Лени Рифеншталь. Триумф воли
Лени Рифеншталь. Триумф воли
Она была великим режиссером, оставившим в наследство тем, кто подвергал ее нападкам и гонениям, свои прекрасные фильмы и фотоработы, множество технических новшеств, взятых на вооружение ее последователями. А еще она была маленькой хрупкой женщиной с очень трудной судьбой и железной волей…
Эта маленькая хрупкая женщина со стальным характером прожила долгую жизнь, полную взлетов и падений, она была вхожа в высшие эшелоны власти Третьего рейха, считалась «кинематографистом № 1» в гитлеровской Германии, а потом была вынуждена доказывать свою невиновность и отстаивать свое право на собственное видение мира. Ее обвиняли во всех мыслимых и немыслимых прегрешениях: в пропаганде фашизма, в сотрудничестве с национал-социалистами, в дружбе с Йозефом Геббельсом и даже в любовной связи с Адольфом Гитлером. Она продолжала утверждать, что ни в чем не виновата. Она прошла через пятьдесят судебных процессов, и каждый раз ей удавалось склонить судей на свою сторону. Судей, но не общественное мнение.
В 1986 году вышла книга ее мемуаров, которые, как она надеялась, должны были поставить точку в спорах вокруг ее имени. Эпиграфом к своим воспоминаниям она взяла известную фразу Альберта Эйнштейна: «Обо мне опубликовано столько откровенной лжи и досужих сплетен, что я уже давно покоился бы в могиле, если бы обращал на них внимание.
Следует утешаться тем, что через сито времени большая часть ерунды стекает в море забвения». Эта книга (надо сказать, весьма субъективная, как любые мемуары) лишь подлила масла в огонь.
Берта Хелена Амалия (или просто Лени) Рифеншталь родилась 22 августа 1902 года в одном из рабочих кварталов Берлина. Ее отец Альберт Рифеншталь владел небольшой фирмой, занимавшейся установкой отопительных систем, а мать – Берта Рифеншталь, урожденная Шербах, – была неплохой портнихой и по мере сил и возможностей обшивала соседей и знакомых, помогая мужу зарабатывать на жизнь. Семейство никогда не бедствовало, но и больших денег в доме тоже не водилось. Через два с половиной года после рождения Лени Берта родила мальчика, которого окрестили Хайнцем.
Шло время, дети росли, и становилось все более и более заметна серьезная разница в их характерах: насколько Лени была сорванцом и «возмутителем спокойствия», настолько же ее младший брат рос тихим и спокойным ребенком, настоящей «серой мышкой».
В четыре года Лени всерьез заинтересовалась танцами и актерством, стала сочинять свои первые стихи, а в пять девочка научилась плавать, и с тех пор вода стала ее стихией. Чуть позже, когда ей исполнилось двенадцать, она вступила в местный плавательный клуб (после неудачного падения на воду плашмя с пятиметровой вышки занятия в клубе пришлось надолго прекратить), встала на роликовые и ледовые коньки. С тех пор ее «показательные выступления» в ближайшем парке часто собирали толпу зевак и иногда даже заканчивались вызовом полиции.
Параллельно с этим Лени брала уроки фортепиано – в те времена для девочек из хороших семей практически вменялось в обязанность владеть инструментом – и стала членом гимнастического союза (после еще одного несчастного случая отец категорически запретил ей заниматься гимнастикой). И каждый раз новое увлечение становилось смыслом ее существования, поглощало ее без остатка – в этом была вся Лени. Но надо отдать ей должное, к каждому из своих интересов девочка подходила весьма серьезно. И в этом тоже начала проявляться одна из черт характера «стальной Лени».
В 1918 году Лени блестяще окончила Кольморгенский лицей в Берлине. Лишь одно омрачало радость родителей: одна из лучших учениц школы, их дочь принципиально не собиралась исправлять свое «удовлетворительно» по поведению. К чему? Она такая, какая она есть, и с этим уже ничего не поделать.
В том же году Лени волей случая оказалась среди учениц школы танцев фрау Гримм-Райтер. Очарованная кинематографом и грезящая съемками, она пришла туда по объявлению о наборе девушек в массовку нового кинофильма. В кино она тогда так и не попала, а вот уроки танцев стали для нее настоящим мощным толчком не только в карьере, но и во всей ее последующей жизни. Отец не раз выказывал свое резко отрицательное отношение к сцене вообще и к женщинам сцены в частности, полагая всех их если не проститутками, то чем-то сродни тому. И уж свою-то дочь Альберт Рифеншталь ни за что не пустит на подмостки!
Именно поэтому отцу было решено ничего не сообщать. Во-первых, Лени не собиралась на сцену. Ей просто хотелось танцевать. А во-вторых, чтобы избежать скандала, поскольку Альберт, хорошо знавший характер своей дочери, уже пообещал однажды «выбить из ее головы дурь стать актрисой». Для этого он заставил ее посещать одну из лучших в Берлине школ домоводства. Лени подчинилась – настаивать было бы глупо, – но мечтать об экране не перестала и продолжила танцевать.
Избежать скандала не получилось. Несколько месяцев, держа отца с молчаливого согласия матери в полнейшем неведении, Лени четырежды в неделю посещала школу танцев. Она делала большие успехи, и однажды ей представился случай попробовать свои силы на настоящей сцене, заменив заболевшую танцовщицу. Успех был оглушительный, но среди публики случайно оказался один из близких друзей отца. На следующий день он не преминул поздравить Альберта с удачным выступлением дочери.
