Глава 10

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 10

Ночью накануне своего освобождения из тюрьмы я не мог уснуть. В четыре часа утра я услышал, как в небе гудели вертолеты. Это журналисты новостных каналов готовили прямые репортажи. Парковка рядом с учреждением была забита спутниковыми «тарелками» и автомобилями с репортерами печатных изданий. Рядом с парковкой на кукурузном поле в темноте собралась огромная толпа, надеясь хоть мельком увидеть, как я выйду. В шесть часов утра появились Дон, Рори и Джон Хорн в черном лимузине и въехали на территорию тюрьмы.

Я ждал их, но мне не хотелось покидать тюрьму. Я уже привык к ней. Мне нравилось находиться здесь, расслабившись, и принимать знаменитостей и тележурналистов. Это был вполне заслуженный отдых, но теперь мне приходилось снова возвращаться в мир.

Я глубоко вздохнул, и мы пошли. Это была короткая прогулка до лимузина, но казалось, что прошла целая вечность. Вспышки камер, гул четырех вертолетов, приветствия людей на кукурузном поле. Это была перегрузка чувственного восприятия. На мне было простое черное пальто, белая полотняная рубашка, на голове – белая вязаная куфия[203]. Я пытался выглядеть смиренным братом, но это было трудно.

До того как мы полетели в Огайо, я хотел зайти в местную мечеть и помолиться, сделать искренний жест признательности и благодарности, но даже это превратилось в цирковое шоу. Сиддик договорился с Мохаммедом Али о том, что тот помолится вместе со мной, и он уже ждал в мечети, когда мы появились. Там была толпа народу, и каждый пытался занять удобную позицию, чтобы оказаться со мной в кадре. Я был средством для того, чтобы кто-то был показан по телевидению или упомянут в газетах. Это был дьявол-искуситель, сатана, шайтан в наилучшем виде, и он проявился прямо там.

После того как мы помолились, мы полетели в Огайо, ко мне домой. По иронии судьбы, та же команда, которая навещала меня в тюрьме, теперь сопровождала меня. Я только несколько часов, как вышел из тюрьмы, а Дон уже начал раздражать меня. Он запас в лимузине целую цистерну шампанского «Дом Периньон». На пути к моему дому на деревьях были развешаны желтые ленты и плакаты: «МАЙК, ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ОБРАТНО В СЕМЬЮ» и «ЧЕМПИОН, МЫ СКУЧАЛИ ПО ТЕБЕ».

Когда мы добрались до моего дома, я увидел, что Дон наметил масштабную вечеринку по случаю моего возвращения. Он пригласил всех тех, кто не имел ко мне никакого отношения, и заказал для стола омаров, креветок, свинину, шампанское – соблазнительные для мусульманина вещи. Я выгнал из дома всех, включая Дона, и затем окончательно оформил наши отношения с Моникой.

Когда Дон пришел на следующий день, я его уволил. У нас должна была быть большая пресс-конференция, посвященная нашим сделкам с гостинично-развлекательным комплексом MGM Grand и телеканалом Showtime, но мне было наплевать. Я вычеркнул его имя из пресс-релиза.

– Майк, пожалуйста, не делай этого! – стал просить Дон. – Не поступай со мной так, как эти белые демоны!

Мне было насрать на его мольбы. Но он открыл кейс, в котором лежал миллион долларов наличными, и это привлекло мое внимание. Никакой другой промоутер не мог бы предстать с таким количеством наличности, поэтому я вновь изменил свое мнение. Я вписал его имя обратно в пресс-релиз, и спустя несколько дней мы провели пресс-конференцию, чтобы объявить о наших новых сделках.

У меня не было времени, чтобы приспособиться к внешнему миру. У меня перед глазами стояло множество людей, которых мне надо было выстроить в очередь для поединков за 200 миллионов долларов. Ситуация была хуже, чем тогда, когда я попал в тюрьму. Все вокруг меня говорили: «Майк – мужчина. Он – мужик». Но теперь у меня было уже другое расположение духа. Я всех боялся. Тюрьма никого не перевоспитывает, она тебя только придавливает, разрушает, девоспитывает, если можно так выразиться. Совершенно неважно, сколько ты будешь получать, выйдя из тюрьмы, поскольку твоя личность станет мельче, чем была тогда, когда ты входил в тюремные ворота. Я стал параноиком. Я считал, что все готовы навредить мне. Я паниковал всякий раз, когда я слышал сирену «Скорой помощи». Однажды мы с Моникой спали, я проснулся, взглянул на нее и схватил: мне почему-то показалось, что кто-то залез ко мне в постель и хочет зарезать меня. Я всерьез испугался.

Я уже не был прежним, я стал жестким, безжалостным. Тюрьма уничтожила во мне все живое. Я больше уже никому не доверял, даже самому себе, когда я был с людьми известного рода. Я больше не хотел попадать в пикантные ситуации с женщинами. Все это бродило в моей голове столько лет, что я был не в состоянии просто так избавиться от него. Оно беспокоит меня до сих пор. Мои друзья говорят: «Пусть это исчезнет, отомрет, сгинет!» – но им это не знакомо, они с таким не встречались. С этим сложно нормально жить.

Я подписал эти два контракта, которые обеспечили нас кучей денег, поэтому никто не хотел и слышать о том, чтобы дать мне какое-то время привести свое душевное состояние в соответствие с новой жизнью. Все ожидали от меня слишком многого. Я был в смятении. Но, хотя и я был напуган, я вновь становился высокомерным. Я хотел получить все. Я считал, что, поскольку я отсидел срок, мне задолжали. Теперь я желал трахать лучших девушек, покупать лучшие автомобили, владеть лучшими домами. Я был графом Монте-Кристо. Я был гладиатором. В мире еще не было бойца лучше. Я размышлял над этим, пугаясь сирен «Скорой помощи».

