Глава 13

Глава 13

Я волновался весь рейс до Нью-Йорка. Я был еще слегка под кайфом после последней порции «кокса», которую я принял на Ямайке. Обычно я с королевскими почестями без малейшей задержки проскакивал таможенный контроль, но на этот раз меня встретили люди из национальной безопасности. Все эти ребята были большими задирами.

– Что вы делали на Кубе? – спросил один из них.

Откуда они знали, что я был на Кубе? В моем паспорте об этом не было никаких отметок. Затем я вспомнил о драке с папарацци в холле отеля. Это уже появилось в новостях.

– Я отдыхал там на Новый год, – ответил я.

– То есть вы вообразили себе, что можете просто взять и на денек слетать на Кубу на новогодние каникулы, не обращая внимания на имеющиеся законы, которые запрещают поездки на Кубу, – сказал чиновник.

– Я полетел туда из Ямайки, – сказал я, словно это решало проблему.

– Вы расходовали американские денежные средства? – спросил он.

– У меня были кубинские деньги, но никто не принимал их. Все там принимали только доллары США – ответил я. Я приобрел кубинские деньги, думая, что они там пригодятся, но, как оказалось, я попался на удочку.

Это было не лучшее время для того, чтобы быть пойманным пробирающимся на Кубу. Только что избрали Буша, и он заявил, что намерен запретить какие-либо отношения с правительством Кастро. Я решил разыграть религиозную карту.

– Меня здесь задерживают потому, что я мусульманин? – задал я вопрос тоном человека, производящего допрос. – Здесь нет никакого мусульманского дерьма. Я просто хотел хорошо провести время, брат.

Они все засмеялись. Стоит мне вызвать у окружающих смех, я превращаюсь в балаганного шута. Так что, я выдал им пару клоунских номеров, и они сказали: «Проходите. Вы можете идти».

Когда я вернулся в Штаты, я все еще был слаб и терял вес, поэтому первое, что я сделал, – это записался на прием к врачу. Я точно знал, что у меня СПИД. Я обзвонил всех своих друзей, чтобы попрощаться с ними. Я позвонил даже Монике и сообщил ей, что у меня СПИД и что я умру. Возможно, это был не самый умный шаг.

Я пошел к врачу-испанцу, и он сделал мне тест на СПИД. Он оказался отрицательным.

– Нет, доктор, он у меня есть. Вы как-то не так сделали этот гребаный тест. Пусть его сделает другой доктор, – попросил я. Он начал смеяться.

– Майк, у вас отрицательный диагноз ВИЧ, – сказал он.

– Вам кто-то заплатил, чтобы вы сказали, что у меня его нет? – спросил я. Наконец он все же убедил меня, что у меня нет СПИДа.

Меня больше не одолевали заботы. Через несколько месяцев мне предстоял крупный поединок с Ленноксом Льюисом за титул в супертяжелом весе, а я трахался на Ямайке и на Кубе и не то что не тренировался, а просто вел образ жизни настоящего наркомана. Я должно быть, совсем спятил.

Затем начали сказываться результаты моей поездки на Кубу. Дэрроу был серьезно обеспокоен тем, что администрация Буша собиралась наказать меня в назидание другим.

Он направил информационную записку моим партнерам в боксерском мире и моей юридической команде:

«Как вы, несомненно, осведомлены, считается, что Майк якобы ездил на Кубу и в период своего пребывания там совершил нападение на кубинского журналиста. Я в меньшей степени обеспокоен упомянутым нападением (вряд ли кубинское правительство будет добиваться выдачи Майка с учетом нынешнего состояния кубино-американских дипломатических отношений), нежели тем фактом, что Кубино-американский национальный фонд (КАНФ)[273] обратился в Министерство юстиции и Министерство финансов США с просьбой провести расследование уголовно наказуемых нарушений закона «Меры регулирования для осуществления контроля за кубинскими активами»[274] и «Закона о торговле с враждебными государствами»[275] со стороны Майка. Трудно определить, насколько серьезно администрация Буша намерена заниматься этим вопросом. К сожалению, администрация Буша, стремясь возместить ущерб, причиненный администрацией Клинтона в результате дела Элиана Гонсалеса[276], обещала таким организациям, как КАНФ, усилить уже имеющиеся ограничения на поездки на Кубу и торговлю с ней.

Откровенно говоря, я не был осведомлен о поездке Майка на Кубу. В том случае, если Майк находился там как лицо, пользующееся привилегиями в соответствии с законом, или же, если расходы Майка во время его пребывания на Кубе были покрыты лицом, на которое не распространяется юрисдикция США при условии, что Майк не предоставлял каких-либо услуг правительству Кубы или кубинским гражданам, мы должны как можно скорее подтвердить это.

И наконец, я настоятельно рекомендую Майку воздержаться от каких-либо новых заявлений относительно его поездки на Кубу. В связи с этим я связался с Томом Фаррэем из ESPN, у которого, якобы, имеются многочисленные фотографии и высказывания Майка, относящиеся к его поездкам. Майк будто бы заявил, что он был там в качестве туриста для того, чтобы поддержать «народ» Кубы. Мы отказались подтвердить, что Майк находился на Кубе. Наиболее важный момент заключается в том, что Майк не должен посещать другую страну без предварительной консультации с адвокатом. Это особо актуально, принимая во внимание его статус как правонарушителя и поставленного на учет лица, совершившего преступление сексуального характера».

Дэрроу всегда защищал мои интересы. Поездка на Кубу не имела для меня никаких последствий.

Но сразу же после моего возвращения Моника подала на развод. Подозреваю, ей надоели мои выходки, которых было уже предостаточно. И мой звонок о том, что я болен СПИДом, наверняка также не способствовал укреплению наших отношений. И то, что стриптизерша из Финикса только что родила мне мальчика, только усугубляло ситуацию. Я не мог винить Монику. О каком браке могла идти речь, если я мог в течение вечера трахнуть пять разных девушек, а затем просто послать ей деньги? Я не уверен, любили ли мы вообще друг друга.