Ярость отца была неописуемой. Он замкнулся в себе, перестал разговаривать с женой и дочерью, а потом нанял адвокатов по разводам. Лени пыталась что-то предпринять, уговорить отца не разводиться, клялась, что забудет о сцене, но единственное, что услышала в ответ, это: «Поедешь в пансион в Тале. Решение окончательное».
Альберт выбрал лучший, по его мнению, пансион для девушек «Ломанн» и весной 1919 года лично отвез дочь в Таль. Он пообщался с владелицей пансиона фройляйн Ломанн, попросив ее отнестись к Лени «со всей строгостью» и прежде всего «не поддерживать ее стремления стать актрисой или танцовщицей». Отцу не пришло в голову, что в подобных заведениях для развлечения учениц предусматривались драматические постановки и даже обучение танцам.
Лени пробыла в пансионе фройляйн Ломанн год. А по окончании этого года решилась снова пойти на хитрость. Зная тайное желание Альберта видеть дочь у себя в конторе в качестве личного секретаря и доверенного лица, Лени сообщила ему о своей готовности пойти на эту жертву. В тайной надежде, что впоследствии отец, смягчившись, разрешит ей заниматься танцами для собственного удовольствия, не думая о сцене. Так оно и случилось.
В короткий срок овладев пишущей машинкой, стенографией и бухгалтерией, девушка приступила к работе. Отец был доволен. Лени тоже, поскольку – теперь уже с родительского благословения – получила возможность трижды в неделю посещать уроки танцев.
Так продолжалось около года, но потом на горизонте снова начали сгущаться тучи. Отец опять замкнулся и перестал разговаривать с семьей. А потом однажды взорвался: «Я знаю, что ты все-таки собралась на сцену! Ты никогда и не думала сдерживать свое обещание! У меня больше нет дочери!» Делать ничего не оставалось – в тот же вечер Лени собрала вещи и ушла из дома.
Следующий разговор с отцом получился не из легких: Альберт Рифеншталь, хотя и поостыл слегка, но так и не простил дочь. В конце концов, ради жены он согласился отдать Лени в профессиональную танцевальную школу: «У тебя нет таланта, и тебе никогда не подняться выше среднего уровня. Но ты получишь первоклассное образование. Что из этого выйдет – посмотрим».
Отец отвел Лени к лучшему балетному педагогу, которого только смог отыскать; им оказалась известная русская балерина Евгения Эдуардова. Лени было девятнадцать лет. Большинство учениц госпожи Эдуардовой начинали обучение в пять-шесть. Для девушки это означало лишь одно: она должна утроить усилия. Одновременно с этим Лени изучала характерный танец у другого известного берлинского педагога – Ютты Кламт.
Занятия в танцевальной и балетной школах стали смыслом жизни для Лени, но, как и в детстве, ее снова начали преследовать неудачи. За два года она трижды ломала ногу, и занятия прерывались. Иногда – на довольно длительное время.
В 1923 году Лени исполнился двадцать один год, она стала совершеннолетней, ознаменовав это помолвкой с теннисистом Отто Фроитцгеймом, с которым она неоднократно встречалась раньше на теннисном корте и который стал ее первым мужчиной.
Отношения с Фроитцгеймом у Лени не сложились: Отто вел себя, как она считала, не по-мужски, постоянно предъявлял какие-то претензии, скандалил, изменял ей. Но самое главное – он пытался переломить ее характер, а этого Лени Рифеншталь не прощала никому. В конце концов через несколько лет они расстались, так и не став супругами.
Первое сольное выступление юной танцовщицы Лени Рифеншталь состоялось 23 октября 1923 года в Мюнхене. Вечер организовал и оплатил известный немецкий продюсер Гарри Зокаль, с которым девушка познакомилась еще в 1919 году и с тех пор они изредка поддерживали отношения. Это было «пробное» выступление перед «настоящим» – берлинским. Оно должно было состояться спустя четыре дня, и в его организации – о чудо! – принимал непосредственное и весьма деятельное участие Альберт Рифеншталь.
Мюнхен встретил Лени полупустым залом, что было совсем не удивительно, если учесть совершенную «нераскрученность» выступавшей. Однако газеты на следующий день отнеслись к танцовщице весьма благосклонно.
В Берлине 27 октября публики было не в пример больше. Лени явно была в ударе: «На этот раз следовало доказать отцу, что никакого другого пути у меня просто нет. Я танцевала только для него одного, выкладываясь полностью, словно речь шла о жизни и смерти». И Альберт сменил гнев на милость. За кулисами, уже когда отшумел шквал аплодисментов, он обнял дочь и произнес фразу, которую Лени ждала от него много лет: «Теперь я в тебя верю!»
И снова пресса – на этот раз берлинская – была в восторге. На Лени посыпались предложения одно за другим. Она танцевала в Немецком и Камерном театрах в Берлине, потом во Франкфурте, Лейпциге, Дюссельдорфе, Кёльне, Дрездене, Цюрихе, Париже, Лондоне… И везде ей сопутствовал успех и у публики, и у прессы. Каждое выступление приносило танцовщице от пятисот до тысячи рейхсмарок – немалые по тем временам деньги. (Шел 1924 год, страна только-только начала оправляться от финансового кризиса и ужасающей инфляции, когда старые марки на новые меняли по фантастическому курсу: один триллион – к одной.)
