Глава 16

Глава 16

Положив трубку, я оцепенел. Кики с мамой, узнав печальную новость, горько заплакали, словно это был их ребенок. Дэррил бросился к машине, и мы с ним поехали в аэропорт. Кики с Ритой и Милан в Финикс повез Зип. Добравшись до места, я помчался в больницу.

До сих пор я не могу понять, что именно произошло и как это могло случиться. Мне сообщили лишь то, что предохранительный шнур тренажера каким-то образом захлестнул шею моей четырехлетней дочери. Когда мой сын нашел свою сестру в таком положении, он побежал и сообщил об этом Шелли, и она позвонила по телефону 911. Когда я оказался в больнице, Эксодус находилась в реанимации без какой-либо надежды.

Я был в ярости. Я хотел, чтобы кто-то заплатил за то, что случилось. Затем меня обступили родители других детей, находившихся в больнице при смерти. Они подходили ко мне, чтобы утешить меня. Теперь я стал членом клуба, в который никому никогда не хотелось попасть, – клуба скорбящих родителей.

Как бы то ни было, у меня до сих пор осталось много вопросов. На мой взгляд, не было проведено тщательного расследования обстоятельств ее смерти. Потеряв Эксодус, я испытал самое острое чувство горечи и беспомощности в своей жизни. Мой сын Мигель теперь уже никогда не станет таким, каким был раньше. С ним навсегда останется воспоминание о том, как он нашел свою сестру с удавкой на шее. Как смогут у нас зарубцеваться раны от трагедии, подобной этой? Как кто-то может вынести такого рода потерю? В книге «Анонимные алкоголики» об этом не написано. Скажите мне, какая книга может дать мне ответы на эти вопросы, это книга, которую я хотел бы прочитать. Утрата Эксодус – это единственное в моей жизни, чему я не могу найти никакого оправдания. И кто-то должен заплатить за ее смерть и принять эту боль, даже если это буду я. Вот уже четыре года, как она умерла, и я до сих пор не знаю, как мне пережить это. Я часто думаю, что, если бы я там был, может быть, все сложилось бы по-другому.

Кики и все остальные поселились в отеле «W». Я в тот же вечер пришел туда, разбитый и опустошенный. Все старались утешить меня, но как, черт возьми, можно утешить того, кто только что потерял своего ребенка? Я старался держать себя в руках, но, в конце концов, я просто разрыдался и лишь затем смог собраться с духом. Мне совершенно не хотелось прибегать к наркотикам, поэтому Кики дала мне каких-то китайских трав, чтобы я успокоился.

Эксодус отключили от системы жизнеобеспечения на следующий день. Я совершенно не представлял себе, что мне надо было делать на ее похоронах. Предстояло вставать и благодарить всех за то, что пришли, произносить слова признательности за поддержку. Мне пришлось встать.

– Большое спасибо за то, что пришли, – смог я выдавить из себя.

Я не знал, что же мне, черт побери, делать дальше, поэтому я сел. Но затем поднялся и начал говорить мой сын Амир. Хотя я был в полном отчаянии, я все же понимал происходившее и следил за тем, что он излагал. Амир рассказывал истории о своей сестре, и делал он это очень спокойно, очень хорошо. «Что, черт возьми, здесь происходит?» – я не знал, что и подумать. А происходило вот что: старший брат рассказывал о своей сестре для того, чтобы все присутствовавшие лучше узнали о ней. Он делал удивительное дело. Когда он завершил, я почувствовал себя гораздо лучше.

Все поддерживали нас как могли. Была Мэрилин, она сидела рядом со мной. Как ветеран войны, она хорошо знала, что такое смерть. Большое впечатление на всех произвела Моника. Амир и Рейни всегда были близки к Мигелю и Эксодус, и в то время, когда я был на мели, Моника оплачивала их квартиру и их счета. Была также моя старшая дочь Майки, моя падчерица Джина. Я был так горд, что пришли все мои дети, чтобы почтить память своей сестры, и что они крепко держались друг за друга. Мы с Кики решили, что ей с Милан будет лучше остаться в отеле, чтобы случайно не задеть чувства Шелли, которая только что потеряла свою девочку. Перед лицом трагедии мы все были одной большой семьей.

Для Эксодус были организованы похороны, достойные какого-нибудь сановника. Обычно дома слушали испанскую музыку, а ее любимым артистом был Нигга, «звезда» реггетона[336] из Панамы. Я позвонил Луису де Куба, который свел меня с Роберто Дюраном. Сын Роберто использовал свои связи, и Нигга приехал, чтобы спеть и сыграть. Это был замечательный парень. Я до тех пор не осознавал, насколько мне всегда нравился Дюран. Я не знаю, как воздать ему за то, что он договорился о приезде Нигга, который выступил в честь моей дочери. Я всегда буду в долгу перед ним и Нигга за их сострадание. Я хотел бы сделать что-нибудь для них. Я был очень благодарен всем за поддержку, которую нам оказали. Все расходы, включая медицинские счета и счета за организацию самих похорон, составили 200 000 долларов, и это было оплачено за счет пожертвований.

Мы еще на несколько дней остались в Финиксе, затем вернулись в Лас-Вегас. Я взял с собой своего сына Мигеля, потому что Шелли очень сильно переживала в связи со смертью Эксодус. Моя старшая дочь Майки тоже вернулась вместе с нами. Таким образом, теперь в нашем крошечном «таунхаусе» вместе со мной, Кики и Ритой жили все наши дети.

* * *

Выражение поддержки от незнакомых мне людей по-настоящему поразило меня. Это так меня потрясло, что я почувствовал желание приносить пользу обществу, а не просто быть помешанным на собственных проблемах и беспокоиться только о себе. Я хотел понять, как мне прекратить свои беспорядочные связи и стать верным только одной. Я хотел понять, как мне стать взрослым человеком, ответственным за свои поступки, как мне стать настоящим отцом. Я не знал, как это сделать, но я этого очень хотел. Добившись всех этих денег, всей этой славы и всех этих титулов, я в результате мог похвастаться лишь разводами и кучей детей-сирот. Однако после трагической смерти Эксодус все мое мировоззрение изменилось. Я понял, что все, что я всегда считал истиной, было ложью, поэтому мне предстояло заново начать свою жизнь.

