Глава 6

Глава 6

Примерно в это же время я познакомился с легендарным, всемирно известным сутенером и писателем Айсбергом Слимом[98]. Жаль, что я не встретился с ним до того, как я женился на Робин. Он мог бы наставить мою задницу на путь истинный. Однажды вечером я был в одном клубе в Лос-Анджелесе и наткнулся на Леона Айзека Кеннеди[99]. Мы разговорились, и он небрежно упомянул какую-то фразу Айсберга.

– Извини, ты имеешь в виду писателя Айсберга Слима? – спросил я.

И Леон рассказал мне, что Айсберг был его другом. Я никак не мог в это поверить. Я считал Айсберга мифическим персонажем. Он получил это имя, когда сидел в своем любимом баре, кайфуя от «кокса», и кто-то выстрелил в парня рядом с ним. Пуля задела его друга, а затем пробила шляпу Слима. Он даже не вздрогнул, а просто снял шляпу и осмотрел дырки в ней. Его друзья после этого случая решили, что за такую невозмутимость он должен отныне зваться «Айсбергом».

Я сказал Леону, что хотел бы встретиться с Айсбергом. На следующий день он заехал за мной, и мы направились к Айсбергу. Он жил в говенной лачуге в жутком районе Креншоу. Ему было уже за семьдесят, и он жил один. Я проговорил с ним непрерывно около семи часов. Мы обсуждали его жизнь и его книги. Я ожидал, что он будет говорить как неотесанный уличный парень, но он был очень эрудирован и говорил превосходно. Он очень точно подбирал каждое слово. Сначала я решил, что он получил самообразование, когда сидел в тюрьме, что он просто выучил эти слова из словаря. Однако позже я узнал, что он окончил колледж. Он показал мне свои детские и юношеские фотографии, он был очень милым, симпатичным, приятным ребенком. Айсберг представлял собой чрезвычайно интересную личность. Вы никогда бы не подумали, что разговариваете с человеком, настолько погруженным в мир порока.

Первое, что я спросил, – считал ли он себя лучшим сутенером.

– Нет, я далеко не лучший сутенер. Я просто получил образование, умел читать и писать, знал, как подбирать и излагать все эти истории. Но это, пожалуй, и все, что у меня было. Другие же парни были просто извергами, – ответил он.

Он рассказал мне много историй из числа своих похождений, но был уже тот этап в его жизни, когда он перестал гордиться ими. У него были дочери, поэтому по мере того, как он становился старше, он уже больше не мог играть в прежние игры. Но когда он был в расцвете сил, он был весьма жесток со своими девочками. Позже я узнал, что у него была сутенерская палка, которую изобрел его наставник. Он согнул вешалку для одежды, нагревал ее на горячей плите и бил ею своих шлюх. А когда шел дождь, он так наставлял своих девушек: «Суки, вам лучше пройти между каплями дождя и добыть для меня деньги. И не намочить их».

Айсберг не был счастливым, постоянно улыбающимся парнем, он даже не был обрадован, что я приехал навестить его. Очевидно, он полагал, что так и должно было быть. Он был классическим сводником. При взгляде на этих сутенеров на высоких каблуках, в смешных разноцветных костюмах и в прочей фигне на ум приходит сравнение с клоунами, но их самоуверенность заоблачна. Мы не понимаем, как они заставляют своих девушек заниматься тем, чем они занимаются, тут все дело в этой самоуверенности. Мы смеемся над этими ребятами, но одновременно мы им завидуем. Как они добиваются такого контроля: чтобы их женщины делали это, а затем отдавали им полученные за это деньги?

Я продолжал совершать паломнические поездки к Айсбергу. Как-то я даже пригласил его посмотреть мой бой, но это было уже слишком для него. В былые времена у него был безукоризненный вкус в одежде. Он одним из первых начал носить аскотский галстук[100]. Он был первым ниггером с французскими манжетами. Поэтому, как он сказал мне, если бы он выбрался посмотреть бой с моим участием, он должен был бы вылезти из своего старого кожаного костюма, а ему не хотелось делать этого. Он всегда очень строго придерживался своего брэнда, и от него ожидали, что он будет выглядеть вполне определенным образом. «Я должен быть в своих кожаных штанах, а мне сейчас не хочется этого», – сказал он. Я почтительно заметил, что мог бы купить ему все, что он захочет, но он был благородным парнем и отказался от моего предложения.

Однажды я привел к Айсбергу Дона Кинга, Рори и Джона Хорна. Слим был в кровати в пижаме, и мы сидели, как маленькие школьники, у его ног на потрепанном старом диване. Мы отдавали Айсбергу дань уважения. Когда кто-то хотел что-то сказать, он должен был поднять руку: «Разрешите, господин Айсберг?» – и только затем задавал свой вопрос. Высокомерной заднице Дона наверняка было западло поднимать руку, чтобы получить разрешение на вопрос.

Один раз поднял руку я:

– Господин Айсберг, в чем же заключается чертова сутенерская работа? В том, чтобы держать девушку под контролем и заставлять ее делать то, что я хочу, – это и есть сутенерство?

– Нет, это не сутенерство, – ответил Айсберг медленно. – Сутенерство – это когда ты держишь под контролем вообще все, что происходит здесь и сейчас, все составные части этого всего. Я знаю все, что происходит здесь и сейчас. Сутенерство не имеет ничего общего с женщиной. Работа сутенера заключается в том, чтобы вовлечь женщину, втянуть ее, привлечь, а уж дальше она сама знает, что ей надо делать. Она должна вовлечься в это дело и получать от этого удовольствие. Женщины гипнотизируются. Сутенерство оказывает на них гипнотизирующее действие. Дело в том, что девушек не приходится заставлять делать то, что бы ты хотел от них, – они сами знают, что им нужно делать. Они непроизвольно делают это с удовольствием, они привлекаются гипнотизирующим воздействием сутенерства. Все происходит именно так, ты можешь делать с ними все, что угодно. Они приносят тебе деньги, и все складывается в цельную картинку. Когда ты слышишь рассказы об этих молодых парнях, которые что-то там делают и кого-то там избивают, – знай, что все это не так. Женщина сама делает выбор, и все происходит по ее собственному выбору, а не силой.

