Творения и конструкции

Творения и конструкции

Я был мудрецом, если можно так выразиться, ибо был готов в любую минуту умереть, но не потому, что выполнил все, являвшееся моим долгом, а потому, что не сделал ничего и даже поверить не мог в возможность хоть что-либо сделать.

Франц Кафка

В журналах Кафка начал печататься в 26 лет, в 1909 году. Когда в январе 1913 года вышла в свет его первая книга «Созерцание» (другой перевод: «Наблюдение»), Кафка сказал одному из своих знакомых: «Одиннадцать книг было продано у Андре. Десять купил я сам. Хотел бы я знать, кто взял одиннадцатую…» При этом он не испытал огорчения, а, напротив, лукаво улыбнулся.

Отдельными книжками вышли сборники рассказов «Приговор» (1913), «Кочегар» (1913), «Превращение» (1916).

В 1915 году писатель был награжден одной из наиболее значительных литературных премий Германии — премии Фонтане. После Первой мировой войны Кафка опубликовал рассказ «В исправительной колонии» (1919), сборники «Сельский врач» (1919), «Мастер в искусстве голодания» (1924)).

Перед смертью, предчувствуя ее, Кафка завещал уничтожить все написанное им и неопубликованное. Друг и душеприказчик Макс Брод поступил по-своему, вразрез с волей Кафки. В 1925 году, через год после смерти завещателя, был опубликован «Процесс», первый из трех великих романов Франца Кафки. На него откликнулись маститые современники — Герман Гессе, Альфред Деблин и Курт Тухольский. Последний назвал «Процесс» «самой страшной и самой сильной книгой последних лет». Потом вышли в свет «Замок» (1926) и «Америка» (1927).

Томас Манн охарактеризовал книги Кафки как «своеобразные сооружения», как «пугающие, призрачно-комические», «в высшей степени мастерские и болезненные». Позднее весьма пиететно о творчестве Кафки высказались и другие знаменитые писатели XX века — Андре Жид, Олдос Хаксли, Франц Верфель, Генрих Манн и другие. Уже в 60-е годы многие оценили мрачные пророческие предсказания Кафки: тотальное администрирование, пугающую автоматизацию, засилье бюрократии. Мир развивался по сценарию Кафки, и писатель обрел посмертную славу.

А ведь было время, когда Макс Брод, стараясь опубликовать труды своего друга, напоролся на отказ Герхарта Гауптмана, который заявил, что имя Кафки он, к сожалению, слышит впервые.

Но вернемся к завещанию. Почему Кафка отказался от дальнейших публикаций своих трудов? Сразу оговорим: даже то, что появилось в свет при его жизни, было напечатано под некоторым давлением друзей. Кафка не хотел публичности, считая, что его сочинительство — это «форма молитвы», дело исключительно интимное. А продавать «молитву» — негожее дело. Он понимал, что, публикуя рукопись, он отторгает ее от себя и, стало быть, отдает в чужие руки кусочек собственного сердца. В этом смысле Кафка был похож на художника Эдварда Мунка, который редко продавал свои картины, отказываясь от самых выгодных предложений, и никого не впускал в ту часть своего дома, где создавал свои картины и хранил их. После смерти Мунка в его доме среди пыли и мышиного помета нашли свыше 10 тысяч рисунков и оттисков. «У меня ничего нет, кроме моих картин. Без них я ничто», — говорил художник. А разве знаменитый на весь мир холст Мунка «Крик» — это не крик Кафки, который несется с его страниц, переходя в надорвавшийся шепот перед самой гибелью?..

Кафка творил, как священнодействовал. В 1922 году, за два года до смерти, он писал Максу Броду:

«Творчество — это сладкая, чудесная награда, но за что? Этой ночью мне стало ясно… что эта награда за служение дьяволу. Это нисхождения к темным силам, это высвобождение связанных в своем естественном состоянии духов, это сомнительные объятия и все остальное, что опускается, оседает вниз, и чего не видишь наверху, когда при солнечном свете пишешь свои истории. Может быть, существует и иное творчество, я знаю только это; ночью, когда страх не дает мне спать, я знаю только это. И дьявольское в нем я вижу очень ясно. Это тщеславие и сладострастие, которые непрерывно роятся вокруг своего собственного или чужого образа и услаждаются им — движения множатся, это уже целая солнечная система тщеславия».

Подобное признание корреспондирует с исповедью композитора Адриана Леверкюна из «Доктора Фаустуса» Томаса Манна. Кто читал, тот помнит, как Леверкюн продал душу черту, а взамен получил «сладкую чудесную награду» — двадцать четыре часа творческого экстаза, ледяного одиночества, растапливаемого лишь адским пламенем «тщеславия и сладострастия».

В минуты «творческого экстаза», в часы визионерства и ясновидения Франц Кафка создавал свои бесподобные литературные «конструкции», как он сам выразился. Слово абсолютно точное, ибо сюжеты, образы и действия героев Кафки совершенно не расцвечены никакими метафорами и другими художественными приемами. Это всего лишь конструкции бытия. Чистая философская мысль или созерцание происшедшего.

