Глава 4 БЕЗ САМОЛЕТА В БУНКЕРЕ РЕЙХСКАНЦЕЛЯРИИ

Глава 4

БЕЗ САМОЛЕТА В БУНКЕРЕ РЕЙХСКАНЦЕЛЯРИИ

Последние дни в Берлине

Лично для меня 1945 год начался в клинике городка Зеефельд, расположенного вблизи Мюнхена, где моя жена родила нашу третью дочь. В этот новогодний праздник у нас нашлось с собой достаточно спиртных напитков и бокалов, чтобы отпраздновать столь радостное событие вместе с медсестрами. Этот год начинался с обычных пожеланий счастья в наступившем году. Я обсуждал вместе со своей женой, что нам ожидать в новом году. Все надежды на лучшее померкли. Будущее казалось мрачным и не сулило ничего хорошего. Позади остались ужасные военные годы, в ходе которых даже самые пессимистические прогнозы постепенно стали сбываться.

15 января я вылетел обратно в Берлин. На востоке полным ходом разворачивалась новая драма. Русские развернули широкое наступление в излучине Вистулы, глубоко вклинившись в германскую территорию. Гитлер окончательно расстался со своими грандиозными несбыточными мечтами. До этого он еще надеялся на то, что, предприняв последнее отчаянное наступление, ему удастся изгнать англичан и американцев с континента. Но декабрьское наступление провалилось, и Гитлер вернулся в Берлин, чтобы больше никогда его не покидать.

Военно-воздушные силы союзников нещадно бомбили Берлин. Штаб Верховного командования сухопутных сил в Цоссене пытался убедить Гитлера, чтобы он перебрался к ним, но он решил остаться в Берлине. Теперь совещания, на которых обсуждалась обстановка на фронте, проходили в бункере рейхсканцелярии. Одно заседание следовало за другим. Они затягивались до самого утра. Приступы ярости у Гитлера случались все чаще. Обычно они происходили очень шумно: он стучал ногами, кричал и произносил проклятия. Особенно буйно он вел себя тогда, когда думал, что его приказы не исполняются должным образом. Но, несмотря на все это, я по-прежнему восхищался его самообладанием.

Это были недобрые времена, которые нам пришлось провести в бункере под рейхсканцелярией. Признаки приближающейся катастрофы становились все явственнее, все чаще приходили сообщения о новых трудностях, о новых катастрофах. Когда то или иное сообщение задевало Гитлера особенно сильно, он скрещивал руки за спиной, высоко поднимал голову и длинными шагами мерил комнату взад-вперед в течение десяти-пятнадцати минут, пока напряжение немного не спадало, тогда его лицо вновь принимало обычное выражение. После этого Гитлер продолжал обсуждение текущих проблем, хотя еще несколько минут назад казалось, что силы его на исходе.

Я неоднократно читал в газетах, даже находясь в заключении, что Гитлер плевал на ковер, когда впадал в ярость. За многие годы знакомства с Гитлером я ни разу не видел, чтобы он себя вел подобным образом, даже в тех случаях, когда был сильно раздражен. В начале 1945 года его ближайшее окружение стало замечать, что за последние шесть месяцев, то есть после 20 июля, Гитлер постарел по крайней мере лет на десять. У него заметно дрожала правая рука, а фигура стала более сутулой. Я неоднократно замечал, что люди, которые давно не видели Гитлера, приходили в замешательство при новой встрече с ним. Профессор Моррель ничего не мог поделать с явными признаками старения. Многочисленные инъекции витаминов и гормонов не оказывали должного действия. Другой негативный фактор, существенно влиявший на здоровье, заключался в том, что в то время Гитлер по ночам спал всего три-четыре часа.

Во время отсутствия Гитлера в бункере под рейхсканцелярией жили дети. Многих маленьких детей, которых собирали в приютах по всему Берлину, приносили сюда по вечерам, чтобы они могли спокойно поспать в бункере. Когда по вечерам комнаты заполнялись до отказа, в них стояли шум и гам. У каждого мальчика или девочки была своя маленькая кроватка, стакан, зубная щетка и прочие принадлежности. Стены комнат были разукрашены цветными рисунками. Поскольку ситуация в Берлине становилась все хуже и хуже и некоторые больницы сильно пострадали от бомбардировок, это детское убежище вскоре превратилось и в роддом, где на белый свет появилось много детей. Здесь, по крайней мере, они находились в безопасности от бомбежек. Когда Гитлер и его окружение вернулись в 1945 году в Берлин, в рейхсканцелярии произошло много изменений, поскольку ей к тому времени уже был нанесен большой ущерб. Роддом перевели в большой полевой госпиталь, а в апреле там разместили специально переведенный в Берлин отряд эсэсовцев в тысячу человек, которые должны были охранять Гитлера.

Канненберг, который ведал всеми запасами, хранившимися в рейхсканцелярии, особенно переживал за свою святыню – винный погреб. Он перевез оставшиеся запасы в Дрезден. Гитлер возражал против этого, поскольку горючего не хватало и для гораздо более важных перевозок. Даже в марте, когда русские оказались в опасной близости от Берлина, Канненберг ухитрился добыть два грузовика, намереваясь перевезти на них винный запас из Дрездена в Обербайерн. Недалеко от Байройта грузовики были конфискованы для военных нужд. Канненберг яростно протестовал, но его оставили сидящим на обочине дороги вместе с бочонками вина, и ему пришлось искать для них временное хранилище. Он вернулся в Берлин и предстал перед Гитлером, потребовав, чтобы он вмешался в эту историю, но Гитлер не проявил никакого интереса к его словам, заявив, что грузовики конфискованы совершенно правомерно. Было неподходящее время для того, чтобы заниматься поисками безопасного места для винного запаса. Канненберг обратился к Борману, который отнесся к нему с большим сочувствием.

Борман выделил две машины, Канненберг отбыл вместе со своим вином в южном направлении, и больше в Берлине его никто не видел. Я так и не смог выяснить, почему он не вернулся, а остался где-то вместе со своим вином.