Штеттинский мост
Штеттинский мост
В середине марта 1945 года жизнь на правом берегу Одера, у Штеттинского моста стала абсолютно невыносимой. Дома Альтдамма и Финкенвальде были разрушены или совсем рухнули поперек улиц, столбы трамвайных линий были сбиты, деревья искалечены, изрублены или обрублены как стебли папоротника. Повсюду путь преграждали огромные воронки.
Артиллерия Советов обстреливала каждую улицу, любое продвижение. Чтобы добраться до наших позиций, нам надо было пройти через летное поле, на котором остались только обугленные каркасы самолетов. По лестнице, усыпанной осколками стекол, мы могли подняться на террасу аэровокзала. Оттуда открывалась впечатляющая панорама: было видно каждый танк красных, выстроивших машины по краю леса на востоке, видно каждую из батарей противника на высотах. Наши части больше не владели ничем, кроме одной длинной полосы от северной части Альтдамма до моста через автостраду, эта полоса была шириной только в три-четыре километра. Русские яростно бросились в наступление, чтобы отрезать и занять эту лагуну и сбросить нас к Одеру.
Даже ночью связь с частями была почти невозможной. Тысячи снарядов непрерывно рвались вокруг. Каждый КП роты, быстро вычисленный по передвижениям взад-вперед, сразу становился мишенью неслыханной пальбы. Улицы были усыпаны трупами солдат.
Приказы были фантастически суровы. Беглецов немедленно вешали. Фельджандармы вешали их у начала моста, связывавшего Альтдамм и Штеттин. Ужасно было видеть окоченевшие трупы этих немецких парней, которые, физически раздавленные этими неделями ужаса, поддались минутной слабости. Их тела с табличкой «Трус» раскачивались на ветру. С мертвенно-бледным цветом лиц, с высунутыми синими языками они мрачно болтались на концах веревок, встряхиваемые бесчисленными разрывами, передаваемыми через провода трамвайных линий…
Каждый солдат знал, что его ждет, если он побежит… Лучше было оставаться впереди, под обстрелом и среди воя танков.
* * *
Потери были ужасные: за три дня шестьдесят защитников нашего сектора были убиты или ранены. Засевшие в свои норы-окопы, когда на поверхности были лишь голова и руки, они часто получали ранение осколками снарядов или ракет в голову и в лицо.
Они подбегали ко мне с ужасной кровавой дырой вместо челюсти. Часто их язык еще лепетал что-то, еще розовый, дрожащий, ужасно длинный в этой кровавой массе.
Бывало двадцать пять – тридцать раненых сразу. Некоторые, кого пуля настигала на бегу, получали ранение в половые органы, которые ужасно тряслись, принимая фиолетовый оттенок. Надо было командовать, следить за всем, среди этого запаха сгустившейся крови и экскрементов, размазанных по всему нижнему белью.
Укрытия уничтожались одно за другим. С первого дня, когда я только ушел с моего КП, через две минуты прямым попаданием он был превращен просто в пыль.
Ледяной подвал в Финкенвальде, где я провел последнюю ночь, командуя боем при свете свечи, получил снаряд; он насквозь прошил потолок и, не разорвавшись, упал среди присутствовавших.
Я поспешил к нашим небольшим передовым постам, так как на нашем правом фланге русские только что прорвали фронт в час ночи. Наши люди мужественно бились, зацепившись за железнодорожную насыпь. Они не отступили. К нам подошли три немецких танка очень старой модели, но с геройскими экипажами. Только стволы их пушек виднелись над насыпью. За полчаса они уничтожили пять русских танков, прибывших с другой стороны насыпи. Расстояние было такое, что можно было перекрикиваться от одного танка к другому. Мы были полностью ослеплены серебряным светом орудийных залпов.
В конце этой ночи генерал, руководивший обороной, обозначил мне новый КП в другом подвале Финкенвальде, ближе к своему, но дальше от позиций валлонцев. Мне предстояло связываться с различными КП роты под носом у русских.
Как дисциплинированный офицер, я сразу же обустроился и послал связистов найти мой штаб, телефонистов и радиопередатчик.
Пули летели со всех направлений. Сначала я увидел, как взлетел на воздух мост автострады. Затем русские пробились через Финкенвальде справа от меня. Они добрались до Одера. Их пулеметы, противотанковая пушка и танки держали под обстрелом путь возможного отступления.
Генерал, час назад бывший на своем КП в пятистах метрах позади меня, не подавал признаков жизни, его телефон больше не отвечал. Я остался один, совершенно бесполезный, спрашивая самого себя, что происходит. Я старался уважать командование и следовать приказам. Это чуть было не вышло мне боком.
Я спасся в последнюю минуту, и то только благодаря присутствию духа одного фламандского мотоциклиста. Встретив отступавшего генерала, он смело напомнил ему, что я должен быть на моем изолированном КП. Генерал всплеснул руками, он забыл про меня в этой суматохе. Мотоциклист рванул ко мне и взял меня в коляску. На узкой дороге лицом в песок лежало много убитых при отходе немецких солдат. Обстреливаемые пулеметами и пушками из танков, мы добрались до укрытия генерала как раз в тот момент, когда его отстранили от командования.
* * *
В то утро все казалось потерянным, однако от нового командира мы получили приказ держаться на позициях, остававшихся у нас. Это было мудро. Массивное отступление под открытым небом в такой кутерьме привело бы к настоящей бойне. КП должны были все оставаться на правом берегу, и сам генерал остался там.