Я хотел соответствовать самым высоким стандартам, но не знал, смогу ли. Мне было двадцать девять лет, но я чувствовал себя более медлительным, чем должен был быть в таком возрасте. У меня уже не было такого чувства голода, какое было до тюрьмы. И более остро, чем остальные чувства, я испытывал стыд от того, что был в тюрьме. Каждый раз, когда я отправлялся в новый город, я должен был отмечаться там в качестве лица, совершившего преступление сексуального характера. Если я забывал это делать, в аэропорту полицейские отводили меня в сторону.

– Извините, можно с вами поговорить? – обращался ко мне коп. – Я вижу, по прибытии сюда вы не отметились, так что, будьте так любезны, отметьтесь в городе назначения. Будем вам премного благодарны. Я мог бы арестовать вас прямо сейчас, но полагаю, было бы разумным, чтобы вы отметились сразу же по прибытии.

О боже! Эта дерьмовая обязанность на случай поездок возложена на меня до сих пор.

Все ожидали от меня истребления дивизиона боксеров-тяжеловесов поголовно, однако сделать это было не так просто. В истории бокса еще не было таких случаев, чтобы кто-то у кого отнял три года жизни, возвращался на ринг, словно ничего не случилось. У Али отняли титул, но он не был в заключении в течение трех лет, лишенный возможности тренироваться. Все это усиливало психологическое напряжение, в котором я находился.

Выйдя из тюрьмы, я очень старался быть хорошим братом, правильным мусульманином, но меня окружал материальный мир. Слишком многие набрасывались на меня, преследуя свои цели, а я еще не приобрел необходимых психологических навыков. Я продолжал молиться, но разные отвлекающие факторы сбивали меня с толку, подталкивали меня обратно к той, дотюремной, жизни.

Легче всего обвинить Дона в том, что он тащил меня обратно в этот больной мир безвкусицы, потребления, выпивки и женщин. Возможно, он был искренне обеспокоен тем, что я последую за некоторыми мусульманскими мерзавцами и избавлюсь от его задницы. Но нельзя винить никого, кроме самого себя. Я хотел доказать всем, что я все еще мужчина, хотя и был заперт на три года. За моим накачанным телом скрывался чревоугодник. Будь моя воля, я бы в течение всего дня лопал кексы и мороженое. Мне приходилось подавлять эти побуждения.

Но было не так просто подавить в себе сексуальное влечение. Моника хотела завести со мной крепкую семью, начать счастливую семейную жизнь, но я в то время этого не желал. Стараясь быть семейным человеком, я полностью выпадал из своего холостяцкого клуба. Однако я не был готов к такому повороту событий, я еще не созрел. Моя концепция семейной жизни заключалась в следующей формулировке: «Заткнись и бери деньги». Я был эгоистичной свиньей.

Вскоре после того, как я вышел из тюрьмы, я оказался в Нью-Йорке с Крейгом Буги. Мы шли по улице, я заметил красивую черную девушку и последовал за ней. Я попытался остановить ее, чтобы она заговорила со мной, но она убежала в магазин «Банановая Республика». Я вошел следом за ней и увидел, что она направилась в примерочную. Мы ждали у входа в магазин, пока она не вышла. Но она не захотела говорить со мной и убежала.

Неделю спустя я устроил в своем доме в Огайо фотосессию для какого-то журнала, и неожиданно появилась эта девушка. Оказывается, она была стилистом по фотосъемке.

– Привет, а я тебя знаю, – сказал я. – Думаю, наша встреча была просто судьбой, которая привела тебя в мой дом.

Она была такой привлекательной, что фотограф тоже все время флиртовал с ней. Я вполне достойно поддерживал беседу в псевдоинтеллектуальном тюремно-сутенерском современном духе, который ее даже увлек. Она сказала, что ее зовут Тьюзди[204], и с этого дня мы много вторников провели вместе.

Теперь, когда появилось много денег, было самое время приобрести какую-нибудь недвижимость класса люкс. Поскольку мои поединки планировались в Лас-Вегасе, мне нужно было обосноваться именно здесь, и я купил прекрасный дом на шести сотках по соседству с особняком Уэйна Ньютона[205]. Я прекрасно провел время, занимаясь обустройством дома. Все было от Версаче, от туалетной бумаги до одеял и подушек. Огромные парадные двери были из дерева, с хрустальными ручками. Внутри был гигантский водопад со скульптурами двух львов по обе стороны от него. В доме были сводчатые потолки, струившаяся и ниспадавшая каскадом вода создавала ощущение спокойствия.

Мне нравилось смотреть фильмы с каратэ, поэтому я устроил несколько различных домашних кинотеатров. Моя спальня была оснащена новейшей аудиоаппаратурой. Мне так нравилось слушать аудио, что порой я оборудовал свои автомобили аудиосистемами, которые стоили дороже, чем сам автомобиль. Для фойе наверху я заказал нарисовать на площади в две тысячи квадратных футов всех величайших боксеров. Это обошлось мне в сто тысяч долларов.

Выйдя на задний двор, можно было подумать, что ты оказался в Италии. Или, по крайней мере, в отеле «Белладжио». Там был ров, наполненный водой, а также огромный плавательный бассейн, окруженный статуями великих воинов в семь футов высотой, таких, как Александр Македонский, Ганнибал, Чингисхан, Жан-Жак Дессалин[206]. Просто пойти и купить гигантские статуи Ганнибала невозможно, поэтому я позвонил парню, который в свое время делал скульптуры львов для комплекса MGM Grand. Он пользовался фотографиями, которые я ему дал, а для установки статуй заказывался кран. Двор был окружен экзотическими деревьями стоимостью 30 000 долларов каждое. А на уход за ними требовалось почти 200 000 долларов в год.

Конечно, у меня должен был также быть особняк и на Восточном побережье, так что я купил большой дом в штате Коннектикут, площадью свыше пятидесяти тысяч квадратных футов, с тринадцатью кухнями и девятнадцатью спальнями. Моя цель состояла в том, чтобы одновременно в каждой спальне было по девушке. Это было ранчо на тридцати акрах леса, с крытым и открытым бассейнами, маяком, кортом для игры в сквош, а также настоящим ночным клубом, который я назвал «Клуб Технический нокаут».

