Глава 17 СТРАХ
Глава 17
СТРАХ
Мощная лавина советских армий на центральном участке фронта катится по равнине, пробиваясь к Карпатам. Вторгшись в Словакию по ущельям долины верхнего течения реки Сан, она прошла через лес у Тисы и осенью вышла на Венгерскую равнину.
В то же время, сделав прорыв на юге на участке фронта между Северной Молдавией и Черным морем, танки Малиновского (2-й Украинский фронт) и казаки Толбухина (3-й Украинский фронт, имевший два механизированных корпуса. – Ред.) ворвались в Румынию и захватили Бухарест. (В ходе Ясско-Кишиневской операции 20–29 августа немцы и румыны были разгромлены. Их безвозвратные потери составили более 400 тыс., в том числе более 200 тыс. пленных. Советские войска потеряли убитыми более 13 тыс. человек. – Ред.) После этого блицкрига капитулировала также Болгария. (Болгарская армия не оказала сопротивления, когда 8 сентября Красная армия вошла в Болгарию, а 9 сентября в стране победило народное восстание, и Болгария перешла на сторону СССР и его союзников. – Ред.) Сделав перерыв в наступлении только для того, чтобы вооружить своих новых румынских союзников, южные русские армии, используя теперь Бухарест в качестве главного пункта сбора, начали дальнейшее продвижение. В начале октября они достигли среднего течения Тисы в Венгрии.
Теперь советскому Верховному командованию нужно было лишь сконцентрировать фронты Малиновского и Толбухина для захвата Будапешта, последнего бастиона, прикрывающего Австрию.
Наше сопротивление, сколь оно ни было отчаянным, оказывалось повсюду совершенно несостоятельным для сдерживания этой могучей лавины солдат и артиллерии, неумолимо катившейся на запад. Срочная посылка в конце лета на Западный фронт десятков дивизий серьезно подорвала нашу способность противостоять большевикам. Отсутствие этих дивизий, несомненно, способствовало краху Восточного фронта.
14 декабря советская артиллерия начала мощную бомбардировку немецких позиций в Будапеште на обоих берегах Дуная.
Тысячи орудий, сосредоточенных вокруг венгерской столицы, вели огонь ночью, рассеивая темноту апокалиптическими вспышками. Тысячи орудий крушили город лавиной стали и огня.
22 декабря, на рассвете, кавалерия, казаки, три тысячи танков и пятнадцать пехотных дивизий начали штурм столицы Венгрии. (Наступление началось 20 декабря, 26 декабря Будапешт и 188-тысячная группировка немцев и венгров были окружены. – Ред.)
Сражение бушевало много дней. Оно сравнялось, если, фактически, не превзошло по ожесточенности и ужасу последние часы осады Сталинграда.
В этом адском котле, как и в Сталинграде, каждый квартал, каждая улица, каждое здание сопротивлялись под градом фугасных и зажигательных снарядов, а жестокая кровавая бойня вышла за сами границы бесчеловечности.
Вначале эсэсовцы, солдаты вермахта и венгерские дивизии, которые еще ранее отказались подчиняться предателю Хорти, получали поддержку со стороны люфтваффе. Вскоре, однако, в результате подавляющего превосходства в численности русских самолетов немецкая авиация в небе над Будапештом исчезла.
В ряде секторов немецко-венгерские части под командованием Пфеффер-Вильденбруха, засевшие в развалинах домов, долго отбивали атаки большевиков, пользующихся численным превосходством в соотношении пятнадцать к одному. Советские штурмовики, волна за волной, ревевшие сверху, почти касаясь крыш, расстреливали героических защитников, не желавших сдаваться, разрывными пулями и фосфорными бомбами. Когда красным наконец удалось овладеть позициями, там остались только мертвые тела защитников. (В плен сдалось свыше 138 тыс. из 188 тыс. Остальные (кроме 785 человек, прорвавшихся к своим) действительно стали мертвыми телами. Красная армия в ходе Будапештской операции с 29 октября 1944 г. по 13 февраля 1945 г. (т. е. включая тяжелые бои далеко за пределами города) безвозвратно потеряла 80 тыс. человек, 1766 танков (в боях в городе почти не применялись), 293 боевых самолета. – Ред.)