Я хотел создать для Эксодус, там, на небесах, какое-то наследие. Я хотел, чтобы она знала, что ее отец ведет себя достойно, что он справляется с приступами своей ярости и в целом переходит на совершенно другой уровень жизни. Я потерял Эксодус, но у меня была Милан. Я хотел, чтобы у Милан была сестра-погодка и чтобы они могли вместе расти. Я искренне верил всем своим сердцем, что Милан была мне даром свыше, чтобы помочь мне пережить эту трагедию, хотя она и не могла заменить Эксодус. Это была для меня возможность стать для нее настоящим отцом. А затем уже, отталкиваясь от этого, я мог бы восстановить свои отношения с другими детьми. Целые годы у меня ушли на собрания анонимных алкоголиков и наркоманов, на изучение Большой книги «Анонимные алкоголики», на выполнение своей программы реабилитации. А затем, внезапно, умирает моя дочь, и все эти знания исчезают, испаряются, словно я никогда и не накапливал их, словно их и не было в помине. Просто все разом обрушилось, бац. И это произошло не в одночасье, я постепенно соскальзывал вниз, и это все накапливалось во мне. Майк, работайте над своей похотью. Майк, работайте над своим поведением с женщинами. Майк, откажитесь от наркотиков. Майк, сгоняйте вес и ведите здоровый образ жизни. Майк, не смотрите на женщину больше чем три секунды. Не хочу, чтобы это прозвучало зловеще, будто бы мной управляли или что-то в этом роде, но все, чему меня учили в разных реабилитационных центрах, словно защелкнулось у меня в голове.

Проведя много времени с Касом, я приучился к железной дисциплине, но все, чему я научился у него, – это как обеспечить превосходство над остальными. Теперь я использовал те же самые методы, но с другой точки зрения: не превосходства, а смирения. Но я все еще страдал манией величия, поэтому мое смирение было гипертрофированным. Мегаломаньяк во мне говорил: «Ты непременно должен это сделать, ты должен страдать». Я привык к этому. Ничего, кроме результата, не имело значения.

Но все это оставалось голой теорией. Я почувствовал настоящую боль через неделю после смерти Эксодус. Кики и Рита куда-то отлучились, и я велел своей дочери Майки запереть за мной дверь, а сам пошел и принял немного «кокса». Когда я поддаюсь своему желанию, я становлюсь совершенно неуправляемым. И я заторчал на несколько дней. Кики была настолько расстроена и озабочена, что больше уже не могла мне ничем помочь. Никто не мог удержать меня от дури. Кики скрепя сердце просила меня никуда не уходить и употреблять «кокс» хотя бы уж дома, чтобы она могла быть уверена, что со мной ничего не случится. Однажды я всю ночь бодрствовал, был дома, ширялся «коксом». Кики тоже была на ногах, мы беседовали. Наутро она должна была встретиться со своим инспектором по надзору за условно осужденными. Мы той ночью обсудили некоторые непростые моменты в наших отношениях и решили, что нам надо в ближайшее время пожениться. Когда она уезжала, я был возбужден. Я несколько раз обнял ее и поцеловал. Потом я вышел на балкон и помахал ей на прощанье.

– Я люблю тебя, – сказал я ей и послал воздушный поцелуй, когда она садилась в машину.

Кики встретилась со своим инспектором по надзору, и та направила Кики на последний выборочный анализ мочи. Через несколько минут инспектор вернулась и сообщила:

– У вас обнаружен кокаин.

– Это невозможно. Я не употребляю наркотиков, – запротестовала Кики.

– Это очень серьезное дело, Кики. Вы кормите грудью свою дочь. Положительный тест на «кокс» может послужить причиной того, что ребенка заберут из дома и поместят под опеку приемного родителя.

– Что?? Но я не употребляла «кокс»! – закричала она. – Подождите. Может ли быть, положительный результат теста на «кокс» от поцелуев с кем-нибудь?

– Я никогда не слышала об этом. Но если вы предполагаете, что «кокс» мог попасть в ваш организм таким образом, то почему бы вам не задержаться еще на час, и мы проведем повторный анализ вашей мочи. Если это такое ничтожное количество наркотика, то он к этому времени выйдет из вашего организма, – предложила инспектор по надзору.

Через некоторое время у меня раздался звонок телефона.

– Ты, чертов ублюдок! – закричала Кики в трубку. – У меня собираются забрать моего ребенка из-за тебя, е… ный ты наркоман! У меня оказался положительный тест на «кокс»! Теперь твое пристрастие к наркотикам сказывается, б… дь, на моей семье! Я могу потерять свою дочь! Как ты мог принимать «кокс», а затем целовать меня на прощанье этим утром?

Она застала меня очень не вовремя. Я как раз принял дозу и закайфовал. И принял я не тот хилый остаток «кокса», который мог заваляться в сложенном клочке бумаги, а «кокс» из консервной банки. Я лизнул содержимое банки и получил порцию чистого кокаина. Такую солидную, что перестал чувствовать свой язык.

Я повесил трубку, сказал Майки, чтобы она заперла за мной дверь, и отправился в путь. Я прошел двадцать миль от своего дома в Хендерсоне до гетто в Западном Лас-Вегасе. Я был под дурью и взмок, как скотина. Все притормаживали и предлагали подвезти меня.

– Эй, Майк! Садись в машину, приятель! – кричали они мне.

– Нет, отстань от меня, чувак. Мне сейчас хреново.

– Может быть, мне вызвать полицию?

– Нет-нет, со мной все в порядке, – отвечал я.

Наполеон как-то сказал: «От великого до смешного лишь один шаг». Я сделал сто тысяч шагов. Кики через час сдала повторный анализ, и на этот раз он был отрицательным, но я этого не знал. Я просто шел и шел, и когда я вернулся домой, я ширнулся «коксом» и ушел в загул на два дня.