Я почувствовал себя в этом доме, как «Лицо со шрамом»[207]. Одна только моя хозяйская спальня занимала пять тысяч квадратных футов. У меня была гардеробная таких размеров и с таким количеством прекрасной одежды, обуви и парфюмерии, что можно было решить, что ты оказался в настоящем магазине Версаче. Когда Моника там жила, у нее была собственная гардеробная площадью более тысячи квадратных футов. В спальне был огромный балкон, который нависал над первым этажом дома. Я мог добраться до спальни либо по двойной винтовой мраморной лестнице, либо на стеклянном лифте. Это был замечательный дом, но можно было сосчитать на пальцах, сколько раз я там был в течение тех шести лет, что я владел им.

Кроме того, у меня оставался дом в штате Огайо. Затем я приобрел и четвертый дом – для Моники, а также хорошее место на поле для игры в гольф загородного клуба Конгресса в штате Мэриленд, на котором часто играл Тайгер Вудс[208]. Но я тратил деньги не только на недвижимость. Я всячески потворствовал своей автомобильной одержимости. Когда я был в тюрьме, у меня насчитывалось шесть машин. Теперь я вновь принялся коллекционировать автомобили «Вайпер», «Феррари», «Ламборгини», родстеры «Спайдер». Мы устраивали на них гонки вверх-вниз по улице у моего дома в Лас-Вегасе.

Я снабжал шикарными автомобилями всех своих парней. Как-то мы с Рори и Джоном Хорном прогуливались в Лас-Вегасе вдоль автосалона «Роллс-Ройс», поглядывая на витрину. Продавцы внутри были не очень-то высокого мнения о трех черных парнях в кроссовках и джинсах, которые через стекло рассматривали дорогие машины. Когда мы зашли, они не узнали меня и направили к нам какого-то мелкого служащего.

– Вот тот «Роллс» – сколько у вас вообще таких? – спросил я парня.

– Вы хотите опробовать? – спросил он.

– Нет, я просто беру все машины, которые у вас есть в наличии, – ответил я.

После того как я ушел, этого малыша, думаю, назначили генеральным управляющим.

* * *

После каждого своего боя я с Буги ездил в Лос-Анджелес и весь день ходил по магазинам на Родео-Драйв. После хорошего ужина мы брали девушек и ходили по клубам. Время от времени я заходил в магазин «Версаче» в торгово-развлекательном центре «Дворец Цезаря», оставляя там каждый раз по сто тысяч долларов. После нашего ухода место превращалось в сцену из кинофильма «Поездка в Америку», где народ таскал мешки, сумки, чемоданы с барахлом. Ирония заключалась в том, что большинство одежды в моих шкафах просто висело без дела. Я обычно носил просто кроссовки и джинсы или спортивные костюмы. Когда я был в тюрьме, Джонни Версаче присылал мне приглашения на все свои мероприятия. Он знал, что я не мог приехать, но для него это был способ дать мне знать, что он помнит обо мне. Он был потрясающим парнем.

У меня было столько денег, что я порой не мог даже уследить за ними. Один раз Латондиа, помощница Рори, должна была участвовать в вечеринке в доме у Рори в Нью-Джерси. У нее не было времени собрать сумку с вещами, поэтому, когда она добралась туда, она пошла в комнату для гостей, где увидела большую спортивную сумку «Луи Виттон». Она подумала, что сумка была либо моя, либо Рори, и, рассчитывая найти там чистую футболку, открыла ее. Она была в шоке: там оказался миллион долларов наличными. Она сразу же пошла к Рори в комнату и показала ему свою находку.

– Майк забыл, где он оставил эту сумку, – сказал Рори. – Я прямо сейчас позвоню ему и попрошу одолжить мне двести тысяч долларов.

Эта сумка пылилась там еще неделю. У меня была трудная ночь в городе, и я забыл, где ее оставил. Каждый раз, когда Латондиа брала мою одежду для чистки в Лас-Вегас, она возвращалась с пластиковыми запечатанными конвертами, в который были дорогие браслеты или тысяч двадцать наличными, которые я оставил в карманах. Когда дело доходило до денег, я не вникал в такие мелкие детали.

Но очевидным перебором в моих тратах было мое решение купить тигрят и львят. Еще когда я был в тюрьме, я разговаривал со своим автомобильным дилером Тони. Мне очень хотелось знать, какие должны поступить новые машины, и Тони вдруг сказал мне, что собирается приобрести тигра или льва и ездить с ним в своем «Феррари».

– Послушай, я тоже хочу тигра, – сказал я.

Тони сообщил об этом Энтони Питтсу, и как только, выйдя из тюрьмы, я вернулся домой в Огайо, я увидел на своем газоне четверых тигрят. Они меня очаровали. Я много играл с ними и вскоре понял, что они разительно отличаются от наших домашних кошек. Они были весьма привередливы и злились, когда с ними играли слишком много. Следовало узнать их характер, поскольку через несколько лет они должны были превратиться в зверюг семи футов в длину и весом более четырех сотен фунтов[209]. Повзрослев, они могли встать на задние лапы и ударом лапы раскроить мне череп.

Я подружился с белым тигренком. Это была самка, я назвал ее Кения. Она всюду ходила со мной и даже оставалась со мной в постели. Те, кто был знаком с дикими животными, не мог поверить, что у меня с ней такие отношения. Они утверждали, что за тридцать лет никогда не видели, чтобы белый тигр везде следовал за кем-то, как это делала Кения. Она ходила по дому и кричала, как ребенок, в поисках меня. Если у меня дома была девушка, я запирал Кению снаружи в ее запретной зоне, и она там кричала. В жаркие летние ночи, когда у нее была течка, она стенала до тех пор, пока я не приходил и не гладил ей живот.