Я встретился с матерью моего будущего ребенка, Шелли, в стриптиз-клубе в Финиксе. Мне она очень понравилась. Шелли содержала свой дом в идеальном порядке и много чего делала для меня. Она была помешана на поддержании хорошей физической формы, поэтому, когда я в ходе тренировок делал пробежку, она бегала вместе со мной. Я пробегал пять миль, а она – десять. Она всегда переигрывала меня. Однажды мы с Дэррилом, моим помощником, перебрасывались набивным мячом весом пятнадцать фунтов, и Шелли также приняла в этом участие. И я, и она сделали двести пятьдесят бросков, затем я почувствовал боль и остановился, а она продолжала работать с Дэррилом. Этот худой цыпленок весом девяносто фунтов[277] сделал, должно быть, пятьсот бросков. Она совершенно загнала нас.

Шелли пыталась как-то повлиять на наши отношения. Она переговорила с Хоуп и выслушала ее советы о том, как сделать меня счастливым. Когда она забеременела Мигелем, я понятия не имел, как мне позаботиться о другом ребенке. В то время я был на мели, у меня была куча долгов. Она говорила, что намерена сделать аборт, но не решилась на это.

Поединок с Льюисом был запланирован на апрель, так что у меня оставалось не так много времени для того, чтобы остановиться с «коксом» и травкой и начать всерьез тренироваться. Когда я 22 января прилетел в Нью-Йорк на большую пресс-конференцию с Ленноксом, я все еще был под кайфом от «кокса». Нас поставили лицом друг к другу на чуть приподнятых помостах на большой сцене в театре «Хадсон». Диктор Showtime Джимми Леннон-младший представил каждого из нас, словно перед настоящим поединком. Как только объявили Льюиса, я совершенно потерял голову. Я смотрел на него и хотел врезать этому уроду. Я сошел со своего помоста и приблизился к нему, глядя прямо ему в лицо. Подозреваю, что Льюис ожидал неприятностей, потому что рядом с ним ошивалось около десятка здоровенных амбалов, и как только я подошел к нему, все они подтянулись. Со мной было всего несколько телохранителей, Энтони и Рик, а также мои тренеры и Шелли Финкель. В лагере Льюиса, должно быть, решили, что мы, увидев их амбалов, пойдем на попятный.

Я поднялся на подмосток, чтобы встать прямо перед Льюисом, и один из его телохранителей оттолкнул меня. Я врезал ему левым хуком, Льюис ударил меня правой, Энтони ответил Ленноксу, и началось настоящее светопреставление. Я оказался на полу вместе с Ленноксом, но он был таким высоким, что, когда мы свалились, я упал не рядом с его головой, а рядом с его ногами, поэтому укусил его за бедро. Он утверждал потом, что отпечатки моих зубов еще оставались некоторое время после этого.

Нас оттащили друг от друга, и я не смог приблизиться к нему, но увидел его телохранителя, который толкнул меня, и плюнул прямо ему в лицо. Энтони рассказал мне потом, что я был в такой ярости, что схватил огнетушитель и пригрозил ударить им его, Энтони.

– Майк, не стоит бить меня этим, – сказал он мне. – Все в полном порядке: я люблю тебя, а ты любишь меня. Опусти огнетушитель и давай уе… вай отсюда.

Но вначале я устроил представление для журналистов, столпившихся перед театральной сценой. Я вскинул вверх руки, чтобы продемонстрировать свои бицепсы, а затем схватил себя за промежность.

– Наденьте на него смирительную рубашку! – крикнул кто-то.

– Надень смирительную рубашку на свою мать, ты, молокосос, белый сопляк! Иди сюда и скажи мне это здесь! Я вые… у тебя в жопу, ты, белый сопляк! – закричал я в ответ. – Ты, пидор! Ты не рискнешь даже прикоснуться ко мне, так как ты не мужчина! Я сожру тебя вместе с дерьмом, ты, сука! Никто здесь не рискнет связаться со мной! Это будет конченый человек! Пошел нах… й, ты, сучара!

Шелли Финкель пытался удержать меня, но я отмахнулся от него.

– Иди и скажи это мне прямо в лицо! Я у всех на глазах вые… у тебя в жопу! Давай, сука, ты просто жалкий трус! Ты не мужчина, чтобы связаться со мной! Ты не продержишься со мной и двух минут, сука! Взгляни на себя, ты обделался со страха, ты, сучара! Ты зассал, как маленькая белая прошмандовка! Ты испугался настоящего мужика! Я буду е… ать тебя, пока ты не полюбишь меня, пидор!

Так нагло отвечать меня обучил Кас. Но примерно так же выражалась и моя мать. Она ругалась очень похоже. Сейчас я весьма сожалею, что наговорил всего этого тому журналисту. Я вышел из себя, поскольку в тот момент был под кайфом.

После пресс-конференции я со своим приятелем, которого звали Зип, поехал посмотреть своих голубей в Бруклине. Он был по-настоящему обеспокоен.

– Майк, что ты делаешь, мать твою? Ты, блин, соришь деньгами. Ты ведешь себя как ниггер. Они могли запросто арестовать тебя, – сказал он мне.

– А что мне оставалось? Они первыми напали на меня, – ответил я.

– Это был не Льюис. Как я слышал, ты угрожал чьей-то жизни. Если тот журналист испугается, он может выдвинуть против тебя обвинение, приятель. Ты сошел с ума, мать твою? Ведь это почти террористическая угроза. Ты жуткий ублюдок, Майк. Для нас-то все по-другому, но для них ты жуткий ублюдок.

Мы немного погоняли птиц, покурили немного травки, я сделал немного «кокса». И затем Зип продолжил:

– Ты прое… ваешь свое время, Майк. Что ты здесь делаешь, бл…дь? С какой стати ты здесь е… шься с этими голубями? Возвращайся и тренируйся, чувак! Наше место на яхте рядом с пляжем. Тренируйся и дерись, Майк!