Затем настала моя очередь провалить ссаный тест. Моя моча тоже оказалась грязной. Обычно меня это не беспокоило, поскольку партнер моего адвоката был близким другом моего инспектора по надзору. Однако на сей раз он не стал спускать проблему на тормозах. Таким образом, с учетом результата моего теста и рапорта инспектора Кики об инциденте с поцелуем меня могли запросто упечь обратно в тюрьму или, по крайней мере, направить вновь в Аризону и поместить там под гораздо более строгий надзор. Это означало, что нас с Кики могли разделить, потому что она находилась под надзором здесь, в Лас-Вегасе.

– Майк, если ты сядешь в тюрьму, я в качестве твоей подруги не буду иметь никаких прав, я ведь тоже на испытательном сроке, – сказала мне Кики как-то. – Я не смогу даже навещать тебя, хотя у нас общий ребенок. Это одна из причин, почему я хочу, чтобы мы поженились. Мы ведь в любом случае собирались пожениться.

– Хорошо, когда ты бы хотела это сделать? – спросил я.

– Честно? Завтра, – ответила она.

– Почему бы не сегодня вечером?

Было около шести часов вечера, 6 июня, спустя десять дней после смерти Эксодус. Кики забросила в поисковик «Гугл» «церкви со службой бракосочетания», сделала несколько звонков, и в церкви при отеле «Хилтон» в Лас-Вегасе ей сказали, что они могут принять нас прямо сейчас. Кики все это воспринимала как чисто практический вопрос, но я любил эту сумасшедшую женщину. Я не хотел жениться на ней только для того, чтобы она с ребенком могла навещать меня в тюрьме. Я хотел жениться на ней, потому что не мог жить без нее. Мы поговорили на эту тему, и она сказала, что не собирается ставить мне ультиматума, но если я не женюсь на ней, она не собирается ждать годы, чтобы выйти замуж. Она может воспользоваться другой ситуацией, если она подвернется, потому что она хочет быть замужем.

После того как я предложил пожениться в тот же вечер, у меня появилась невыносимая боль в шее от защемления нерва или по какой-то еще причине. Мы ехали к отелю «Хилтон», и я буквально извивался от этой боли.

– Тебе нет необходимости жениться на мне. Я не хочу заставлять тебя делать это, – сказала Кики и расплакалась.

– Я хочу жениться на тебе, мне просто сейчас чертовски больно, детка. Почему все всегда должно быть связано обязательно с тобой? Почему я должен веселиться и хихикать, как ты? Мне сейчас чертовски больно.

В моих делах был полный хаос, все шло как-то шиворот-навыворот. От употребления «кокса» на губах у меня был герпес. У меня был лишний вес, а теперь еще и это защемление нерва. Кики между тем занималась разной свадебной фигней. Поскольку она была суеверна, требовалось что-то голубое из одежды, поэтому она надела голубые трусики. Требовалось также что-то от другого человека, поэтому она надета браслет своей мамы. Что же касалось старой вещи, то их у нее было много, так что с этим не было никаких проблем. Мы добрались до часовни, и я с трудом мог поверить своим глазам – парень, который сочетал нас браком, выглядел, как «Слик»[337], рестлинг-менеджер, который ведал делами «Биг Босс Мена»[338]. Мы оба с Кики выглядели настолько неудачно, что сначала даже не захотели делать никаких фотографий, но затем «сломались» и все-таки сфотографировались. Когда мы начали просматривать снимки, парень, который сочетал нас браком, сказал: «Это будет пожертвование, оно от семидесяти пяти долларов». Как можно назначать цену за пожертвование? Я чувствовал, что он был готов позвонить в полицию, словно мы собирались сбежать вместе с фотографиями.

Когда мы вернулись домой, Милан плакала, поэтому Кики побежала наверх покормить ее. Рита смотрела телевизор.

– Мама, мы только поженились, – сказал я ей.

– Да ладно! Не может быть! И кто же сочетал вас браком? – спросила она.

– «Слик» из Всемирной федерации рестлинга, – ответил я. Затем я рассказал ей, как все было на самом деле. Она была очень взволнованна.

Мы не обменивались кольцами, не устраивали себе медового месяца. Кольцами мы вообще обзавелись только через год, а наш медовый месяц закончился уже через пару дней. Мы с Кики никогда не ссорились. Мы соблюдали полное спокойствие до тех пор, пока я не говорил: «Я вот сейчас покажу тебе!», и после этого мы начинали ссориться, как не знаю кто. Когда проблемы совсем допекли меня, я подумал: «Что же, черт возьми, происходит?» У меня еще сохранялась склонность к наркотикам, и порой я переходил границы дозволенного. Мы ругались по поводу моих отлучек из дома. Я сделал шаг в правильном направлении: я стал употреблять «кокс» не каждый день, а раз в неделю, затем раз в две недели, затем раз в три недели и, наконец, довел это до одного раза в месяц.

Каждый раз, когда я оступался, мне было стыдно за то, что я возвращался домой в таком состоянии к Кики, ее маме и нашему малышу. Я возвращался потный, как свинья, весь в жару, и Рита делала мне холодные компрессы в то время, как Кики ругалась на меня почем зря.

– Не видишь, как поступает твоя мать? Не говори, б… дь, ничего, – учил я Кики. – Делай, как твоя мать.

– Моя мать не замужем за тобой, – отвечала она.

Через неделю после моего дня рождения я пошел с одним приятелем и всю ночь ширялся «коксом». Кики не могла уснуть, потому что я не пришел домой, и стала искать по «Гуглу» мое имя, чтобы понять, не арестован ли я. Вдруг она закричала и побежала в комнату Риты.

– Майк мертв! Я только что видела его в Интернете!

Там было сообщение о том, что я с приятелями отмечал свой день рождения и скончался от тяжелого сердечного приступа.

Рита сразу же взяла телефон и позвонила в морг.

– Поступал ли к вам Майк Тайсон? – спросила она.

