ЛЕКАРСТВО ОТ НОСТАЛЬГИИ

ЛЕКАРСТВО ОТ НОСТАЛЬГИИ

В мемуарах князя Юсупова есть примечательный эпизод. Когда он решил ехать в Англию учиться в Оксфорд, за несколько дней до отъезда его вызвала к себе, в Ливадию, императрица Александра Федоровна, весьма его решением недовольная, и пыталась от поездки отговорить. "Сказала, – цитирую мемуары князя – что многие молодые уезжали в Европу, а потом отвыкали от родины, не могли освоиться дома и покидали Россию насовсем".

Надо же, значит и тогда существовала эта проблема «отвыкания»! И представляла опасность даже в случае с наследником несметных богатств, колоссальной недвижимости на родине – одно Архангельское чего стоило! А уж он-то, Юсупов, при недолгой отлучке, какие мог иметь трудности, вернувшись, "освоиться дома"? Но, верно, императрица не даром беспокоилась.

Вот и художник Кипренский, чьи шедевры украшают Третьяковскую галерею, Русский музей, за оттяжку возвращения из Италии, где он был стипендиатом российской Академии художеств, лишился покровительства уже другой императрицы, хотя до того был ее любимцем. А от соотечественников такой травле подвергся, что пришлось обратно в Италию бежать, где он, Кипренский, и умер.

Напрасно, выходит, мы считаем, что товарищ Сталин первым решил ограничить пребывание за границей советских граждан жесткими сроками, были у него и в дореволюционной России серьезные, суровые предшественники, полагающие так же, что заразу иностранную каленым железом надо выжигать. А лучше вовсе не допускать, коли нет в русской нации стойкости перед соблазнами западной цивилизации. Хотя при царе-то батюшке, по сравнению с большевистским режимом, какое ведь сытое, вольное было житье, но и тогда – вот неблагодарные! – чуть что – деру.

Цари, правда, лишь недовольство выказывали, журили, в милостях отказывали, большевики же радикально решили вопрос: никого вообще никуда не пущать. Оно надежней. Все, точка.

Так бы и держались твердой, как водится, линии, да жизнь заставила ослабить узду: самых проверенных, пропесоченных от ступней до макушки, строго бдя, на коротком поводке и в очень ограниченном количестве начали все же за рубеж выпускать. И напрасно! Даже среди них, казалось, верных из верных, находились такие, кто, как императрица Александра Федоровна и опасалась, от родины «отвыкал» – и лови ветра в поле, с ног собьешься, даже со всевидящим оком…

Да и с послушными, дисциплинированными, возвращающимися в стойло, ухо следовало держать востро. Домой после странствий они приезжали другими и, понятно, доверия прежнего уже не заслуживали.

Но ведь что характерно. Вместе с "тягой прочь" (Борис Леонидович Пастернак), соотечественников наших отличала невероятная, неодолимая тоска по родине, стоило им только покинуть ее пределы. Будто в психике два мощных, с обратным знаком, заряда заложили, запустили будто два встречно мчавшихся локомотива: во что бы ни стало на волю – во чтобы то ни стало домой!

Ну чужбине, тоскуя, пили, пели, создавали шедевры. Тоска по родине сродни несчастной любви, а, как известно, именно боль, страдания питают творчество. Ну а кроме того, большое видится на расстоянии, и Гоголю, Глинке, Тургеневу, Чайковскому, Достоевскому за границей отлично работалось.

Боже, как хороша бунинско-зайцевско-набоковская Россия, в снегах, колокольном звоне, запахе куличей, пармских фиалок, разноцветных стеклышках веранд. Ее больше нигде не существовало, только в их памяти, воображении, муках сердца от ностальгии. Но если предположить, что тот же Бунин или Рахманинов имели бы шанс и им воспользовались – оставленную родину посетить, узреть, во что она превратилась при Сталине, при Советах, – возможно, их ностальгию как рукой бы сняло.

Теперешним эмигрантам с одной стороны куда проще, комфортней, а с другой, и тут, верно, взаимосвязь есть, с шедеврами застопорилось. Не надо ждать, пока ностальгия душу изгложет – идешь в консульство, получаешь визу, покупаешь билет на самолет, и вот она, златоглавая, или Невский, набережная Невы, или еще кому что потребно, а тут и встречи с друзьями, объятия, беседы заполночь, точно и не уезжали, не расставались. Рана от тоски по оставленному, не успев раскрыться, воспалиться, затягивается.

У некоторых ностальгия исчезает уже в Шереметьево, у паспортного контроля. Для других разочарование наступает при намерении посетить родные места, дворики, переулки, скверики, где прошло детство, а вместо них, выясняется, супермакеты, дорогущие бутики, казино-рестораны понастроили-пооткрывали: чужой город, с незнакомым вовсе обличьем, а, главное, дух в этом городе совершенно иной. А кому-то перемены такие нравятся. О вкусах чего же спорить, тем более о привязанностях.