22 января, в тот же день, когда в Нью-Йорке состоялась моя с Льюисом пресс-конференция, полицейское управление Лас-Вегаса заявило, что в ходе рейда на мой дом были обнаружены доказательства, подтверждающие обвинения женщины, что она была изнасилована и удерживалась в качестве заложника. Теперь они лишь ждали, выдвинет ли обвинения против меня окружной прокурор.

Между тем Дэрроу Солл проделал громадную работу. Он получил письменные показания под присягой всех тех, кто видел эту женщину в доме. Он вызвал всех служанок, озеленителей, поливальщиков растений – всех, кто ее видел. Все они засвидетельствовали, что молодая леди была более чем рада находиться в доме, совершенно свободно, по своей воле прогуливаясь в одной футболке.

К этому времени девушка отказалась от своих первоначальных показаний, пришла к моему другу Маку и сказала ему, что на нее оказывали давление как полиция, так и ее парень, вынуждая ее выдвинуть обвинения. Ее отчим также сообщил Маку, что она солгала.

Однажды я был в парикмахерской, когда туда вошла черная леди, работавшая на ФБР, которая хотела что-то сделать с бровями.

Увидев меня, она сказала:

– Я видела на пленке, как вы работаете, вы смотритесь очень хорошо.

Я сразу же понял, что она имела в виду мои личные записи сексуальных сцен, которые копы конфисковали у меня дома.

– М-м-м, – продолжила она. – Вы – это просто нечто. Такое надо еще поискать.

Благодаря Дэрроу дело было закрыто. Окружная прокуратура выступила против копов, и после ознакомления с так называемыми доказательствами, которые были представлены полицией, было решено отказаться от обвинений в мой адрес. Тем не менее, мое имя вновь просто так, без всяких на то причин, вываляли в грязи.

Из-за потасовки на пресс-конференции с Льюисом чиновники Невады лишили меня лицензии для проведения поединка на территории штата, результаты голосования: четыре «за», один «против». Почему я оказался виновным? На последней пресс-конференции Льюиса, во время интервью для ESPN, он устроил с Хасимом Рахманом[278] в прямом эфире гораздо более серьезную драку с нокдауном, чем та небольшая стычка, которая случилась в Нью-Йорке. Теперь требовалось подыскать новое место для проведения поединка, и он был отложен до июня. Эта отсрочка дала мне еще немного времени, чтобы половить кайф.

В феврале член сената штата Техас заявил, что в случае моего возвращения на территорию штата я должен быть арестован, поскольку во время организации тренировок в Сан-Антонио в 2001 году я не зарегистрировался в качестве лица, совершившего преступление сексуального характера.

Это было полной ерундой, так как на самом деле я зарегистрировался. Непонятно, зачем надо было подтасовывать факты. Когда мы объявили о проведении поединка в Мемфисе, чиновники в Теннесси и Миссисипи заявили о том, что перед поединком я должен зарегистрироваться в качестве лица, совершившего преступление сексуального характера. Почему я был изгоем в своей собственной стране? За рубежом все знали, что это было за время. Всякий раз, когда я выезжал за границу, меня встречали как героя, особенно в бывших коммунистических странах.

Для подготовки к поединку я направился на Гавайи, где был организован тренировочный лагерь. Попробую дать некоторое представление о том, насколько сильно я был мотивирован на предстоявший бой. Там водилась самая классная травка в мире. Я выкуривал свои мозги напрочь. Даже перспектива вернуть себе чемпионский пояс в то время значила для меня не так много. Я не заострял на этом внимания, просто не думал об этом.

Судя по всему, я в то время окончательно запутался и прочно подсел на травку. А остатки «кокса» выходят не сразу, особенно в психологическом отношении. Гавайская марихуана словно специально создана для того, чтобы давать любопытные пресс-конференции. Встретившись с прессой в одном из самых безмятежных мест в мире, я принялся разглагольствовать о лицемерии общества:

– Я похож на всех вас. Я так же, как и вы, наслаждаюсь в жизни запретными плодами. Думаю, что это просто не по-американски: отказываться от женщины, от красивой женщины, отказываться от предложения отсосать тебе… Если это так, как я сказал, то все в нашей стране – большие чертовы лгуны. Пресса сообщает… что вот этот человек сделал так, а вот этот – так, и мы обнаруживаем, что все мы просто люди. Мы узнаем, что Майкл Джордан обманывает свою жену, как и все остальные. Мы все так или иначе обманываем наших чертовых жен, либо эмоционально, либо физически, либо сексуально. Нет ни одного совершенного человека. Мы всегда будем поступать так. И Джимми Сваггерт[279], и Тайсон – похотливые развратники, но мы не преступники, по крайней мере, я не преступник, не в уголовном смысле. Может быть, мне бы хотелось прелюбодействовать больше, чем остальным, но я просто такой уж человек. Я стольким пожертвовал в своей жизни, так могу я, по крайней мере, хоть потрахаться? Я имею в виду, что у меня украли большую часть моих денег, так могу я, по крайней мере, получить оральный секс, и чтобы при этом меня не захотели преследовать и бросить в тюрьму?

– Я – большой, сильный ниггер, который нокаутирует, насилует, грабит. Я ничего не знаю о том, как это – быть чемпионом мира в супертяжелом весе, единственное, что я знаю, – это как драться. Я – ниггер, верно? Нет, действительно, я ведь не говорю, например, что я – чернокожий человек, что я человек с улицы. Я даже не хочу быть человеком с улицы, мне даже не нравятся типичные люди с улицы. Но это все потому, кем я стал, и что случилось в моей жизни, и через какие несчастья мне пришлось пройти, которые сформировали меня таким. А там были и сутенеры, и шлюхи, и наркоманы, и те, кого отвергли, и кого оболгали, и кого ложно обвинили, и те, кого приговорили к смертной казни, и те, кого казнили за преступления, которых они никогда не совершали. Все это мой народ. Я понимаю, что это звучит отвратительно, но они – единственные, кто проявил ко мне свою любовь.