Кроме «танцевальных» ангажементов совершенно логично стали поступать предложения о съемках в кино. Самое лестное из этих предложений – от киностудии UFA и режиссера Артура Робисона – сулило ей главную роль в фильме «Пьетро-корсар» и тридцать тысяч рейхсмарок гонорара. От подобных предложений просто так не отказываются: Лени приняла участие в пробах, они понравились и режиссеру, и продюсерам фильма. Но после нескольких недель тяжелых раздумий фройляйн Рифеншталь ответила киностудии твердым «нет», выбрав для себя карьеру танцовщицы.
Сложись обстоятельства несколько иначе, и сегодня имя Лени Рифеншталь, может статься, стояло бы в одном ряду с такими именами, как Айседора Дункан или Анна Павлова. Но судьба распорядилась иначе: на гастролях в Праге Лени получила травму колена и вынуждена была в конечном итоге навсегда оставить карьеру. Делать было нечего, пришлось идти в кинематограф.
В июне 1924 года Лени случайно увидела только что вышедший фильм Арнольда Фанка «Гора судьбы» и познакомилась с актером Луисом Тренкером, исполнявшим в нем главную роль. Естественно, девушка попыталась через это знакомство наладить связи с режиссером, но неудачно – Тренкер был не в восторге от того, что какая-то неизвестная ему юная особа оказалась настолько нетактичной. Встреча с Фанком произошла лишь в сентябре.
Известный режиссер «горных» фильмов Арнольд Фанк внимательно выслушал настойчивую фройляйн и, оставив адрес, попросил прислать ему газетные статьи о ее вечерах танца. Лени поняла, что ее детская мечта стать актрисой наконец может обрести плоть.
В следующий раз Лени с режиссером встретились в больнице. Девушка легла на операцию на травмированном колене, а Фанк принес ей сценарий своего нового фильма «Святая гора», написанный, если верить «Мемуарам» Рифеншталь, специально для нее. Через три месяца, когда Лени снова смогла встать на обе ноги, провели пробы, и в качестве рождественского подарка юная дебютантка получила договор с гонораром звезды – двадцать тысяч рейхсмарок.
«Святая гора» полностью снималась на натуре. Съемки были рассчитаны на три месяца, но из-за стечения обстоятельств продлились два года. Эти съемки принесли немало сюрпризов как Лени, совершенно неискушенной в кинематографическом процессе, так и гораздо более опытным ее товарищам. Сначала, учась кататься на лыжах, сломала ногу сама Лени, потом, при тех же обстоятельствах, еще двое актеров, без которых фильм нельзя было снимать, и, наконец, повредил спину оператор Ганс Шнеебергер. Долгое время съемкам препятствовала плохая погода. Да и солнце, которое иногда проглядывало из-за туч, словно издевалось над группой, не только не помогая, но даже мешая съемочному процессу, хотя Фанк славился своей способностью использовать освещение лишь во благо фильму.
В конце концов киностудия решила свернуть проект. Арнольд Фанк отправился в Берлин, в UFA, убеждать кинематографических боссов в неправильности их решения. И как раз в это время установилась погода, при которой съемки могли продолжаться. На свой страх и риск Лени отсняла и отослала в Берлин 600 метров пленки. В кинокомпании остались в восторге от материала. Фильм решено было продолжать, и в 1926 году «Святая гора» увидела свет.
Попав в кино, Лени поняла, что весь ее предыдущий опыт спортивной жизни совершенно неприменим к настоящему времени. Ей пришлось учиться стоять на горных лыжах (в 1920-х годах этот вид спорта не был так распространен, как сегодня), ходить по скалам, работать с веревкой (а как еще можно было преодолевать многочисленные ледопады и трещины на подступах к натурным съемочным площадкам в фильме про горы).
После «Святой горы» был «Большой прыжок», а потом «Белый ад Пиц-Палю», «Бури над Монбланом», «Судьба Габсбургов». И везде танцевальный и спортивные таланты Лени находили свое применение. Постепенно она набиралась опыта не только как актриса, но и как режиссер, оператор, монтажер, администратор – съемочные группы у Фанка были маленькие, всем приходилось выполнять множество обязанностей, помимо своих собственных. Лени впитывала новые знания и навыки, словно губка. Ей было интересно в съемочном процессе абсолютно все.
Несколько лет, проведенных в работе с Фанком, принесли Лени Рифеншталь и еще кое-что, кроме опыта и гонораров. На съемках «Святой горы» она очень сблизилась с оператором Гансом Шнеебергером. Некоторое время они жили вместе – в своих «Мемуарах» Рифеншталь описывает это время как один из самых светлых периодов в своей жизни. Но в один совсем не прекрасный день все рухнуло. Шнеебергер сообщил, что встретил другую женщину и больше не хочет видеть Лени.