– А почему вы это спрашиваете? – ответили там.

– Потому что он умер, – сказала она.

– А как вы узнали, что он умер?

– Вот в том-то и дело! Мы не знаем, умер ли он, поэтому и звоним, – объяснила Рита. – Это его теща и его жена. Мы пытаемся выяснить, поступало ли к вам его тело.

Они попросили Риту подождать, а затем один парень ответил:

– Нет, под таким именем к нам никто не поступал.

На следующий день я вернулся, довольный и беспечный.

– Привет, ребята, – сказал я. Я был под сильным кайфом.

– Ты просто идиот! – сказала Кики. – Я искала тебя повсюду, зашла в Интернет, а там было сообщение, что ты умер от сердечного приступа.

Я начал смеяться.

– Сообщения о моей смерти сильно преувеличены, – перефразировал я Марка Твена.

Кики, однако, не находила это смешным. Она схватила Милан, выкрикнула: «Я ухожу отсюда!» – и побежала вниз по лестнице к машине.

– Куда ты? – спросила Рита.

– Просто ухожу, – ответила Кики. – А ты остаешься с ним?

– Да, кому-то ведь надо остаться, – сказала Рита.

– Не волнуйтесь, мамочка. Я буду заботиться о вас, – заявил я, словно моя обдолбанная наркотой задница была в состоянии заботиться о ком-либо. Я едва мог держаться на ногах.

Кики выпустила пар и вернулась домой. Ее беспокоило то, что она заставила меня жениться на себе, что именно поэтому мы ссорились и я срывался.

– Ты не сердишься на меня? – интересовалась она у меня.

– Ты же знаешь, что никто не может заставить меня делать то, чего я не хочу, – успокаивал я ее.

Мне уже самому опротивели свои срывы. За несколько недель до этого вышел фильм «Мальчишник в Вегасе», он имел большой успех. Как-то приняв дозу, я позвонил режиссеру Тодду Филлипсу.

– Тодд, послушай, когда следующий фильм, блин? Хочу сняться в нем, Тодд. Не обмани меня, приятель.

В связи с тем что «Мальчишник в Вегасе» был номинирован на «Премию молодежного выбора»[339], в июле мы все отправились в Лос-Анджелес. Я взял Рейни, свою дочь от Моники, и она была очень рада встретиться там с «Джонас Бразерс»[340]. Эти парни были там распорядителями, и им хотелось сделать пародию с моим участием, в которой я выступил бы в роли садистского парикмахера, который стрижет одного из братьев.

Через несколько недель мы вновь вернулись в Лос-Анджелес для участия в церемонии вручения наград ESPY[341]. Это поездка прошла не так хорошо, как в прошлый раз. Мы так нуждались, что не могли даже позволить себе остаться в отеле, в котором телеканал ESPN разместил нас, на несколько лишних дней. После окончания церемонии мы с Кики поссорились на обратном пути в отель, поэтому, когда мы туда добрались, она с Милан, Ритой и Дэррилом поднялась наверх, в номер, а я тайком прокрался к своей машине. Я привез с собой немного «кокса», о котором они не знали, и время от времени втихую ширялся, а также выпивал, так что к этому времени я был довольно сильно пьян. Я завел машину и вдруг вспомнил, что оставил свой телефон на скамейке автостоянки, где я пережидал, поэтому я вышел и взял телефон, но случайно при этом захлопнул машину на замок.

Зрители покидали церемонию, и я увидел молодую белую леди, с которой я как-то провел одну ночь несколько лет назад. Она тоже остановилась в отеле.

– Привет, как поживаешь? – сказал я.

Она взглянула на меня и испугалась. Она увидела, что со мной не все в порядке.

– Нет-нет, я просто иду к себе в номер, – сказала она и поспешила прочь.

Я решил, что это и для нее была только встреча на одну ночь. Я позвонил в «Американскую автомобильную ассоциацию», они приехали и открыли мою машину и даже не взяли за это денег. Я сел за руль и поехал. У одного из моих приятелей в доме на Беверли-Хиллз была вечеринка с кокаином, так что мне не следовало упускать такую возможность. Я, однако, понятия не имел, как добраться от отеля в центре Лос-Анджелеса до шоссе на Беверли-Хиллз. Подозреваю, что я немного повилял, а затем сделал причудливый поворот. Вслед за этим я увидел в зеркале заднего вида свет фар и услышал сирену и команду по громкоговорителю: «Прижмитесь к обочине дороги!»

Я не только прижался к обочине, но и выехал, б… дь, на нее, настолько я был обдолбанным. «Вот черт!» – подумал я. Мне вновь светил тюремный срок. Коп вышел из своей машины и подошел ко мне. Я опустил стекло.

– Майк Тайсон! Вот это да! – воскликнул он. – Послушайте, у вас отлично получилось в «Мальчишнике в Вегасе»! Майк, мы следовали за вами некоторое время. Вы постоянно виляли на дороге.

Должно быть, мне вспомнились навыки, полученные от Каса, но в долю секунды, услышав нотки дружелюбия в его голосе, я проявил к нему все добрые чувства, на которые только был способен. Мне пришлось это сделать, поскольку мои права были временно недействительными и у меня не было с собой документов на машину.

– Послушай, приятель, извини, если я вел машину не совсем ровно. Дело в том, что я, похоже, слегка заблудился. Я пытаюсь найти дом своего друга в Беверли-Хиллз, но не знаю, как добраться до шоссе. Не могли бы помочь мне? Вот адрес.

И я дал ему адрес своего приятеля. Он взял мою бумажку и направился к своей машине. Он там прокопался ужасно долго, я даже испугался, что он проверяет данные обо мне и сейчас увидит, что мои права временно недействительны. Я здорово перенервничал. Наконец он вернулся к моей машине.

– Майк, мы узнали, где это. Следуйте за нами, и мы покажем вам дорогу.

Да! Сегодня вечером я смог весьма удачно разыграть свою карточку знаменитости под названием «Освобождение из тюрьмы»[342]. Я не думаю, что офицер собирался продемонстрировать мне какую-то особую симпатию, но в конечном итоге именно это он и сделал. Они доставили меня на вечеринку, проводив меня, по существу, до самой двери!