Кения довольно часто убегала из самого дома. Очутившись снаружи, она садилась на козырек бассейна и смотрела через забор на лошадей Уэйна Ньютона. Она могла легко перепрыгнуть через ограду, но никогда не делала этого. Мы наняли дрессировщика, которого звали Кейт, чтобы он работал с ней, и я платил ему за дрессировку 2500 долларов в неделю. Мой помощник Дэррил и те, кто убирал дом, помогли вырастить ее, но теперь они не хотели приближаться к ней. Она порой покусывала их, и они ей не особенно доверяли.

Когда у тебя есть детеныши, ты должен постоянно общаться с ними, потому что, если ты оставишь их на время, а потом вернешься, они уже не вспомнят, кто ты такой, и у тебя будут проблемы. Поэтому я получил лицензии на своих животных и взял два девятиосных фургона для их перевозки. К тому времени у меня остались только два тигренка. Львята вставали на задние лапы и смотрелись устрашающе. Один из них укусил меня за руку, и мне пришлось обратиться в больницу, где мне наложили на рану шесть швов. В пункте неотложной помощи меня спросили: «Послушай, что с тобой случилось?» Я ответил им, что меня покусала собака. Я хотел было прикончить этого чертова льва, но понял, что это я был виноват. Так что, мне на всякий случай сделали прививку от столбняка, и затем я избавился от него.

После нескольких месяцев привыкания к посттюремной жизни я начал тренироваться для возвращения на ринг. Я включил в свою команду нового члена. Я встретил Стива «Крокодила» Фитча несколькими годами ранее в туалете Мэдисон сквер гарден в тот вечер, когда мой противник так и не появился. Он спросил меня, буду ли я драться в тот вечер, и я ответил: «Да, если мой противник появится». Когда я был в тюрьме, я из разговора с Рори узнал, что Крокодил работал с боксером Оба Карром. Рори входил в его управленческую команду, а Дон участвовал в его рекламной кампании, поэтому Рори без проблем нашел Крокодила и устроил нам разговор по телефону. Мы поговорили о некоторых из моих друзей, с которыми он познакомился, когда был в тюрьме. Мы понравились друг другу, поэтому, когда я освободился, я предложил ему общаться с нами. Он был мне по вкусу, это был уличный парнишка.

После того как я вышел из тюрьмы, Дон не слишком много общался со мной. Думаю, он боялся, что я поколочу его. Поэтому он вел со мной переговоры по деловым вопросам через Джона Хорна, а Рори был моим специальным уполномоченным по личным вопросам. Они делили 20 процентов жалованья администратора, но даже при таком раскладе они зарабатывали больше, чем могли мечтать. Помимо Рори и Джона, у меня была команда обеспечения моей собственной безопасности, которую возглавлял Энтони Питтс. Вначале у меня был также Фарид, мой бывший сокамерник, пока власти не объявили нам, что мы не могли общаться друг с другом, потому что мы оба являлись бывшими преступниками.

Нынешняя команда Тайсон пользовалась высокими технологиями. Вместо телефонов у каждого из нас была рация, чтобы мы могли связываться со всей командой и сообщать о происходящем. У каждого был свой собственный позывной. Рори был «Эль-один», Джон – «Эль-два», Энтони – «Ти-один». Мой друг Горди звался «Грув», а Дон из-за своей прически – «Фредерик Дуглас»[210]. У меня было несколько разных позывных. Иногда меня называли «Безумным Максом», иногда «Арнольдом» в честь Арнольда Ротштейна[211]. Чаще всего меня звали «Дибо». Меня стали так называть в честь хулигана из кинофильма «Пятница», потому что я точно так же клянчил: «Дай мне это, дай мне это», присваивал чужие вещи, съедал у других еду, переключал телепрограммы, которые в это время смотрели.

Честно говоря, мне не нравилась вся эта идея с «уоки-токи», поскольку это означало, что меня можно было отследить гораздо легче. Я старался быть дисциплинированным в лагере, но иногда запах картофеля фри выбивал меня из колеи, и тогда я выскальзывал наружу, чтобы полакомиться. При этом я стремился избавиться от своей охраны и «снять» какую-нибудь женщину. По мере приближения поединка с Питером МакНили, который должен быть состояться 19 августа, я становился все более мрачным. Сначала я был уверен в себе, потому что, выйдя из тюрьмы, был в отличной форме, но когда мы начали спарринги в лагере в Огайо, я пропустил несколько ударов от молодого парня-любителя, и это было чертовски больно. Я не привык получать удары. На этом спарринге я должен был боксировать пять раундов, но уже после второго я сказал: «На сегодня хватит. Я вернусь завтра». Черт, я не мог поверить, что этот маленький ребенок-любитель мог доставить мне такие неприятности. То, что я напропускал удары, безусловно, означало, что я не был в форме. Я подумал: «Как же я смогу побить МакНили, если меня одолел этот любитель?»

В конце концов я все же вернулся в свой рабочий ритм, и, когда наступил август, я был готов к бою. На состоявшейся пресс-конференции до боя я, как всегда, был раздражителен и резок. Я появился в черном костюме и белой панаме. В мире бокса никто не воспринимал МакНили как серьезного соперника. Этот парень в лучшем случае был клубным боксером.

Я назвал поединок с МакНили «Король Ричард – возвращение короля». Я всегда называл свои поединки именами воинов. Хотя Каса уже давно не было с нами, я поговорил с ним: «Не волнуйся, Кас. Король возвращается. Король Ричард возвращается победителем».

Если у меня и были какие-то сомнения, то все они развеялись, как только я оказался на ринге и взглянул на МакНили. Когда мы подошли к рефери на инструктаж, он не смотрел на меня. Спустя год после боя он признался одному журналисту, о чем он думал в этот момент:

– Когда Тайсон вышел на ринг под эту жестокую бандитскую мелодию, я оказался не готов к тому, что меня будут так запугивать. Я присматривался к нему на пресс-конференциях, и он тогда не смотрелся таким крупным в обычной одежде. Я стоял в своем углу спиной к нему, где тебя никак не могут побить, так как ты не лицом к лицу со своим соперником. Когда мы собрались в центре ринга, я был намерен смотреть только на его пупок, никуда больше. Я все же бросил беглый взгляд, и это оказалось ящиком Пандоры. Он был таким накачанным! Таким мощным! У него были громадные мышцы, шея, череп! Он выглядел совершенно свирепо. Я подмигнул ему и послал воздушный поцелуй, но на самом деле я был запуган.