Первой режиссерской работой Лени Рифеншталь стал фильм «Голубой свет» – сказочная, отчаянно фантастическая, аллегорическая история о девушке, которую не принимают соплеменники только за то, что она лучше, чище и нравственнее их. За то, что она может добраться по отвесной скале до хрустального грота с голубым светом – туда, куда не могут попасть самые сильные парни. Лени долго вынашивала этот сценарий, ждала, пока идея полностью сформируется в голове, пока зрительные образы не станут реальными – процесс захватил ее настолько, что ни о чем другом думать она не могла. Потом она за несколько дней написала восемнадцатистраничный синопсис нового фильма. Главную героиню – Юнту – она наделила своими собственными чертами: сильной волей, целеустремленностью, презрением к опасностям и препятствиям, верой в свои силы. Она сразу поняла: лучше ее никто эту роль сыграть не в состоянии.
Лени была очень горда этой своей работой. Она показала сценарий друзьям-кинематографистам. Гарри Зокаль посчитал историю скучной. Фанк доходчиво объяснил ей, что снимать на натуре это нельзя. Нужно строить большие дорогостоящие декорации, а на это никто в настоящих условиях не пойдет. Но Лени была несгибаема: она будет снимать этот фильм на натуре. Не беда, что «на пленке скала всегда будет выглядеть скалой, а не скалой-аллегорией» – она замаскирует ее клубами дыма (так появился первый спецэффект в истории кино), это только добавит некий мистический подтекст. Луна, горы и лес – вот все, что ей требовалось. И еще деньги.
С деньгами было хуже всего. По предварительным расчетам на съемки требовалось 90 000 рейхсмарок. Такой суммы у Лени не было, и ей пришлось продать фамильные украшения, заложить квартиру и даже сняться – исключительно из-за двадцатитысячного гонорара – в новой картине Арнольда Фанка «Белое безумие». Практически вся съемочная группа, очарованная такой самоотверженностью, согласилась работать бесплатно. Киностудия Geyer-Werke пообещала Лени безвозмездно выделить монтажную с ассистентом, а компания AGFA разработала по ее заказу специальную кинопленку, которая и поныне пользуется спросом у кинематографистов. За прекрасную идею AGFA предоставила новую пленку для съемок, не потребовав денег.
В самом начале лета 1931 года Лени открыла собственную кинокомпанию.
Съемки проходили в Тессине и Доломитовых Альпах. Увидев в Берлине отснятый Лени на пробу материал, свои услуги по частичному финансированию картины предложил Гарри Зокаль. Делать было нечего, пришлось соглашаться. Постепенно, прямо на месте, набирались актеры на второстепенные роли – в основном местные крестьяне, не имевшие ни малейшего понятия о кинематографе. Но для Лени естественность и колорит были превыше профессионализма актеров.
Когда съемки были закончены, Лени пришлось обратиться к своему старому знакомому – Арнольду Фанку, – поскольку она прекрасно понимала, что сама смонтировать его не в состоянии. Но Фанк вместо того, чтобы помочь, смонтировал картину по своему усмотрению, не ставя в известность Лени. В результате этот вариант отправился в мусорную корзину, а Рифеншталь пришлось осваивать новую профессию. Она смонтировала фильм заново. В результате 24 марта 1932 года во Дворце UFA состоялась премьера «Голубого света». Такого, каким мы его знаем сегодня.
Несколько месяцев спустя, после первого показа «Голубого света» в Париже, Лондоне и Венеции (в Париже фильм не сходил с экранов 14, в Лондоне – 16 месяцев, а на венецианском биеннале картина получила серебряную медаль), в судьбе Рифеншталь случилась судьбоносная встреча, о которой она впоследствии будет очень жалеть.
Было начало 1932 года. Все только и говорили, что о новой фигуре на политическом небосклоне Германии – Адольфе Гитлере, сорокадвухлетнем лидере партии национал-социалистов, быстро набиравшей силу. Газеты пестрели его фотографиями, обыватели спорили, кто он – спаситель, пришедший на помощь своему народу, или маньяк, не имеющий права на существование. Ничего не знала о Гитлере лишь Лени. Она никогда не интересовалась политикой – кино слишком занимало ее мысли, чтобы думать еще о чем-то. Однажды, услышав, что Гитлер собирается выступать в берлинском Дворце спорта с речью, Рифеншталь решила сходить посмотреть на этого человека и составить о нем собственное мнение. А 18 мая она написала ему письмо: «Уважаемый господин Гитлер, недавно я впервые в жизни посетила политическое собрание. Вы выступали с речью во Дворце спорта. Должна признаться, что и Вы, и энтузиазм слушателей произвели на меня большое впечатление. Мне бы хотелось лично познакомиться с Вами… Ответу от Вас я была бы очень рада. Вас приветствует Ваша Лени Рифеншталь».
Ответ не заставил себя ждать: через несколько дней Лени позвонил адъютант фюрера Вильгельм Брукнер и сообщил, что Гитлер готов дать фройляйн Рифеншталь аудиенцию. На следующий день Лени должна была вылететь в Гренландию на съемки в новом фильме Арнольда Фанка, но от таких предложений, как это, не отказываются.
