Будущий президент Грузии
Будущий президент Грузии
Опасаясь, что угроза не пустая, физики решили не оставлять нас с Валей одних в коттедже и взяли к себе в гостиницу. Среди них было много горнолыжников и альпинистов, умевших оказывать первую помощь, они замотали мне ногу эластичным бинтом и даже где-то нашли костыли.
Ночью никто к нам не явился, и на другой день мы уехали в Тбилиси. По дороге в автобусе один из физиков стал выговаривать мне, что нехорошо бить человека бутылкой по голове.
Я ответил, что человека нехорошо, а бандита очень даже стоит. Я не стал его пугать своим предположением, откуда взялись эти бандиты.
— Зачем же действовать так грубо, — продолжал упрекать физик. — Мы же все были рядом, вы могли нас позвать.
Я ему ответил, что в жизни много видел людей, которые, когда их зовут на помощь, глохнут и слепнут.
— А мне, — сказал я, — было некогда ждать, чтобы убедиться, что вы не такие.
Мы приехали в Тбилиси в первой половине дня, а поезд на Москву уходил вечером. Меня оставили в доме у грузинского физика, жившего в полуподвальном помещении с окнами на уровне двора.
Я попросил у него разрешения позвонить одному человеку.
— Пожалуйста, — легко согласился он.
— Вы, возможно, все-таки не захотите, — объяснил я ему. — Этот человек — Звиад Гамсахурдиа.
С будущим президентом Грузии Звиадом Гамсахурдиа мы состояли в самопровозглашенной правозащитной организации Amnesty International. Это была единственная организация, в которую я согласился вступить. По статусу Amnesty International мы могли защищать только граждан других стран, преследуемых властями. Я писал письма королям и шейхам, нарушавшим права человека. Помню свое письмо эмиру Бахрейна с требованием освободить из тюрьмы какогото местного поэта. Мне сказали, что к нему надо обращаться «Ваше Высочество». Я повысил его в чине и написал: «Ваше Величество, меня очень беспокоит судьба Вашего подданного такогото…» Впрочем, мне вскоре эта моя деятельность надоела. Я решил: это глупо — сам сидишь в клетке и пишешь письмо, чтобы когото освободили. Но это был вызов советской власти. Мы сами создали организацию. Центральная Amnesty International нас признала, и советской власти уже было сложнее расправляться с нами. Мы уже были не просто диссиденты, а участники международного движения, филиал известной организации. Сначала председателем был физик Валентин Турчин, а после Валиного отъезда его сменил Георгий Владимов.
Гамсахурдиа входил в нашу организацию вместе со своим другом Мерабом Коставой, тихим и скромным, как я запомнил его, человеком. По профессии Гамсахурдиа был литературоведом и критиком. Его отец, Константинэ Гамсахурдиа, — культовая для Грузии фигура, знаменитый поэт и прозаик. Отец был чудаком, ездил по Тбилиси на лошади, и был народом весьма почитаем.
Гамсахурдиа был человеком нервным. И, помоему, больным. Поменял жену и объяснил мне, что сделал это потому, что она оказалась подосланной ему КГБ. Когда меня отравили, он прибежал ко мне и сказал, что с ним тоже такое случалось.
— Они мне подбросили во двор отравленную курицу.
— Зачем?
— Наверное, думали, что я ее съем.
В Москве его много раз хватали на улице, обыскивали его квартиру, изымали разные книги, в том числе «Чонкина», о чем он каждый раз делал заявление иностранным корреспондентам.
Хозяин квартиры разрешил мне позвонить Звиаду, и я воспользовался разрешением, хотя испытывал некоторую неловкость. Я набрал номер Звиада, тот сказал, что сейчас приедет. Я выглядываю в окно, влетает «газик» — за рулем Звиад, а за ним сидит капитан милиции.
— Что за милиционер с вами? — настороженно спросил я, когда Звиад вошел.
— Не обращайте внимания, Владимир Николаевич, — он звал меня по имениотчеству, — это мой телохранитель.
Милиционер в телохранителях у диссидента. Может быть, это национальная особенность местного диссидентства. В Москве я бы не мог себе представить какогонибудь диссидента с милиционером за спиной, если тот не конвоир.
Мы поговорили со Звиадом о каких-то диссидентских делах и ухудшемся положении диссидентов. Ходили слухи, что Андропов пообещал Политбюро в кратчайшие сроки искоренить крамолу, и похоже было, что КГБ всерьез взялся за выполнение этого обещания. В феврале посадили в третий раз Алика Гинзбурга. Вскоре после него и Орлова. Недолго оставалось ждать ареста самому Звиаду и его другу Мерабу Коставе. В разговоре время прошло быстро, мне пора было ехать на вокзал.
— Не беспокойтесь, — сказал Звиад, — я вас отвезу.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.