Глава шестая Марионетки

Глава шестая

Марионетки

Таким образом, Жорж Санд вышла сухой из воды. Правительство щадило ее: она пользовалась его доверием; она вышла из схватки если не совершенно невредимой, то по крайней мере в дальнейшем неприкосновенной. Но она получила тяжелый удар. Еще раз поиски абсолюта привели ее к горестному разочарованию.

Разгром — время расцвета драматургии. В сумятице годов, последовавших за поражением 1848 года, Жорж Санд нашла спасение в театре. Она всегда его любила по семейной традиции. В Ноане еще со времен Шопена ставили пантомимы и маленькие пьески, наполовину импровизированные. Затем в 1848 году Морис положил начало театру марионеток. Он вырезал фигурки из стволов липы, а мать делала для них костюмы, вкладывая в это и выдумку и вкус.

Жорж Санд — Огюстине де Бертольди, декабрь 1848 года: Морис и Ламбер смастерили театр марионеток, он поистине удивителен. Декорации, перемены на глазах, перспективы, дворцы, леса, лунный свет и заход солнца, транспаранты — все это действительно красиво; есть очень много удачных находок. У них два десятка персонажей, и они заставляют говорить и жестикулировать всех действующих лиц кукольного театра самым забавным образом. Они сами пишут сценарии, иногда очень хорошо, пишут даже мрачные мелодрамы… Сделана целая масса костюмов для всех этих деревянных актеров.

Там были все персонажи итальянской комедии; более сотни других ролей были придуманы в Ноане: Баландар, директор труппы, важный, привлекательный в рединготе и белом жилете; Бассине, сельский полицейский; Бамбула, негритянка; полковник Вертебраль и графиня де Бомбрекулан с колоссальной грудью. Костюмы были превосходны: гофрированные воротнички, вышивки, шляпы с перьями. Женщины в этой труппе могли носить открытые платья, а мужчины могли бороться с обнаженным торсом, так как бюсты фигурок были покрыты кожей.

В 1851 году мать сделала Морису сюрприз, построив ему настоящий театр в старинном бильярдном зале замка. Эту большую сводчатую комнату в нижнем этаже дома соединили с комнатой Соланж и отдали для драматических представлений. В глубине была сцена для актеров из плоти и крови; в центре — публика; в алькове — театр марионеток. Он был оборудован лучше, чем любой другой в мире. Благодаря особому вращающемуся приспособлению, которое было подвешено наверху, солнце и луна следовали обычным путем. Шел дождь; молнии бороздили задник. Декорации, нарисованные Морисом, создавали впечатление глубины. Для одного персонажа сделали несколько фигур разного роста; появляясь из глубины сцены, персонаж, приближаясь, делался выше. Все куклы были поставлены на пружины, такие чувствительные, что достаточно было дуновения, чтобы заставить их двигаться. Когда одна из кукол говорила что-нибудь, другие начинали двигаться в нужное время. Морис, великолепный импровизатор, любил, чтобы публика задавала марионеткам вопросы, на которые они блестяще отвечали.

Жорж Санд — Огюстине де Бертольди, 24 февраля 1851 года: Да, театр привел Мориса в восторг. Приблизительно три недели назад он приехал утром. Театр был закрыт. Вечером я ему завязала глаза и отвела в бильярдную. Он увидел, как поднимается занавес, на сцене были декорации Клоди, все было так чисто, так хорошо освещено! Представляешь себе его изумление! С момента его возвращения играли всего два раза. Я позволяю играть только раз в две недели, потому что в конце концов нужно работать. Вчера было блестящее представление. Пьеса в духе «Пилюль Дьявола», наполовину разговорная, наполовину пантомима, со всякими неожиданностями, чертями, ракетами в каждой сцене. Было шестьдесят человек зрителей. Не все шло гладко. Но все кричали, топали, и актеры были возбуждены…

28 апреля 1851 года: Мы играли мою последнюю пьесу. Ах! Как ты была нам нужна! Меня вынудили играть героиню. Лицо может сойти, когда я наштукатурю его как следует, но внушить себе, что я молода, — для меня непреодолимое препятствие; я не чувствую себя той особой, какую представляю, и потому не могу хорошо играть…

«Никто не знает, чем я обязана марионеткам моего сына», — пишет Санд. И это была правда. В трудные дни благодаря этой игре Санд забывала о себе, в чем и заключается значение всякой игры. После опытов, из которых многие были жестокими и мучительными, Жорж, прожив почти полвека, ясно увидела нити, которые приводят в движение марионеток — людей. По вечерам, в то время как за большим столом в Ноане Жорж кроила и шила костюмы для Арлекина и Коломбины, для Баландара и Бамбулы, она думала о почти таких же простых пружинах человеческих страстей. Познав за свою жизнь несметное количество людей, она могла их теперь свести к нескольким амплуа. Тут были и «старые графини» ее детства, и женщина из народа — жестокая и возвышенная, реформатор, болтун и попрошайка, лирический оппортунист вроде Мишеля, герой — пылкий и чахоточный, героиня — ищущая любви. С момента их выхода на жизненную сцену она уже знала теперь, что они будут делать. В пятьдесят лет искушенный человек» находит большой соблазн в том, что забавляется человеческим механизмом, затем отказывается от этой бессмысленной игры. Театр — это очищение страстей; он может стать также их смертью.

Но лучшие из зрителей выходят за пределы комедии. Они учатся у нее «убивать в себе марионетку»: они начинают понимать, что в человеке после победы над марионеткой остается кое-что другое. Жорж Санд искала идеальную любовь: она не нашла ее; она не жалеет о том, что желала этого. Она продолжает думать, что женщина должна в любви желать всего или ничего. Она надеялась на идеальную республику; она увидела крах своей мечты; она не жалеет о том, что мечтала. Она еще верит, что в человеке, несмотря на мгновения низости, есть громадные запасы величия и что лучше говорить ему «о его свободе, чем о его рабстве». Она подтверждает зло; она сохраняет веру в добро. Матушка Алисия и аббат де Премор были некогда правы, поверив в нее, несмотря на все ее ошибки, потому что, старея, она идет к ясности духа, к которой каждый из нас должен стремиться.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.