– Но я – Майк, я не какой-то злобный тип или что-то в этом роде, я просто тот, кто я есть. И я просто хочу жить своей жизнью. И я знаю, что вы, ребята, рассказываете обо мне разные позорящие меня вещи, и я хотел бы убедиться в том, что именно вы рассказываете обо мне. Потому что ваши внуки и дети именно по этим рассказам узнают обо мне и будут по ним обо мне судить. Я собираюсь убедиться в этом. Они никогда не забудут меня. И ваши правнуки скажут: «Ух, какая экстравагантная личность!»

Иногда мне кажется, что я не был предназначен для этого общества, потому что все здесь – чертовы лицемеры. Все говорят, что они верят в бога, но они не делают Божье дело. Все поступают не так, как на самом деле велит бог. Если бы Иисус был здесь, то, как вы думаете, проявил бы Иисус ко мне хоть немного любви? Я – мусульманин, так как вы думаете, возлюбил бы меня Иисус? Я думаю, что Иисус выпил бы со мной и поговорил бы со мной на тему: «Почему ты себя так ведешь?» Он был бы классным парнем. Он бы поговорил со мной. Ни один христианин еще не поступал так. Они бросили меня в тюрьму и писали обо мне мерзкие статьи, и после этого они ходят по воскресеньям в церковь и говорят, что Иисус – это замечательный человек и что он вернется, чтобы спасти нас. Но они не понимают, что когда он вернется, эти безумные, жадные капиталисты вновь вознамерятся убить его.

Кем я хотел показаться, современным Ленни Брюсом[280]? Журналисты сидели, насмехаясь над всем этим, анализируя каждое слово, чтобы добраться до сути сказанного мной, но было совершенно очевидно, что эту речь произносила гавайская марихуана. Я был в неадеквате, обкурившись до бессознательного состояния. И точка.

Я дал множество безумных интервью, и кульминацией явилось мое появление в ток-шоу «Фактор О’Рейли» на телеканале Fox. Интервьюировала меня Рита Косби. Она вела себя весьма воинственно, задавая мне оскорбительные вопросы просто для того, чтобы вынудить меня сказать что-нибудь бредовое, что могло вывести ведущего О’Рейли из себя, вырвать сказанное мной из контекста и поиздеваться надо мной.

– Вы ведете себя как животное? – спросила меня, к примеру, Косби во время интервью.

– В случае необходимости. Это зависит от того, способствует ли этому та ситуация, в которой я оказываюсь… Когда я дерусь, потому что подвергаюсь постоянным нападкам ваших соратников или людей с улицы, которые чувствуют, что у них есть право осуждать меня в силу того, что написано в газетах и помня о судебных процессах, – что ж, в этом случае вы правы, тогда вы совершенно правы.

Я сказал ей, что сообщил своим детям о том, что они ниггеры и что «это общество всю их жизнь будет относиться к ним как к гражданам второго сорта, поэтому есть те вещи, из-за которых им не следует расстраиваться. Они должны просто бороться».

– Вы – дьявол? – спросила она.

– Я думаю, что способен быть дьяволом точно так же, как и любой другой.

Ей, похоже, доставляло удовольствие расспрашивать меня о моем финансовом положении.

– Мне нужны деньги. Вот почему они называются «деньгами» – потому что они всем нам нужны. Это наш идол. Это то, чему мы поклоняемся, и тот, кто скажет мне что-нибудь иное, тот лжец. Брось работу, начни жить на улице и покажи мне, насколько сильно бог позаботится о тебе.

– Откуда в вас столько ярости? – спросила она меня под конец.

– Ты такая белая. Откуда в тебе столько ярости, что ты так побледнела? – ответил я.

Мы с Ленноксом должны были провести бой в Мемфисе 8 июня. Откуда бы ярость ни пришла, но к этому моменту она уже прошла, даже несмотря на то, что в день боя Моника подала новые документы о нашем разводе. Кроме того, каждый норовил подать на меня в суд. Со мной был маленький сынишка, потому что его мать подбросила его мне, и я ухаживал за ним. Был полный кавардак. Но в раздевалке перед поединком была праздничная атмосфера. Было полно народа. Когда еще был Кас, я никогда перед боем не целовал детей, не смеялся, не позировал для фотографий. Однако в этот вечер все было именно так.

Шелли избавился от Крокодила и Томми Брукса, и мне наняли нового тренера, Ронни Шилдса. Крокодил пришел посмотреть на поединок и заглянул ко мне до его начала. Я крепко обнял его.

– Крок, я так устал! – сказал я ему. – Я так устал!

Когда на ринге организовывалось представление участников поединка, ринг разделили двадцатью охранниками в желтых рубашках, которые образовали стенку между мной и Ленноксом. Начался бой, и я в первом раунде был весьма агрессивен: я преследовал его по всему рингу, заставляя так часто клинчевать, что рефери вынужден был сделать ему предупреждение. Но после этого раунда произошло что-то странное: я просто перестал драться. Словно у меня в голове что-то отключилось. Ронни Шилдс и мой второй тренер Стейси Маккинли, оба кричали мне указания, но я не слышал ни слова из того, что они там старались довести до меня.

В зале было очень жарко, и у меня началось обезвоживание. Было такое впечатление, что я не мог заставить себя начать драться. Раунды проходили, а я просто стоял перед ним и получал удары. Я знал, что был не в таком состоянии, чтобы побить любого, особенно боксера такого уровня мастерства, как Леннокс. За последние пять лет я провел на ринге лишь девятнадцать раундов. Все эти годы потребления «кокса», и спиртного, и травки, и перепихона с огромным количеством кем попало не прошли даром.

Многие из моих близких друзей и помощников думали, что во время боя я был в наркотическом дурмане, что этим объяснялась моя пассивность. У меня было совершенно поганое настроение, и мне было трудно выбрасывать удары. Было так, словно все эти герои, идолы бокса, боксеры прежних времен изменили мне. Или же я изменил им. Все мои герои были, поистине, жалкими ублюдками, а я всю мою карьеру стремился полностью, на все сто, подражать им. Но на самом-то деле я никогда не был одним из этих парней. Я бы хотел быть, но я не был.