В книге «Франц Кафка и проблемы модернизма» Дмитрий Затонский пишет, что очень часто у Кафки «не найдешь ни одного эпитета, ни одной метафоры, ни одного образного сравнения. Всего специфически художественного, всего, что может придать изображаемому даже подобие эмоциональной окраски, писатель тщательно избегает. Прилагательные — только определения; существительные — только названия предметов; глаголы — голые обозначения действий. Кафка как бы информирует, ничего не оценивая…» Но при этом черно-белый язык Кафки более впечатляющ и красноречив, чем многоцветие текстов некоторых известных писателей.

Кафка — это бег без отдыха, без оглядывания по сторонам. Никаких лишних деталей и отвлекающих движений, только бег к цели. К какой? Разумеется, к гибели, смерти, к абсурду человеческой жизни.

«Почему чукчи не покидают свой ужасный край? — спрашивал Кафка и отвечал фаталистической формулой: — Ведь везде они жили бы лучше по сравнению с их нынешней жизнью и нынешними желаниями. Но они не могут этого сделать. Да, все, что возможно, происходит, однако возможно лишь то, что происходит».

А почему в России ничего не меняется к лучшему? Да все по той же причине. Тут еще добавляются национальные особенности характера: терпение, смирение, покорность и извечная надежда на барина: вот приедет барин, барин нас рассудит…

В своих произведениях Кафка, конечно, имел в виду не только чукчей, но человека вообще, независимо от национальной принадлежности и расы. Человек, по Кафке, отнюдь не властелин природы, а, напротив, трясущийся слуга обстоятельств, пасынок бытия, персть, комок глины, страдающее существо, маленький теплый комочек, бессильно мечущийся по жизни.

Кафка рано пришел к мысли о том, что источники мучений и страданий лежат в самом человеке, в его натуре. Он писал в 1903 году своему другу Оскару Поллаку:

«Беспомощные, мы поистине подобны детям, заблудившимся в лесу. Когда ты находишься передо мной и смотришь на меня, что знаешь ты о моих страданиях, и что я знаю о твоих? И когда я бросаюсь к твоим ногам, обливаясь слезами, говорю с тобой, узнаешь ли ты обо мне нечто большее, чем об аде, о котором рассказывают, будто там ужасно и нестерпимо жарко? Не должны ли мы поэтому, мы, все люди, держаться друг перед другом с таким почтением, серьезностью и любовью, как перед вратами ада!»

Не эту ли мысль позднее вложил Булат Окуджава в одну из своих песен: «Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке»? Иначе мировое зло восторжествует в жизни и раздавит людей.

Франц Кафка не верил, что человек способен победить в поединке со злом, ибо он сам, как индивид, не способен вырваться из-под власти иррациональных сил, господствующих над его личностью. Тут далее можно говорить уже о Зигмунде Фрейде, Ницше, Хайдеггере и прочих мыслителях. Но я этого делать не буду. Лучше о другом: кого чтил Кафка, кто ходил у него в кумирах?

Прежде всего это великий олимпиец Гёте. Симпатизировал и сочувствовал Кафка Генриху фон Клейсту. В последние годы, фактически став отшельником, Кафка был увлечен «датским Сократом» — Сереном Кьеркегором. Кафка, как и Кьеркегор, мог написать: «Я люблю тебя, тишина духовного часа, здесь в моей комнате, где никакой шум и никакой человеческий голос не нарушают бесконечность раздумья и мыслей».

Проявлял Кафка интерес к Герцену, к русской революции и даже к Ленину. О последнем он мало что знал и считал его, наверное, конструктором новой жизни и справедливых человеческих отношений. Как заблуждался Кафка! Именно Ленин стал главным разрушителем царской империи и губителем русского народа. Он заложил основы нового Замка, весьма напоминающего концентрационный лагерь. Но я не буду говорить о советских ужасах, ограничусь лишь одним стихотворением Анны Ахматовой (ее судьба типична для тоталитарной системы), тем более что в нем есть ссылка на Кафку:

Другие уводят любимых, —

Я с завистью вслед не гляжу.

Одна на скамье подсудимых

Я скоро полвека сижу.

Вокруг пререканья и давка

И приторный запах чернил.

Такое придумывал Кафка

И Чарли изобразил.

И в тех пререканиях важных,

Как в цепких объятиях сна,

Все три поколенья присяжных

Решили: виновна она.

Меняются лица конвоя,

В инфаркте шестой прокурор…

А где-то темнеет от зноя

Огромный небесный простор,

И полное прелести лето

Гуляет на том берегу…

Я это блаженное «где-то»

Представить себе не могу.

Я глохну от зычных проклятий,

Я ватник сносила дотла.

Неужто я всех виноватей

На этой планете была?

Ахматовская строка «Такое придумывал Кафка» вытекает из романа «Процесс».

«— Сначала я думал, что все кончится хорошо, — сказал К., — а теперь и сам сомневаюсь. Не знаю, чем это кончится. А ты знаешь?

— Нет, — сказал священник, — но боюсь, что кончится плохо. Считают, что ты виновен. Может быть, твой процесс и не выйдет за пределы низших судебных инстанций, но всяком случае, покамест считается, что твоя вина доказана.