Мы слушали все это и думали: «Что за х… ня?» Я был вынужден уточнить у Дона, тот ли это парень перед нами, поскольку я принял слова Леона на веру. Но Дон был в той же группе населения, что и я, поэтому он подтвердил, что это был подлинный Айсберг.

Несмотря на то что он был в пижаме, можно было почувствовать его харизму. Он знал, что мы пришли, чтобы воздать ему должное и поучиться у него. Мы были в тысячедолларовых костюмах, сшитых на заказ, у нас были прекрасные кожаные кошельки – но это не произвело на него ни малейшего впечатления. Он ожидал нас и знал, что мы должны были прийти к нему.

Бывало так, что прежде, чем пойти потусоваться в клуб и пообщаться с девушками, мы навещали Айсберга и получали его благословение.

– Как дела, Айсберг? Мы собираемся гульнуть сегодня вечером, – говорил я.

– Хорошо, только будь осторожен, молодой человек. Когда будешь веселиться, не позволяй девушкам прикасаться к себе. Я знаю, что ты весьма известен и что тебе это трудно, что ты, наоборот, хотел бы, чтобы девушки прикасались к тебе. Но ты не должен так делать, сынок. Скажи им: «Эй, убери от меня руки! Что у тебя за душой, детка? Под кем ходишь? Не лапай меня детка, пожалуйста». А ты позволяешь всем им трогать себя, смеешься и улыбаешься. Майк, это неправильно. Я понимаю, Майк, ты сейчас вращаешься среди сливок общества, но тебе не следует позволять этим женщинам так обходиться с тобой. Что с тобой, чувак, разве ты какой-нибудь урод? Ты должен сказать им: «Я могу выбрать тебя, но вначале я хочу познакомиться с тем, под кем ты ходишь. Он солидная фигура?» Ты должен узнать ее происхождение. Если у нее тупой сутенер в кроссовках за два доллара, то лучше с ней не связываться.

Айсберг выглядел довольным своей жизнью. В нем не чувствовалось какой-либо неуверенности в себе. Он жил в полуразрушенном многоквартирном доме, который стоил самое большее пятьдесят тысяч долларов, а я был миллионером. У меня в кошельке было больше денег, чем стоил весь дом Айсберга. Но мы отдавали ему должное. Прежде чем мы ушли в тот день, я велел Дону дать Айсбергу немного денег. Он отломил около десяти кусков.

На другой день Айсберг прочитал мне целую лекцию.

– Майк, ты очень опасный парень. Если так будет продолжаться, то у тебя будут проблемы с женщинами всю жизнь, потому что ты всех их трахаешь – а потом хочешь дать им все, полный вперед, ты готов дать им все, что у тебя есть. Мой мальчик, у тебя всегда будут проблемы с женщинами. Я вижу, что ты стремишься удовлетворить каждую женщину и ты каждый раз теряешь при этом. Ты позволяешь им овладевать тобой. Тебе недостаточно телячьих нежностей, «любовь-морковь» не для тебя, ты должен действовать, рисковать, ты слишком эмоционален с женщинами. Ты всегда будешь иметь с ними какие-то связи, или они будут иметь с тобой какие-то связи, потому что ты должен удовлетворять свои чувства. А это очень опасно, опасно для тебя самого. Ты будешь давить на самого себя, ты перестанешь себя нормально чувствовать, ты перестанешь удовлетворять женщин. Это все проблемы с твоей матерью. Это отражение твоих отношений с ней.

Айсберг был болен и готовился умереть. Он сказал мне, что хотел бы быть похороненным в гробу, который замуровывается в стену, над землей, чтобы до него не добрались клопы и тараканы:

– Послушай, Майк, я не хочу лежать в земле, я хочу быть в стене. Я не хочу, чтобы меня ели тараканы и клопы. Я красив, Майк. Я не хочу, чтобы они ели мои глаза. Я слишком много дал миру, Майк.

Вот какими высокомерными бывают сутенеры. Сутенер хотел бы быть на собственных похоронах, чтобы посмотреть, кто на них пришел. Его не волнует, что он умер, он просто хочет убедиться, что весь мир пришел проститься с ним.

Я дал ему двадцать пять тысяч долларов наличными из своего кошелька и вежливо сказал ему: «Друг, не беспокойся об этом. Это тебе для стены». Айсберг взял деньги и ответил: «Ух ты, чувак!» Он ни разу не сказал: «Спасибо». Вот почему я любил его. Он держался до самого конца. Думаю, он ожидал, что это я скажу ему «спасибо» за то, что дал ему свои деньги. Большинство сутенеров не заботятся ни о ком, но я знал, что он другой. Если бы я не считал его хорошим человеком, я бы никогда не дал ему денег.

* * *

Где-то спустя неделю после того, как я женился на Робин, я ночевал в Катскилле. Когда я проснулся, я увидел, что выпал снег. Я позвонил Биллу Кейтону, чтобы сообщить, что не смогу добраться в город, поскольку он просил меня подписать новый контракт на оказание управленческих услуг. В него внесли изменения, чтобы констатировать, что в случае смерти Джимми или Билла их жены получат их долю доходов. Это казалось достаточно безобидным, но я должен был почувствовать неладное, когда Билл попросил комиссара полиции Олбани прислать полицейскую машину, чтобы отвезти меня в город. Они желали, чтобы этот документ был непременно подписан.

Джимми и Билл были там вместе с Хосе Торресом. Хосе был представлен в качестве комиссара бокса в Нью-Йорке, но я полагаю, что он находился там, чтобы помочь своим друзьям Джимми и Биллу.

