О Людмиле Гурченко

О Людмиле Гурченко

Многое восхищало Зяму в Люсе Гурченко: и ее женская стать (а в этом он, видит Бог, понимал!), и актерская игра, и неожиданный, с очень своим голосом, литературный дар, и редкая, особенно в женщинах, самоирония. Но что он просто превозносил — это ее музыкальность!

Когда на своем творческом вечере в ЦДРИ Люся объявила: Вертинский, «Маленькая балерина», Зяма восхищенно и с надеждой тихо сказал мне: «Ну и нахалка!» Сегодня, вероятно, это звучало бы: «Во дает!» Это был семьдесят второй год, в зале сидело много людей, слышавших самого Вертинского, и до этого никто не рисковал его исполнять. Сам Зяма был знаком с Вертинским и много лет назад даже сочинил пародию на романс «В степи молдаванской» и выступал с ней на эстраде, но исполнять авторские сочинения Вертинского, повторяю, никто не осмеливался. Когда Люся кончила номер, зал, как это бывает при наивысшем общем восторге, на мгновение совершенно замер, обрушившись затем единым порывом аплодисментов.

У Вертинского «Маленькая балерина» была одной из, как всегда, блистательно исполняемых, но рядовых, не самых популярных вещей.

Так мне кажется, я два раза видела и слышала это «живьем». Люся не повторила Вертинского ни в жесте, ни в темпе, но сделала этот романс так, что Зяма, хваля ее, сказал: «Вертинский был бы счастлив».

Прошло около тридцати лет, сделано огромное количество разноплановых работ, что-то блистательно, что-то менее, не бывает иначе, но всегда есть свое, с каким бы режиссером ни делалась работа.

Только ей удалось сделать так, что песни военных лет услышали молодые, для которых наша Отечественная, совершенно естественно, далека, так же как и Отечественная 1812 года.

У всех, даже у самых больших артистов, которые как бы стабильно играют хорошо, бывают пики непостижимого мастерства, которые показывают, кто они такие. У Чаплина в «Огнях рампы» есть эпизод, когда он показывает «вишню», а потом ему говорят: «А теперь японскую вишню», — и он показывает, а у вас вздрагивает душа, казалось бы, от пустяка. Для меня в Зяминой игре таким пиком стал эпизод в «Золотом теленке», когда Шура Балаганов и Паниковский тащат гири. Шура (Куравлев) говорит Паниковскому (Гердту): «А вдруг они не золотые?» — «А какими же им быть?» — отвечает Паниковский, и лицо его в это мгновение отражает и твердое знание, что это, конечно же, не так, и всю его несчастную судьбу, и детскую надежду на чудо: а вдруг — золотые?

Для меня в Люсиной «Маленькой балерине» — этот пик. Ну и, конечно, джаз! И восхищающая беспощадность к себе, на которую редко отваживаются артисты, а уж тем более артистки (вспомните хотя бы «Старых кляч»)!

Я не люблю определение «звезда», потому что оно часто достается не имеющим на него права. А Люся — звезда!