Глава 15

Глава 15

Неделю спустя я зарегистрировался в другом реабилитационном центре, в Тусоне. Мэрилин убила бы меня, если бы я не вернулся на лечение. Она могла показаться милой, невинной, ласковой, этакой сестрой Ордена Введения Пречистой Девы во Храм. Но она не была такой. Она не позволила мне сдаться. Она подвергла меня жестокой энергичной порке. Она сказала: «Нет-нет, мы должны довести наш спор до конца». Вот тогда я увидел ее с другой стороны: в ее глазах появился блеск. Для нее это было не баловство, а настоящее дело. Поэтому я предпринял в Финиксе еще одну попытку.

Во втором реабилитационном центре люди мне понравились. Я сблизился с одной молодой состоятельной девушкой, которая училась на модельера. Ее совершенно вымотало пристрастие к героину. У меня там возникли проблемы, потому что кто-то задел мои чувства, рассказав что-то обо мне одному из сотрудников центра, и я обругал их. Когда я сказал все, что я думал, все перепугались, потому что там не привыкли, чтобы ниггер разговаривал с ними таким образом. Те, кто там работал, сказали мне: «Вам надо уйти, все напуганы». Тогда я позвонил этой девушке, с которой я встречался. Она пришла, она меня поняла. После этого я оттуда ушел.

Финикс – это консервативный город, живущий, блин, строго по правилам. Когда ты проходишь здесь антинаркотическую реабилитационную программу, ты можешь почувствовать расистское высокомерие всех этих многоопытных врачей и тех, кто, как предполагается, должен был помочь тебе.

Я был для них знаковым негром, негром-символом. У персонала было стереотипное предвзятое представление о черных людях, и, в особенности, о черных спортсменах. Главный администратор даже имел наглость заявить мне:

– У нас здесь были и другие спортсмены, и у всех них были украшения. Я заметил, что ты, в отличие от них, не швыряешься напоказ деньгами налево и направо.

– Это потому, что у меня совсем нет денег, – ответил я ему сухо.

Я уловил скрытый смысл его ремарки. Он просто опустил слово «черные», но думал он именно так.

Мэрилин видела все это и постоянно пыталась найти такое место, где могли бы помочь мне. Но у меня в то время были другие, более важные дела. Это было Рождество 2006 года, и я был полон решимости превратить его в Аризоне в Рождество со снегопадом[321]. Пока мой помощник Дэррил спал в другой комнате, я выскользнул из дома, прыгнул в свою «БМВ» и поехал в бар «Пуссикэт лаундж». Добравшись туда, я нашел администратора, сексапильную восточноевропейскую девушку, к которой я всегда был неравнодушен.

– Где раздобыть «белой сучки»? – спросил я ее.

– Могу достать это для вас, одну минутку, – ответила она.

Вернулась она с тремя маленькими пластиковыми пакетиками, в каждом – по грамму «кокса».

Затем она чрезвычайно меня удивила, спросив:

– А можно мне немного?

Никогда не было ни малейших признаков того, что эта девушка проявляла ко мне интерес. Мы прошли в офис, и каждый из нас сделал себе несколько дорожек.

– Майк, вы выпили, – заметила она. – Может быть, мне отвезти вас куда-нибудь?

– Нет, со мной все в порядке, – отказался я.

Я не мог поверить, что я сказал так. Это был мой шанс заполучить киску, которой я домогался многие годы. Конечно же, на меня повлиял мой дух-искуситель. Я подумал: «Я не позволю ей подвозить себя, она просто хочет моего кокаина. Пусть эта сучка отъе… ся!» Я хотел быть наедине с девушкой своей мечты, с настоящей «белой сучкой». Я просто был эгоистичен по отношению к кокаину. Я мог бы поехать домой вместе с девушкой, которую так долго пытался заполучить, но я не захотел делиться с ней «коксом».

Поэтому я пошел и сел в машину. Я тут же высыпал большую часть «кокса» из одного из пакетиков на среднюю консоль. Затем я вытащил свои сигареты «Мальборо», вытряхнул из одной сигареты где-то половину табака, зачерпнул «кокса» и насыпал его в эту сигарету. Сделав несколько затяжек, я поехал домой.

Надо признаться, я не самый умелый водитель, даже когда я трезв, как стеклышко. Я двигался, меняя полосы, по пути миновал полицейский контрольно-пропускной пункт по проверке на трезвость. Я не понял этого, но копы заметили, как я вел машину, и последовали за мной. После того как я проскочил знак остановки, а затем чуть не задел полицейскую машину, они остановили меня. Когда полицейский подошел к моей машине, я лихорадочно пытался смахнуть «кокс» с консоли, но ее кожаная поверхность была пористой, поэтому даже попытка смыть «кокс» плевком была бы бесполезной: наркота все равно бы впиталась и затем проступила.

Я опустил окошко, и коп попросил мои права и документы на машину. Затем он узнал меня. А вслед за этим он увидел безобразие на консоли.

– Майк, мне трудно поверить в это дерьмо! – сказал он.

Он вытащил меня из машины и на месте провел несколько алкотестов, которые я не смог пройти, так как был под балдежом. Обыскав меня, он обнаружил в кармане брюк два других пакетика. Затем копы привели собаку, натасканную на наркотики, и та унюхала «кокс», который оставался в машине. Меня арестовали.

Прежде чем допросить, полицейские отвели меня в камеру. Я был здорово зол. У меня нашли достаточно «кокса», чтобы обвинить меня в тяжком уголовном преступлении. Однако всякий раз, когда я сидел, всегда находился белый парень, который разбирался во всей этой кухне. И этот раз не стал исключением.

– Эй, чемпион, ты за что здесь? – поинтересовался у меня один белый парень.

– Приятель, меня застукали с кокаином, – ответил я.

– А тебя когда-нибудь раньше арестовывали за наркотики? – спросил он.

– Меня арестовывали много раз, но не за наркотики.