Мой друг был достаточно сильно удивлен, увидев меня в сопровождении двух офицеров Департамента полиции Лос-Анжелеса.

– Мы оставляем под вашу ответственность Майка Тайсона, и вам лучше убедиться, что утром он благополучно доберется домой. Если только мы узнаем, что он был за рулем, – учтите, что ваш адрес у нас записан, – сказал один из копов.

Нет более крутого кайфолома, чем заявиться на вечеринку с кокаином с двумя полицейскими. Поэтому, как только копы исчезли, все завершили свое веселье. Я вернулся к своей машине, совершенно безобразно пьяным и под дурью, и каким-то образом смог добраться до отеля «Беверли Хилтон». Там я бросил свою машину и пошел в отель выпить и позвонить насчет новой дозы «кокса». Когда я вернулся, служащий автостоянки отказался отдать мне ключи от машины.

– Вы не можете вести машину в таком состоянии. Я присмотрю за ней, – сказал он. Поэтому я позвонил Кики и попросил ее забрать меня. Прежде чем она приехала, я переменил свое решение, поймал такси и поехал на бульвар Сансет в сигарный бар своего приятеля Марка. Самого Марка не оказалось на месте, но там был партнер. Как только он увидел меня, он весьма обеспокоился, немедленно выставил всех, закрыл заведение и позвонил Марку. Марк, появившись, забрал меня и отвез домой к моему приятелю Джеффу Грину.

Между тем Кики бросилась в отель и обнаружила там машину, но не меня. У друзей она узнала, где я. Однако к моменту, когда она попала в сигарный бар, меня там уже давно не было. В конце концов, мы пересеклись в отеле «Андаз» на бульваре Сансет, где провели ночь перед возвращением в Лас-Вегас.

Когда мы вернулись в Лас-Вегас, у меня было еще несколько рецидивов, и Кики решила, что пришло время отправить меня обратно в реабилитационный центр. На этот раз у нас совершенно не было денег, и она, конечно же, не собиралась устраивать меня в теплый летний лагерь для знаменитостей типа «Уандерлэнд» или «Промисиз». Она полагала, что мне нужна реальная программа. Поэтому она зашла в Интернет и нашла там программу под названием «Импакт», которую предлагали в Палм-Спрингс, примерно в часе езды от Лос-Анджелеса. Кики прочитала онлайн-брошюру и подумала, что все, о чем там было написано, должно подходить для меня. Ведь мне нужен нормальный подход, без всяких излишеств, без всякого баловства и без всей остальной туфты для знаменитостей. Она ничего не знала о реабилитационных центрах и не имела ни малейшего понятия о том, что данное заведение, похоже, было предназначено для реабилитации разных забулдыг и неудачников. Она капала мне на мозги до тех пор, пока я, наконец, не согласился туда поехать.

Я заныкал пару «осьмушек» «кокса», упаковал сумку, попрощался с Дэррилом и отправился в Калифорнию. Добравшись до места, я последний раз ширнулся «коксом». Я зарегистрировался, и тогда один из консультантов реабилитационного центра спросил меня, имеются ли при мне какие-либо наркотики, чтобы сдать их. Я отдал ему то, что у меня осталось, то есть почти «осьмушку» «кокса».

– Годится! – сказал он и исчез у меня за спиной. Когда он снова появился, он вел себя весьма странно. Этот ублюдок употребил мой «кокс»! А это был очень хороший «кокс»! В реабилитационном центре работали наркоманы! Они показали мне мою комнату, она была в трейлере. Все это место, по сути дела, представляло собой трейлерный парк.

Я не был счастливым обитателем этого реабилитационного центра. Он был переполнен агрессивными наркошами, сидевшими на «винте»[343], и бандитами, которые по решению суда должны были проходить курс лечения. Я не исключал, что с последними мне, возможно, придется драться. Я продержался ночь, дождался восьми утра и заявил им, что ухожу. Они позвонили Кики и сообщили ей, что я недоволен и намерен уйти. В одиннадцать часов утра они вновь позвонили ей.

– Послушайте, он действительно недоволен.

Потом ей позвонил я.

– Мне трудно поверить, что ты засадила меня в это место. Я не могу здесь больше оставаться, я хочу уйти.

– Попробуй еще немного, – попросила она.

Спустя полчаса я сломал один из стульев, который был больше похож на элемент садовой мебели, и меня отвезли к ближайшей автобусной станции. Это место оказалось для меня слишком крутым. Однако должен признать, что, когда я находился в реабилитационных центрах «Уандерлэнд» и «Промисиз», потребовалось от восьми до четырнадцати месяцев, чтобы привести меня в чувство. В этом же месте понадобилось лишь полдня на то, чтобы я, вернувшись домой, в дальнейшем, за исключением одного небольшого срыва, больше уже никогда не напивался и не употреблял «кокс».

Успех фильма «Мальчишник в Вегасе» сыграл основную роль в том, что я начал вести правильный образ жизни. Помню, только что состоялась его премьера, и на улице мимо проходили маленький ребенок со своим отцом.

– Пап, посмотри! – Мальчишка остановился и показал на меня. – Вон актер Майк Тайсон.

– Малыш, одно время я был также лучшим боксером в мире, – сказал я.

И это происходило снова и снова. Целое поколение детей знало меня уже как актера, а не как боксера. И это произошло в мгновение ока. Я самоубийственными дозами ширялся «коксом», вел жизнь полного неудачника и вдруг – бац! Это произошло так быстро, что было как-то даже неуютно. Но я знал, что нельзя упустить эту возможность переосмыслить свою жизнь и переделать себя. Однако прежде чем приступить к этому, я должен был кое-что серьезно перепрограммировать.

– Я собираюсь измениться, я собираюсь быть победителем, я не собираюсь так оканчивать свою жизнь, – твердил я себе.