Наконец 12 (13. – Ред.) февраля 1945 года артиллерийская канонада в Будапеште смолкла.
Над городом внезапно повисла, как свинцовый занавес, гнетущая тишина. Она производила еще более трагичное впечатление, чем оглушающий грохот бомб и уличных боев.
Будапешт не сдался (см. примеч. выше. – Ред.).
Не осталось живых солдат, чтобы остановить ликующие орды, которые теперь беспрепятственно наводняли город. Опьяненные злобой и водкой, они убивали, насиловали, грабили и жгли остатки разрушенных зданий. (В ходе штурма Красная армия старалась щадить старинный город. После освобождения советское правительство обеспечивало столицу Венгрии продовольствием – делалось все, чтобы венгры воспринимали Красную армию не как оккупантов, а как освободителей. – Ред.)
24 марта 1945 года. Несколько фигур слегка покачиваются, свисая с ферм металлического моста через реку Раба (приток Дуная на северо-западе Венгрии).
Случайный разрыв снаряда поблизости заставляет тела дергаться, а их полевые серые мундиры морщиться, придавая им вид живых людей.
Но почерневшие лица, уже полусгнившие, и запах тления, исходящий от них, вскоре разрушают мимолетное и жуткое впечатление жизни.
У них на груди висят плоские деревянные дощечки, объясняющие, почему эти люди сейчас мертвы. На каждой из них написано лишь одно слово: «Трус».
Они погибли, потому что боялись, боялись умереть.
Фантастически злая ирония…
Здесь, в Дьёре, дезертиров просто повесили на арках моста, без всякого суда.
Подобно всем их предшественникам, таким как три офицера, расстрелянные под Минском, они заплатили жизнью за кратковременную утрату веры, по глупости или помрачению сознания.
Тем не менее это те самые солдаты, которые принимали участие в славном прорыве у Седана, которые входили в Париж. Они участвовали в кампаниях на острове Крит и Югославии. Шли походным маршем на Александрию по горячим пескам Киренаики. Это солдаты, которые выносили неимоверные страдания в полях под Москвой. Некоторые из них, возможно, камень за камнем брали штурмом крепость Севастополь, выжили каким-то образом в аду Сталинградской битвы.
Теперь же плоть их гниет, глаза выклеваны воронами. Возможно, существует Валгалла для героев, павших на полях сражений. Там и эти тридцать, вместе с тысячами других солдат в полевой форме, которых повесили от Березины до Дуная просто потому, что они тоже сомневались.
Как можно измениться за несколько месяцев! Прошлым летом я безжалостно расстреливал каждого солдата, который преднамеренно бежал с фронта. Тогда я не знал, что такое страх.
Пытаюсь представить, как я отреагирую, если мне снова прикажут расстрелять убегающего человека.
По размышлении мне кажется, что я подчинюсь. Это крайне необходимо, чтобы предупредить панику. Возможно, нас пичкают ложью в отношении многих вещей. Вполне возможно…
Одно все же ясно, что слишком поздно что-либо предпринимать в этом отношении. Германия должна мобилизовать все свои ресурсы, если хочет выжить. Мы должны сражаться до конца.
25 марта. Шесть мотоциклистов Национал-социалистического механизированного корпуса (NSKK) мчатся с грохотом мимо нашей колонны на полной скорости, расчищая себе дорогу неистовыми сигнальными гудками.
Машина, закамуфлированная ветками с листвой, близко следует за ними, подпрыгивая на неровностях дороги.
На крыле развевается черно-серебристый флажок.
Генерал-полковник Зепп Дитрих, командующий 6-й танковой армией СС, направляется прямо в Винер-Нойштадт.
Дороги на запад запружены бесконечными потоками беженцев, их приходится вытеснять на обочины через каждые несколько минут.
Венгры тысячами пересекают австрийскую границу. Как будто граница может сейчас их спасти!