К тому времени я уже несколько лет лечился у различных психиатров. Цель лечения заключалась в том, чтобы обуздать некоторые мои наклонности, в том числе стремление к разрушению, благодаря которому я стал «Железным Майком». «Железный Майк» принес мне слишком много боли, слишком много судебных исков, слишком много ненависти общественности, клеймо насильника и социально опасного элемента № 1. Каждый удар, который я получил от Льюиса в последних раундах, ослаблял этот имидж, эту рисовку, этот выпендреж. И я сам был готов принять участие в его окончательном уничтожении.

Так продолжалось восемь раундов. В восьмом раунде я получил сильный удар с правой и упал. У меня были рассечены оба глаза, был также поврежден нос. Рефери отсчитал десять секунд и зафиксировал мне нокаут.

После боя Джим Грей взял у нас совместное интервью. Во время интервью Эмануэль Стюард, тренер Леннокса, перебил Грея.

– Я остаюсь одним из самых больших поклонников Майка, – сказал он. – Еще начиная с его боя с Родериком Муром, я получил массу острых ощущений. Мы все были просто восхищены. Он – самый впечатляющий боксер в супертяжелом весе за последние пятьдесят лет.

– Парни, вы не испытываете сожаления, что этот бой не состоялся много лет назад, когда вы, Майк, были в своей лучшей форме, и вы, Леннокс, также были не так потрепаны? – спросил Грей.

Когда Леннокс начал отвечать, я стер кровь с его щеки.

Он сказал:

– Боксеры-тяжеловесы созревают в разное время. Майк Тайсон был зрелым тяжеловесом в девятнадцать лет. Ничто не стояло на его пути, и он в то время властвовал во всем мире. Но я был похож на хорошее вино. Я пришел позже, выждал, когда настанет мое время, и вот теперь властвую я.

– Майк, а вы не сожалеете, что этот бой не состоялся несколько лет назад?

– В нем тогда не было смысла. Я знаю Леннокса с шестнадцати лет. Я его безумно уважаю. Все, что я говорил про него, предназначалось только для рекламы поединка. Он знает, что я люблю его самого и его мать. И если он считает, что я не люблю его и не уважаю, тогда он просто псих.

– Так вы говорите, что вели себя подобным образом только для того, чтобы было продано побольше билетов, и что это не отражало ваших истинных чувств? – казалось, Грей был потрясен.

– Он знает, кто я и что я не могу проявить к нему неуважения. Я уважаю этого человека как брата. Он великолепный, потрясающий боксер.

Мой короткий жест, когда я вытер кровь с щеки Леннокса, был отмечен всеми спортивными журналистами. Они считали, что я стал героем, потерпев поражение. И впервые многие из них за чисто внешней стороной, кажется, увидели во мне человека. Почти.

«Тайсон – это отвратительная личность. Это насильник и бандит. Вряд ли вы хотели бы, чтобы телефон вашей дочери оказался в его записной книжке. Однако сейчас презирать его будет немного сложнее», – писал мой недруг в журнале «Спортс Иллюстрейтед».

Как только бой закончился, я получил полное право вернуться к своим порокам. Я познакомился с привлекательной доминиканской девушкой по имени Луз. Она пришла на мой поединок с Льюисом с другими парнями, и мы стали проводить время вместе. Она жила в Нью-Йорке в Восточном Гарлеме, и в ту осень я переехал к ней. Я оказался в прежней обстановке: заброшенные здания, наркоманы на улице, чуваки после передозы, толстая леди, толкающая вниз по аллее коляску с младенцем, который уже под дурью, ниггеры с пивом, палящие друг в друга. Извините, это как раз моя стихия.

Ничего хорошего в том, что я вновь оказался в своей стихии, не было, но раз я уж там оказался, мои чувства обострились. Я снова был параноиком, постоянно настороже, постоянно ощущал угрозу. Переехав в Восточный Гарлем, я вновь стал Майком из Браунсвилла. Люди кормили меня. Я бесплатно получал наркотики. Я начал тусоваться по наркоманским притонам.

Как я очутился там? Сначала я поприветствовал ублюдка: «Дай пять!» Затем я позволил ему сфотографироваться со мной. А потом я очутился там, в наркоманском притоне, где голые женщины упаковывали порции «кокса». Как же я очутился там? Я нюхал «кокс», а этот человек говорил: «Нет, это дерьмо только для тупых крэкнутых ниггеров. А вот это медицинский кристаллический кокаин. Ты должен попробовать это, папашка».

Я попробовал порцию этого дерьма, и у меня, блин, потемнело в глазах.

Затем я пошел в ресторан, который был на углу, и они бесплатно накормили меня. Я попробовал рис и бобы, меня также угостили спиртным, хотя было еще раннее утро. Подъехали некоторые мои приятели-гангстеры, которые хотели повидаться со мной. Они были на «Роллс-Ройсах» и других дорогих машинах.

– Что, мать твою, ты тут, с этими сучками, делаешь? – спросил один из них. – Приезжай жить в моем доме.

– Нет, мне здесь хорошо, ниггер, – ответил я. – Это моя женщина, мне здесь хорошо.

– Майк, тебе следует опасаться этих ниггеров, – предупредил он.

– Нет, приятель, это хорошие люди, – сказал я ему.

Я тусовался с этими людьми, понимая в глубине своего сердца, что в тот момент являюсь их частичкой. Я ощущал себя именно так. Потому что в гетто все было по-другому: здесь меня могли бесплатно накормить, дать мне наркотики, позаботиться обо мне. И если со мной что-то случалось, я шел туда, к этим людям. У меня были свои недостатки, но люди в моем районе понимали мое состояние.

В то время я общался сразу, по крайней мере, с двадцатью девушками. Иногда они пересекались, и тогда я принимал на себя удар. Кто-то, с кем я встречался, слышал, что я был с кем-то еще. Можно было бы решить, что надо выжить из ума, чтобы поднять руку на Майка Тайсона. Но когда они сердились, им было на все наплевать. Они били меня, царапали мне лицо. А затем, когда вроде бы все уже было позади и все успокаивались, я знакомился с очередной девушкой, мне ударяла в голову такая блажь, и опять все становились злы, как черти, и все начиналось по новой.