Железнодорожный мост в свою очередь тоже взлетел на воздух. Оставался только мост в самом Штеттине. Советская артиллерия обстреливала его непрерывно. Одни снаряды рикошетили о капоты машин, другие поднимали огромные снопы вокруг мостовых арок или раскачивали повешенных, как манекены.
Советская авиация поливала нас сотнями бомб. Эскадрильи пикировали, возвращались, проносились над самыми крышами. Целые куски стен рушились, падали вниз. Позади нас рухнул санпост роты: из кучи обломков доносились крики заживо погребенных раненых.
На высоте линии железной дороги Финкенвальде наши солдаты, поддерживаемые несколькими танками, держались с таким же героизмом, как и их немецкие однополчане среди руин Альтдамма.
И, как всегда, когда партия бывала проиграна, валлонцы отличались своим азартом и хорошим настроением. Они пробирались через сараи в лагерь противника. Некоторых русские захватили и увели к лесу на восточных высотах, но те, воспользовавшись сильной стрельбой немецкой артиллерии, убежали и после изнурительного бега добрались до наших позиций, за исключением одного, убитого по дороге.
Младшие офицеры подавали пример необычайной храбрости. В батальоне Диерикса у нас был один молодой офицер, бледный и хрупкий, лейтенант Лерой, из Бинша, который, будучи добровольцем, в шестнадцать лет лишился год назад под Черкассами левого глаза и правой руки. Но он непременно хотел вернуться и вернулся на фронт. Он выполнял функции офицера связи. Присутствие в войсках этого рослого инвалида было невероятно воодушевляющим.
Брат Лероя был командиром взвода. За три дня до окончания битвы за Одер он был убит на железнодорожном откосе под Финкенвальде. Наш молодой калека вместо того, чтобы горевать о потере брата, немедленно попросился занять его место. Я согласился. И мы увидели это чудесное зрелище: высокорослый инвалид дрался три дня и три ночи в рукопашных, стреляя из автомата, с которым ловко управлялся одной левой рукой.
У одной из наших бельгийских медсестер три сына участвовали в боях. Все трое погибли одинаково геройски. Мать, так ужасно потрясенная, не захотела ни на минуту оставить свой пост: напротив, желая быть там, где пали ее ребята, она умолила меня разрешить ей выполнять свои воинские обязанности на первой линии. Среди этого свинцового урагана она помогала нашим раненым с такой отвагой, что была награждена Железным крестом.
* * *
Боевой пыл наших солдат был таким, что когда правый берег был оставлен, то честь обеспечить безопасность отхода в последнюю ночь была предоставлена валлонским волонтерам. После отхода всех частей им надо было продержаться три часа на железнодорожной насыпи, пока три дивизии не завершат отступление. Эти три дивизии насчитывали в общей сложности не более тысячи человек!
Битва за Штаргард – Одер длилась пять недель. За эти тридцать пять дней красные предприняли сто атак, потеряли огромное количество боевой техники, принесли в жертву более четырехсот танков, чтобы преодолеть тридцать пять километров, отделявших их от Штеттина.
Эта последняя ночь была в высшей степени патетична. Наши волонтеры при поддержке двух танков проявляли исключительно агрессивную активность. С левого берега реки батареи рейха обрушили на противника ураган снарядов.
Под их прикрытием остатки трех дивизий, увозя всю технику и свое вооружение, пробрались к Одеру, бесшумно добрались до первого моста, заняли позиции на другом берегу, замаскировавшись среди вороха досок, покрывавших первый полуостров.
Большой порт, освещенный пожарами, еще поднимал свои бетонные доки в семь-девять этажей, недоступные для советских снарядов. В своих мрачных подвалах, где размещались КП, на старых мешках, как в гетто, скучились тысячи гражданских русских и поляков.
У Штеттина Одер разделялся на пять рукавов. Только мост через первый рукав, самый широкий, должен был взлететь на воздух к концу ночи.
В три часа ночи каждое подразделение заняло свои позиции на новом участке. Наш первый взвод волонтеров, остававшийся до этого момента на связи в трех километрах за рекой, погрузился на два танка, которые довезли их до самого конца. Там они быстро сорвались с танков и как вихрь пересекли большой железный мост, с ужасным грохотом рухнувший за их спиной в кипящую воду.
Был рассвет. Рядом с нами в лужах оттепели лежали порыжевшие каркасы больших сожженных кораблей. С другой стороны залива Альтдамм вздымал в небо несколько своих красивых кирпичных колоколен. Вверх поднимались облака дыма.
Запоздалые немцы, проспавшие в руинах Финкенвальде и не знавшие об отступлении, прибыли на другой берег с оглушительным криком. Русские преследовали их по пятам. Те бросились в воду: некоторые добрались до нас вплавь, других поглотило течение.
Мы видели, как малыми группами русские подходили к Одеру, как бы боясь засады, однако битва закончилась. Через несколько часов артиллерия прекратила стрельбу с обеих сторон.
Светило солнце. Залив приносил нам запах моря. На конце железных балок у входа на мост, не оторванных взрывом, в тусклом свете маячили трое повешенных, мрачных и зеленых.
Между противником и нами остались только они, со своими белыми табличками, стекловидными глазами и распухшими, скрюченными фиолетовыми языками.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.