Мой следующий бой был с Тони Таббсом в Японии. Если я считал, что в США ко мне относятся как к знаменитости, то в Японии это вообще перешло всякие границы. Когда мой самолет приземлился, там была массовая истерия, меня обступили тысячи кричащих фанатов. Наш поединок был первым мероприятием в Токио Доум, новом стадионе, который вмещал шестьдесят пять тысяч зрителей. В течение часа после того, как билеты поступили в продажу, было продано 80 процентов из них. Японский промоутер, господин Хонда, остановил свой выбор на Тони Таббсе в качестве моего противника, полагая, что у него лучшие шансы продержаться до последних раундов и удовлетворить публику. Дон Кинг даже пообещал Тони 50 000 долларов в качестве бонуса, если к началу боя тот обеспечит себе вес меньше 235 фунтов[101]. Но Тони в то время сражался с какими-то своими духами-искусителями и не смог сделать такой вес.

Робин присоединилась ко мне в Токио, и Ларри Мерчант взял у нее интервью непосредственно перед поединком.

– Въедливые зрители хотели бы знать, как могла женщина, ходившая в колледж Сары Лоуренс и Гарвардскую медицинскую школу, так необдуманно влюбиться в парня, который окончил суровую школу жизни? – спросил он.

– Бог мой, я тоже хотела бы это знать! У нас есть много общего. Мы оба из обычных семей. Это была своего рода любовь с первого взгляда. Вначале было трудно, но мы прошли через это – и поженились.

Из обычных семей? Может быть, они были вполне обычными для Айсберга Слима. Но Робин нравилось внимание к себе.

Бой длился недолго. Я прощупал Таббса еще в первом раунде и был рад, что он не пытался клинчевать. Ему было тяжело вести бой при таком весе. Во втором раунде мы обменялись ударами, и я потряс его левым в висок. Затем я провел серию жестких ударов по корпусу, и когда он оторвался от канатов, сбил его с ног левым хуком.

Когда Ларри Мерчант брал у меня интервью после боя, я был преисполнен своей обычной мании величия:

– Я не желаю, чтобы меня били. Я не желаю, чтобы меня сбивали с ног. Я не желаю проигрывать!

На обратном пути в Нью-Йорк Робин в самолете стала давить своим авторитетом. Она загнала Билла Кейтона в угол и, как он рассказывал, заявила ему: «Я миссис Майк Тайсон, и я здесь главная». Она потребовала, чтобы ей показали все документы, касающиеся моих соглашений с Биллом и Джимми. Для меня было бы лучше, если бы она потребовала, чтобы ей показали какие-нибудь книжки. Будь там Джимми, я уверен, ситуация сложилась бы не так остро. Он обращался с людьми более человечно, чем Билл. Но Джимми был вынужден пропустить поединок, потому что он находился в больнице в Нью-Йорке. Он солгал мне, когда сказал, что не сможет присутствовать из-за того, что хочет найти какие-то редкие кадры о черных боксерах на рубеже веков.

Никто не говорил мне, что Джим был серьезно болен, поэтому, когда Робин спустя несколько дней после возвращения в Нью-Йорк позвонила мне в лимузин, она меня буквально ошарашила.

– Майкл, Джимми умер, – сказала она.

Эта новость меня совершенно выбила из колеи. Я длительное время знал Джимми. Я чувствовал, что Кас доверил меня Джимми, который был очень близок к Касу. Если Кас был для меня как отец, то Джимми был как брат. Поэтому можете себе представить, какое горе меня охватило, когда я узнал, что Джимми более девяти лет страдал хроническим лимфолейкозом и скрывал это от меня. Хуже всего было то, что все лгали мне, утверждая, что с Джимми все в порядке. Скорее всего, именно поэтому Билл так настаивал на полицейском эскорте для меня, чтобы я мог подписать контракт до своего поединка с Таббсом.

На следующий день я полетел в Лос-Анджелес на похороны Джимми. С его уходом стервятники уже кружили вокруг свежей добычи: меня. Там был Дон Кинг, и мы вместе с ним несли гроб с телом Джима. Меня удивило, что Билл выбрал Дона, потому что ранее Билл пытался исключить Дона из процесса продвижения и обеспечения моих боев. Я был готов биться об заклад, что Дон надавил на Билла и пообещал, что поможет справиться со мной. Ведь мы с Кейтоном не были близки. Во время траурной церемонии Дон и Хосе Торрес были за церковью, вероятно, обсуждали дела. Уверен, что Хосе закидывал удочку насчет своего возможного участия в управленческих вопросах, связанных со мной. Он вскоре после этого собирался уходить с прежней работы.

Когда я был на похоронах, Робин и ее мать устроили сцену в нью-йоркском офисе банка «Меррилл Линч», который занимался моими финансами. Берт Шугар, уважаемый журналист в мире бокса, случайно оказался в то время в офисе и наблюдал, как Робин и ее мать кричали на сотрудников банка.

– Дайте нам наши деньги! – требовали они. Когда мой менеджер отказался, Робин назвала его «ублюдком». Они хотели снять пять миллионов наличными, чтобы купить для нас дом в Нью-Джерси, который присмотрела мать Робин. До того как я улетел в Лос-Анджелес, Рут заставила меня подписать доверенность на Робин, чтобы она могла снимать деньги с моего счета. Наутро в день похорон Робин позвонила мне из офиса «Линч» и передала трубку менеджеру. Он объяснил, что мои деньги вложены в краткосрочные инвестиции, которые с 14 апреля утраиваются и не подлежат обложению налогом. Процент от них позволил бы оплатить большую часть моих налогов за 1988 год, вот почему он не рекомендовал бы снимать эти деньги. Я внимательно выслушал его, а затем попросил выдать им деньги. Я был влюблен. Я был Лохом.

Рут нашла нам очень хороший дом. Он был в Бернардсвилле, штат Нью-Джерси, в тридцати милях к западу от Нью-Йорка, но автомобильного движения совершенно не чувствовалось, словно дом находился более чем в трехстах милях от города. Это был просторный каменный дом, который ранее принадлежал заместителю госсекретаря США у президента Рузвельта. Я привлек одну испанку, чтобы подобрать отделку и обстановку, мы выбрали роскошную мебель высшего качества. У каждой комнаты был свой стиль: одна была в средиземноморском, другая в викторианском. В то время я не знал этого, но Рут обходила моих друзей и предлагала им, если они не против, сделать нам свадебный подарок, уточняя, что нам не хватало мебели. Теперь вы понимаете, с какими аферистками приходилось иметь дело?