* * *

13 января 2003 года мой развод был завершен. Моника получила дом в Коннектикуте, свой дом и 6,5 миллиона долларов из моего будущего заработка. В перспективе она должна была получить залоговое право на мой дом в Лас-Вегасе. В тот момент она была настроена ко мне довольно враждебно, но, когда я обеспечивал ее необходимыми средствами, у меня не было повода для беспокойства. Ведь я был парнем с улицы, и я был готов башлять на улице.

Хотя моя душа больше и не лежала к боксу, мне все же надо было как-то зарабатывать. Я поручил Шелли организовать мне 22 февраля поединок с Клиффордом Этьеном. За неделю до боя я пошел сделать себе татуировку, которая стала затем притчей во языцех. Я обратился с просьбой набить мне рисунок на лице к татуировщику С. Виктору Уитмиллу, известному под псевдонимом Парадокс. Я ненавидел свое лицо и, в буквальном смысле, хотел обезобразить его. Я предложил набить по всему нему миниатюрные сердечки. Это не было какой-то уловкой, чтобы сделать себя более привлекательным для женщин. Я просто хотел спрятать свое лицо, замаскировать его. Но Виктор отказался делать это. Он сказал, что у меня вполне нормальное лицо. Взамен он предложил этнический рисунок племени маори, и я обещал подумать насчет него. Чем больше я думал об идее сделать на лице татуировку, которая использовалась воинами для наведения в бою ужаса на своих врагов, тем больше она мне нравилась. Поэтому я согласился.

К предстоящему поединку я тренировался гораздо активней, чем к поединку с Льюисом. К моменту боя я весил менее 225 фунтов, на девять фунтов легче[281], чем во время поединка с Льюисом. У Этьена был хороший показатель, он входил в десятку лучших боксеров обеих боксерских организаций[282], но у него был «слабый подбородок»[283]. В двадцати шести боях его десять раз отправляли в нокдаун.

В то время обо мне снимали документальный фильм, и я устроил перед поединком очередное представление:

– Я ненавижу Майка Тайсона. Больше всего я хотел бы, чтобы Майку Тайсону было как можно хуже. Вот почему я не люблю моих друзей и самого себя. Меня привлекают крайности. Возможно, в следующей жизни у меня будет лучшая жизнь. Вот почему я с нетерпением жду, чтобы отправиться в мир иной – я ненавижу то, как я сейчас живу. Я ненавижу свою теперешнюю жизнь.

Не знаю, почему я лучше собрался перед поединком с Этьеном, чем перед боем с Льюисом. Я отрешился от всего. Раздался гонг, и я набросился на Этьена. Когда мы оказались у канатов, я утащил его за собой на канвас. Думаю, что один из моих первых ударов доставил ему неприятности. Мы поднялись, я нырнул под один из его ударов, выбросил ответный удар, который пришелся ему в челюсть, и он упал. Я считал, что он вполне мог бы подняться. Не думаю, что это был настолько сильный удар, чтобы вырубить кого-нибудь. Но я не могу что-либо сказать наверняка, потому что удар был очень точным. После того как рефери отсчитал ему десять секунд, я помог ему встать, и мы обнялись. Клиффорд что-то шепнул мне на ухо.

На ринг вышел Джим Грей, чтобы взять интервью.

– Он сказал что-то вам на ухо, чего никто не мог слышать. Что именно он сказал?

– Честно говоря, он сказал: «Ты должен прекратить свою фигню и стать серьезным. Ты все делаешь несерьезно, поэтому ты сейчас здесь валяешь дурака». И он прав.

– И он, действительно, прав? – переспросил Джим.

– Да, он прав. Я счастлив, что я снова в Мемфисе и выступаю здесь на достойном уровне. Я рад, что брат Клиффорд дрался со мной. Нас не понимают, как мы можем проявлять друг к другу любовь и уважение, когда мы деремся друг с другом. Но мы таким образом придаем благородство своему образу жизни.

– Майк, вы действительно были больны на этой неделе? В чем заключалась проблема?

– Я повредил себе спину.

– Что вы имеете в виду? Что означает: повредили себе спину?

– У меня повреждена спина.

– Позвонок или участок?..

– Сегмент позвоночника.

– Это произошло во время спарринга?

– Нет, в результате аварии на мотоцикле. Врач обнаружил это. Я делал приседания, обычно я делаю 2500 приседаний в день с нагрузкой в двадцать фунтов[284], а тут я не мог выполнить эту норму. И я спросил врача: «Что такое?» И он ответил: «Хотите – верьте, хотите – нет, но у вас небольшое повреждение спины».

– И у вас сейчас есть боли? Вам делали какие-либо инъекции? Как вам удалось продержаться в этом поединке?

– Для меня инъекции сейчас исключены. Вы же знаете, что я должен проходить допинг-тест. Но, хвала Аллаху, все уже позади. Не знаю, как я смог продержаться. Я рад, что я могу драться, что я могу наносить хорошие и точные удары.

– Майк, вы были готовы к этому бою? Я имею в виду то, что ваш тренер Фредди Роуч за четыре дня до поединка советовал вам отказаться от него. Были ли вы готовы драться?

– Нет, я не был готов. Но я был обязан это сделать. Я должен был поступить как мужчина и драться. Я и так слишком много боев отменил в своей карьере, и я не хотел, чтобы кто-нибудь подумал, что я испугался. Кроме того, мне нужны деньги, мне постоянно нужны деньги, и я рад, что мы оба смогли заработать. Я очень уважаю его как человека, он мой друг.

Грей начал расспрашивать меня, намерен ли я еще раз встретиться с Льюисом. Была такая идея: еще один крупный поединок с Льюисом, чтобы заработать много денег.