Я вернулся к практике Каса. Никто не сможет остановить меня. Моя власть будет безграничной и необоримой. Сидя на «коксе», я даже не представлял себе, какая меня ожидает власть. Я понял, что это был не бокс, но здесь требовалась такая же система взглядов, такое же упорство, такая же жажда и такой же голод, чтобы осуществить задуманное.

Только это были уже другие голод и жажда. Когда я был ребенком, подрастая, я тоже питал какие-то надежды на будущее. Тогда я тоже верил в то, что кем-то стану. А теперь я валялся в постели в дурном настроении, загубив все свои мечты и надежды.

Известные режиссеры и актеры звонили мне и просили меня продолжать сниматься в фильмах.

– Вы должны продолжать делать комедийные роли, – говорили они. – Забудьте образ крутого парня и головореза. Вы хороший парень, Майк. Этого никто не видит, потому что на первый план выступало все то дерьмо, которое было у вас в жизни. Но вы должны оставаться на виду, потому что в свете юпитеров вы смотритесь совершенно замечательно.

Они были правы. Все отрицательное, отталкивающее, дурное, что было во мне, – это была лишь поза. Это Кас создал мне такой образ. Кас стремился к тому, чтобы меня боялись. Он использовал меня для того, чтобы осуществить свою давнюю мечту. Не поймите меня неправильно. Это была очень достойная мечта, и если бы он вновь обратился ко мне с просьбой сделать это, я бы сделал это снова и даже стал бы еще более жестоким и злобным.

Таким образом, у меня, у человека, у которого не было никаких надежд, вновь появилась цель. Что случилось? Во мне взыграло самолюбие. Все говорили мне: «У вас так здорово получилась роль в фильме, вы должны продолжать сниматься». Затем я посмотрел на себя в зеркало.

«Это тело не подходит для кино, – подумал я. – Кто захочет иметь дело с этим парнем? Кто способен подумать, что я заводной и горячий? Я – просто настоящий Толстяк Альберт[344], блин! Я вешу 380 фунтов, а учитывая, что экран увеличивает задницу, я буду выглядеть на все 680 фунтов[345]. Костюмы мне должен шить Омар-палаточник[346]».

Таким образом, мне следовало вернуться в нормальную форму. Я в течение пяти недель питался только томатным супом с базиликом. Моя жена решила на одну неделю перейти на вегетарианскую диету, и я присоединился к ней. Только я на этом не остановился. Что это? Строгая форма вегетарианства, веганство? Хорошо, я стану настоящим веганом.

Мне уже надоело быть жирной свиньей. Я стеснялся заниматься сексом со своей женой, таким я был толстым. У меня опять появилась самовлюбленность с манией величия! У меня в роду были страдавшие от ожирения. И я стал таким же. Но поскольку я тщеславен, я предпочел, в буквальном смысле этого слова, как следует поработать над своей задницей, делая то, что мне было ненавистно, – лишь бы не быть тем толстым парнем, которым я и был. Во мне проснулась моя склонность к дисциплине. Все должно было быть спланировано. Я созывал у себя в голове совет правления, проводил небольшое совещание и раздавал приказы: «Нам предстоит сделать вот это. Нам необходимо предпринять эти конкретные шаги, чтобы достичь вот такой цели».

Я не страдал из-за отсутствия мяса. Однажды я слегка сжульничал и съел крошечный кусок говядины – после этого у меня начались боли, меня рвало. Было похоже на то, что теперь мясо стало для моего организма ядом. Раньше употребление мяса провоцировало у меня агрессию, а от молочных продуктов у меня начинались проблемы с кишечником и метеоризм. Теперь же я ел много фасоли, и Кики готовила вкусные фруктовые и овощные коктейли. Когда я полностью перешел на веганство, у меня прошли все мои болезни. Повышенное кровяное давление, артрит, высокое содержание глюкозы – все это прошло. До того я был живым трупом, ходячим мертвецом, питался разным дерьмом, курил сигариллы «Аль Капоне». Теперь же я придерживался здорового питания, каждый день три часа занимался физическими упражнениями с кардионагрузкой. Я всегда был максималистом. Либо йога, либо игла в руку. Либо то, либо это.

В октябре Опра попросила меня принять участие в ее шоу. В августе вышел на DVD мой документальный фильм, и все говорили, что шоу – отличный шанс для его рекламы. Но я еще только привыкал к своей диете и был тучным, как слон. Однако раньше я еще никогда не был на шоу Опры, поэтому я решил участвовать в нем. Мы обсудили все: и смерть Эксодус, и мои непростые отношения с Робин. Опра даже привела на шоу Кики и Милан. Но по-настоящему Опра оживилась, когда речь зашла об инциденте с откусыванием уха у Эвандера.

– Когда вы извинялись, вы делали это искренне? – спросила она.

– Нет, я не был искренним. Это было лицемерие и все такое.

– Благодарю вас за это признание. Когда я узнала про это, я так и подумала, – сказала она. – Зачем же вы так поступили? Очевидно, вы считали, что должны были сделать это?

– Наверное, так. Все в моей команде оказывали на меня давление. И я сказал: «Хорошо, я извинюсь». На самом деле, меня самого покоробило это извинение, поскольку оно было неискренним. Мне всегда хотелось, чтобы я мог просто сесть с ним, поговорить, пожать ему руку, открыться перед ним.

– А вы разговаривали с ним? – поинтересовалась она.

– Нет. Вы же понимаете, что, когда я с ним иногда встречаюсь, он относится ко мне с некоторым подозрением.

После выпуска этого шоу Опра получила массу писем и звонков. Кто-то высказывал недовольство тем, что в ее шоу принял участие осужденный насильник, но большинство электронных писем и звонков выражали одобрение и поддержку. Люди поняли мои чувства и что мной руководило. Опре позвонил Эвандер и попросил ее организовать шоу, на котором мы с ним могли бы встретиться. Опра ухватилась за эту идею, и спустя неделю я вернулся в Чикаго.

