И все же Пруст — это затягивает
И все же Пруст — это затягивает
Скучно. Тягомотно. Неинтересно. Но в то же время крайне заманчиво. Интригующе. Остро.
Одному из переводчиков Пруста, Николаю Любимову, кто-то из его знакомых написал следующее:
Коля, Пруста дай прочесть!
Окажи такую честь!
От Марселя-то, от Пруста
Ошалела наша Русь-то.
Ходишь нынче без Пруста,
Словно ж… без хвоста.
Коля, Пруста дай прочесть!
Окажи такую честь!
Даже бабы, будь им пусто,
День и ночь читают Пруста.
Только ляжешь к ней в постель,
Глядь — а там уже Марсель.
Коля, Пруста дай прочесть,
Окажи такую честь!
Николай Любимов (1912–1992) — знаменитый переводчик с французского. Переводил Рабле, Бомарше, Мериме, Флобера, Метерлинка и многих других классиков. Свое переводческое мастерство Любимов применил и к текучей неуловимости стиля Марселя Пруста.
Первый том Пруста в переводе Николая Любимова вышел в 1973 году, второй — в 1976, в 1980 году — третий. Переводы давались нелегко, тяжело приходилось преодолевать и издательские барьеры. К примеру, том «Содом и Гоморра» вышел в урезанном, искалеченном виде. Николай Любимов скончался, едва закончив перевод «Беглянки», так и не увидев ее вышедшей из печати и, главное, не успев перевести последний роман цикла — «Обретенное время».
Первым же переводчиком Марселя Пруста был Адриан Франковский в середине 30-х годов. Франковский умер от голода в блокадном Ленинграде 13 февраля 1942 года (20 лет спустя после смерти самого Пруста). Перевод им романа «Пленница» долгое время считался безвозвратно потерянным. В 1940 году основной машинописный экземпляр перевода, гранки и набор были уничтожены соответствующими органами (искусствоведами в штатском) по идеологическим причинам. Второй — и последний — рукописный экземпляр перевода «Беглянки» чудом уцелел. Его спасла известный филолог-германист Раиса Френкель. В 70-е годы роман был заявлен в «Литературных памятниках», но из издательских планов выпал: официальным властям Пруст был неугоден. И вот наконец перевод Франковского увидел свет, и знатоки французского получили прекрасную возможность сравнивать, чей перевод лучше и ближе к оригиналу: Любимова или Франковского.
В последнее время издатели накинулись на Пруста как на кассового автора. Как язвительно заметил Феликс Штирнер, «целый век Россия любит Пруста на вдохе. Целый век вместе с Марселем жует липовые „мадленки“, зябнет в тени цветущих деревьев и бесконечно теряет время». И грустный итог: «Пруста ждали — и дождались. Измазанного и коммерчески поспешного. Формула „время — деньги“ применительно к „Обретенному времени“ выглядит глупо и пошло».
Известное дело, Россия — страна крайностей: или не любим и не издаем, или любим безоглядно и издаем без разбора — в погоне за деньгами, разумеется. Пруст и деньги — что может быть нелепее! Позволительно скаламбурить: Пруст хорош, когда ты пуст. А коли богат деньжатами, то тебе нужен не Пруст, а «мерседес» и казино.
На Западе положение другое. Там изобилие, роскошь, богатство — не помеха интересу к творчеству и персоне Марселя Пруста. Можно даже сказать, что существует некая «прустомания»: множество изданий его книг и биографий о нем. Есть даже сайт в Интернете «Пруст сказал». Пруст охватил столько разных тем, чувств и проблем, что его эпопея — это подлинная Всемирная паутина. Выходят в свет специальные книги о нем — «Пруст: возвращенные рецепты изысканной кухни», «Прогулки Пруста», «Гербарий Пруста» и другие.
Не отстает и кинематограф, хотя, казалось бы, язык Пруста, как и Кафки, не поддается переложению на киноязык. И тем не менее в 1984 году вышел на экраны фильма Фолькера Шлендорфа «Любовь Свана». В роли Свана выступил Джереми Айронс, в роли Одетты — Орнелла Мути. В фильме снимались Ален Делон, Фанни Ардан и другие актеры. Картина получилась одновременно удачной и неудачной: удачной потому, что позволила приобщиться к Прусту миллионам телезрителей, неудачной — потому что невозможно передать на экране авторскую изощреннейшую цепь ассоциаций и воспоминаний и воспроизвести работу человеческой памяти, которая стоически борется с забвением, пытается отыскать утраченное время и вновь обрести его.
В 1999 году другой режиссер — чилиец Рауль Руис снял ленту по роману «В поисках утраченного времени» и тоже только слегка вскрыл многослойный пласт книги.
В Лондоне с успехом прошла тематическая выставка 16 художников, посвященная Марселю Прусту. Многие специалисты сходятся на том, что в писательской манере Пруста было что-то от кубизма. Он без конца описывал один и тот же вид, используя разные образы и смотря, к примеру, на шпиль церкви в Комбре под разными ракурсами. Это кубистский прием, и Пруст бессознательно пользовался им — так считают знатоки.
Кто-то подметил еще одну специфическую черту Пруста — писатель с таким умением и сладострастием подглядывает и подслушивает за всем происходящим вокруг него, что невольно напоминает профессионального шпиона. Забавно, не правда ли? Пруст как художник-кубист и как профессиональный соглядатай.
А вот шутовская забава в честь Пруста: ежегодно в Сан-Франциско проводятся «поминки» по писателю. Облаченные в смокинги мужчины с нафабренными, как у Пруста, усами слушают камерную музыку и потягивают шампанское. Пруста, который черпал вдохновение, макая в чай бисквит (и подробнейшим образом описал этот процесс и испытываемые им чувства), наверное, позабавила бы шутка устроителей одного из вечеров в Сан-Франциско: в зале гости увидели скульптуру Пруста во весь рост, сделанную из бисквита и марципанов.
Парадоксы бессмертия: одиночество, тоска и страдания писателя превращаются в бисквиты и марципаны. Можно изготовить и Пруста в шоколаде. Это уже совсем легко, просто и вкусно. Хотя неизвестно, как относится ко всему этому Пруст, наблюдая за земными утехами с олимпийских небес. Может быть, он огорчен. А может, тихо радуется и потирает руки: «Я всегда говорил, что люди — это только насекомые, падкие на сладкое».
И финальный аккорд. Весной 2000 года мне довелось снова побывать в Париже — о, сладостный город! Так как денег у русских (не «новых») туристов всегда в обрез, я решил продать свою книгу «Клуб 1932» и отправился в русский книжный магазин на бульвар Бомарше. Там почему-то не оказалось скупщика, и мне предложили, оценив мою книгу в 80 франков (евро еще не ввели), поменять ее на любую книгу в пределах этой суммы. И тут я увидел темно-зеленный том «По направлению к Свану» петербургского издательства «Амфора» — ценою ровно в 80 франков. «Вот эту!» — не раздумывая сказал я.
Выйдя на улицу, я долго не мог прийти в себя: каков обмен — я и Пруст! По одной цене! Мое авторское честолюбие играло победный марш. Приятно было хоть таким образом побыть рядом с Прустом. Произошел этот исторический для меня обмен 14 апреля 2000 года.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.