Я считал, что этот парень просто спятил! Я хотел сказать ему: «Ты просто е… ный мудак! Вали отсюда!» – но я не мог разрушить свой имидж крутого парня. Когда прозвучал гонг, он начал крутиться вокруг меня и доставать меня в моем углу. Я ответил коротким правой, и он упал, но затем подскочил, как черт из табакерки. До того как Миллс Лейн начал обязательный счет до восьми, этот парень пробежался вокруг ринга и затем бросился на меня. Я не мог поверить в это дерьмо. После счета «восемь» он вновь кинулся на меня. Я провел хук левой, затем попал правой, и он вновь упал. Он поднялся и был готов продолжать, но его тренер выпрыгнул на ринг и остановил поединок, пока Миллс Лейн отводил меня в нейтральный угол. Это была ситуация из ряда вон. Публика начала свистеть. Комментаторы повторяли: «Какая досада! Какое разочарование!» Да, мы дрались ради болельщиков в девяноста странах, это была самая большая аудитория в истории, а угол этого парня не позволил ему продолжать.

На пресс-конференции после боя я старался быть смиренным и молился Аллаху.

– Я многому научился. Мне следует и дальше развивать свои навыки, – сказал я журналистам.

Когда меня спросили о решении его угла остановить бой, я ответил:

– Вы же знаете меня. Я кровожаден. И я рад, что они остановили бой. Поединок для меня – это как научные концепции для Эйнштейна, как текст для Хемингуэя. Бой – это проявление агрессивности. Агрессивность у меня в характере. И я не желаю больше говорить о боксе.

МакНили после этого сказал следующее: «Пересмотрите запись поединка! Я пришел, чтобы драться. Когда надо – я разговариваю разговоры, когда надо – сижу сиднем».

«Кроме того, когда надо – он кричит криком, а когда надо – не заморачивается и сразу в обморок», – написала New York Post.

Атлетическая комиссия штата Невада приняла решение удержать с его менеджера неустойку. Но менеджер оказался гением. Он сделал два национальных рекламных ролика с МакНили и получил 40 000 долларов от корпорации AOL[212] (на ролике поединок был доведен до конца) и 110 000 долларов от ресторанной сети «Пицца Хат» (на ролике МакНили был нокаутирован основой для пиццы).

Подозреваю, что Дону было неловко от скоротечности этого поединка, который он организовал, и он решил сэкономить моим поклонникам 50 долларов, предоставив им возможность посмотреть мой следующий бой по бесплатному телеканалу. 4 ноября я должен был драться с Бастером Матисом-младшим, поединок транслировали по телеканалу Fox. Я уверен, что Дон выбрал эту дату, потому что именно в этот вечер была платная трансляция третьего поединка между Риддиком Боу и Эвандером Холифилдом. Однако расчет оказался неверным, поскольку мой бой был отложен из-за перелома у меня большого пальца правой руки. Пресса немедленно набросилась на меня. New York Post опубликовала статью под заголовком: «Докажи это, Майк!»

И они были правы. В прошлом я уже несколько раз откладывал свои бои в качестве тактического средства для оказания психологического воздействия на соперников. Мой соперник полностью готов к поединку, уф, уф, уф, а я беру и откладываю бой, и он уже никогда не вернет себе прежнего настроя. Они думали, что я упорно весь день работаю в спортзале, а я на самом деле ровным счетом ничего не делал. Затем я перед вновь назначенным днем выкладывался на тренировках – а у соперника пик формы был уже позади. Этому трюку меня научил Кас.

Некоторая проблема заключалась в том, что ожидания того, что я верну свой титул, нарастали, и по мере этого давление на меня также росло.

– Публику не устраивают мои победы над десятью или пятнадцатью пустышками до моего настоящего поединка за чемпионский титул, – разъяснил я прессе. – И я испытываю сильное давление, от меня требуют продемонстрировать что-то прямо сейчас. Все желают видеть большой бой Майка Тайсона. Но у меня есть эксклюзивные контракты, которые я должен неукоснительно соблюдать. Согласно этим контрактам, по которым мне платят большие деньги, я должен возвращаться на ринг последовательно, размеренно, спокойно. Это бизнес, крупный бизнес. Эти люди заботятся о том, чтобы я вернулся на ринг и обеспечил для них прибыль.

Мы перенесли поединок на 16 декабря, бой проходил в Филадельфии[213]. Подозреваю, букмекеры что-то увидели в моем поединке с МакНили: если ставки против него были 15:1, то против Матиса они стали 25:1. Матис как боксер был гораздо лучше МакНили, но он вышел с небольшим избытком веса. На взвешивании я снял свою футболку с надписью «Принадлежит Аллаху», чтобы продемонстрировать рельефный пресс.

– Высеченный в камне! Просто Адонис! – проревел в восторге Дон Кинг.

Когда настала очередь взвешиваться Бастеру, он не стал снимать футболку. Он весил дряблые 224 фунта[214].

Когда бой начался, Бастер попытался повторить тактику МакНили и принялся наседать на меня. Два раунда прошли в ближнем бою, а в третьем он попытался прижать меня к канатам, но я ушел влево и за счет этого движения провел два правых апперкота. Он упал. Когда меня спросили на пресс-конференции, почему я пропустил так много ударов, я ответил, что «усыплял» Матиса и что пропущенные удары были «ловушкой, заговором, как и все в нашем обществе». На самом же деле в Матиса было очень трудно попасть. Если вы просмотрите все его поединки, вы убедитесь в том, что никто еще не обрабатывал его так, как это сделал я.

Матис был слегка бледен:

– Майк Тайсон сшиб меня, и когда я посмотрел вверх, рефери уже считал: «Пять!» И я сказал сам себе: «Черт, а что же случилось с одного до четырех?»