— Но ведь я невиновен. Это ошибка. И как человек может считаться виновником вообще? А мы тут все люди, что я, что другой.

— Правильно, — сказал священник, — но виноватые всегда так говорят». И страшный, безжалостный конец бедного человека с инициалом К.: «…Взгляд его упал на верхний этаж дома, примыкавшего к каменоломне. И как вспыхивает свет, так вдруг распахнулось окно там наверху, и человек, казавшийся издали, в высоте, слабым и тонким, порывисто наклонился далеко вперед и протянул руки еще дальше. Кто это был? Друг? Просто добрый человек? Сочувствовал ли он? Хотел ли он помочь? Был ли он одинок? Или за ним стояли все? Может быть, все хотели помочь? Может быть, забыты еще какие-нибудь аргументы? Несомненно, такие аргументы существовали, и хотя логика непоколебима, но против человека, который хочет жить, и она устоять не может. Где судья, которого он ни разу не видел? Где высокий суд, куда он так и не попал? К. поднял руки и развел ладони. Но уже на его горло легли руки первого господина, а второй вонзил ему нож глубоко в сердце и повернул его дважды. Потухшими глазами К. видел, как оба господина у самого его лица, прильнув щекой к щеке, наблюдали за развязкой.

— Как собака, — сказал он так, как будто этому позору суждено было пережить его».

По роману Кафки режиссер Орсон Уэллс поставил в 1962 году фильм «Процесс». Он многое в нем изменил, отступив от оригинала. Режиссер перемежал современные декорации с видами Загреба, Рима, парижского вокзала Орсэ. Чтобы снять одну важную сцену, Орсон Уэллс заполнил огромную комнату 800 арендованными на время пишущими машинками фирмы «Оливетти». На роль Йозефа К. режиссер пригласил актера Энтони Перкинса, чье лицо с выражением настороженного зверька очень напоминало лицо самого Франца Кафки. Один из критиков того времени написал: «Романы Кафки представляют собой довольно реалистическое описание окружающего мира, но мир этот населен нереальными людьми — как бы из сновидений… В фильме же Уэллса — наоборот: реальные люди населяют мир кошмаров».

В 1993 году британский драматург Гарольд Пинтер и режиссер Дэвид Джонс осуществили новую экранизацию «Процесса». Съемки проходили в Праге, и текст был максимально приближен к Кафке. Иозефа К. на этот раз сыграл американский актер Кайл Маклахлен (потом он сыграет детектива в культовом фильме Линча «Твин Пинкс»), и сыграл иначе, чем Перкинс: не боязливого, не съежившегося от страха, а вспыльчивого, дерзкого и порой даже заносчивого человека, и от этого его реальное бессилие что-либо сделать или изменить выглядит более мучительным и трагическим.

И все же Кафка в кино — это редкость. Кафка же в жизни в XX веке и в начале XXI — фантасмагорическая реальность, проявляющаяся во всех странах мира — и тоталитарных, и демократических, там, где унижают и растаптывают человека. Свежий пример. Когда в июле 2003 года я писал это маленькое эссе о Кафке, в России проходила шумная и грубая атака правоохранительных органов на крупнейшую нефтяную компанию «ЮКОС». На встрече с Президентом страны Путиным президент Российского союза промышленников и предпринимателей Аркадий Вольский удивленно задал риторический вопрос: «Почему сначала сажают, а потом разбираются, а не наоборот?»

Можно смело предположить, что господин Вольский не читал Франца Кафку, иначе он бы не задал столь наивного вопроса. Как говорил офицер из новеллы «В исправительной колонии»: «Виновность всегда несомненна». И доказывать ничего не надо, особенно на бескрайних российских просторах, где либо сума, либо тюрьма, — и от судьбы никуда не уйдешь. Кругом «сплошная неразличимая масса опасностей». Эта фраза из притчи «Нора». Там мы читаем:

«…И угрожают мне не только внешние враги. Есть они и в недрах земли. Я их еще никогда не видел, но о них повествуют легенды, и я твердо в них верю…»

И далее:

«…Сидя в моей земляной куче, я, конечно, могу мечтать о чем угодно, о взаимопонимании тоже, хотя слишком хорошо знаю, что взаимопонимания не существует и что едва мы друг друга увидим, даже только почуем близость друг друга, мы потеряем голову и в тот же миг охваченные иного рода голодом, даже если мы сыты до отвала, сейчас же пустим в ход когти и зубы…»

Боже мой, как безысходно! Как мрачно в этом кафкианском мире, в этой норе, где каждый из нас вынужден обитать. Простой человек, не стоящий на пьедестале успеха, это неудачник, аутсайдер, изгой, гонимый отовсюду «вечный жид». Как уже говорилось, Кафка был евреем. А как к этой проблеме «пятого пункта» относился писатель? «Что у меня общего с евреями? — спрашивал Кафка и отвечал: — У меня едва ли есть что-нибудь общего с самим собой».

Все. Точка. Пора переходить к совершенно другой теме, и проницательный читатель догадался, к какой.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.