Но я проводил в этом доме не так много времени. Когда Робин работала, мы ездили в Лос-Анджелес, где находилась ее работа. Периодически мы устраивали вечеринки. Рут и Робин ненавидели моих друзей из Браунсвилла. Они строили из себя таких честолюбцев, которые не желали опускаться до тусовок с людьми из гетто. Робин однажды даже заказала биотуалеты для вечеринки, потому что она не хотела, чтобы мои друзья ходили в дом мочиться.

В тот же день, когда они бушевали в офисе «Меррилл Линч», они уведомили офис Кейтона о своем требовании ознакомиться со всеми финансовыми документами, касающимися меня. Как только мы поженились, словно щелкнул какой-то переключатель. Робин стала более требовательной. Ее уже многое не устраивало. Они с матерью хотели все больше и больше власти надо мной. Я устал от этого и начал трахать все больше и больше других девушек.

Однажды мы с Робин и Рут были в центре Манхэттена в ресторане негритянской кухни. Робин засунула руку в мой карман, чтобы достать деньги оплатить счет, и вытащила несколько презервативов. Она пришла в бешенство, хотя Рут не казалась встревоженной. «Робин, все нормально, такое бывает в начале брака», – сказала она. Думаю, она просто не хотела огорчать курицу, несущую золотые яйца. Когда мы вышли из ресторана, Робин все еще была вне себя. Сев за руль, она поехала вниз по Варик-стрит, чтобы вернуться в Нью-Джерси через Тоннель Холланда. Она и так-то никогда не водила хорошо, а в этот раз она была так сердита, что протаранила своим «Бентли» автомобиль перед нами.

Водитель этой машины вышел и принялся кричать на нас, поскольку у него была повреждена рука. После того как я дал ему двадцать тысяч долларов наличными, он побежал, именно побежал прямо к тотализатору в соседнем квартале. Затем на сцене появились два копа из управления порта. Я не хотел, чтобы у Робин были неприятности, поэтому взял вину на себя и сказал им, что это я был за рулем. Настолько я был влюблен в нее в то время. Один из полицейских, казалось, был очень рад встретиться со мной. В его глазах я прочел склонность к воровству. Он так нахваливал мою машину, что мне стало ясно: этот возьмет взятку. Поэтому я предложил ему автомобиль, если он не будет сообщать о происшествии.

– Я не могу этого сделать, – сказал он.

– Можете, – возразил я. – Вы слишком много работаете. Вы каждый день рискуете своей жизнью. Вы заслужили это.

– Что же мне делать с «Бентли»? – спросил он.

– Продайте на запчасти, – предложил я.

– Не говори мне этого, – произнес он таким тоном, словно уже обдумывал именно этот вариант.

К этому времени Робин с матерью уже скрылись с места преступления на такси. Пока коп обдумывал мое предложение, на сцене появился еще один мужчина, который заявил, что ему тоже сломали руку в результате инцидента. Коп немедленно набросился на него.

– Я не собираюсь выслушивать тебя! Уе… вай отсюда! – велел он.

Я оставил машину и взял такси, чтобы доехать до офиса Кейтона. Там я позвонил в полицию: «Блин, мой «Бентли» украли. Верните мне, блин, мою машину!» Я в тот же день получил ее обратно.

После нескольких месяцев с Робин и ее матерью я начал сходить с ума и позвонил Джину Килрою, который был правой рукой Али.

– Эти женщины сводят меня с ума. Они обращаются со мной как с рабом. Мать разговаривает со мной так, словно я ее муж, – пожаловался я.

Не только Робин и ее мать, все вокруг меня соперничали за право контролировать меня, стоило только Джимми сойти со сцены. Эти дамы в присутствии своего адвоката, Майкла Винстона, провели встречу со мной и Биллом. Они получили все финансовые документы, но не смогли ничего из них понять, поэтому показали их Дону Кингу. Как раз это и было ему нужно. Он принялся настраивать Робин и Рут против Кейтона, поскольку Кейтон пытался отрезать Дона от участия в моей рекламной кампании.

На самом деле я не обращал внимания на все эти интриги, которые плелись вокруг меня. В июне мне предстоял один из самых важных боев в моей карьере – решающее сражение с Майклом Спинксом, который в сознании многих был народным чемпионом мира в тяжелом весе. Если бы он отказался от участия в объединительном бою[102], он должен был бы отказаться от своего чемпионского пояса по версии IBC[103]. Я упорно тренировался. Меня не интересовало построчное изучение своих чертовых контрактов. Я был полным чмом.

Мы все прошли в офис «Меррилл Линч» и перевели десять миллионов долларов в другой банк, чтобы эти женщины имели все льготы по выписыванию чеков на указанную сумму. Кстати, незадолго до этого я истратил более полумиллиона долларов на ювелирные изделия, одежду и меха для них обеих и 85 000 долларов на «БМВ» для Робин.

Непосредственно перед тем, как я собирался принять участие в рекламе «Диетической пепси», Рут остановила съемочные камеры, шантажируя Кейтона. В результате он согласился сократить свою прибыль с 33 до 25 процентов. Это была очень хорошая новость. Большинство менеджеров получали всего 10 или 15 процентов, он же стриг с меня треть моих рекламных доходов.

К концу мая верный пес Рут, адвокат Уинстон, подал гражданский иск, чтобы избавиться от Кейтона в качестве моего менеджера. Я не возражал. После того как все эти парни лгали мне о состоянии Джимми, я больше не мог им доверять. Я чувствовал, что мне нужно начинать с чистого листа. Мысль о том, что они могли просто отпасовать меня от Джимми к Биллу, как какого-то раба, выводила меня из себя. Я не знал, что мне выбрать. У меня по-прежнему не было полной ясности в отношении своей боксерской карьеры. Когда я проводил бой, я думал о ее завершении. Но когда я не проводил поединков, я хотел драться. Я был в разладе сам с собой.