На первых рядах в зале сидел Фрэнк Бруно, один из действующих чемпионов в тяжелом весе, и мы с Крокодилом провели психическую атаку. Как мы уходили с ринга, Крокодил крикнул ему:

– Майк, вот он! Это наша очередная отбивная! Мы идем за тобой, сынок!

А я показал ему на себя:

– Я – номер один!

Мой поединок с Бастером привлек внимание двадцати девяти процентов аудитории, это оказался самый высокий рейтинг для телеканала Fox. Однако я не был доволен своими выступлениями после выхода из тюрьмы.

На этот поединок я привез Кению. У Моники уже была дочка, мы назвали ее Рейни. У меня появилась также падчерица Джина, и была еще дочь Майки от одной женщины из Нью-Йорка. Моника или дети не могли общаться со мной, когда рядом была Кения: когда они проявляли ко мне ласку, та готова была напасть на них. На время поединка я оставил ее в гостиничном номере. Вернувшись, я обнаружил, что апартаменты люкс полностью разгромлены: шторы порваны, на полу дерьмо, большой диван в гостиной разорван в клочья.

То же самое она проделала и в таунхаусе Дона Кинга в Манхэттене, когда я остался там после боя. Я оставил ее и пошел в клуб, и она стала там сходить с ума. Она перепортила все, что могла. После этого таунхаус вынуждены были закрыть и провести в нем дезинфекцию. Но мы не извлекли из этого урока. В Огайо Рори запер ее в моем гараже. Когда он через некоторое время пришел за ней, он увидел, что она буквально содрала крышу с одного из моих «Мазерати».

* * *

Едва прошел год с моего выхода из тюрьмы, как Дон уже запланировал мне поединок с Фрэнком Бруно за чемпионский пояс. Для этого я был не в форме ни физически, ни морально. Мои переживания в этой связи можно было почувствовать по моему интервью журналу «Ринг»:

– По моим собственным ощущениям, я сейчас нервничаю больше, чем в начале своей карьеры или когда я был чемпионом. Может быть, это легкая неуверенность. Даже на тренировках мне хочется всякий раз выложиться до последнего. Я даже не знаю, хорошо это или нет. Я знаю, что надо делать, но никак не могу отделаться от этих сомнений. И меня здорово раздражает неуверенность в самом себе после успешных выступлений на протяжении стольких лет.

Когда журналист задал вопрос о моем проигрыше Дагласу, я начал выходить из себя:

– Люди говорят: «Посмотри, сколько у него денег!» Я часто слышал неадекватные оценки в свой адрес. Мне трудно представить, что кто-нибудь мог позавидовать моей жизни. Если бы он прошел через все то, через что пришлось пройти мне, он бы, наверное, покончил с собой. Я чуть не сдох. Мои волосы начали седеть и выпадать, столько мне всего пришлось пережить и передумать. Я мог сойти с ума, но вместо этого я взял себя в руки и весь день занимался в своей камере бегом на месте. Я шел в душ, а там опять начинали лезть в голову эти мысли. Я теперь всякий раз ожидаю худшего. Если происходят хорошие вещи, я радуюсь. Но при этом я постоянно ожидаю худшего. Я всю жизнь ожидал, что меня грохнут. Мне просто нужно вернуть уверенность в себя. После поединка с Бруно, когда на мне будет чемпионский пояс, никто уже не сможет побить меня. Моя уверенность станет выше неба, выше звезд.

Однако на каждого доброжелательного журналиста, с которым я мог поделиться своей болью, приходился тот, кто хотел сделать мне неприятное. Я принимал участие в национальной медиа-конференции по селекторной связи, приглашая на предстоящий поединок, и один из таких парней спросил меня: «Майк, верны ли слухи о том, что у вас повреждены глаза? Если это так, то не является ли это следствием частого воздействия на вас перечного газа во время секса?»

Иногда я просто не знал, как сдержаться и промолчать. На одной из пресс-конференций, посвященной пропаганде бокса, выяснилось, что я передал пятьдесят тысяч долларов Молодежному центру имени Мартина Лютера Кинга в Лас-Вегасе, и я прокомментировал это следующим образом:

– Это не означает, что я стал прекрасным парнем. Для меня сейчас все кажется обузой. Не знаю, следует ли мне использовать слово «обуза», но я просто не отношусь к числу совершенно благополучных парней. Я стараюсь делать все, что в моих силах, но всякий раз немного не дотягиваю до идеала, во мне всегда находятся какие-то недостатки.

Когда репортер спросил меня о моей дочери, я сделал Монике весьма сомнительный комплимент:

– Ее мать очень красива, но Рейни так красива и великолепна, что на ее фоне ее мать выглядит дурнушкой.

И о чем я только думал?

Перед поединком с Бруно у нас был какой-то совершенно сумасшедший лагерь. Крокодил занимался организацией моих спаррингов. Он пригрозил моим спарринг-партнерам, что, если они не будут уважать его, я настучу им по голове. После первого спарринга он пришел ко мне и заявил:

– Майк, а знаешь, все эти парни говорят, что они надерут тебе задницу. И что после этого они вместо тебя будут драться за чемпионский титул.

Он ударил меня прямо под дых. Значит, эти парни теперь собирались угробить меня? Мои спарринг-партнеры намеревались драться со мной не на жизнь, а на смерть? Что за черт?

Однажды незадолго до поединка я прыгал со скакалкой, когда ко мне подошел Крокодил.

– Ты возвращаешься, чемпион. Али тоже был в изгнании, а затем вернулся и дрался за титул чемпиона мира, – сказал он.

– Да, Али не смог завоевать его, но я дерусь не с Джо Фрейзером[215]. Я дерусь с Фрэнком Бруно. Когда Али вернулся, ему пришлось драться с настоящими зверями. Но я собираюсь вернуть свой чемпионский пояс, – сказал я. – Я собираюсь сделать этого парня.