Его лицо просияло.

– Не волнуйся, братан. Ты не пойдешь в тюрьму, – сказал он. – Они не могут упечь тебя за решетку после первого ареста за наркотики. Вначале тебе должны попытаться помочь.

Теперь, когда я знал всю подоплеку дела, я был готов к своему допросу. Полицейский, который арестовал меня, привел меня в кабинет.

– Какие наркотики или лекарства вы принимаете? – спросил он.

– Золофт, – ответил я.

– Что-нибудь еще?

– Марихуану и кокаин. Золофта я принимаю одну таблетку в день.

– А сколько вы выкуриваете марихуаны?

– Две сигареты, рано утром.

– Когда вы последний раз употребляли кокаин, до сегодняшнего случая? – спросил он меня.

– Вчера.

– Как часто вы его употребляете?

– Каждый раз, когда могу его найти. Я принимал его сегодня утром, около девяти часов.

– Почему вы употребляете и марихуану, и кокаин?

– У меня пристрастие к ним.

– И вы употребляете их одновременно?

– Да. Когда я употребляю их вместе, это позволяет мне хорошо себя чувствовать.

– А для чего вам нужен золофт? – поинтересовался он.

– Он приводит меня в порядок. Мне х… во.

– Вы не похожи на того, кому х… во, – сказал он.

– Я знаю, парень, но мне х… во, – сказал я, а потом начал громко смеяться, совсем как парень в фильме «Косяковое безумие»[322] после того, как он выкурил косячок.

Я рассказал ему, что я курил «кокс» при помощи сигарет «Мальборо». Он заинтересовался, как я это делал, и я объяснил ему в подробностях весь этот процесс.

Другой офицер, который там был, спросил меня, нормально ли я себя чувствовал с учетом того, что я уже находился под воздействием наркотика, в то время как был за рулем. Я ответил, что ранее в этот день я чувствовал себя вполне нормально.

– Хотел бы поблагодарить вас за готовность к сотрудничеству, Майк, – сказал первый полицейский.

– Я довольно-таки клевый парень, – ответил я.

– В моем городе меня застыдят, когда узнают, что я арестовал вас, – сказал он.

Я не знал, как реагировать на это, поэтому повел себя, как настоящий псих. Я уставился вниз, в пол, и произнес низким голосом:

– Б… дь, я ненавижу тебя! Пошел ты нах… й, ты, паразит! Нах… й!

– Майк, вам кто-нибудь когда-нибудь доставляет неприятности? – спросил первый полицейский.

– Все время. Но я забивал на это и не принимал близко к сердцу, – ответил я.

Коп выключил магнитофон и сопроводил меня в мобильное подразделение государственной исполнительной службы округа Марикопа. Там меня оформили и устроили в одиночную камеру. В камере даже был телефон, и я провел большую часть вечера, делая звонки за счет вызываемого абонента.

Когда я на следующее утро внес залог, пришел Дэррил, чтобы забрать меня. Мы обнялись. Все эти годы, начиная с Лас-Вегаса и кончая Амстердамом, Дэррил пытался наставить меня на путь истинный. Это была трудная работа.

– Майк, почему ты сбежал прошлым вечером, ничего не сказав мне? – спросил он.

– Жизнь – это тяжелая штука, брат. Жизнь – тяжелая штука, – ответил лишь я.

Дэррил отвез меня в дом Шелли, где я принял душ, увидел своих детей Мигеля и Эксодус, хорошо поел. Затем я нанял адвоката. Я обзвонил своих знакомых в Лас-Вегасе, и мне предложили Дэвида Чесноффа, адвоката, имеющего большие связи. Он был партнером Оскара Гудмана, который, в свою очередь, представлял меня в ходе усилий по восстановлению моей боксерской лицензии. Хотя этого и не требовалось, тем не менее, план действий Чесноффа заключался в том, чтобы как можно скорее устроить меня в реабилитационный центр, мне же самому – заняться значимой общественной деятельностью, чтобы продемонстрировать суду, что я серьезно настроен начать вести правильный образ жизни.

Итак, я попал в уже третий по счету реабилитационный центр в Финиксе. Он представлял собой небольшой дом, где проживал парень, который и заведовал этим центром. Парень был настоящим мерзавцем, который изо всех сил старался воспользоваться мной в своих интересах. Я там подружился с одним классным парнем из Бруклина, хотя и итальяшкой. Это был один из тех чуваков, которые живут по принципу «От винта! Понеслась!» Широкая улыбка, неуемная энергия. Если бы не он, меня бы вытурили оттуда намного раньше. Но остальные опасались меня. Парень, который заведовал этим местом, вышиб меня оттуда под тем предлогом, что я забыл запереть свои лекарства.

В тот момент я мог бы запросто сказать: «Да пошли вы все! С меня хватит!» Но к этому времени мы с Мэрилин слишком сблизились и уже имели друг перед другом определенные обязательства. Поэтому Мэрилин с моим адвокатом провели изыскания и вышли на доктора Шейлу Балкан, известного криминолога, которая специализировалась в разработке вариантов лечения в качестве альтернативы тюремному заключению. Она направила меня в очередной центр реабилитации, который находился в районе Голливуд-Хиллз и назывался «Уандерлэнд»[323]. Шейла и Гарольд, один из ее коллег, приехали, чтобы забрать меня и отвести туда. Какая-то часть меня была в таком исступлении от одной мысли, что мне приходится вновь и вновь возвращаться в места такого рода, что перед самым отъездом я опять словил сильный кайф. Многие наркоманы напоследок, перед тем, как приступить к лечению, погружаются в наркотический угар. Однако те, кто приехал за мной, были действительно классными людьми. Они не стали осуждать меня. Таким образом, когда мы попали в «Уандерлэнд», я был в полном раздрае, настолько я накурился дури.