Робин заявила, что у нее случился выкидыш. Она якобы была на третьем месяце беременности, когда мы поженились. Сейчас был июнь, она не работала, так что я знал только то, что она валялась в постели и утверждала, что у нее случился выкидыш. Теперь-то я рад, что у нас нет ребенка, хотя тогда какая-то моя часть его хотела. В любом случае, она совершенно не желала ребенка от меня. Она бы умерла, если бы ей пришлось возиться с черным младенцем, похожим на меня.

Мне уже начинало действовать на нервы давление, которое на меня оказывалось. У меня была встреча с журналистами, писавшими на тему бокса, и я продемонстрировал на ней, что мое терпение кончается и я теряю самообладание:

– Вы портите людям жизнь. Я сейчас разговариваю с вами, ребята, как последний молокосос. Я должен был бы разбить вам головы. Вот моя жена и теща порезали бы вас на куски. Когда я на ринге, у меня не бывает никаких проблем. Легко забыть проблемы, когда тебя бьют по голове. Дельцы в боксерском бизнесе никуда не годятся. Я думал, что люди, откуда я родом, были преступниками, но эти ребята гораздо большие мошенники, чем парни из моего района. Они не отстаивают моих интересов. Они утверждают, что делают это, но на самом деле это не так. Они говорят: «Я сделал для вас это, а еще вот это», – но это неправда. Что бы они ни делали, они все делают только для себя. Если я что-то и получаю, то они получают еще больший процент.

Где-то в это время я позвонил Шелли Финкелю, одному из немногих нормальных людей в бизнесе бокса:

– Шелли, я чувствую, что готов убить либо Робин, либо Кейтона.

Шелли сразу же позвонил Кейтону и посоветовал ему переговорить со мной и с Робин, однако Кейтон ответил, что это мне следует прийти к нему. Он не мог проявить дружеского участия даже тогда, когда я нуждался в нем.

Робин с матерью с самого начала подставляли меня. В принципе, на меня им было наплевать, но они не отличались терпением и не могли сохранить наш брак. Они просто не дюжили меня. Судя по всему, они рассуждали следующим образом: «Если мы продержимся еще немного, то мы получим деньги, но, боже, этот парень такой чокнутый, мать его!»

Поэтому они приступили к реализации плана «Б».

13 июня, за две недели до моего большого боя со Спинксом, Уолли Мэттьюс из «Ньюсдей» получил звонок от Ольги. Ольга была помощницей Рут, ее рабыня, но позиционировала себя как вице-президент предполагаемой компании Рут. У нее был офис, скажем так. Офис оплачивался основным инвестором данной компании, Дэйвом Уинфилдом. Она получила деньги до того, как подала против него иск за то, что он наградил ее герпесом. Ольга сказала Мэттьюсу, что Рут и Робин подвергаются преследованию в прессе, поэтому она хотела бы восстановить справедливость. Ольга заявила, что я подвергаю физическому насилию обеих: и Рут, и Робин. При этом она подчеркнула, что моей вины в этом нет. Я просто не социализирован, социально не ориентирован. Короче, не готов к жизни в коллективе.

Будучи хорошим репортером, Уолли сказал ей, что ему необходимо записать на пленку чьи-либо высказывания на эту тему. Ольга ответила, что она перезвонит. На следующий день она сообщила, что Рут и Робин не хотели бы ничего говорить под запись, но согласны с тем, чтобы это было опубликовано. Уолли ответил, что этого недостаточно и что ему необходимо на кого-либо сослаться. В тот же вечер Ольга перезвонила и дала ему номер телефона сестры Робин в Португалии, где та участвовала в теннисном турнире. Он позвонил Стефани, и она все подтвердила. Она сказала, что я заявился пьяным на комедийное шоу Робин в Лос-Анджелесе, перебил там софиты, ругался, ударил Робин кулаком в голову. «Он знает, как и куда ударить ее, чтобы не причинить серьезного вреда». Да уж, как будто я какой-нибудь мастер кунг-фу. При этом Стефани добавила, что моей вины в этом нет, поскольку Я ПРОСТО НЕ СОЦИАЛИЗИРОВАН.

У Уолли сложилось впечатление, что его разыгрывают. Ольга и Стефани словно зачитывали один и тот же сценарий. В конечном итоге Рут Безжалостная пригласила его к себе в «офис». Уолли пошел. Было темно и жутко, как на колдовском шабаше. Даже стены были темными. Уинстон, их адвокат и верный пес, тоже был там, и он запретил Уолли записывать что-либо на пленку. Но этот чувак был ловким малым, настоящим хитрым лисом. Он незаметно включил магнитофон, спрятанный в кармане. Рут сказала, что она решила предать все это гласности в связи с деятельностью Кейтона. Она бы хотела, чтобы я понял деловую суть вопроса: необходимо, чтобы Робин, наши дети и я были обеспечены средствами к существованию.

– Ведь я на самом деле полюбила Майка, – сообщила она Уолли. – Несомненно, что он также любит Робин и меня.

Однако, как она утверждала, Кейтон настроил против нее прессу. Кроме того, она получала телефонные звонки с угрозами смерти и непристойными предложениями. Она продолжала в этом духе в течение часа. А затем, ко всеобщему удивлению («Сюрприз! Сюрприз!»), в офисе на шабаше появилась Робин.

– Ой, ма, а я и не знала, что у вас мероприятие. – Чувства переполняли ее. – Я и не знала, что здесь пресса!

Через несколько секунд Робин уже плакала. Да, рыдала она, Майк ударил меня.

– Так это правда? – спросил Уолли.

– Вы не должны ссылаться на меня, это не для записи, – подчеркнула Робин.

Затем, однако, она сказала: «Майк сильно изменился в течение года и пяти месяцев моего знакомства с ним. Я действительно, чувствую, что Майкл НЕ БЫЛ СОЦИАЛИЗИРОВАН. Ему только двадцать один, он молодой парень двадцати одного года».