26 марта. Для беженцев больше не существует пассажирских или багажных вагонов. Весь железнодорожный транспорт зарезервирован приказом Верховного главнокомандования для перевозок войск и боеприпасов.
Последние поезда, покинувшие Мошонмадьяровар (город на северо-западе Венгрии близ границы с Австрией и Словакией. – Ред.), были загружены не чем иным, как платформами и голыми досками, на которых разместились, тесно прижавшись, люди.
Эта масса людей не возражала, не протестовала и не роптала. Страх обратил их лица в восковые маски, делая почти не различимыми одного от другого.
Жуткие сцены происходят каждый раз, когда такие поезда беженцев атакуют штурмовики, истребители «Яковлев» или бомбардировщики «Туполев». Самолеты проносятся на малой высоте с оглушительным ревом и безжалостно расстреливают из пулеметов и автоматических пушек массу пронзительно кричащих людей. Вместо того чтобы лечь, они тупо стоят на ногах. Когда этих людей настигает пуля или 20-миллиметровый снаряд, их лица приобретают удивленное выражение. Женщины же почти всегда падают с поднятыми руками и отчаянным криком.
Когда самолеты со смертоносными звездами на крыльях улетают, мертвые тела растаскивают по сторонам, чтобы освободить путь для тысяч мужчин, женщин и детей, которые часами бредут вдоль железнодорожных путей, ожидая смерти других ради получения шансов выжить.
27 марта. Неожиданное изменение приказов вернуло нас назад в Дьёр. Передовые части русских вчера уже заняли город. Их сразу же выбили оттуда.
Город совершенно опустел.
Большинство жителей сбежало. Ставни на окнах, полураскрытые взрывными волнами, издают зловещие скрипы. Город душит зловоние от сырого обугленного дерева, дыма и чего-то еще, не поддающегося определению, чего-то, предвещающего катастрофу, запустение или жестокую судьбу.
Нам приказано отражать атаки авангарда советских войск, которые перегруппировываются за городскими окраинами, томительно долго для нас.
Когда мы передвигаемся к восточным воротам, чтобы занять свои позиции, обстрел артиллерией красных усиливается по нарастающей. Словно каждую минуту к обстрелу подключается новая батарея русских.
Под моим командованием около двухсот человек. Четыре дня назад меня произвели в гауптштурмфюреры (капитаны). Гордиться этим нельзя. Полк потерял три четверти офицеров. В течение последнего месяца несколько шарфюреров (унтер-фельдфебелей) стали унтерштурмфюрерами (лейтенантами).
Смешанный личный состав, которым я командую, состоит из эсэсовцев 2-й танковой дивизии СС «Рейх», только что прибывших с Западного фронта, и около сорока человек из 3-й танковой дивизии СС «Тотенкопф» («Мертвая голова»).
Все они, несомненно, составят в недалеком будущем довольно приличную груду трупов.
Внезапно я вздрагиваю. Со всех сторон слышатся тревожные крики:
– Внимание! Мины! Стойте там, где стоите!
Мощный взрыв. Затем другой…
– Свиньи! Даже не предупреждают! – кричит голос.
Когда рассеивается дым, вижу, что на земле лежат около пятнадцати сильно изувеченных тел. Высоко на дереве висит рука, оторванная вместе с рукавом. На руке часы на ремешке, возможно, они еще тикают. Стены облеплены останками безымянных солдат.
Рядом со мной эсэсовец обтирает лицо, забрызганное кровью, и ошеломленно покачивает головой.
– М-да, никогда бы… – повторяет он снова и снова.
Он еще не верит в то, что ему повезло.
При первом взрыве я рефлексивно бросился на землю. Это спасло мне жизнь. Вторая мина разорвалась лишь в десяти метрах от меня.
В который раз немецкая взрывчатка убивает немецких же солдат.
В который раз дивизионное командование забывает нас предупредить о том, что некоторые из улиц, ведущих к восточному выходу из города, минированы.
Такие ошибки на самом деле преступны. Это гнусность.
По земле ползет раненый.
– Подонки! Грязные свиньи! Грязные… – бормочет он со стоном.