В отличие от других реабилитационных центров, где я уже успел побывать, «Уандерлэнд» был реальной действительностью. Здесь не существовало традиций штата Аризона: нам была предоставлена определенная свобода. Нам не приходилось иметь дела с людьми, осуждающими нас. Здесь были очень интересные люди, не боявшиеся сложных парней вроде меня. «Уандерлэнд» относился к тем качественным реабилитационным центрам, которые были созданы для обеспечения детей элиты: «звезд» кино, банкиров, ну, и все такое. Пребывание там было похоже на жизнь в большом особняке, как раз к которой я и привык. Стоило это непомерно дорого, но я думаю, что для меня было сделано исключение, поскольку в то время денег у меня не было.

Я сразу же влюбился в это место. Я чувствовал, что оно может спасти меня. У меня была своя собственная комната, и я был окружен всеми этими классными парнишками, которым на тебя не наплевать. Отсюда было рукой подать до старого дома Марлона Брандо и до того места, где Джек Николсон жил в течение многих лет. После того как я устроился, я начал ходить на собрания анонимных алкоголиков и наркоманов. Нам там позволяли самостоятельно ходить в город, необходимо было только вернуться к определенному часу.

Однако через несколько недель в умонастроениях администрации наметились некоторые перемены. Потому что я был осужденным преступником третьего уровня и был обвинен в изнасиловании, администрация стала опасаться моего совместного пребывания с другими пациентами. Если бы вдруг что-нибудь случилось, можно было бы подать в суд на любого, включая штат Калифорния. Я подозреваю, что Шейла устроила мою задницу в это место, воспользовавшись своими связями, но теперь было совершенно неясно, смогу ли я остаться. Однако я к этому времени подружился со всеми этими парнишками, и они взяли на себя ответственность за меня. Каждый вечер я ходил в город и приносил для всех мороженое. На собрания анонимных алкоголиков и наркоманов я приносил печенье и молоко. Так что мы действительно жили там одной семьей. В конце концов, было организовано собрание, на котором каждый должен был высказать свое мнение, например: «Майк должен остаться. Не выгоняйте Майка». Все высказались в мою пользу, и я остался.

Я всегда гордился своей дисциплинированностью, но лечение от пристрастия к «коксу» было, блин, весьма болезненным. Во время этого лечения ко мне вернулась вся боль, полученная мной на боксерских поединках. «Кокс» и спиртное были для меня чем-то вроде новокаина. Когда я прекратил принимать их, у меня обострился артрит. Я чувствовал себя калекой, я не мог нормально ходить, у меня сильно болели ноги. Даже сейчас я до сих пор вынужден делать укол кортизона каждый раз, когда меня скручивает боль.

В «Уандерлэнде» я вел исключительно правильный, строго выверенный образ жизни. Порой там бывали искушения. Так, на лечении вместе со мной находилась одна известная молодая актриса. Каждый вечер она выезжала в город со своими друзьями. Приезжали четыре или пять лимузинов и «Тигуанов» и забирали их. Это была целая колонна. У нее был черный парень, который организовывал для нее шоу, и однажды вечером он пригласил меня поехать вместе с ними.

– Нет, я не могу. Если даже меня просто сфотографируют, как я тусуюсь с этими ребятами, я прямиком загремлю в тюрьму, – ответил я ему.

Мне страшно хотелось поехать, во мне еще осталось желание погулять, но я сопротивлялся ему. Надо сказать, что эти детишки нарушали правила сплошь и рядом. Один богатый паренек смог тайком пронести в свою комнату пятьдесятидюймовый телевизор с плоским экраном, чтобы играть в видеоигры. Его застукали за этим делом и выгнали из центра.

Через некоторое время я вошел в ритм этой жизни. Я активно посещал собрания анонимных алкоголиков и наркоманов. Я лучше, чем кто-либо, проходил реабилитационную программу «12 шагов»[324]. Я был образцом пациента, осуществляющим эту программу. От каждого пациента требовалось, чтобы он посещал одно собрание в день, я же посещал три или четыре собрания. Когда примерно через три месяца после того, как я попал в этот центр, ко мне приехала Мэрилин, я взял ее на одно из моих собраний на Сансет-стрип[325]. Вначале я обошел всех с корзиной, чтобы собрать пожертвования для кофе и чая. Затем, когда собрание закончилось, я убрал стулья, вымел и вымыл пол. Когда я делал все это, у меня было хорошее настроение.

Я испытывал противоречивые чувства в отношении всего этого. Многие мои герои оказывались неудачниками, когда им приходилось устраивать свою жизнь, но в своей области они были чемпионами. Их хотели перевоспитать и вылечить от пристрастия к алкоголю и наркотикам, чтобы спасти их, но зачастую без алкоголя и наркотиков они утрачивали свои замечательные качества. В моей жизни все были счастливы, когда я был трезв, но я сам при этом чувствовал себя несчастным. Я хотел просто умереть.

Однако, когда я размышлял об этом, у меня перед глазами всегда была Мэрилин.

– О чем вы говорите? Вы должны проходить программу реабилитации! – кричала она. Она превращалась при этом из симпатичной светловолосой леди в какого-то дьявола. Этой леди было судьбой предназначено войти мою жизнь. Когда ты погряз в своих грехах, ты не способен осознать, что ты болен и насколько ты болен. Например, я сам считал, что любая болезнь вылечивается плаcтырем или капельницей. У меня не было ни малейшего понятия о том, что такое болезнь психики.

С учетом моей известности вначале меня направили на закрытые собрания анонимных алкоголиков и наркоманов. Побывав на них, я был шокирован. Я встретил там кое-кого из числа самых громких имен в мире. И они также были обрадованы, увидев меня: они-то ведь думали, что я очень крутой. Меня спрашивали: «Майк, вам нужны деньги?» И кто-то из них клал деньги на мой счет. На этих собраниях я уяснил для себя следующую вещь: если ты употребляешь наркотики, то об этом узнают все. Однажды я встретил на закрытом собрании всемирно известного актера, одного из самых знаменитых. Он поприветствовал меня и сказал: «А мы ждали здесь вас. Я уже и местечко для вас забронировал».