На следующий день Уолли позвонил мне в Атлантик-Сити, где я тренировался, чтобы узнать мою реакцию на историю, изложенную моей женой и тещей. Он оставил сообщение, и я перезвонил ему.

– Что случилось? Что-нибудь срочное? У меня проблемы? Я в беде?

Я выслушал рассказ Уолли об обвинениях в мой адрес в физическом насилии над Рут и Робин. Конечно же, я отрицал всю эту фигню. Он спросил меня, как я себя чувствую в связи с откровениями членов моей семьи.

– Я чувствую себя великолепно. Вы сейчас открыли мне глаза на многие вещи. Если ты не можешь сказать ничего плохого о человеке, назови его засранцем, а потом скажи, что ты его любишь. В принципе, они рассказали о том, что я никуда не гожусь. Мне это непонятно. Возможно, они не воспринимают меня как мужчину. Понимаете, что я имею в виду? Возможно, я для них не вполне мужчина. Я как-нибудь переживу это. Я всегда найду способ, как пережить это.

Кроме того, Робин пошла на пятичасовую программу новостей местного нью-йоркского телеканала и заявила там, что она обнаружила исчезновение с моих счетов двадцати миллионов долларов. Она также выступила с утверждением, что за ее матерью следили частные детективы и что Кейтон предложил Клементсу пятьдесят «кусков», чтобы помочь нам оформить развод. В завершение она произнесла совершенно невероятную фразу: «И организовал все это Майкл».

Что же, б… дь, мне оставалось делать? Это были грязные, низкие мерзавки. Я думаю, что, помимо моих денег, они обожали еще самих себя и хотели выглядеть значительнее, чем они были на самом деле. Они хотели быть лицом товара, то есть меня.

Статья Уолли должна была занять первую полосу в воскресной газете, а в субботу эти две женщины появились в моем тренировочном лагере. Они не хотели, чтобы я прочитал эти байки прежде, чем они подготовят меня. Они заявили, что их слова исказили. И чмо поверило им.

– Через десять лет Билла уже не станет, он умрет, а я все еще буду со своей женой, – сказал я прессе. – Он пытается сбить нас с толку, представить все в таком виде, будто я не могу контролировать свою жену и будто бы она авантюристка, вышедшая замуж по расчету.

Робин была там и не преминула вставить свои пять копеек:

– Нашу семью пытаются разрушить. Вместо того чтобы интересоваться состоянием дел Майка, некоторые распространяются насчет того, с кем я спала. Это день, когда мы приняли решение относительно Кейтона.

– Он змей, предатель, вероломный и безжалостный, – сказал я.

– С Биллом покончено, – поклялась Робин.

Между тем Рут Безжалостная была процитирована в другой статье: «Я ему заменяю мать, а не менеджера. Я – связующее звено, которое скрепляет мою семью. Если я упаду, то вся семья распадется».

Они были помешанными шлюшками. Между тем Дон скрывался за кулисами, ожидая, чтобы женщины сделали тяжелую работу по устранению Кейтона. А затем уже и сам он мог напасть стервятником. Он сам сказал мне, что женщины настолько самонадеянны, что сами подготовят почву для него. Пока все это происходило, Хосе Торрес также пытался вползти на сцену и поруководить мной. Я действительно был курицей, несущей золотые яйца. Михаэль Фукс из телекомпании HBO назвал меня «кассовым аппаратом в спортивных трусах». В газете «Нью-Йорк пост» я осмеял идею Хосе руководить мной, поэтому он, уволившись, заключил контракт с медиаконцерном «Тайм Уорнер» на написание книги. Он получил аванс 350 000 долларов, что было по тем временам большими деньгами. Четырьмя годами ранее Хосе обещал Касу написать книгу о том, как я превращаюсь в чемпиона. Предполагалось, что Хосе поделит деньги за книгу с Камиллой, но теперь он продавал эту книгу издателю как мою авторизованную биографию.

– Я ненавижу их всех: писателей, промоутеров, менеджеров, кабельное телевидение – всех. Они положили х… й на меня, на мою жену, на моего тренера, на мою тещу, на мою мачеху, на моего сводного брата, на моих голубей, они на все насрали. Их ничего не интересует, кроме доллара, поэтому я не желаю ничего слышать о них. Утверждать, что мы друзья, – это дерьмо, я не хочу никаких таких друзей, нет такой вещи, как личные дружеские отношения. Я могу все бросить, уйти на улицу и продолжать драться, мне не нужен никто, чтобы руководить мной. Для настоящего этапа это уже слишком поздно, я достиг достаточно высокого уровня. Мне нужен лишь тренер. Я уйду на улицу и буду зарабатывать миллион долларов за уличные бои.

Боже, я потерял самообладание, я совсем заплутал. Я говорил о переезде в Монако, в любое место подальше отсюда, где меня бы с радостью приняли. Я давал интервью Джерри Изенбергу, журналисту-ветерану из нью-аркской газеты «Стар-Леджер». Он увидел, в каком я бедственном состоянии, и спросил меня, о чем я размышляю во время утренних пробежек.

– Я размышляю о Касе и некоторых вещах, о которых он мне рассказал, и о том, насколько он был прав по поводу этих вещей. И о том, что его здесь больше нет, чтобы помочь мне. И о некоторых других вещах. И я понимаю, насколько веселее было раньше. В то время не вели речь только о деньгах. Мы все были как одна семья. Мы все были вместе, но затем он внезапно умер, и все стало упираться только в деньги. Деньги, деньги, деньги. А мне не с кем поговорить.

После этого я внезапно уцепился за Изенберга, уткнулся ему в грудь и заревел белугой. Я так рыдал, что Джерри был вынужден пойти к себе в комнату и переменить рубашку.