Два эсэсовца подхватывают его под руки и волочат в лазарет за боевыми позициями.
За раненым тянется длинный кровавый след.
Через час мы окапываемся у дороги.
По словам лейтенанта из дивизии «Мертвая голова», авангард советских войск появился несколько минут назад. Вероятно, они ждут подкреплений. Кажется, у них нет танков. Это может быть отдельное моторизованное подразделение, действующее на свой страх и риск. И действительно, с полудня не было никаких боев в полосе между Дьёром и основными силами русских.
У нас строгий приказ. Надо держаться на своих оборонительных позициях независимо от обстановки. Очень жаль. Если бы не приказ, было бы нетрудно нанести русским удар до подхода танков.
В это время «катюши» сеют смерть среди нас так же, как шланг разливает воду. Они посылают одним залпом десятки реактивных снарядов, и, когда они одновременно взрываются на поверхности земли, во все стороны летят тысячи мелких стальных осколков с острыми как бритва краями.
Но вот подключается и их тяжелая артиллерия, бьющая веером над нашей головой. Вероятно, это означает, что атаки ждать недолго.
Мы ждем ее с нетерпением.
Нам приказано отбросить их назад!
Но как? Нас не более пяти-шести сотен в общей сложности.
Гадкое чувство, как будто попал в мышеловку.
И насколько все нелепо.
Мы слишком ослабли в эти дни, чтобы броситься на эти азиатские орды.
И все же некая холодная злоба заставляет нас скрежетать зубами. Пальцы на спусковых крючках наших карабинов. Руки крепче сжимают гранаты. Взгляды упираются в дорогу.
Сейчас мы скорчились в одиночных стрелковых ячейках, поспешно вырытых, стремясь защитить свои затылки как можно лучше. Ранение в грудь очень опасно. В шею же фатально.
Над нами с дьявольским воем пролетает около десятка самолетов.
Черные кресты! Должно быть, это новые реактивные самолеты «Мессершмитт-262». Боюсь, что они прилетели слишком поздно.
Я по уши в грязи, но вдруг испытываю сильное желание расхохотаться.
Вспоминаю инструкторов Фогельзанга, которые учили меня быстро окапываться.
Сначала делайте это, потом это.
Что за забота рыть так глубоко, чтобы ячейка стала вашей могилой установленного образца и чтобы ваше тело не сгнило так быстро, как поверх земли, а гусеницы громадных танков не превратили его в кашеобразную массу?
Думаю также, что следует принять сделанное мне еще в октябре предложение ехать во Фриденталь, близ Ораниенбурга, недалеко от Берлина, где набирают тех, кто говорит на английском языке, для какой-то спецоперации. По крайней мере, не придется глотать эту отвратительную венгерскую пыль.
28 марта. С наступлением сумерек русская артиллерия почти полностью прекратила обстрел Дьёра.
Воздух прорезают лишь случайные пулеметные очереди. Это происходит, когда патрули СС нарываются на советские разведывательные подразделения.
Мы до рези в глазах стараемся различить во тьме надвигающуюся угрозу, чувствуя, как она сосредотачивается на темной равнине.
К полуночи на востоке вдруг вспыхивает светящаяся точка, за которой следуют десять, сто, тысяча других. И почти сразу на нас надвигается ослепительная, слепящая лавина света.
Русские снова атакуют. На нас направлены лучи света от передних фар их танков и от прожекторов.
Они движутся на полной скорости.
В свете фар танков, движущихся на нас, видны металлические балки и перевернутые грузовики, призванные сдержать наступление противника.
Начинают рявкать наши 105– и 88-миллиметровые орудия. Однако артиллеристы сообщили, что располагают всего лишь десятью снарядами на орудие. Это выделенный им максимум. Они распределили также между батареями ящики боеприпасов, помеченные надписью: «Внимание! Снаряды используются только для учебных целей!»
Вот снаряжение, при помощи которого нам приказали отразить наступление 64-тонных монстров! (Таких танков в Красной армии не было, масса самого тяжелого, ИС-2, составляла 46 т. – Ред.)