«Но откуда, черт побери, он знает, что я употребляю наркотики?» – подумал я. Однако если ты их употребляешь, то каждый, кто также делает это, знает, что ты их употребляешь. Мы полагаем, что нас никто не видит, но мы прозрачнее, чем считаем.

Я понял, что собрания за закрытыми дверьми – это не мое. И я стал ходить где-то четыре раза в день на обычные собрания. Парни, которые проходили закрытые программы реабилитации, относились к числу элиты, поэтому у них была их собственная программа. Мне же было необходимо пройти программу Билла[326]. Я должен был проходить ее вместе со всеми остальными обычными пациентами.

Я обязан Мэрилин за то, что она ввела меня в мир пытающихся реабилитироваться. Этот долг я вряд ли когда-нибудь смогу отдать. Она ввела меня в мир, который завораживает и восхищает. Думаете, самое крепкое братство в мире у копов? Или у гангстеров? Все это ничто по сравнению с миром тех, кто реабилитируется. Он включает в себя федеральных судей, судейских чиновников, приставов, прокуроров. Будьте осторожны, пытаясь подшутить над реабилитирующимся от алкогольной или наркотической зависимости, потому что это одна большая мощная семья. И никогда не стоит недооценивать силу мира пытающихся реабилитироваться, иначе вы окажетесь в числе проигравших. Люди, принадлежащие этому миру, имеют доступ ко всем, включая президента.

Это достаточно разношерстная команда. Я встречал среди них бывших «Ангелов ада»[327], прежних бандитов, странных ребят, единственная цель в жизни которых состояла в том, чтобы заставить людей перестать пить и употреблять наркотики. Вы понимаете меня? Некоторые из этих парней провели в тюрьме большую часть своей жизни, а теперь их цель в жизни – это спасти как можно больше других людей, заставить их жить нормальной жизнью, преодолевать свои страхи трезвыми. Это особые люди, и Мэрилин в их числе. Это люди другой породы. Весь накопленный мной опыт по запугиванию своих соперников – фигня, применительно к ним он не работает. Эти люди, посещающие собрания анонимных алкоголиков и наркоманов, не боятся никого: ни жестоких убийц с ножевыми шрамами на лице, ни отпетых бандюг. Заставить бояться наркомана почти невозможно. Даже если он говорит, что он боится тебя, на самом деле это не так.

Если бы кто-нибудь на этих собраниях поднялся и сказал что-то неуважительное о Мэрилин, я бы послал их мир нах… й. Даже у миллиардера не хватило бы денег, чтобы заплатить этим людям, мы в долгу перед ними всю оставшуюся жизнь. Они живут в мире с самими собой. Они делают свое дело не ради денег, они делают это для морального удовлетворения. Многие из этих ребят соблюдают внешние приличия, они улыбаются, они спокойны и невозмутимы, пока не начинают действовать. У нас в «Уандерлэнде» работал щуплый еврейский паренек, который везде нас развозил. В один прекрасный день мы собрались купить мороженое и сели в машину. Один пациент немного запоздал, и когда он подбежал и сел в машину, от него можно было почувствоовать запах алкоголя. Этот тщедушный паренек из персонала центра вышел из машины, распахнул заднюю дверь и вытащил этот пьяного пациента из автомобиля. «Вот черт!» – воскликнул я. Я был чемпионом мира в тяжелом весе, почему же я не сделал этого? Я почувствовал к этому тщедушному заморышу большое уважение. В нем не было заметно ни ярости, ни агрессии, ни силы, пока в нужный момент не сработал какой-то переключатель – и тогда он сделал это. Он широко улыбался нам: «Прекрасный денек, правда?», до тех пор, пока не почувствовал запаха спиртного.

В «Уандерлэнде» меня изо всех сил поддерживали. Когда один знаменитый рок-музыкант, проходивший курс реабилитации, узнал о моих проблемах, он сразу же позвонил мне:

– Майк, если вам будет что-нибудь нужно, приходите ко мне.

Он знал, что происходит у меня на душе. Он был потрясающим парнем. Однажды один известный британский актер пришел навестить меня в «Уандерлэнде» и поведал мне о своей борьбе с алкоголизмом. Это тоже оказался прекрасный человек. Все считают наркоманов бомжами и страшилами, а они – гении нашего времени.

Реабилитация не всегда завершается благополучно, но если эти усилия успешны, то это – дар небес. Члены нашей семьи, проходящие программу, готовы ко всему: умереть, сбежать, одурманиться, отравиться смертельной дозой наркотика. Мы все еще больны, мы все еще обижены, обмануты, обойдены в этой жизни, но у нас появилась реальная возможность справиться со своими проблемами. Участие в программе реабилитации явилось одним из самых значительных событий в моей жизни. Те, кто занимается ей, – это великие люди, и они не получают должного признания со стороны нашего общества.

Курс лечения в «Уандерлэнде» стал переломным моментом в моей жизни. Я мог и сам заняться своей корректировкой, Кас научил меня этому. Но это было трудно, поскольку вся эта наркота вытравила во мне то хорошее, что там было. Просто вернуться в нормальный ежедневный режим: ходить на какие-то занятия, ходить на собрания, ходить на ужины со своими сверстниками – уже само по себе было здорово. А когда я увидел, как другие, считавшиеся неизлечимыми наркоманами, так здорово делали все, что надо, на собраниях, во мне взыграла моя наклонность к соперничеству. Я просто подпрыгнул, увидев это. Если это могли сделать те парни, которых я знал, то и я мог сделать это. Я не мог позволить никому превзойти себя. Один парень соблюдал трезвость в течение десяти лет. Встретив этого парня, можно было бы решить, что он святой. Но его родители так и не стали вновь общаться с ним. Большую часть своей жизни он был просто чудовищем. Теперь же у него была работа, он обеспечивал свою семью, и его главной целью в жизни было помочь другим, оказавшимся в подобных обстоятельствах, реабилитироваться.