Эту уверенность я взял с собой на ринг. Меня сопровождал Крокодил, который был одет в черную жилетку с белой надписью на спине: «Любят немногие, ненавидят многие, уважают все». Когда я вышел на ринг, меня освистали впервые за всю мою карьеру, потому что в Лас-Вегас на бой прилетели тысячи бешеных английских фанатов Бруно, но я не слышал этого дерьма.

– Тайсон – насильник, ла-ла-ла, ла-ла-ла, – скандировали они. Но я ничего не слышал.

Когда Бруно вышел на ринг, я почувствовал от него запах страха. Его собственный промоутер позже отметил, что, как только распахнулась дверь раздевалки для выхода на ринг, «словно кто-то уколол Бруно, и он будто сдулся». Он перекрестился раз десять, пока исполняли британский гимн. То, что он боялся, придало мне настоящую уверенность. Когда мы дрались с ним первый раз, он дал мне хороший бой. Затем в поединке за титул он побил моего спарринг-партнера Оливера МакКолла, а также нокаутировал Леннокса Льюиса.

Я понял, что Бруно не хочет драться, так что мне оставалось лишь нанести ему несколько по-настоящему хороших ударов, и порядок. В конце первого раунда я ошеломил его ударом правой, который привел к сильному рассечению над левым глазом. Он так много клинчевал во втором раунде, что Миллс Лейн снял с него очко. Но это не имело значения. Примерно спустя полминуты после начала третьего раунда Бруно на секунду встал в левостороннюю стойку, и я потряс его двумя хуками с левой. Он попытался повиснуть на мне, но я провел два отличных апперкота с правой, второй из которых чуть не сбил его с ног. Он провалился в канаты, и я прикончил его. Я провел двенадцать чистых ударов. Миллс Лейн остановил бой, и я стал новым чемпионом в тяжелом весе по версии Всемирного боксерского совета.

Я повернулся к залу и победоносно поднял руки, наслаждаясь похвалой и преклонением перед собой. Затем я продемонстрировал чувство собственного достоинства: я опустился на колени, приложил лоб к канвасу и отдал дань уважения Аллаху, совершив короткую молитву.

В глубине души я знал, что если бы Бруно дрался со мной в этом поединке с таким же настроем, с каким он делал это в первом бою, то я бы ни за что не победил его. Поэтому я встал и прошел в его угол, где он сидел на табурете и его утешала жена. Я погладил его по голове и поцеловал его в щеку.

В тот вечер я устроил в своем гостиничном номере вечеринку. Пришел мой приятель Зип и куча его ребят из Лос-Анджелеса. Зип любил шампанское, поэтому я заказал сто бутылок «Дом Периньон», и мы пили всю ночь.

Спустя шесть дней после боя я решил отбросить свою скромность. Я должен был драться с Брюсом Селдоном за его чемпионский пояс[216].

– Полагаю, что я заслуживаю гораздо больше, чем тридцать миллионов, и я не думаю, что получил все, на что имею право, – заявил я прессе. – У меня есть дети, о которых я должен заботиться. Никого не будет волновать, если мои дети будут голодать или сидеть на пособии. Никто ведь не придет ко мне, чтобы дать мне подачку, и не скажет: «Ты великий чемпион, мы все в долгу перед тобой».

Я снова был чемпионом, и это означало, что я стал еще более лакомой целью для аферистов, дешевых мошенников, вероломных женщин и обманщиков всех сортов. Мне трудно представить себе, какую кучу денег моей управленческой команде приходилось тратить на то, чтобы держать от меня подальше различного рода ловкачей и адвокатов, навязывающих свои услуги. Рори и Джон Хорн обычно уходили чуть раньше меня из спортзала, Джонни Tocco отлавливали девушек, которые дожидались меня. Они знали, что стоит только мне поймать взгляд одной из них, я бы сказал: «Поехали!» – и мой режим тренировки был бы сорван.

– Чего вам надо от Майка? – спрашивал Рори у девушек. – Если бы он вам действительно был небезразличен, вас бы здесь не было.

И они давали девушкам немного денег только за то, чтобы те ушли и дали мне спокойно тренироваться дальше.

Моя помощница Латондиа держала под контролем всех психов и мошенников, которые добивались от меня денег. Она платила направо и налево тем, кто подъезжал к офису в инвалидных колясках в гипсе и со справками от врачей и утверждал, что я каким-то образом несу ответственность за их несчастья. Работники в моем доме «падали» с лестницы и подавали иски. Женщины в лимузинах и норковых пальто часами ожидали в надежде, когда я появлюсь в офисе.

Время от времени у меня возникали конфликты, когда я выбирался из лагеря и напивался, поэтому часть денег уходила на Фонд непредвиденных последствий пьянства.

Ярким примером является случай, который произошел через несколько недель после поединка с Бруно. Я гулял в Чикаго в ночном клубе своего приятеля Леонарда. Я расслаблялся в офисе Леонарда рядом с VIP-зоной вместе с Энтони и парочкой других друзей, когда одна сумасшедшая леди в мини-юбке и с большими сиськами пожелала встретиться со мной. Они привели ее в офис, и мы с ней немного потискались.

– Я хочу тебя, – сказал я ей.

Это был моя манера. Как всегда, я был черным Рудольфом Валентино[217], он же чмошник.

Она возбудилась, и Энтони с ребятами вышли из комнаты в VIP-зону. Я вначале поставил ей небольшой засос на шею, но когда узнал, что она из Индианы, я просто прогнал ее. В буквальном смысле этого слова. Я дал ей пинка под зад. Я выпроводил ее из офиса, и она ушла. Энтони, а это было его работой, не заметил, чтобы она нервничала или как-то еще проявляла себя.

На следующий день Леонарду позвонил парень той девушки и сказал:

– Моя подружка передала мне, что Майк Тайсон приставал к ней в вашем клубе вчера вечером. Она написала заявление в полицию.

Это было паршиво. Я все еще был на испытательном сроке штата Индиана. Если бы я только ущипнул девчонку за зад, судья Гиффорд могла упечь мою задницу обратно в тюрьму еще на девять лет.