– Я не готов драться с ним сейчас. У меня нет желания вновь быть побитым. И я не знаю, захочу ли я еще драться, если мне придется вновь провести бой с Льюисом. Мне бы хотелось сейчас собраться с мыслями, навести порядок в голове. В ней сейчас все перепутано. Мне бы хотелось навести порядок в своей жизни.

В этом мрачном настроении я вернулся в свой номер люкс, где съемочная группа продолжила делать документальный фильм обо мне. Я провел видеоконференцию со своими детьми, чтобы убедиться, что они видели, как их отец выиграл. Затем я выпроводил съемочную группу из своего номера и организовал вечеринку со своим другом-сутенером/бандитом. Он привел с собой своих девушек, а также девушку, которая была подружкой моего друга. Я принял немного «кокса», слегка покурил травки, и мое настроение поднялось. Мы открыли несколько бутылок шампанского «Дом Периньон». Мой друг рассказал одну из своих военных историй, мы все рассмеялись, и девушка, которая была подружкой моего друга, в шутку сказала: «Ух, ты полон дерьма, ниггер!»

Бац! Мой друг схватил бутылку шампанского и ударил ее по голове. Я попытался остановить его, но не успел. Кровь струей забила у нее из головы, как гейзер.

Я решил, что на моей жизни теперь поставлен крест. Мы были на Юге. Девушка, которая была замужем за всем известной знаменитостью, кричала, как сумасшедшая. Мой друг был готов укокошить всех вокруг, и я был причастен к этому. Затем, неожиданно для всех нас, мой друг и девушка стали совершенно спокойно разговаривать друг с другом, как ни в чем не бывало. Все это было похоже на обычную гребаную разборку сутенера со шлюхой.

Благодаря своему поединку с Этьеном я смог заработать еще 5 миллионов долларов, но у меня по-прежнему был огромный долг. Мой иск против Дона Кинга все еще проходил по разным инстанциям судебной системы. Дон очень нервничал в связи с предстоящим заслушиванием меня в суде, поэтому он пытался переговорить со мной. У меня не было долговременного контракта с Шелли, поэтому в тот период времени я был своего рода свободным агентом. Дон решил, что он мог бы склонить меня к сотрудничеству. Он подумал, что, если он поманит меня деньгами, я вернусь к нему и откажусь от иска.

Мне были нужны деньги во что бы то ни стало. Я не мог ждать несколько лет, пока мое исковое требование, наконец, будет удовлетворено. Мне были нужны деньги прямо сейчас. Даже незамедлительное вознаграждение не представлялось мне достаточно быстрым решением проблемы. В этой связи я вышел на Джеки Роу, чтобы она помогла мне уладить мое дело с Доном. Джеки была как питбуль. Когда я просил: «Бэби, достань мне это!», она шла и делала для меня это. А я после этого шел и ловил кайф.

В апреле этого года я попросил Джеки уговорить Дона приобрести мне три машины «Мерседес-Тигуан». По моей просьбе одну из них он должен был записать на имя Джеки, другую – на Луз и третью – на имя моего друга Зипа. Мы решили разыграть Дона: пообещать ему, что, если он предоставит наличные и машины, то я, может быть, откажусь от иска. Дон раз за разом назначал встречу, рассчитывая на то, что одурачит меня, заставив практически за бесплатно подписать новое соглашение об урегулировании дела, а я каждый раз грабил его или избивал.

Однажды я привел с собой в гостиничный номер, где остановился Дон, двух друзей детства. Когда мы пришли, Дон стал грубить им и угрожать. «За мной три трупа, два занесены в протокол», – бравировал он. Затем он бросил взгляд на моего друга, но тот ничего не сказал ему в ответ. Предполагалось, что мой друг должен напугать Дона, но Дон удивил его своим поведением. Я смотрел на своих приятелей и думал: «Вы же должны показать себя крутыми парнями, мать вашу!» Затем я внезапно поднялся и врезал Дону.

– Заткнись, ублюдок, нах… й! – сказал я.

И мои парни, те, которых я привел, чтобы разобраться с Доном, набросились на меня, чтобы утихомирить.

Между тем я продолжал встречаться с Доном всякий раз, когда он хотел переговорить со мной. Я очень рад, что на этом этапе своей жизни мне уже недоставало смелости, которая была у меня в молодые годы, иначе я, действительно, не оставил бы от Дона и мокрого места.

Однажды Дон позвонил мне и сказал, что он хочет подъехать в мой офис в Лас-Вегасе и завезти мне 100 000 долларов. Мой друг Зип был в городе, поэтому мы вдвоем были на месте, поджидая Дона.

Наконец, появился Дон с «дипломатом», набитым деньгами.

– Я должен расплатиться кое с кем, – сказал он и принялся отсчитывать 100 000 долларов. Зип подошел к нему, молча взял «дипломат» и принес его мне.

– Большое спасибо. Пожалуйста, проводи Дона на выход, – попросил я.

Зип схватил Дона за руку и вытащил его наружу. Там он сказал Дону:

– Нам с чемпионом сейчас надо поработать.

– Эй, приятель, мне нужны эти деньги! Я должен расплатиться кое с кем! Я же сказал это вам! – завопил Дон.

– До встречи, Дон. Был рад видеть вас. Всегда был вашим большим поклонником, – сказал Зип и закрыл дверь перед его носом. Мы принялись считать деньги. Там их была просто уйма.

Мой адвокат Дейл Кинселла узнал об этих встречах с Доном и в конце мая составил письмо к его адвокату:

«Я шокирован тем, что имело место последние тридцать дней и в чем принимал непосредственное участие ваш офис.

1. Я и Джерри Бернштейн являемся официально зарегистрированными юрисконсультами Майка. Рискованные попытки исключить нас из того, что происходит, должны вызвать у любого, а уж тем более у судьи Дэниэлса, серьезные опасения по поводу любого предложенного урегулирования.

2. Очевидно, Дон абсолютно не уяснил себе сути этого судебного процесса. А ведь именно его настойчивость в том, чтобы завладеть денежными средствами Майка, будь то в офисе или в гостиничном номере, и склонить его к оформлению документов без каких-либо независимых юридических или финансовых консультаций, и является одним из основных тем данного судебного процесса. Я действительно, не могу понять, о чем думает ваша сторона.