Многие, оказавшись в реабилитационном центре, снова берутся за старое, но я себе не мог такого даже представить. Если бы я вдруг вернулся к наркотикам в таком месте, я бы почувствовал себя полным неудачником. Целью моего лечения в центре был отказ от наркотиков. Когда я нахожусь вблизи положительной энергии, я ее впитываю, как губка. Мне очень хорошо подходит роль капитана группы поддержки: «Эй, мы здесь, чтобы быть трезвыми! И мы сделаем это вместе! Да, давайте сделаем это!» Но если бы я остался один, это выглядело бы уже по-другому: «Эй, у тебя не найдется шприца?»

Одним из самых пугающих дел, которое наряду с этим приносило наибольшее удовлетворение, было откликаться на обращения в рамках программы «12 шагов». Некоторые ребята соблюдали трезвость, возможно, лет двадцать, и вдруг вы узнавали о том, что они оказались в больнице, потому что оступились и снова начали пить. Мы с некоторыми парнишками тайком уходили из «Уандерлэнда», чтобы найти их. Я был просто пациентом, и меня посылали отыскать этих ребят. Мы ехали в район «Голливуд и Вайн»[328], шли прямиком к точке сбыта наркотиков и находили их именно там. Они сидели на улице. Выглядели они настолько ужасно, что их едва можно было узнать. Солнце так опалило их кожу, что они были уже не белыми, а какими-то темными. В том году я видел много ужасных вещей.

Пока я находился в «Уандерлэнде», я видел психологов всевозможного рода. В свое время меня обвинили в агрессивном поведении на дороге, поэтому направили на курсы по умению владеть собой. Курсы вел небольшой паренек по имени Ян. Я не мог понять, что он же мог знать об умении владеть собой. Но через некоторое время я смог убедиться в том, что Ян вполне производит впечатление человека, готового в любую минуту взорваться. Полагаю, что он очень хорошо подходил для своей работы. На первом же занятии он научил меня еврейской мудрости: «Яркий свет, темные тени. И чем ярче свет, тем темнее тень». Он объяснил мне, что самые крупные звезды являются самыми темными, вот почему я был здесь, с ним.

Мэрилин предложила, чтобы я встретился также с психологом по сексуальным отношениям. Она направила меня к одному из них в Аризоне, но реально я приступил к этому вопросу только тогда, когда попал в «Уандерлэнд». Когда я отдыхал вместе с Мэрилин, она каждый раз отмечала, как я реагировал на женщин, которые подходили ко мне. Мне всегда казалось, что у тех девушек, которые ко мне обращаются, есть какие-то проблемы.

– Вы тратите на разговор слишком много времени, – читала мне лекцию Мэрилин. – Вы ведь не говорите: «Спасибо» – и затем просто даете им автограф. Нет, вы всякий раз интересуетесь у них, откуда они родом, как давно живут здесь, замужем ли. Мы здесь тридцать минут, а у вас уже десять телефонных номеров. Есть ли кто-нибудь, кого вы отвергли?

Я обратился к Шону МакФарлэнду, психотерапевту по аддиктивному поведению, который специализировался в вопросах сексуальной зависимости. У него был офис в районе Венеция[329]. На первый прием к нему вместе со мной пошла Шейла Балкан. Я был несколько скептически настроен относительно такого понятия, как сексуальная зависимость.

– Хорошо, предположим, вот вы специалист по сексуальной зависимости. Как это вообще работает и что это означает? – спросил я его.

Шон показал на фотографию своего сына и жены, которая висела на стене его кабинета.

– Майк, это замечательный вопрос. Мне нравится трахать уличных проституток, а этот красивый мальчик и женщина на этом снимке – это мои жена и ребенок. Поэтому, когда я пью, употребляю наркотики и скандалю, я говорю им: «Пошли нах… й!», потому что они испортили мою жизнь, так как я не могу делать то, что я хотел бы делать. Вот что такое сексуальная зависимость применительно ко мне.

Я сразу же подписал с ним договор. Мы провели вместе много времени. Шон курировал собрания анонимных сексуальных наркоманов, и я стал ходить на них каждые понедельник, среду и субботу. Работать в этой группе доставляло мне наибольшее удовольствие. Там были классные парни, и было интересно послушать о нарушениях нормальной деятельности в этой области. Однажды на нашем собрании выступал парень, который считал, что с учетом своей ситуации он лучше всех нас.

– Думаю, что я не отношусь к вашей категории, ребята, – сказал он. – Я никогда не преследовал женщину на улице и не говорил ей, что хочу ее трахнуть. Единственная причина, по которой я нахожусь здесь, – это то, что моя жена фригидна.

– Уже одно только то, что вы это сказали, показывает, что вы относитесь к нашей категории, – сказал я ему. – Не пытайтесь понять все это за один день. Просто продолжайте приходить, ладно?

Я накапливал большой жизненный опыт в результате посещения этих собраний. Я действительно изменил свой взгляд на то, как я отношусь к женщинам. Я никогда не думал, что являюсь сексуальным наркоманом. Будучи чемпионом, я рассматривал занятия сексом со всеми этими женщинами в качестве своего рода бонуса. Предполагалось, что можно владеть всеми этими телами вокруг, горящими желанием. Все те, кому я поклонялся, были сексуальными завоевателями. Я читал про Эррола Флинна[330], Джека Джонсона, Джека Демпси, всех этих великих людей и про то, что всех них объединяло, – их победы над женщинами. Поэтому я всегда считал, что для того, чтобы быть значительной фигурой, необходимо одерживать в своей жизни победы над женщинами, и чем больше такого рода побед ты одержишь, тем станешь более значительной фигурой. Я никогда не знал, что если заниматься сексом со многими женщинами, то это у тебя больше отнимает, чем дает тебе. Я никогда по-настоящему не создал для себя идеального образа, к которому хотел бы стремиться, поэтому, читая о многих людях, которых я считал великими, я брал какие-то качества от каждого из них. Я был слишком молод, чтобы знать, что и у великих людей бывают плохие качества. Даже Кас в своем мышлении старался ориентироваться на образ «настоящего мужчины». И все это обилие секса принесло мне только гонорею, хламидиоз и кучу других болезней с другими научными названиями.