Было здорово вновь увидеть Эвандера. Мы с ним оба были из трущоб и затем стали авторитетными, уважаемыми боксерами. Я получил возможность по-настоящему извиниться перед ним и перед всеми. Мы смогли показать молодым ребятам, что раз уж мы смогли помириться, это должно послужить примером для всех них. Следует надеяться на то, что они перестанут с бессмысленной жестокостью убивать друг друга.

Опра смогла обеспечить обратную связь еще кое с кем. Робин на некоторое время выпала из поля зрения общественности, поэтому она позвонила, чтобы выразить протест против той части моего первого появления на шоу, когда мы обсуждали ее. Опра продемонстрировала вырезку из той передачи «20/20», где Робин поносила меня, в то время как я отмалчивался.

– Почему вы все это время просто отсиживались? – спросила меня Опра.

– Не знаю. Я был просто потрясен, – ответил я.

– Вы были удивлены тем, что она говорила такие вещи?

– Да. Я действительно, хотел дать ей тумака в этот момент, но просто не мог этого сделать.

Весь зал рассмеялся от моих слов.

Робин была разгневана. Она даже вынудила Опру пригласить ее на шоу, чтобы опровергнуть мои слова и заново начать свою карьеру. Я всем оказал посильную помощь.

Нам звонили все наши друзья, чтобы сказать, какое удачное получилось шоу Опры с моим участием. Я, однако, не решился просматривать его. Мне было очень неловко за свою тучность, это меня слишком угнетало.

Я продолжал свое веганство, я упорно работал над этим, и медленно, но верно лишний вес стал исчезать. В конце января 2010 года я отправился в один бар в гетто Лас-Вегаса. Там был мой приятель, и как-то так сложилось, что я опять ширнулся. К этому времени у меня не было срывов уже шесть месяцев. Не знаю, почему я вдруг расслабился и решил выпустить джинна из бутылки, но это произошло. Я принял совсем немного, но это был «кокс». В тот вечер я вернулся домой довольно рано, Кики еще не спала, и она сразу поняла, что я под кайфом. Она не стала кричать, ругаться, проклинать меня и грозиться уйти из дома вместе с ребенком, как она делала это раньше, когда у меня случались срывы. Она просто ушла спать к Милан. Я пришел туда поговорить с ней, я чувствовал себя очень виноватым. Я не хотел расстраивать ее, и особенно мне не хотелось, чтобы Милан когда-либо видела меня под дурью.

– Итак, сегодня вечером ты принимал «кокс», верно? – спросила Кики.

– Да, – ответил я.

– Черт! Проклятье! Майк, давай же! Тебе надо вернуться в реабилитационный центр и завершить там курс лечения. Мы должны покончить с этим.

– Нет, я прошу дать мне еще один шанс, – сказал я. Я ни за что не хотел возвращаться в ад трейлерного парка того чертова реабилитационного центра.

– Тебе надо пойти туда завтра утром, – продолжала настаивать она.

– Со мной все будет в порядке. Со мной все будет хорошо. Просто дай мне еще один шанс.

Она согласилась. И с тех пор я не пил и не вынюхал ни одной дорожки «кокса».

У нас по-прежнему были финансовые проблемы. В феврале мы поехали в Европу, где у меня было публичное выступление в Англии и встреча с общественностью и прессой во Франции. В Швейцарии мне заплатили за то, чтобы я пришел в один крупный клуб и просто потусовался там. Но сначала мы поехали в Италию, где я появился на их переложении «Танцев со звездами». Вначале я колебался, но они увеличили гонорар, а нам были нужны деньги. Когда Кики увидела мою партнершу, она осталась не слишком довольна. Это была привлекательная итальянская девушка, которая изо всех сил кокетничала со мной. Я как-то стал доставать из кармана свои сигареты, но она сказала: «Позвольте, я помогу вам», и я разнервничался, когда она дотронулась до меня. Кики могла наблюдать за нашими репетициями из-за двустороннего стеклянного зеркала, и я чувствовал, как она смотрит на меня через стекло. Я начинал потеть, девушка пыталась своей рукой вытереть мне пот, и это был полный атас. Эта юная леди была мне совершенно не интересна, но я представлял себе, какие мысли сейчас проносятся в голове у Кики с учетом того, как я раньше себя вел. Все, однако, закончилось благополучно: мы отработали свой номер и представили его, не оконфузившись.

Вернувшись в Штаты, я принял участие в съемках телесериала «Красавцы» в качестве приглашенной звезды. Некоторое время назад, разговаривая в одном из клубов в Лас-Вегасе с Джейми Фоксом[347], я встретил там Джереми Пивена[348], однако я тогда был слишком под кайфом, чтобы подойти к нему поздороваться. Спустя некоторое время мне позвонили и сообщили, что меня хотели бы пригласить на съемки в качестве одного из клиентов Ари Голда, который жалуется, что у него недостаточно работы. Это была смешная эпизодическая роль, в кадре должны были появиться еще двое моих детей, так что для них это было здорово.

Все актеры, вся съемочная группа была просто замечательной, и мы очень сблизились с создателем сериала Дагом Эллином. У Кики и ее брата появилась идея для телесериала, основанная, в общих чертах, на истории боксера, похожего на меня. Она поделилась ей с Дагом, и тому она понравилась. Телесериал «Красавцы» уже завершался, и он искал другой проект. Даг нанял сценариста с хорошим опытом, они подготовили пробу для телекомпании HBO и пригласили режиссером Спайка Ли. Сериал назывался «Да Брик», он наделал много шума, но в конце концов HBO отказалась от него.

В июле меня на платной основе пригласили на кинофестиваль в Казахстане. Мы планировали после этого совершить паломничество в Мекку. Непосредственно перед нашим отъездом Кики узнала, что она снова беременна. Мы с ней обсудили вопрос относительно второго ребенка, и я подумал, что для меня было бы хорошо находиться вместе с Кики в течение всего времени ее беременности. Последний раз у меня не получилось сделать это, поскольку она была в тюрьме.