Танки красных выстраиваются сейчас в огромный полукруг. Они ведут огонь по нескольким еще стоящим стенам, которые рушатся с оглушительным грохотом, поднимая клубы пыли.
Время терять нельзя.
Бегу к полевому телефону, связывающему нас со штабом полка.
– На связи «Орел-Викинг»! Говорит «Орел-Викинг»! Держаться можно не более десяти минут. У части орудий закончились боеприпасы.
Приходится кричать на пределе своих голосовых связок, чтобы слышать самого себя. Оглушают грохот орудий и разрывы снарядов красных.
Неожиданно связь замолкает. Должно быть, осколком от взрыва перебило провод.
Очень жаль. Но я не буду обрекать свою роту на бесцельную бойню. Слишком велико превосходство атакующих сил, мы не в состоянии сделать что-нибудь.
Приказываю отступить. И вовремя. Танки красных уже утюжат нашу первую оборонительную позицию.
Наши артиллеристы бросают бесполезные орудия и тоже отступают на запад, к центру Дьёра.
По зловеще темным, пустынным улицам города эхом разносится топот немецких сапог и грохот передних танков, которые уже пробиваются сквозь уличные заграждения и развалины.
В голове молнией мелькает одна мысль.
Мост!
Саперы ждут на западном берегу реки момента, когда можно будет нажать взрыватель нескольких связок взрывчатки, привязанных к столбам моста.
Убегающие сейчас гренадеры, наводчики и эсэсовцы преодолевают Рабу. Крики и громкие приказы на противоположной стороне показывают, что саперы сильно возбуждены.
И не без оснований. Адский грохот танков усиливается с каждой секундой.
Наконец перебирается последний из моих солдат. Я бросаюсь вслед за ним, скользя и спотыкаясь по обломкам, разбросанным на узком металлическом проходе.
Оглушительный взрыв.
Взорван последний мост на реке Рабе, последнем крупном водном рубеже до австрийской границы (до которой около 50 км. – Ред.).
На противоположном берегу уже занимают позиции советские наводчики-артиллеристы, неистово обстреливая нас с дальней дистанции.
Но они опоздали.
29 марта. На рассвете мы вступили на территорию Австрии. (Скорость отступления феноменальная – пробежали более 50 км от Дьёра. – Ред.)
В глазах людей, в спешке отступающих, недоумение и упрек. Как случилось, что мы, воины, которые шли гнать Красную армию за Урал, не сумели предотвратить наступление большевиков или, по крайней мере, удержать их за границами Фатерлянда?
Да, мы проиграли. И все еще отступаем. Положение серьезно. А коммюнике, переданное по германскому радио, сообщает о наличии большого числа новых пусковых установок для самолете-снарядов Фау-1 и ракет Фау-2. В радиопередачах утверждается, что первые снаряды, управляемые по радио, скоро поступят на Восточный и Западный фронты.
Скоро поступят… До чего нелепо!
Радио передало также речь Геббельса, призвавшего немцев продержаться еще немного, чтобы дать техническим специалистам время завершить создание секретного оружия. Оружия, которое даст нам возможность сокрушить Россию и Америку, выиграть войну.
Между тем большевики давно идут по немецкой земле. Здесь они уже в Никкельсдорфе (близ северной оконечности озера Нойзидлер-Зе), в опасной близости к Вене.
30 марта. Сумрачная железнодорожная станция на берегу реки Лайты. Сотни беженцев ожидают маловероятного прибытия поезда, который забрал бы их в Вену. Они сгрудились и опираются друг на друга. Очень холодно. Тем, кому удалось проникнуть внутрь вокзала, лежат на деревянных скамьях или на голом полу.
Грохот тяжелой артиллерии и почти непрерывный вой самолетов, летящих на Вену или возвращающихся оттуда, заставляют дребезжать стекла окон, где они еще уцелели. Страх закрадывается в души людей, которые надеются лишь попасть каким-то образом на поезд, следующий ночью на запад, к жизни.
Мы тоже ждем поезда на Швехат. Собрались на платформах, открытых для сильных порывов холодного ветра, который заставляет скрипеть и громыхать разрушенные железные перекрытия крыш над нашей головой.