Но все эти раздражающие моменты заставили меня в еще большей степени сосредоточиться на боксе, где я мог отвлечься от этого дерьма. Во время спарринга я нокаутировал парней направо и налево. Непосредственно перед боем я вернулся в свое обычное состояние. Я сказал репортеру газеты «Бостон глоуб»:

– Я сломаю Спинкса. Я сломаю их всех. Когда я с кем-то дерусь, я хочу прежде всего сломить его волю. Я хочу лишить его мужества. Я хочу вырвать его сердце и показать его ему. Говорят, что это примитивно, что я – просто зверь. Однако те, кто говорит это, платят по пятьсот долларов за то, чтобы увидеть это. Я воин, боец. Если бы я не пошел в бокс, я стал бы нарушителем закона. Такова моя природа.

Полагаю, что такой бравадой я психологически воздействовал на Спинкса.

– Немного страха в твоей жизни – это неплохо, – сказал он на итоговой пресс-конференции перед боем.

Выходя на бой со Спинксом, я был совершенно уверен в своих силах. Но я не видел уважения, которое я заслужил, со стороны обычных людей, которые следили за боксерскими достижениями Спинкса с более давних пор, нежели за моими. Когда я гулял по Нью-Йорку или Лос-Анджелесу как раз перед боем, ко мне подошли парни:

– Спинкс нокаутирует тебя, ниггер. Он надерет тебе задницу.

– Вы под наркотиками? – спросил я. – Вы, должно быть, инопланетяне, если верите в это дерьмо.

Это были просто злопыхатели.

Я слышал, что Роберто Дюран хотел приехать посмотреть этот бой, и меня это взволновало. Я попросил Дона дать ему два билета, чтобы он мог прийти ко мне в раздевалку и встретиться со мной. Но Дюран поступил еще лучше. Он пришел в мой гостиничный номер в день боя. Я был так счастлив встретить своего героя, что был просто уверен, что после этого наверняка одержу победу. Он был со своим другом Луисом де Кубасом, который начал давать мне советы, типа: «Иди вперед и вырубай его, б… дь, сразу после гонга».

– Заткнись, мать твою, – сказал Дюран. – Не спеши, мой мальчик. Используй свой джеб. Просто следуй за ним со своим джебом.

Вечером, когда был намечен бой, люди Спинкса попытались парить мне мозги. Буч Льюис, его менеджер, пришел понаблюдать, как мне забинтовывают руки перед тем, как надеть перчатки.

– Нет-нет, ты должен снять эту перчатку и перебинтовать руку, – потребовал Льюис после того, как Кевин все завершил. – Там на бинте горб.

– Я не буду ничего делать. Пошел нах… й, – ответил я.

– Я тебя не боюсь, – сказал Льюис. – Перебинтуй руку.

– Я – бог, и я не должен ничего делать, – усмехнулся я.

– Нет, ты сделаешь это, бог, – сказал Бутч.

– Пошел нах… й, – вмешался Руни.

В конце концов мы позвали Ларри Хаззарда, комиссара бокса из Нью-Джерси, и Эдди Фитча, тренера Спинкса. Все они одобрили мои бинты.

Но я был разозлен.

Спинкс первым вышел на ринг[104]. Я решил еще немного поковыряться в его мозгах и вышел на ринг под звуки траурной музыки. Я медленно прошел к рингу, глядя на зрителей так, будто собирался поубивать их. Я хотел создать зловещую атмосферу страха. Пока я шел, я полностью ощущал зрителей. Я старался создать для себя имидж убийцы. Одновременно я стремился стать с ними единым целым. Я начал делать свои астральные упражнения, чтобы слиться со зрителями. К моменту, когда я зашел на ринг, мне было достаточно просто поднять руки, чтобы публика начала сходить с ума. Затем я увидел, что энергетика постепенно покидает моего соперника.

Робин поручила Уинстону вручить Кейтону, который сидел в первом ряду, иск. Она надела красное платье с блестками и глубоким вырезом и сидела рядом с Доном. Он, безусловно, очень обрадовался, когда она сообщила ему об иске. На поединке присутствовал также Норман Мейлер, который позже обнародовал следующую интересную мысль: «Тайсон выглядел осунувшимся, не испуганным, не обеспокоенным, но слегка измученным, словно оставалась какая-то проблема, которую он не был в состоянии решить». Норман был прав, однако у меня оставалась больше, чем одна проблема.

Как только я поднялся на ринг и посмотрел на Спинкса, я понял, что побью его. Он не взглянул на меня во время инструктажа. Пока мы ждали гонга, Кевин сказал мне, что он поставил на то, что я нокаутирую Спинкса в первом раунде. Когда прозвучал гонг, я пошел прямо на него. Я преследовал его некоторое время, мы обменивались ударами, и я знал, что он не мог причинить мне боль, я даже не чувствовал его ударов. Где-то через минуту я поймал его у канатов, левой провел апперкот, а правой по корпусу отправил в нокдаун. Впервые за всю свою карьеру Спинкс оказался на полу. Я знал, что бой окончен, потому что я всю неделю отрабатывал со спарринг-партнерами удары по корпусу. А он упал, я думаю, после не самого крепкого удара. Он поднялся, принял стойку на счет «восемь», и мы продолжили. Три секунды спустя он наугад выбросил удар, а я провел апперкот правой, и все закончилось. Я вернулся к себе в угол с руками, вытянутыми вперед, ладонями вверх. Все великие боксеры прежних времен делали так, это был жест, показывающий смирение и покорность. Я считал, что я оставался самым великим.

На пресс-конференции после боя я заявил, что могу побить любого человека в мире и что, насколько я понимаю, этот бой может оказаться моим последним боем. Оба эти заявления я сделал не случайно. У меня, конечно же, не было желания продолжать драться до тех пор, пока все в моей жизни не упорядочится. К тому времени я уже прекрасно понимал, что должен был избавиться от женщин и своей управленческой команды. Мне необходимо было начать все заново.