Для меня женщины всегда были доступны, но я слишком потакал своим прихотям в сексе. У меня в номере было десять женщин, мы получали кайф от наркоты, а я должен был дать пресс-конференцию, так я некоторых из них взял с собой и поместил их в номер, где они должны были дожидаться меня, пока я не закончу давать интервью. Всякий раз, когда девушка изъявляла желание, я делал это. Либо я волочился за ними, либо они волочились за мной. Проблема заключалась в том, что я пытался удовлетворить каждую из них и сам при этом быть довольным. А это неправильно. Невозможно удовлетворить всех, некоторые из них были совершенно очумелыми, такими же больными на голову, как и я, если не больше. Можно потерять рассудок, пытаясь достичь этого.

У меня были свои женщины в каждом городе на планете. Вы бы видели мою картотеку! Слава богу, что изобрели компьютер. Я как-то в Финиксе назначил свидание девушке, которая увидела, как я занимаюсь своими голубями, и она мне сказала:

– Ваши птицы похожи на ваших женщин. Вам необходимо много птиц, так как если вы потеряете одну, у вас останутся другие. Вот поэтому вы и не держите никогда десять или двадцать птиц, у вас их всегда пятьсот. Вы настолько эмоционально привязаны к ним, что готовы смириться с утратой одной, только если у вас остается еще четыреста девяносто девять. Точно так же вы поступаете и с женщинами.

Она сама была совсем еще молодым птенчиком, но она была права. Я был неуверен в себе, опасался потерь, боялся оставаться один. В конце своей карьеры я продвигался вперед вместе с женщинами, переходя от одной к другой. Когда я рассказывал обо всем том дерьме, которое происходило в гостиничных номерах, это вызывало весьма болезненные чувства. Так всегда поступала моя мать. Переход от одного мужчины к другому. Не имело никакого значения, сколько у меня было денег, я унаследовал от своей матери ее черты. Я тоже переходил от одной женщины к другой. Сразу же после одной, раз, к другой, раз, к следующей, раз, и к следующей.

Я мог бы сказать: «Я просто ненормальный!», пытаясь время от времени обратить все в шутку, но что-то здесь было не так. Большинство тех, кого я привлекал, были жестокими, вспыльчивыми лжецами и лгуньями. Даже женщины были сумасбродными. Большинство знаменитостей боялись своих нежеланных ухажеров. Я же готов был в плане траха заниматься садомазохизмом. Они ждали внизу, швейцар не пускал их, вмешивался я:

– Я не слишком благочестив для вас? Тогда поднимайтесь!

Они могут быть сумасбродными, но они отлично выглядели. У меня были «бегущие» светодиодные индикаторы, которыми можно запрограммировать свои собственные сообщения. Я составил следующие: «ОТЛИЧНАЯ КИСКА ПОТРЯСАЮЩАЯ СУЧКА. ОТЛИЧНАЯ КИСКА ПОТРЯСАЮЩАЯ СУЧКА». Это было смонтировано в моей спальне и в кромешной темноте смотрелось великолепно.

Для меня соблазнительная бабенка всегда была как наркотик. Когда я пытался добыть ее, на всей планете не было никого отчаяннее меня. В этом отношении со мной могли поспорить лишь педофилы или пансексуалы[331]. Пансексуал – это тот, кто способен найти оленя, убить его, притащить домой и трахнуть. И ты можешь узнать об этом только тогда, когда проходишь соответствующую программу лечения.

Я был настолько повернут на сексе, что не мог контролировать себя, даже когда в 1989 году получал почетную докторскую степень Центрального государственного университета штата Огайо.

– Не знаю уж, какой я доктор, но глядя на присутствующих здесь прекрасных сестричек, я подумываю о том, не стать ли мне гинекологом, – сказал я в своем выступлении.

Я пытался сделать комплимент женщинам, но они не восприняли его должным образом. Тем не менее, после моего выступления ко мне выстроилась в очередь целая толпа женщин. Мне понадобилось несколько лет, чтобы понять, насколько безобразна была та шутка. Я только недавно узнал, что моя мать ходила в школу вниз по улице как раз от Центрального государственного университета. Моя мать и ее родственники считали, что образование поможет им стать кем-то. Я мог бы высказать только свое удивление по этому поводу. Я всегда в первую очередь думал только о своем члене. Соответствующим поведением я компрометировал всю свою семью и являлся причиной громадных финансовых проблем на много лет вперед.

Что же представляли собой все мои победы на сексуальном фронте? Когда ты трахаешь всех этих девочек, это заставляет тебя чувствовать себя последним дерьмом, но ты уже не можешь остановиться. Ты ненавидишь самого себя, и тебе жаль девушек. Я никогда не любил их. Все, что я говорил им, было, блин, ложью, даже если я в то время это и не осознавал. Находиться среди всех этих женщин было все равно, что рукоблудствовать. Я получал кучу удовольствия, но это не давало мне ровным счетом ничего. Я полагал, что получал эмоциональное удовлетворение от секса с ними, но я был настоящим простаком. Я был влюблен в саму любовь, а не в какие-то конкретные лица.