В общем, для преодоления ностальгии существует нынче множество способов. Я нашла свой: российское телевидение. Здесь, в Штатах, транслируются аж четыре российских канала. Но «тарелки» у нас дома нет. Считаю: ежели будет под боком, пропадет свежесть, острота восприятия. А так наслаждаюсь, приходя в гости. «Тарелками» многие у нас, в Колорадо, обзавелись.

Последнее яркое впечатление: ток-шоу (владельцы «тарелки» его аж на кассету записали), посвященное теме, надо думать, для России в данный момент первостепенной важности, коли аудитория собралась огромная, как на стадионе, с тремя ведущими плюс почетными гостями. Предмет развернувшейся дискуссии – пластические операции женской груди с целью придачи ей еще большей неотразимости.

Главным, всеми присутствующими признанным авторитетом в этом действе являлся хирург-маг, в голубом шелковом галстуке, похожий на конферансье или на бармена, разъясняющий темным, вроде меня, профессиональные в своем деле премудрости, про имплантанты разного рода и разной стоимости, ну и другие, сопутствующие теме детали. "А если на ощупь, если на ощупь?" – вопрошала с некоторой даже навязчивостью одна из ведущих. Аудитория завороженно внимала. Камера скользила по лицам: все молоденькие, все хорошенькие, все похожие друг на друга, будто с конвейера, с выражением общим, стертым. Чистый лист бумаги – что хочешь на нем выводи.

Меня лично сразила участница передачи, представленная как знаменитая писательница, автор бестселлера "Грудь женщине не товарищ". А, звучит? Пафос ее выступления заключался в обиде, жгучей, непереносимой, на сильный пол, неспособный увидеть в женщине равную личность, с интеллектом, духовными запросами. Им, скотам, лишь ноги да вот – по теме – груди важны. При том на одеяние гордой амазонки ткани пошло минимально, примерно два носовых платка. Вряд ли из экономии. Мужчинам-беднягам куда же было еще смотреть! И лицо-то из фокуса выпадало. На что же, так появляясь, так себя заявляя, писательница, автор бестселлера, рассчитывала? На отношение к ней как к Ахматовой?

Впрочем, писательницу затмил травести, сменивший пол, долго маявшийся с подходящими его вкусам, индивидуальности грудями, и встреченный – или встреченная? – как национальный герой. То есть, извиняюсь, героиня.

Передача, ток-шоу по-современному, конечно, прошло бы на ура, как вдруг, совершенно не в такт с общим настроем, явно сознавая свою здесь неуместность, женщина-врач, из поликлиники ординарной, районной, напомнить осмелилась присутствующим, а заодно и тем, кто дома у экранов сидел, что помимо забот о красоте груди, женщинам надо следить и за ее здоровьем, не пренебрегать профилактическими осмотрами, делать вовремя, лучше ежегодно, маммографию… Задышала, как после бега: неважно в стране поставлена просветительская работа с населением, здравоохранение у нас… И осеклась.

Вконец сконфузилась. Ну кто же, в самом деле, в доме повешенного заговаривает о веревке? Здравоохранение! Еще бы ляпнула про социальное обеспечение, пенсионерах с их крохотными, на выживание, пособиями, сиротах, беспризорных, наркоманах, торговле сексуальными рабынями, поставляемыми Россией по всему миру… Стоп. Неприлично ведь портить чей-то, пусть чужой, праздник. Хотя сексуальные рабыни, пожалуй, по теме. Их как раз груди потребители товара оценивают высоко. Иначе бы этот бизнес так не пошел.

Ток-шоу, где было раздался мышиный писк – глас народа, невнятный, невразумительный, – продолжалось в том же ключе, как и было начато. Никто из участников не поперхнулся. "А на ощупь, на ощупь?" – продолжала та же ведущая вопрошать. А я подумала о тех, кого на праздник не позвали. Там, в России. И кто составляет, увы, большинство. О женщинах, миловидных, чем родина наша всегда славилась, которым зубы не на что лечить, об их мужьях, не бизнесменах, а бюджетниках, об их детях, в колледжи за границу не отсылаемых – о тех реалиях, на фоне которых такие шоу устраиваются, фейерверками, как в Версале некогда прелестницей Марией Антуанеттой, предложившей голодной черни вместо хлеба пирожными полакомиться.

Упаси боже, я не каркаю. И заканчиваю вот на чем. У Бенедикта Сарнова как-то прочла о человеке, мальчиком в революцию из России уехавшем, закончившем Сорбонну, преуспевшем во Франции как инженер, после, в приступе все той же ностальгии, вернувшемся в СССР, отсидевшем, как положено, в лагере, реабилитированным, и вот Сарнов спрашивает у него: что общего, на ваш взгляд, у страны, из которой вы уехали с той, где сейчас живете? Ответ: только снег…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.