3. Склонность Майка к подписанию соглашений, а уж тем более соглашений об урегулировании претензий, под влиянием людей, которых он уважает, которым доверяет и/или в которых он уверен, что может им доверять (хотя бы на данный момент) подтверждена документально. Его недавнее решение урегулировать вопрос о своем разводе с Моникой без адвоката или консультаций по финансовым аспектам (которое пришлось отменить на основании неправомерного воздействия на него) является ярким примером того, о чем я веду речь.

4. После начала судебного процесса по иску Майка и после вызова Джерри, вас и меня для выступления в суде эти вопросы, наряду с другими, будут подняты в обязательном порядке. Я разделяю мнение суда о том, что дело Майка – это его дело, а не его адвоката, однако в наших общих интересах любое соглашение об урегулировании претензий, достигнутое между Майком и Доном, следует представлять (а точнее, должно представляться) на рассмотрение того, кто является независимым представителем Майка.

В связи с этим я был бы очень признателен, если Дон и/или ваш офис сочтете нужным поставить Джерри и меня в известность, что на данном этапе происходит».

Дейл, однако, не знал, что за несколько недель до того, как он послал это письмо, я попросил Джеки тайком от всех переговорить с Доном. Мой помощник Дэррил позвонил Джеки и передал ей, что мы израсходовали последние 5000 долларов. У нас не было денег, чтобы оплатить счета за дом, заплатить обслуге, ну, и так далее. Джеки приехала в Лас-Вегас и убедилась в том, насколько тяжело мое финансовое положение.

– Я хочу получить у Дона свои гребаные деньги, – сказал я ей.

Дон был в полном восторге, услышав от Джеки последние новости. Он уже отчаялся уладить дело, поскольку судебное заседание было назначено на сентябрь. Как только мы узнали об этом, Джефф Вальд сказал мне, что Дон собирается прибегнуть к своей магии и что нам предстоит увидеть, почему он был Доном Кингом. Джефф не знал, что я, пытаясь получить от Дона хоть какие-то деньги, просил Джеки напрямую переговорить с ним. Дон предложил мне за урегулирование претензий 20 миллионов долларов в обмен на получение им возможности вновь стать промоутером моих поединков. Я сказал Джеки, что прежде, чем приступать к разговору о совместной работе и урегулировании претензий, я бы хотел получить три вещи, которые пока еще были у Дона: «Роллс-Ройс» зеленого цвета, картину, которую подарил мне премьер-министр Италии Сильвио Берлускони и которая должна была немало стоить, а также то, что меня интересовало больше всего, – мое изображение в центре группы персонажей из комиксов «Люди Икс», которое сделал Стэн Ли.

Дон позвонил Джеки и сообщил ей, что для выработки соглашения об урегулировании претензий он организует нам перелет во Флориду и наше размещение в отеле «Делано». Мы с Джеки, ее сыном и моей подругой Луз сели в частный самолет Дона и полетели на юг. У меня была с собой приличная порция «кокса» и спортивная сумка с марихуаной на полфунта. Я наслаждался своим «коксом», курил косячки, слушал плеер и ловил кайф. У меня был улет выше полета самолета – как вдруг мне пришло прозрение:

«Это же мой самолет, мать его! Я заплатил за этот самолет. А этот сукин сын ведет себя так, словно он делает мне одолжение, организуя мне полет на юг на моем собственном гребаном самолете. Этот ниггер издевается надо мной!»

Наркотики одурманили мне мозги, я стал подозрительным и нервным. Короче, я распсиховался.

Дон встретил нас в частном аэропорту на своем «Роллс-Ройсе». С ним был шофер Изадор Болтон, который раньше, до того, как Дон украл его у меня, был моим шофером. Изадор был за рулем первой машины, в которой расположились помощники Дона. Мы поехали на юг из Форт-Лодердейла в Майами по автомагистрали I-95. Джеки была на переднем сиденье, я – на заднем вместе с Луз и сыном Джеки. Дон сказал что-то совершенно безобидное – и тут меня охватила ярость. И я врезал ему по его гребаной голове. Хрясь! Не поворачивайся спиной к кокаинисту, который в ярости! Не отказывай ему в помощи!

Дон съехал на разделительную полосу, и я начал, перегнувшись с заднего сиденья, душить его.

– Нет, Майк, отпусти его! – закричала Джеки.

– Джеки, держи этого ниггера, я сейчас переберусь к вам! – велел я.

Она ответила:

– Хорошо, я держу его!

Я вышел из машины, чтобы пересесть на переднее сиденье и еще надрать Дону задницу, но Джеки не могла удержать его, она была в шоке, и Дон, освободившись, поехал прочь по разделительной полосе.

Я остался стоять, б… дь, на автомагистрали. Дон немного проехал и выпустил из машины Джеки с сыном и Луз. Они подошли ко мне с моей сумкой, в которой было полфунта марихуаны. Заначка «кокса», когда я вышел из машины, была при мне.

– Почему ты дала ему уехать, Джеки? – закричал я. – Мы остались здесь, на этой е… ной дороге!

Мимо нас проносились машины и грузовики. Вдруг появился Изадор. Он приехал забрать нас, поскольку потерял из вида нашу машину, и, когда позвонил Дону, тот велел ему развернуться и взять нас.

Вслед за этим появился и Дон. Он подъехал ко мне, опустил окно и велел мне сесть в машину.

– Да пошел ты, ублюдок, – закричал я.

Изадор вышел из машины и оказался прямо напротив меня. Я дважды ударил его по лицу, сломав ему левую скулу. От ударов он свалился обратно на водительское сиденье, тогда я набросился на него, схватил его за ногу и укусил ее. Изадору удалось оттолкнуть меня и закрыть дверь, поэтому я ударил по ней снаружи, помяв обшивку. Я уже собирался разбить стекло, но ему удалось отъехать.

Его ботинки остались на дороге, он поехал босиком.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.