первую премию. О своей поездке в Италию Ларионова вспоминала так:

«Провожали нас в Венецию на высшем уровне, сам Микоян (тогда один из членов Политбюро — Ю. Б.). А хватилось начальство наше кинематографическое, что же мы там носить будем — ужас! И нам, троим актрисам, срочно, за три дня, сшили из одинакового белого материала три платья. К счастью, разных фасонов. Правда, по возвращении мы их сдали… Знаете, что было моим первым потрясением в Италии? Я увидела горничную, выходящую из номера в потрясающих чулках. И расплакалась, потому что у меня ничего такого в жизни никогда не было!..»

Ларионову приглашали сниматься за рубежом, но это было тогда категорически запрещено и считалось предательством — как это можно сниматься в капстране!.. Когда оглядываюсь назад и вспоминаю наши отечественные фильмы, и особенно актрис, то у меня возникает только одно чувство: жалость. Никому — ни сценаристам, ни режиссерам, ни актерам, — не давали полностью раскрыть отпущенный им талант. Отсюда декларативность, зажатость, холодность и антисексуальность.

Кино моей юности очень разнообразили «трофейные фильмы», которые появились после окончания войны. Без всякого преувеличения, почти все они смотрелись взахлеб, ибо очень отличались от наших: и сюжетом и манерой игры актеров. «Багдадский вор», «Индийская гробница», «Три мушкетера» и другие казались пришельцами — и они были пришельцами — из другого мира.

Супер-хитом была «Девушка моей мечты», картина, снятая в Германии в 1944 году. Девушка-мечта — это Марика Рокк (иногда принята транскрипция — Рёкк). Красивая, обаятельная, плотная, с женскими формами, но на удивление легкая и пластичная. А как танцевала! Отбивала ритм! А какие акробатические выделывала па! Как говорится, Любовь Орлова рядом с ней не стояла!.. А этот невероятный (для того времени) кадр, когда она распахивала меховую шубку и, показывая всем, что она лишь в легкой комбинации, звала на вокзале носильщика: «Трейга! Трейга!» Вроде бы ничего сексуального, а как ошеломляло юнцов и мужчин!

Марика Рокк. Венгерка по национальности. Немецкая актриса по сцене и кино. Она танцевала в различных варьете и шоу Франции, Англии, Германии и США. В кино впервые снялась в 1932 году в ленте «Целуй еще слаще». Ну, а в середине 30-х вместе с мужем, режиссером Георгом Якоби, прогремела на весь мир в фильмах: «Нищий студент», «Гаспороне», «Ночь в мае», «Алло, Жанин», «Женщина моих грез» (в советском прокате — «Девушка моей мечты»). В жизни Марики происходило всякое, впрочем, как и у любой звезды кино и эстрады. О себе она поведала в мемуарах «Сердце с перцем» — истинная венгерка! На сцене выступала до 1981 года и умерла 15 мая 2004 года, на 91-м году жизни. Жизнь, наполненная музыкой, танцами и пением. Марике симпатизировал сам Адольф Гитлер, а Иозеф Геббельс не любил и порицал ее якобы за вульгарность и пошлость. После войны суд разбирал поведение Рокк в годы гитлеризма и не нашел ничего криминально-подсудного.

«Девушка моей мечты», дитя Дуная, навсегда осталась в истории мирового кино.

Другим моим западным кумиром была Дина Дурбин (Эдна Мей). Она рано начала сниматься, но рано и покинула экран — в 27 лет. Жертва амплуа — жизнерадостной женщины-подростка, милой веселой девчушки, да еще с удивительно сильным красивым голосом, можно сказать, оперным. Как потрясающе пела Дина Дурбин в фильме «Сестра его дворецкого» (1945) две песни на русском языке с очаровательным акцентом: «Две гитары под луной жалобно заныли…» и «Эх, раз, еще раз, еще много-много раз!» На волне союзнической дружбы с Америкой это звучало завораживающе.

В «Сестре его дворецкого» Дурбин покоряла зрителей жизнерадостностью и непосредственностью. А до этого, в 1936 году, она снялась в картине «Три милые девушки», где сыграла Памелу — младшую сестру, Пэм, которая удивительным образом устроила счастье своим старшим сестрам. А еще Дурбин снялась в таких знаменитых фильмах, как «Сто мужчин и одна девушка», «Первый бал»… Но в дальнейшем пришлось туго: роли взрослой женщины не удавались. Она покинула Голливуд, уехала во Францию. Больше ее не снимали. Интерес к ней пропал… Дважды выходила замуж, дважды неудачно…

Не могу не вспомнить и еще актрис, покоривших меня в юности: Вивьен Ли, печально стоящая на «Мосту Ватерлоо» и, напротив, задорная, бесшабашная Франческа Гааль в фильмах «Петер» и «Маленькая мама».

Конечно, и мужчины были хороши (Роберт Тейлор, Дуглас Фербэнкс), но я все же больше восхищался актрисами-женщинами.

Юность кончилась. Я повзрослел, заимел семью, закружился в рабочей круговерти, и уже было не до кино. Ходил в кинотеатры редко. К тому же, ближайший «Авангард» снесли (бедный «Авангард»: сначала уничтожили как церковь, затем как кинотеатр). А тем временем сошли на нет одни киногерои, появились другие. И замелькали на афишах иные имена: Баталов, Рыбников, Урбанский, Смоктуновский, Ефремов… Самойлова, Мордюкова, Гурченко, Надежда Румянцева…

Применительно ко мне — началось кино среднего и старшего возраста. Пришла пора от щенячьих восторгов и бурных эмоций перейти к осмыслению и анализу, каковы причины успеха и неудачи, как выстраивались и ломались судьбы актеров и режиссеров и т. д. Всему этому, собственно говоря, и посвящена эта книга. Кино как отражение жизни.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.