Я чувствовал себя оказавшимся в тупике. Чем больше я трахался, тем больше я чувствовал нараставшее отчаяние. Это совершенно ужасное чувство, когда все ушли, и ты остался в своей спальне один, и ты еще можешь ощутить их влагу на кровати. Это был сущий ад. Я чувствовал себя бездушным, бессердечным. И чтобы не думать о том, что ты чувствуешь, ты просто берешь еще больше девочек. Честно говоря, мне был нужен кто-то, чтобы удержать меня, поскольку в конечном итоге я чувствовал себя, как кусок дерьма. Вся та энергия, которую я получал от разных людей, была для меня сущей пыткой. Я чувствовал пустоту. В какой-то момент вся моя сексуальная жизнь превратилась в сплошные оргии. Я трахался с тремя, четырьмя, пятью цыпочками. Я даже не понимал, что, черт возьми, тогда происходило.

Тогда я никогда не думал об этом, но я испытывал громадный стресс: я пытался быть лучшим любовником для всех тех, кто трахал «Майка Тайсона». Ведь для них это свидание было таким событием, о котором они потом будут всегда вспоминать. Я понял, однако, что не бывает так, чтобы все подходили друг для друга. Секс – это очень сложное стечение обстоятельств. Каждый приходит со своим опытом. Я до сих пор не понимаю, что важно для секса: чувственное удовлетворение или фактическая близость? Я встречал людей, которые отклонялись от нормы. Я встречал людей, которые хотели полностью принадлежать партнеру, людей, которые хотели, чтобы им причиняли боль или чтобы в них плевали. Я знал девушку, которая хотела быть со мной, и она сказала: «О-о, я могла бы выдержать сильный удар!» Но я просто не мог поступить так.

После того как я многое прошел по своей программе, я понял причину, по которой я всегда хотел доставлять наслаждение женщинам: я надеялся, что они удовлетворят меня не только в сексуальном отношении, но и своей любовью. С помощью секса я хотел получить близость. И чтобы добиться этой близости и привязанности, мне приходилось заниматься сексом. Ты не получишь от нее желаемого, если не займешься сексом, но это, в действительности, не секс как таковой. Так что я был такой же проституткой, как и моя мать. Просто это было по-другому. У этой проститутки были деньги. Если я не порадовал тебя и не удовлетворил тебя в сексуальном плане, как насчет этого «Мерседес-Бенца»? Этот автомобиль действительно доставляет оргазм, не так ли?

Это звучит банально, но я, очевидно, искал кого-то, кто бы относился ко мне по-матерински. Всю свою жизнь я искал любви своей матери. Моя мать никогда не дарила любви мужчине. Она одаривала их головной болью, она ошпаривала их, она ранила их ножом. Я никогда не видел, чтобы мама целовала мужчину. Я видел ее в постели с ними, но я никогда не слышал фразы: «Я люблю тебя» – и не видел, чтобы кто-то целовал ее в лоб.

Хотя я уже в молодом возрасте познал славу, меня всегда привлекали уличные девки. Это осталось во мне от матери. По крайней мере, моя мать поддерживала меня, а эти девушки – никого, кроме своих детей, но я-то не был их ребенком. Эти женщины были просто отвратительны, они были убоги и ничтожны для каких-либо отношений. Совсем как моя мать. Они прекрасно подходили для сострадания и любви к детям, но мужчина для них был лишь объектом для использования в своих интересах. Мне всегда нравился такой тип женщины, поэтому-то в моей жизни все так паршиво и сложилось. Все происходило по схеме: «бизнес-леди желает провести со мной время – к черту! – я иду и трахаю шалаву».

Когда я был в реабилитационном центре, я видел фильм об Эдит Пиаф «Жизнь в розовом цвете». Этот фильм очень сильно напомнил мне мою собственную жизнь. Люди с улицы питают к тебе искренние симпатии, а какой-то бандюган учит тебя уму-разуму. Кто-то убивает его, и никого это не волнует, поскольку он был плохим парнем, но для тебя-то он был великим человеком. Общаться с ним приносило определенные блага – деньги, шмотки, ты мог что-то купить своей сестре. Точно так же, как герой этого фильма выбивал дерьмо из своей женщины, а они отобрали ее у него – то же самое произошло и со мной. С точки зрения всех остальных, то, как с ней поступили, пошло ей только на пользу. Но для нее самой – это было совсем не так. Ведь это была ее жизнь, она хотела жить с проститутками и сутенерами, это была ее семья. Было мучительно смотреть, как ее уводили прочь, а она кричала что-то проституткам. Вот так же и я терял в своей жизни и мог только рыдать. Счастье – это сложное понятие. Ты можешь находиться в аду и при этом быть счастлив. Некоторые прекрасно чувствуют себя в нищете. Ты вытаскиваешь их из нищеты, обеспечиваешь им нормальную жизнь – а они умирают, эмоционально и духовно, потому что боль и страдания – их единственная отрада. Им даже в голову не может прийти, что кто-то способен любить их и помогать им, ничего не требуя взамен.

Покончить со своей сексуальной зависимостью – это в какой-то степени другая вещь, чем покончить с алкогольной или наркотической зависимостью, но в любом случае тебе необходимо сказать твердое «Нет», как и в случае с наркотиками. Здесь требуется большая работа над собой, и даже если ты взрослый человек, ты должен до известной степени вести себя как ребенок. Тебе следует постоянно анализировать, что ты делаешь, как ты разговариваешь с женщиной, даже то, какое количество времени ты можешь потратить на взгляд в ее сторону. Мой предел – три секунды.

Один из способов покончить с сексуальной зависимостью, по крайней мере для меня, – это оказаться на мели. Когда я оказался без денег, мне все это дерьмо перестало доставлять удовольствие. Когда я разорился, я просто перестал озабочиваться мыслями о том, как бы кого-нибудь трахнуть, поскольку, по моим бредовым понятиям, мой секс должен сопровождаться моим величием. Я для этого должен быть в роскошном номере люкс или на каком-нибудь красивом острове. Если же мне приходится заниматься этим в захудалом мотеле, то у меня пропадает всякий энтузиазм.