Мы устроили вечеринку, присутствовали все знаменитости: Сталлоне, Брюс Уиллис, Бриджит Нильсен. Дефилируя по комнате, я вдруг увидел за одним из столов свою сестру Дениз в окружении поклонников. «Мне лучше уйти, – подумал я, – иначе меня поставят в неловкое положение». Я попытался было улизнуть, но тут раздался ее звонкий голос: «Майк!» Я продолжал идти, делая вид, что я ничего не услышал. «Майк! Майк, ты ублюдок, и тебе лучше подойти сюда прямо сейчас». Я подошел к ее столу. «Майк, дай мне диетическую колу. И поскорее!» – велела сестра.

– Да, дорогуша, – ответил я. Некоторые вещи никогда не меняются.

Моя сестра была удивительным человеком. Она постоянно беспокоилась обо мне. Возможно, сейчас она хотела поколотить Робин и Рут Безжалостную, но я был против, чтобы она делала это. Дорогуша была простой женщиной. Она была счастлива встретить таких артистов, как Опра и Натали Коул. И ей хотелось показать им, что она держит меня в узде, поэтому-то она и велела мне добыть ей диетической колы. Люди переговариваются: «Смотрите, вон Железный Майк», – а она командует мной.

Я однажды был в Лос-Анджелесе, позвонила сестра: «Эй, Майк, мне нужен матрас».

– Ладно, я пошлю кого-нибудь, чтобы достать его тебе, – ответил я.

– Ну, я не знаю этих людей. Майк, ты должен сам пойти и достать его.

У моего приятеля Шорти Блэка в Куинсе[105] был небольшой допотопный бар, но моей сестре он представлялся самым значимым явлением в мире. «Сегодня вечером я собираюсь к Шорти», – говорила она мне важно.

Я предлагал ей пойти в «Бентли», или в «Китайский клуб», или в любой модный клуб в городе, но она ограничивалась походом к Шорти.

Я посвятил этот бой Джимми Джекобсу. После этого я должен был, как заведено, посетить могилу Каса. После каждой защиты своего титула я навещал ее с большой бутылкой шампанского и праздновал вместе с Касом. Касу нравилось шампанское. А Руни нравилось ругать меня после этого.

– Прекрати бросать эти проклятые бутылки на могиле Каса, – возмущался он. Каждый раз, когда он видел на могиле бутылку «Дом Периньон», он знал, что это была моя.

После боя со Спинксом ситуация стала еще безумнее. Кейтон негодовал, поскольку был ответчиком по иску. Однако, если судить по газетным статьям, никто не считал, что Джим и Билл поступили неправильно, передав меня один другому, словно я был чьей-то собственностью. Если кого-то предали, то им был я. Когда Джим ушел, я ни в коей мере не желал, чтобы Кейтон был моим менеджером. И если бы Кас был рядом, Кейтон уже давно бы ушел. Кас никогда не любил Кейтона, потому что тот сотрудничал с Международным боксерским советом, а Кас считал эту организацию своим смертельным врагом.

Женщины назначили своим советником-консультантом Дональда Трампа, но это оказалось плохим шагом. Он не знал мира бокса. Он ничего не знал о ведении переговоров насчет денежных фондов, о дополнительных правах, о правах на коммерческую деятельность в других странах, о соглашениях с телевидением. Было слишком много людей, которые зарабатывали на мне деньги, чтобы позволить этой склоке долго продолжаться. В июле Билл пересмотрел условия своего контракта, сократив до 20 процентов свой управленческий гонорар и до 16 процентов свой процент за мое участие в рекламных съемках. Одной из причин того, что все было улажено, было то, что мой гонорар за поединок со Спинксом разошелся на оплату судебных исков. Так что, я получил чек на десять миллионов долларов, а Билл получил свои пять миллионов.

Все давили на меня, чтобы я вернулся на ринг, но я не спешил. Я должен был драться с Фрэнком Бруно в Лондоне, но на пресс-конференции, созванной для заявления об урегулировании споров с Кейтоном, я всех ошеломил.

– Я намерен отложить бой с Бруно и взять от шести до восьми недель для отдыха. Я сейчас просто не готов драться, – заявил я.

В тот период я все больше и больше времени проводил с Доном Кингом. В мае я поехал в Кливленд и на несколько дней остановился в его доме. Дон уговорил меня подписать с ним соглашение о рекламно-информационном сотрудничестве, но мы держали это в тайне до поединка со Спинксом. Он все превосходно устроил.

Как-то в этом году Дон взял меня на выступление Майкла Джексона. Дон осуществлял рекламную кампанию для Майкла и его отца, и после шоу он повел меня за кулисы. Я встречался с Джо Джексоном на некоторых своих боях, поскольку он был игроком и делал ставки. Мы оказались за кулисами, а Майкл стоял в углу, ожидая, когда ему подадут автомобиль. Никто не мог приблизиться к нему, но он видел, что я был окружен людьми, желавшими получить мой автограф. Я хотел пожать ему руку, прежде чем он сядет в машину, поэтому я подошел к нему.

– Как поживаете, мистер Джексон? Рад видеть вас, – сказал я.

Он прервался на секунду, оглядел меня и ответил:

– Я откуда-то знаю тебя, не так ли?

Он фактически обосрал меня тогда. Он прекрасно знал, кто я. Но я не мог злиться на него – мне понравилось, как он меня отшил. И я с нетерпением ожидал случая, чтобы опробовать на ком-нибудь его методу.

Когда Дон Кинг 16 августа приехал в Нью-Йорк, он сделал сенсационное заявление о подписании со мной эксклюзивного контракта о рекламно-информационном сотрудничестве. Билл пришел в ярость и пригрозил подать в суд. Женщины практически уже не влияли на ситуацию. Они проиграли тендер на управление моим бизнесом. Они продолжали реализацию своего плана «Б» – представлять меня чудовищем и подготавливать соглашение о расторжении брака. В течение всего лета Робин раздавала интервью, утверждая, что я был с ней жесток. Но когда журналисты интересовались документальным подтверждением, они не могли ничего получить для обоснования этих бредовых претензий. Я действительно не люблю говорить о людях плохо, и, насколько я знаю, они обе могли измениться к настоящему времени, но тогда они были просто подколодными змеями, самыми последними суками в мире.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.