Они встретились 22 мая 1932 года, и выяснилось, что политику и актрисе есть о чем поговорить. Гитлер признался, что видел ее «Голубой свет» и что «самое прекрасное, что он когда-либо видел в кино, это танец у моря» в этом фильме. Похвала очень польстила Лени. И вот тут-то, воспользовавшись моментом, Гитлер предложил ей сделать фильм о нем, если он когда-нибудь придет к власти. Рифеншталь, только что отклонившая заманчивое предложение Ватикана о съемках фильма о католической церкви, колебалась. Она не ответила ни да, ни нет. Не потому, что не разделяла взглядов фюрера – его расистские идеи вызывали в ней отвращение, но социалистические планы – например, уничтожение безработицы, которая к тому времени охватила страну (в Германии в 1932 году насчитывалось свыше шести миллионов безработных), – были ей, как и всем остальным в стране в это время, очень близки. Просто ей нужно было самой прийти к теме фильма, она не могла работать по заказу.
В последующие годы Лени неоднократно встречалась с фюрером, бывала на приемах, устраиваемых фрау Геббельс, познакомилась с Германом Герингом и прочими представителями верхушки национал-социалистической партии. Постепенно ее отношения с ними стали напоминать нечто вроде дружбы. С одной стороны, в своих «Мемуарах» она говорила: «У меня было чувство, что меня пытаются втянуть в какие-то политические игры». С другой стороны, там же описывала Гитлера: «Мне еще не доводилось встречаться с человеком, который бы обладал такой силой убеждения и мог оказывать на людей такое влияние». Рифеншталь тоже поддалась гипнотическому влиянию фюрера.
Лени никогда не испытывала недостатка в мужском внимании. Маленькая, хрупкая – она вызывала желание защитить, а тонкие правильные черты ее лица привлекали представителей противоположного пола с самой ранней ее юности. Сначала одноклассники и друзья, потом актеры, режиссеры, кинооператоры и продюсеры – в нее влюблялись все, особенно узнав ее поближе, пообщавшись, прочувствовав на себе силу ее характера. Адольф Гитлер и Йозеф Геббельс тоже были мужчинами, и они не стали исключением. Другое дело, что сама Лени с большой осторожностью относилась к фюреру, а Геббельса – особенно из-за его навязчивости – терпеть не могла.
В 1933 году, когда национал-социалистическая партия пришла к власти на выборах, фройляйн Рифеншталь получила приглашение в рейхсканцелярию. Гитлер предложил ей сотрудничать с новым рейхсминистром пропаганды Йозефом Геббельсом. Лени была вынуждена отказаться: она не могла побороть личную неприязнь к этому человеку. Но это не спасло ее ни от дальнейших притязаний Геббельса, ни от сотрудничества с партией власти. Напрасно она объясняла, что мечтает сниматься, а не снимать, что ее режиссура в «Голубом свете» была вынужденной мерой, продиктованной нехваткой денег, – все было напрасно. В августе 1933 года Лени Рифеншталь начала подготовку к съемкам фильма о V партийном съезде НСДАП.
«Победа веры» так и не стала кинематографическим шедевром. Оно и неудивительно – впервые Лени принялась делать фильм на заказ, не выносив в себе, не прочувствовав его идею. Да и документальные фильмы она до этого никогда не снимала. Британская газета The Observer не преминула подпустить шпильку: «Этот фильм – один долгий апофеоз цезарского духа, в котором герр Гитлер выступал в роли Цезаря, а войска – в роли римских рабов. Конечно, следует надеяться, что фильм будет показан во всех кинотеатрах за пределами Германии, если есть желание понять одурманивающий дух, движущий Германией в эти дни». Результат многомесячных трудов Лени в конечном итоге не особенно удовлетворил ни Гитлера, ни его ближайшее окружение. Но фюрер чувствовал, что Рифеншталь как режиссер способна на большее, поэтому поручил ей съемки нового фильма.
В начале сентября 1934 года в Нюрнберге снова прошел съезд национал-социалистов. На этот раз Лени, сама прекрасно понимавшая, что предыдущий фильм был лишь «пробой пера», готовится к съемкам гораздо серьезнее. Увлеченная поставленной перед ней задачей – снять не кино, но гимн национал-социализму, – она пишет сценарий не фильма – съезда. С позиции режиссера и оператора она выстраивает драматургию действия, высчитывает посекундно каждое движение, рассчитывает каждый кадр, превращая партийных функционеров и рядовых делегатов съезда в статистов.
Сто семьдесят человек работали на Лени на съемках. На огромных флагштоках были установлены специальные лифты для кинооператоров, камеры поднимались в воздух на дирижаблях, а Гитлера снимали одновременно несколько камер с разных точек. За шесть дней работы съезда на тридцати кинокамерах было отснято четыреста километров пленки в общей сложности на несколько сотен часов экранного времени. Рифеншталь понадобилось семь месяцев для монтажа. «Триумф воли», который по сегодняшний день большинство кинокритиков относят к шедеврам документального кино, стал настоящей симфонией движения, монументальным произведением сродни Колизею, колоссом. Открыто пропагандистский – такова была изначальная задача, поставленная перед режиссером, он тем не менее был полон художественных достоинств и находок и настолько отличался от всего, существовавшего в ту пору в документальном кино, что не мог не завоевать все мыслимые и немыслимые кинонаграды как в самой Германии, так и за рубежом.