Несколько минут назад между группами военных, стоявших рядом с лестницей, ведущей в тоннель, разгорелся жаркий спор.
Я подошел к ним.
Это были офицеры 1-й дивизии СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер». Они собрались вокруг подобия мангала и обсуждали последний, только что вышедший приказ фюрера. Он предписывал им снять нарукавные ленты, на которых вышито серебряными нитками «Адольф Гитлер». (Гитлер отдал приказ, лишавший нарукавных лент 1, 2, 3 и 9-ю танковые дивизии СС. На нарукавных лентах были вышиты названия и эмблемы этих формирований. – Ред.) Фюрер принял такое решение после провала последнего контрнаступления в марте. Рейхсканцлер рассматривает их отступление как измену и дезертирство. Он хочет продемонстрировать свое порицание их проступка таким официальным и публичным способом.
Это оскорбление возмутило весь личный состав дивизии «Лейбштандарт Адольф Гитлер». Сначала военнослужащие были шокированы незаслуженным упреком. Затем шок сменился негодованием. Некоторые из офицеров сорвали с себя не только нашивки, но и награды, отправив их затем в рейхсканцелярию Берлина в ночном горшке.
Все это тревожно и весьма характерно для ситуации, сложившейся в СС в настоящее время.
Важно, чтобы мы держали себя в руках, если хотим избежать тотального уничтожения.
Я машинально бреду к центру вокзала.
– Простите, капитан! Они еще далеко отсюда?
Звучит женский голос, в темноте я не могу разглядеть, кому он принадлежит.
Подхожу ближе. На полу сидит молодая женщина, завернувшаяся в черную шаль.
– Не бойтесь. Их передовые части еще далеко. Во всяком случае, вас вывезут, если возникнет опасность.
Мои глаза привыкают к темноте, и я могу разглядеть ее лицо. Бледное, молодое лицо с волнистыми волосами, ниспадающими на плечи.
Сажусь рядом с ней на низкий прилавок, видимо служивший некогда для проверки багажа.
Замечаю, что она сидит на пронизывающем сквозняке в отдаленном уголке вокзала в полном одиночестве.
– Вам не холодно?
– Какое это имеет значение? Кроме того, я не могла найти места в отапливаемом зале ожидания.
Она говорит спокойно, без раздражения. Уже поняла, что в трагической обстановке, чреватой риском для жизни, жалость неуместна.
– Вы служите в СС? Ах да, с моей стороны глупо задавать такой вопрос. На станции одни только эсэсовцы!
Чувствую, что ей хотелось бы спросить: «Что вы делаете здесь? Почему не сражаетесь?» Этот вопрос я задаю сам себе. Но транспорт так дезорганизован, что 6-я танковая армия СС при наличии беженцев, наводнивших дороги, едва ли сможет организовать передвижение войск так быстро, как этого хочет штаб.
Мы разговорились. Сквозь разбитые стекла окна вижу, как строятся боевые группы. Однако признаков неминуемого прибытия поезда не наблюдается.
Она рассказывает, что ее муж убит во Франции в прошлом сентябре. Сама из Айзенштадта и пытается уехать на запад. Ей сказали, что красные насилуют всех женщин в полосе наступления.
Часы идут. Холод все более усиливается.
– Мне так холодно, – жалуется она.
Я придвигаюсь к ней ближе и обнимаю за плечи.
– Так лучше?
– Спасибо. Вы так добры.
Снимаю шинель и помещаю женщину на нее.
– Отдохните немного. Вероятно, придется ждать несколько часов.
Вытягиваюсь рядом с ней. Чувствую на лице ее дыхание. От ее волос исходит почти пьянящий аромат.
Разбитая железнодорожная станция, глухой гул артиллерии, холодная тьма и незнакомая женщина в моих объятиях. Как все это странно.
– Как тебя зовут?
– Ханна. А вас?
Мои губы в нескольких миллиметрах от ее лица. Она прижимается губами к моим губам и льнет ко мне своим телом.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.