Однако на фестивале все пошло шиворот-навыворот. Мы были там на премьере фильма братьев Вайнштейн, на которую пригласили некоторых знаменитостей. Перед тем как оказаться на красной ковровой дорожке, мы с Кики серьезно поссорились, затем между нами произошла еще одна ссора на коктейле перед фильмом. Поэтому сразу же после демонстрации фильма Кики вернулась в отель и прошла в номер своей матери.

Я вошел в номер несколько минут спустя.

– Послушай, нам нужно расстаться, ясно? – сказал я ей.

– Хорошо, я согласна, – ответила она.

Кики поискала, какие были рейсы обратно в Штаты, и нашла один через несколько часов. Мы не пробыли там и дня, но она взяла Милан и свою мать и улетела домой. Я действительно, считал тогда, что наш брак вряд ли сохранится.

Тем не менее, я все же решил совершить паломничество. Вместе со мной находился мой бывший сокамерник Фарид, он тоже был мусульманином, поэтому на следующий день мы отбыли в Мекку. Я с нетерпением ожидал хаджа, хотя не был настоящим мусульманином в буквальном смысле этого слова. Я родился католиком, моя мать была католичкой. Хотя мой отец и не был особенно искушен в этих вопросах, но он был из Южных баптистов[349] и настоял на том, чтобы я, мой брат и моя сестра крестились. Мне было десять лет, когда меня повели креститься. Это выглядело так: все возлагают на тебя руки и восхваляют бога, а ты должен потерять сознание. Я отказывался терять сознание.

– Если ты не теряешь сознание, что означает, что в тебе дьявол, – сказала моя тетушка.

– Я не собираюсь, блин, терять сознание, – настаивал я на своем.

– Послушай, если ты не потеряешь сознание, это будет означать, что в тебе дьявол, и тогда тебя свяжут и бросят в костер, – пригрозила моя сестра.

– Что? – поразился я.

Как только священник дотронулся до меня, я тут же упал, как подкошенный.

Мой брат с сестрой ходили в маленькую католическую школу-развалюху. Думаю, что тоже ходил туда, но в памяти у меня осталось только то, как монахини кричали на меня. Мы не были какими-то там суперкатоликами, но я в основном делал все, что мне велела мать. Если совершишь зло, то будешь гореть в аду вечно. Ешь тело Христово, пей «Кулэйд»[350]. Я был просто бедным черным ублюдком, ожидающим, когда можно будет хлебнуть «Кулэйд». Я просто знал, что церковь была местом, куда можно прийти помолиться Богу, чтобы другие дети в районе перестали меня колотить.

У меня ушло не так много времени на то, чтобы уяснить, что все этобыло лажей. Священник, которого я знал в наших бедных кварталах, одевался лучше всех, имел самую шикарную машину и трахал всех жен, сестер и дочерей в округе. И все они обожали его. Священник был самым уважаемым человеком во всей округе. Мы обсуждали его и смеялись над ним, но когда он велел нам куда-нибудь пойти и что-нибудь сделать, все делали это. Он обладал такой властью. Мы знали, что он был грязным ублюдком, но когда он приказывал: «Марш!», мы все исполняли. Потому что в глубине души мы знали, что, если бы у нас была такая же власть, мы бы поступали точно так же.

Меня спрашивают, пошатнулась ли моя вера в Бога от того, что погибло много моих друзей. Это не так. В большинстве случаев, если кто-то из моих друзей погиб, то из-за того, что сам хотел убить кого-то или же каким-то другим образом совершить насилие над кем-то. Это являлось неписаным правилом игры. Рискуя жизнью, ты в любой момент можешь совершить ошибку и потерять ее.

Весьма забавно, как я пришел к исламу. Когда я был молодым, я со своими приятелями, бывало, бил и грабил на улице мусульман. Мы ненавидели их.

– Мать твою, ты говоришь всю эту х… ню, словно какой-то иностранный ниггер! – возмущались мы.

А сейчас Бог дал мне именно это. Мы всегда становимся теми, над кем мы смеемся. И в один прекрасный день настанет и моя очередь. Кто-то будет вымещать злость на мусульманах и надерет мне задницу.

Я был очарован исламом, наблюдая за мусульманскими парнями в тюрьме. В заключении я стремился расти, и мне всегда нравилось слушать людей и получать от них знания. Мне нравилось изучать основы ислама и становиться их сторонником, начинать любить весь мир и всех Божьих тварей. Вот почему я перестал убивать ястребов и соколов. Раньше я стрелял в них и ставил на них ловушки, когда они прилетали за моими голубями. Но потом я понял, что они тоже Божьи твари. Это был тот путь, который Бог предначертал им. И если вы любите Аллаха, вы должны любить и всех Его тварей. Подозреваю, что многие мусульмане верят, будто бы это сатана создал свинью, но я думаю, что даже свинья – это творение Аллаха, поэтому и ее вы должны любить. (Это не значит, что вы должны ее есть.)

Вот таким образом я изучал ислам, увлекался им и начинал постепенно исповедовать его. Это не было для меня каким-то откровением. Просто я постепенно приходил к пониманию того, что мусульманин – это тот, кем я и был. Я поступал со всеми так, как хотел бы, чтобы поступали со мной. То, чего я хотел для себя, я хотел и для всех тех, кто мне нравился. Когда я впервые стал изучать ислам в тюрьме, я был настроен ко всему очень враждебно, и я стал слишком радикальным мусульманином. Я был излишне вспыльчив и жесток и привнес эту вспыльчивость и жестокость в свою религию. Ислам – это не религия войны, это религия гуманности. Вначале я этого не понимал. Я был настроен враждебно ко всему. Если вы не верили в то, во что верил я, значит, вы были врагом. Я просто был ожесточен на весь мир. Но затем я пошел дальше, кое к чему присмотрелся, кое-что изучил, кое-что узнал – и понял, что это был не тот путь, по которому следовало идти. Вот почему я стал более смиренным, более покорным – потому что ислам учит именно этому. Ислам – это любовь, мир и покорность. То, что вы тихо повинуетесь, – не демонстрация вашей слабости, просто вы смиряетесь таким образом перед лицом Бога.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.