Впечатленный «Триумфом воли», к фройляйн Рифеншталь обратился профессор Карл Дим, генеральный секретарь Организационного комитета XI Олимпийских игр, которые должны были пройти в Берлине в следующем, 1936 году. Он сначала в одиночку, потом вместе с Генеральным секретарем Международного олимпийского комитета долго уговаривал Лени снять фильм об Олимпиаде. Она не хотела этого делать – ее не интересовали документальные фильмы. Даже «Триумф» она снимала лишь потому, что не посмела отказать Гитлеру. Да, она сделала все от нее зависящее для того, чтобы фильм получился хорошим – по-другому она просто не умеет. Это не значит, что ее интересует документальное кино. Однако профессор Дим не отступал. Он обещал Лени, что МОК предоставит ей особые полномочия для съемок на стадионе – такие, какие не предоставлялись еще ни одному режиссеру. Комитет очень высокого мнения о талантах фройляйн, Дим может гарантировать разрешение практически на все, что придет в голову Лени.
Такое отношение, конечно же, подкупало – до настоящего момента Рифеншталь раз за разом приходилось доказывать окружающим свое право на собственное видение. А ей в ответ диктовали условия. В конечном итоге Лени попросила некоторое время на раздумье.
Шли дни, и Рифеншталь все больше и больше загоралась идеей съемок Олимпиады. До нее никто не делал фильма о летних Играх, если не считать Эвальда Дюпона, который попытался сделать кино о летней Олимпиаде 1932 года в Лос-Анджелесе. Несмотря на большие деньги, выделенные американцами, картина получилась просто учебным фильмом на тему спорта. А она, пожалуй, могла бы справиться с задачей.
Постепенно, как это обычно бывало, в голове Лени начали рождаться зрительные образы, зазвучала музыка, пришли мысли о технической реализации съемок – зерно, посеянное Карлом Димом, начинало давать всходы. Конечно же, Лени согласилась на эти съемки.
На съемки нужны деньги. В UFA не поверили в идею документального фильма об Олимпиаде и предложили вставить в него какую-то сюжетную линию. Да хоть бы и любовную. Лени ничего не ответила на это идиотское предложение и отправилась к конкурентам – в Tobis. Директор этой кинокомпании Фридрих Майнц был опытным продюсером. К тому же он видел, что может сделать эта маленькая фройляйн, когда ей не мешают, – в то время не было в Германии человека, не посмотревшего «Триумф воли». Майнц был так уверен в успехе, что уже при первой же встрече предложил Лени сумму в полтора миллиона рейхсмарок – немыслимые для документального фильма деньги.
Узнав о договоре с Tobis, Лени вызвал к себе рейхсминистр пропаганды Йозеф Геббельс. Он весьма удивился и сумме, выделенной на съемки, и планам режиссера представить фильм через полтора года после окончания Олимпиады – снова предстояло отснять сотни километров пленки, выбрать из общей массы материала нужное, смонтировать фильм. Геббельс считал, что это авантюра, что никто не будет смотреть фильм об Играх спустя полтора после окончания самих Игр. Для него была важна оперативность. Для Лени – художественные достоинства. Собеседники так ни к чему и не пришли. Хотя впоследствии, когда идея получила продолжение, Геббельс настоял на кампании в прессе, в которой сообщалось, что задание снимать «олимпийский» фильм было получено фройляйн Рифеншталь лично от него.
За полгода до Игр Лени начала подготовительные работы к съемкам. Как обычно, почти все нужные ей операторы были заняты, потом начались дебаты о том, где можно ставить камеры и где нельзя. А тут еще Лени пришла в голову идея снимать атлетов на фоне неба. Для этого нужно было как можно ближе к дорожкам и спортивным площадкам вырыть несколько ям для кинооператоров. Этого получилось добиться далеко не сразу. Так же, как и разрешения на использование подводной камеры (до Рифеншталь никто о таком новшестве и не слышал) в бассейне, где будут соревноваться прыгуны в воду.
«Олимпия», разделенная на две части – «Праздник народов» и «Праздник красоты», – впервые была представлена зрителю 20 апреля 1938 года, спустя почти два года после Олимпиады в Берлине. Зрители были в восторге, пресса рукоплескала. В том же году Лени провезла свой фильм по Европе, побывав в Вене, Граце, Париже, Брюсселе, Копенгагене, Стокгольме, Хельсинки, Осло и Риме. И всюду ее картине сопутствует оглушительный успех. За «Олимпию» Рифеншталь получила наград еще больше, чем за «Триумф воли»: снова была Немецкая премия, потом к ней добавились шведская Полярная премия, золотая медаль на биеннале в Венеции, Греческая спортивная премия, олимпийская золотая медаль от МОК. В 1948 году на кинофестивале в Лозанне Лени получила еще и олимпийский диплом (сам диплом попал к ней лишь в 2001 году из рук Президента МОК Хуана Антонио Самаранча).
В своей новой картине Лени Рифеншталь использовала столько новых приемов, ставших сегодня совершенно обычными для документального (да и для художественного) кино, что фильм смотрелся как нечто фантастическое, нерукотворное или инопланетное. Никто и никогда до нее не снимал так, как она снимала свою «Олимпию». Множество камер, направленных на один и тот же объект с разных точек, замедленная съемка, ракурс – картина произвела и на зрителей, и на профессионалов неизгладимое впечатление.