Леонард со своим приятелем, крупным предпринимателем, занимавшимся незаконной наркотой, изменяющей сознание, поехали в Индиану встретиться с этой девицей. Она сказала им, что я укусил ее за шею и попытался дотронуться до ее половых органов.

Леонард сразу же осознал, что нам совершенно не нужна новая ситуация «а он сказал, а она сказала». И он понимал, что ее интересует лишь то, как бы отхватить от моих денег приличный ломоть.

– Нам не нужны проблемы, – сказал он. – Сколько тебе надо?

– Вот здесь лежат десять штук, – предложил его приятель-предприниматель.

– Десять штук?! Я хочу десять миллионов, – сообщила им девица.

– Десять миллионов?! – заржал Леонард. – Что же он сделал? Отпорол твою киску и забрал ее с собой? Мы об этом еще поговорим.

К тому моменту, когда Леонард вернулся по скоростной автостраде в Чикаго, эта история уже была во всех новостях: девица сообщила ее журналистам, как только они уехали.

Они развернулись и поехали опять к ней. У нее дома уже был адвокат за четверть доллара, какой-то парень в дешевом костюме с закатанными рукавами. Он был непреклонен в желании получить десять миллионов.

Леонард с приятелем вернулся в Чикаго. Он пытался выработать тактику действий, когда ему позвонил друг этой девицы, который был уже знаком Леонарду.

– Знаете, что с этой женщиной все было в порядке, – сказал он. – В тот вечер мы вместе ехали обратно, и она совершенно не сердилась на то, что сделал Майк.

Леонард понял, что тот не скотина, и попросил его сделать одно доброе дело. Друг этой девицы оказался трусоватым малым. Он усадил свою подругу в лимузин и повез ее в Чикаго, чтобы изложить всю историю на пресс-конференции, которую созвал Леонард. Леонард встретил их на полпути, переговорил с девицей, а затем трахнул ее на заднем сиденье лимузина.

На следующий день пришли двое полицейских для проведения расследования по полученному заявлению. Леонард сообщил им, что все это время он находился с нами вместе с двумя женщинами, своей племянницей и девушкой, которую он соблазнял. Затем он поехал ко мне в Огайо, где я должен был оставаться до тех пор, пока рассматривались обвинения против меня, чтобы как следует отработать и согласовать мою историю. Рядом с моим домом уже было полно машин с прессой, поэтому Леонард перед тем, как въехать ко мне, снял номера со своей машины. У меня он проинструктировал Рори и Джона, что я должен сказать полиции, когда с меня будут снимать показания на следующий день.

До того как оказаться под домашним арестом, я в воскресенье вечером еще раз съездил в клуб Леонарда на гангстерскую вечеринку. Каждое воскресенье в клуб набивалось две тысячи гангстеров со своей братвой. Я сидел за столиком Леонарда в VIP-зоне, когда ко мне подошла группа молодых бандюг. Я был в подавленном состоянии, размышляя о том, что эта лгунья может отправить меня обратно в тюрьму.

– Эй, Майк, что насчет этой суки? – поинтересовался один из них. – Где она живет, приятель?

Я держал рот на замке, подозревая, что этот парень может быть переодетым копом, который пытался устроить мне ловушку.

Эта леди оказалась не самой заслуживающей у полицейских доверия личностью. Ей было двадцать пять, она работала в косметическом салоне и содержала винный магазин в Гэри, штат Индиана. Ее муж несколько недель назад был убит после того, как ему были предъявлены обвинения в продаже кристаллического кокаина. Кроме того, буквально за несколько дней до инцидента со мной она смогла урегулировать дело о причинении травм в дорожно-транспортном происшествии в 1994 году. Дело было закрыто после того, как коп, который его вел, подал рапорт об отсутствии пострадавших.

Когда полиция отказалась выдвигать против меня обвинения, девица подала иск против клуба Леонарда в федеральный суд, заявив, что там позволили приставать к ней. Она получила свои деньги, когда страховая компания Леонарда урегулировала этот вопрос во внесудебном порядке.

Даже психолог, осуществляющий надзор надо мной во время испытательного срока, попытался поучаствовать в этом деле. Суд Индианы назначил психолога, доктора Кейта Дж. Смеди из Кливленда, обеспечивать надзор за моим испытательным сроком. Все, что я делал, должно было проходить через этого парня. Я даже не мог иметь близости с Моникой без соответствующего разрешения от него. Этот парень был одновременно и глуп, и продажен. У него были интеллектуальные способности, как, б… дь, у боксерской груши. Должно быть, он получил докторскую степень у своего дяди.

Выполняя для штата работу по надзору надо мной, он уговаривал всех моих друзей убедить меня в том, чтобы я договорился о сотрудничестве через его отца. Я знал, что могу взаимодействовать с этим парнем. Если бы у меня были неприятности, он бы не заявил о моих нарушениях, а держал бы эту информацию для возможного шантажа. С течением времени он проявил бы нечистоплотность, поэтому я решил просто сыграть с ним.

Сначала он был весьма строг, заявляя, что я не могу устраивать гулянки ни с кем из своих статусных друзей. Затем он начал заниматься вымогательством. Он узнал об этом чикагском деле и решил, что для него это неплохой шанс. Через несколько недель, когда пыль улеглась и копы отказались выдвигать против меня обвинения, Смеди прислал мне в офис счет за свои услуги:

«7 апреля, во время мусульманских пасхальных богослужений в Чикаго, мистер Тайсон посетил ночной клуб. Существенное падение показателей «доверие» и «положительное направление» его программы, вызванное проступком мистера Тайсона, и возможное нарушение им правил условно-досрочного освобождения были проанализированы и обработаны доктором Смеди. Были отмечены серьезные проблемы в процессе выздоровления мистера Тайсона после его освобождения! Существует пять возможных вариантов действий применительно к мистеру Тайсону. Доктор Смеди взял на себя ответственность выступить со следующей рекомендацией:

Данный текст является ознакомительным фрагментом.