Это, действительно, весьма сложно – контролировать свои сексуальные пристрастия. Любая мелочь может привести к необратимым результатам. К примеру, я иду по улице и вдруг слышу цоканье, цок, цок, цок, это идет женщина на высоких каблуках – и со мной все решено. Или, например, я иду в три часа утра по темной аллее, поворачиваю и неожиданно вижу красивую женщину. И невольно я задаюсь вопросом: «А не шлюшка ли она? Что это она делает на улице в такое позднее время?»

Я совершил множество поездок в Финикс для участия в различных судебных процессах, и во все эти поездки я всегда брал с собой Шона. Он был родом из Финикса. С ним было здорово общаться. Он знал, о чем я думаю, он знал, что я буду прислушиваться к тому, как цокают высокие каблучки, и что это меня возбуждает. Когда я слышал цокание высоких каблучков, это было равнозначно тому, что кто-то стучится в мою дверь.

Во время очередной поездки мы с Шоном отправились перекусить. Он хорошо знал моих духов-искусителей. Уже когда мы вернулись после обеда, он обратился ко мне:

– Майкл, что с тобой?

– Когда я вошел в ресторан, я прочитал мысль всех, кто там присутствовал: «Взгляни на этого здоровенного, тучного, побитого жизнью ниггера!»

После этого мы разработали некоторые сигналы. Когда мне становилось не по себе, я очень вежливо хватал его за руку. Так я сигнализировал Шону, что ему пора сказать мне: «Все в порядке, брат, мы спокойны и уверены в себе».

Порой вся эта работа утомляла меня. Когда мы первый раз вернулись в Аризону, Шон посчитал, что у меня настолько высок риск сорваться, что он предложил остаться со мной в гостиничном номере.

– Нет-нет, не стоит, – ответил я. – Не надо никому оставаться со мной в номере.

– Тогда вернемся на самолет. Я ведь знаю, какие у тебя планы. Ты собираешься кого-нибудь прихватить и скрыться от меня. Все это совершенно не круто. Итак, как же мы поступим?

Я чуть не врезал ему. Но в конечном итоге мы спали в гостиничном номере бок о бок.

Он всегда мог почувствовать, что я готов впасть в ярость.

– О чем ты думаешь прямо сейчас? Ты хочешь ударить меня, не так ли? – интересовался он.

– Да, мне не нравится, когда ты, б… дь, так смотришь на меня своими ирландскими глазами.

– Я знаю это, брат, я это знаю. Давай просто сделаем это.

Мне не оставалось ничего другого, кроме как рассмеяться.

– Да ты, блин, просто псих, Шон.

– Да, но ты тоже псих, Майкл. Давай поговорим об этом.

Я знал, что, когда я был в «Уандерлэнде», на карту была поставлена моя жизнь. И я стремился выиграть. Когда ты, работая по программе анонимных алкоголиков и наркоманов, в течение определенного времени соблюдаешь правильный режим, тебе выдается жетон. Я относился к этим жетонам крайне набожно. Я по натуре своей – фанфарон, бахвал, и для меня всегда важно доказать, что я чего-то достиг. А это как раз был тот способ, который мне был знаком. Эти жетоны были похожи на мои чемпионские пояса. В нашем сообществе жетоны пользовались большим уважением. У тебя могла быть немереная куча денег, но ни жетонов, ни тюремного срока за спиной, и тогда к тебе не было никакого уважения. Мне жетоны безумно нравились. Я всегда с нетерпением ждал очередного из них.

В целом соблюдая принципы своего лечения, мне все-таки удавалось нарушать некоторые правила. Я проходил программу всего несколько недель, когда на одном из собраний встретил эту заводную цыпочку из Марокко. Ее звали Пола, она была удивительной женщиной. Однажды я пришел на собрание, и я увидел, как она стояла у двери, здороваясь со всеми. На ней была облегающая футболка «Адидас», сквозь которую просматривались большие, как торпеды, груди, которые были настоящими!

В этой комнате меня никто толком не знал, я был там единственным черным парнем и представлял собой достаточно пугающий, ужасный на вид персонаж. После нескольких встреч с Полой на собраниях я подошел к ней:

– Послушайте, я прочитал всю книгу. Я дошел до восьмого шага…

– Майк, вы не помните меня? – перебила она меня.

Она напомнила мне об одном инциденте, который произошел несколько лет назад. Я ехал в Лос-Анджелесе по бульвару Сансет и увидел Полу, которая шла по улице. Я опустил окно, притормозил и попытался, как последний извращенец, заполучить ее к себе в машину.

Что ж, я могу повторить свою попытку.

– Послушайте, я знаю, что, проходя программу анонимных алкоголиков и наркоманов, нам нельзя назначать друг другу свидания, пока не пройдет первый год, но я упорно работаю над своим поведением. Как вы думаете, могли бы вы стать моим наставником? Мне бы хотелось подружиться с вами, – сказал я.

Паула была на четыре года старше меня, и она проходила курсы реабилитации в течение восемнадцати лет. Она была ведущим участником программы, девушкой того типа, которые просто просятся на обложку. Когда у нее наступил кризис, она собиралась издать книгу о программе анонимных алкоголиках и наркоманах. Вся ее жизнь вращалась вокруг этой программы, поэтому она хорошо знала, что с нами может случиться – то, что знающие люди называли «13-й шаг». Я же проходил программу реабилитации всего несколько недель.

Вначале мы стали вместе проводить время, как друзья, но через некоторое время мы начали ухаживать друг за другом. Я получил от администрации «Уандерлэнда» разрешение на то, чтобы провести ночь с Полой. Наши отношения мне дали очень много. У меня была подруга, которая в течение восемнадцати лет вела трезвый образ жизни и помогала мне в этом. Я еще никогда не общался с такой правильной цыпочкой, как она. Мне нравились женщины, которые вели правильный образ жизни, но поддерживать с ними отношения в течение длительного времени мне не удавалось. Во мне просыпался нарушитель норм, и я разбивал вдребезги их правильный образ жизни. Но с Полой было по-другому, и у нас все шло хорошо.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.