В ноябре Рифеншталь отправилась прокатывать свой фильм в США, но там ее ждала неудача: утром того дня, когда она ступила на американскую землю, пришло сообщение о еврейских погромах в Германии, получивших название Хрустальной ночи, или Ночи разбитых витрин. Америка восстала против «фаворитки Гитлера», фильм бойкотировали, повсюду были развешаны антирифеншталевские плакаты, называвшие режиссера «Риббентропом в юбке». Напрасно Лени оправдывалась, напрасно убеждала, что ничего не знает о Хрустальной ночи, а если бы и знала – ничего не могла бы сделать, что ее не интересует политика, что она без остатка отдается творчеству, – все было тщетно.
Несмотря на такое враждебное к себе отношение, Лени решает, что, раз уж она пересекла океан, она должна извлечь из поездки хоть какую-то пользу. В Америке она встретилась со знаменитым американским режиссером Кингом Видором и Уолтом Диснеем, а также с Генри Фордом, прославившимся не только как отец-основатель американского автомобилестроения, но и своими антисемитскими взглядами, которые он не думал скрывать. После этого режиссер отбыла на родину.
Картину Рифеншталь реабилитировали в США лишь в 1956 году, когда голливудское жюри назвало ее «одним из пяти лучших документальных фильмов мира». А в 1958 году Лени полностью перемонтировала «Олимпию» и выпустила ее в ограниченный прокат в Берлине, Бремене и Гамбурге. Однако новую редакцию ждал полный провал. Через девять лет после этого, в 1967-м, появилась еще одна версия картины, на этот раз телевизионная и англоязычная – ее должны были транслировать перед началом Олимпиады в Мехико.
После «Олимпии» Лени, уставшая от документалистики и «горных» фильмов, решила наконец отдаться полностью своей давнишней идее экранизации эпоса о Пентесилее – легендарной королеве амазонок. Она написала сценарий, подобрала натуру, выбрав в этом качестве Ливию, договорилась с актерами – провела огромную работу. Но этой мечте так и не суждено было претвориться в жизнь: ранним утром 1 сентября 1939 года Германия вторглась в Польшу, начав таким образом Вторую мировую войну.
Продолжать работу в кино можно было теперь, только став военным корреспондентом. Поняв это, Лени направляет заявку в командование вермахта и уже 8 сентября, пройдя краткое обучение стрельбе и работе с противогазом, вместе со своими кинооператорами и звукорежиссером отправляется на фронт.
Но хотеть быть военным корреспондентом и быть им на самом деле – разные вещи. В первый же день своей службы став свидетелем бойни, устроенной немецкими солдатами в польском городке Конски, Лени навсегда потеряла интерес к съемкам военной хроники.
Во время войны Лени занимается в основном тем, что восстанавливает так и не законченный в 1935 году художественный фильм «Долина». Эта работа помогла ей не сойти с ума. Работа и Петер Якобс – старший лейтенант горной пехоты, кавалер Железного креста, полученного за отвагу, проявленную им во время французской кампании. Они встретились в 1940 году, когда Якобс поправлял здоровье в Баварии после ранений. Лени приехала в эти места со своей съемочной группой.
Война есть война – Петер вынужден был снова отправиться на фронт. Но теперь он использовал любую возможность, чтобы получить отпуск и навестить Лени в Германии. Сама Рифеншталь все еще была занята своим новым фильмом. В один из таких приездов, 1 марта 1943 года, они поженились. Узнав об этой свадьбе, Гитлер прислал молодоженам приглашение в Бергхоф, где он в то время находился. Встреча состоялась 30 марта, и это была последняя встреча Лени и фюрера.
После отъезда мужа на фронт Лени снова погрузилась в работу, но обстоятельства на этот раз оказались сильнее ее. В июле ушел из жизни Альберт Рифеншталь, а через несколько дней погиб на русском фронте и младший брат Лени Хайнц. Съемки пришлось приостановить.
Работа над «Долиной» с перерывами продолжалась до самого конца войны, но, несмотря на поистине титаничесие усилия Лени, картина так и осталась незаконченной.
В конце апреля 1945 года в бункере рейхстага выстрелом в голову из пистолета покончил с собой Адольф Гитлер, а вместе с ним погибли его любовница Ева Браун и вся семья Геббельсов. 8 мая Германия подписала безоговорочную капитуляцию. Но для Лени война продолжалась еще очень, очень долго.
Первые послевоенные годы стали для Лени Рифеншталь настоящим кошмаром: она, никогда и не помышлявшая о политике, вдруг оказалась «на стороне побежденных». Ведь вся страна привыкла едва ли не ежедневно видеть в прессе ее фотографии с фюрером. Друзья, еще недавно просившие ее о помощи и каждый раз неизменно получавшие эту помощь, отвернулись от «павшего ангела Третьего рейха», как с легкой руки какой-то газетенки стали теперь называть Лени. Они не желали ее видеть.
За пять лет Рифеншталь пришлось пережить несколько арестов и судебных процессов. Она полностью лишилась своего имущества – в первую очередь, конечно же, она переживала из-за потери своих фильмов и материала, отснятого для «Долины». Пресса не раз разворачивала против нее широкомасштабные кампании, вытаскивая на свет даже то грязное белье, которого никогда не существовало в природе. Одна из таких кампаний – с печально известным «дневником Евы Браун» – была инициирована старым знакомцем Лени Луисом Тренкером, с которым она начинала свою актерскую карьеру.
Ей не давали работать – один из проектов отменился только потому, что инвесторы не желали видеть Рифеншталь в своем фильме ни в качестве актрисы, ни как режиссера. И это несмотря на то, что в картине должны были быть задействованы такие звезды мирового послевоенного кинематографа, как Жан Маре, Витторио де Сика, Ингрид Бергман и даже совсем еще юная Брижит Бардо.
Нервное напряжение, в котором постоянно находилась Лени, привело к скандалам с мужем, а они, в свою очередь, – к разводу.
С годами страсти вокруг ее имени постепенно поутихли, но каждый раз, когда Рифеншталь задумывала новый проект, всплывало ее прошлое. Один из ее соратников-кинематографистов, видя происходящее, однажды с грустью сказал ей: «Тебе не разрешат снимать до конца жизни».
В отчаянии Лени решила сделать новую версию своего «Голубого света» – с новым звуком, на новой пленке, – но фильм в прокате даже не окупил затраты на его монтаж.
В конце концов, французские власти вернули Лени ее материалы «Долины». В ужасном состоянии, порезанные, мятые – просто груда обрывков пленки, отходы. Многих кусков недоставало. Но заниматься было больше нечем, и Рифеншталь, подкорректировав сюжет, снова села за монтажный стол. Наконец в 1954 году – спустя двадцать лет после начала работы – картина была завершена и каким-то чудом вышла в прокат.
Фильм был встречен публикой с интересом, а критиками – с осторожностью. Но режиссерское и актерское мастерство Лени, художественные находки фильма были бесспорны.
За два года до этого Лени познакомилась со знаменитым фрацузским режиссером Жаном Кокто. А в 1954-м, очарованный ее «Долиной», он, только что возглавивший кинофестиваль в Каннах, предложил картину к показу. Несмотря на то, что с окончания войны прошло девять лет, в Германии Рифеншталь все еще оставалась режиссером с запятнанной репутацией, и немецкая сторона ответила решительным «нет». Тогда Кокто привез фильм в Канны неофициально. Показ прошел очень успешно, и Кокто предложил Лени работу над совместным проектом о прусском короле Фридрихе Великом и Вольтере. Рифеншталь очень увлеклась этой идеей, но преследовавшая ее череда неудач еще не подошла к концу, и фильм постигла та же печальная участь, что и многие предыдущие, – он так никогда и не был закончен.
Отчаявшись получить работу на родине, Лени Рифеншталь в 1956 году отправляется в Африку. Интерес к этому континенту в ней зародил роман Эрнеста Хемингуэя «Зеленые холмы Африки». Денег на поездку дал старый приятель, работавший с ней на нескольких ее картинах, предполагая, что внакладе он не останется. Он оказался прав. А Африка с тех пор стала для Лени Рифеншталь началом новой жизни – жизни фотографа.
Несмотря на то, что в Германии судебные процессы над ней продолжались вплоть до 1987 года, Лени всю себя посвятила Африке и съемкам. Ее фоторепортажи облетели все ведущие мировые журналы: Stern, The Sunday Times Magazine, Paris Match, Newsweek, The Sun. За пятнадцать лет она неоднократно бывала на Черном континенте и пересекала Нубийскую пустыню. Ей шел семьдесят второй год, когда свет увидел ее первый африканский фотоальбом «Нубийцы. Люди, словно пришедшие с другой звезды», а спустя три года, в 1976-м, – второй: «Нубийцы из племени Кау». Потом появились книги «Африка Лени Рифеншталь» и «Исчезающая Африка».
Эти работы принесли Лени безумную популярность. Они открыли миру правду о жизни африканских племен, за что в 1975 году президент Судана Джафар Мухаммед Нимейри пожаловал ей почетное гражданство своей страны. Лени оказалась первой иностранкой, удостоенной такой чести.
В 1974 году, в возрасте семидесяти двух лет, Лени Рифеншталь совершает свое первое погружение с аквалангом и «заболевает» подводным миром. За последние тридцать лет своей жизни она совершает более двух тысяч погружений в морскую пучину с кино– и фотокамерой. Результатом ее погружений стали новые фотоальбомы «Коралловые сады» и «Подводное чудо». В 2002 году в прокат выходит документальный фильм «Коралловый рай» (второе название – «Подводные впечатления»).
В последние годы своей жизни Лени Рифеншталь много путешествует по миру. Как всегда, с кинокамерой и фотоаппаратом. В 2001 году она посетила Россию, где ее очень обрадовал интерес к ее персоне у широкой публики, которая, как оказалось, знает и высоко ценит ее работы.
Лени Рифеншталь скончалась 12 сентября 2003 года, через две недели после своего сто первого дня рождения. Ее последний спутник жизни, шестидесятилетний кинооператор Хорст Кеттнер, не отходил от нее до самого ее последнего вздоха. Тело великого режиссера кремировали, а ее прах был захоронен 10 октября на мюнхенском кладбище Вальдфридхоф.
Люди, подобные Лени Рифеншталь, не исчезают бесследно. Споры по поводу ее связей с нацистами не утихают по сей день. Кем же была Лени – преступницей или блаженной, не видевшей и не желавшей видеть ужасов нацизма? Несомненно, прежде всего она была великим режиссером, оставившим в наследство тем, кто подвергал ее нападкам и гонениям, свои прекрасные фильмы и фотоработы, множество технических новшеств, взятых на вооружение ее последователями. А еще она была маленькой хрупкой женщиной с очень трудной судьбой и железной волей, которую так точно описывала ее фамилия.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.