Глава 3 Проект «Ирена Сендлер» Канзас, 1999

Глава 3

Проект «Ирена Сендлер»

Канзас, 1999

После школы Лиз и Меган договорились встретиться с Сабриной. Она немного опоздала и принялась, как маленькая, бормотать извинения, хотя была почти на голову выше Меган и Лиз. Меган никак не могла понять, почему она все время отводит взгляд. Личико Сабрины грубой поперечной чертой рассекали очки в тяжелой черной оправе, и Меган не могла понять, то ли это какие-то супермодные очки, то ли, наоборот, самые дешевые, какие носят ботаники. Сабрина неуклюже опустилась на стул рядом с Меган и начала рыться в своем рюкзаке. Выкопав оттуда свой дневник проекта, Сабрина занесла дешевую «биковскую» ручку над чистой страницей и замерла – будто сидела перед объективом старинного фотоаппарата и ждала разрешения фотографа начать двигаться. Она боится, подумала Меган. Ей, наверно, все время хочется быть прозрачной, как стекло, чтобы люди не замечали ее, даже видя ее перед собой.

Меган с Сабриной жили в Бронсоне, городке с населением в пару сотен душ. Меган мысленно отнесла Сабрину к «богемному» типу людей, потому что та ходила в джинсах и теннисных туфлях, не настолько новых, чтобы казаться модницей, но и не обшарпанных до такой степени, чтобы считаться своей среди уличной шпаны, – в общем, каких-то «ботанских», как и очки. Увидев в первый раз Сабрину в школьной столовой, Меган захотела сделать что-нибудь, чтобы она почувствовала себя в школе, как дома, хотя бы не совсем чужой. Пастор Уильямсон в воскресной школе часто говорил о сострадании ко всем людям, даже к тем, кого совсем не знаешь. Вот она, возможность жить по этому завету, но храбрости у нее для этого не хватало.

– Ты что, болела? – спросила Меган.

– Мама болела, но сейчас у нее уже все ОК! – Сабрина улыбнулась, словно давая понять Меган, что с мамой вовсе еще не все ОК, но говорить на эту тему она не хочет.

– Ты прочитала материалы, что я тебе дала? – деловито спросила Лиз.

– Да. Поразительная история. А цифры там правильные? То есть в журналах ведь бывают и опечатки.

– Мы все проверили, – сказала Лиз, – это правда.

Сабрина сказала, что у них в семье шестеро детей, хотя в Бронсоне жили только она с мамой и младшей сестрой Сарой, а четверо старших пока с отцом в Оклахоме. Как дочь военного, она часто переезжала с места на место. В самом раннем детстве Сабрина выяснила, что, если не высовываться, ничего о себе не рассказывать и улыбаться, будто у тебя все ОК, все так и будут считать и соответственно не станут задавать лишних вопросов. Но раньше она училась в крупных школах, а в Юнионтаунской, где в шести классах училось всего 120 человек, слиться с фоном было практически невозможно. Сабрина подозревала, что к этому моменту сарафанное радио уже разнесло повсюду, что она из бедной семьи и что у нее есть «цветная» сестра. За короткий период жизни в графстве Бурбон она уже успела понять, что бедным здесь быть не стыдно, а вот цветным…

Сама она делать проект никогда бы не вызвалась, но ее попросил подключиться Мистер К. Возможно, он хотел ей помочь или просто пожалел, а от этого она чувствовала себя еще более неудобно. Сабрина с трудом сходилась с людьми и не очень-то умела заводить друзей. Она считала, что уже разобралась в некоторых основах жизни и поняла свое место в ней. Ей оставалось учиться всего два года, а посему надо было просто стиснуть зубы и двигаться вперед. Она твердо верила, что полной неуязвимости достигаешь, только если ни от кого не зависишь и ничем не выделяешься из толпы.

Спокойнее всего Сабрина чувствовала себя дома. Только дома, с мамой и сестрой, которая в свои 13 лет уже превращалась в сущего чертенка, она чувствовала себя по-настоящему нужной. Сабрина была самой младшей из пяти родных детей своих родителей и на три года старше Сары, которую они удочерили во время службы на Маршалловых островах. Даже живя в одном городке с Меган, Сабрина не знала ее в лицо, но в этом не было ничего особенно удивительного. Семье Меган принадлежала «Ферма Стюартов», а Сабрина жила в самом городе, Меган протестанткой, а Сабрина – мормонкой[16]. Да и, если честно, Сабрина просто не искала себе подруг. Она нашла работу в небольшой бронсонской закусочной под названием «Курятник», и свободного времени у нее почти не было.

– Ну и что ты думаешь обо всем этом, Сабрина? – спросила Меган.

Сабрина покачала головой:

– Я хочу понять, ради чего она взялась спасать детей.

– Может, не так-то это было и опасно? – сказала Лиз.

Сабрине очень не хотелось ввязываться в споры, но кое-что она о Холокосте уже знала.

– Я думаю, нацисты убили бы ее, если б поймали.

Она сказала это негромко, снова уставившись на пустую страницу лежащей на столе тетради.

– Я слышала, в Польше было страшнее всего. Нацисты хотели поубивать всех евреев до единого. А еще я читала, что они расстреливали и поляков, пытавшихся помочь евреям… то есть людей типа Ирены.

Тут она подняла глаза.

– Вы бы смогли поступить так же, как она?

– Мы никогда не узнаем, почему она это делала, – сказала Меган, – но это не имеет значения, потому что то, что она делала, было просто правильно. По-моему, почти любой человек скажет, что это правильно…

Но она не говорила, а делала. Она просто видела несправедливость и боролась с ней, как могла.

– Но ведь если б она попалась, расстреляли бы всю ее семью, – тихо, но твердо сказала Сабрина. – Вы бы все равно сделали это, если б знали, что может погибнуть вся ваша семья?

Сабрина уже задумывалась об этом. Она еще в шестом классе прочитала «Дневник Анны Франк»[17] и с тех пор интересовалась историей Холокоста. Можно даже сказать, что изучение Холокоста превратилось для нее в своеобразное мрачноватое хобби. Для себя она на этот вопрос уже ответила: она не стала бы рисковать своей жизнью ради посторонних людей. Может, ради спасения сестры или кого-то из родных, но не совершенно незнакомого человека. Однажды, когда Сабрине было всего 12, какой-то мальчишка обозвал Сару «черномазой», и Сабрина бросилась на него с кулаками, в результате чего все закончилось для нее рассеченной губой и шатающимся зубом. Но Ирена Сендлер спасала абсолютно неизвестных ей людей, и этого Сабрина понять не могла.

Она не раз задумывалась, почему евреи вообще оставались там, где жили… почему не убегали от фашистов. Неужели нельзя было где-то спрятаться от них? Хотя, вероятнее всего, они просто не могли заставить себя покинуть свои дома… бросить все и бежать неведомо куда. Может, они знали то, что знает Сабрина. Может, они знали, каково это выдирать из почвы свои корни и отправляться в чужие места, где тебя никто не знает, где никому до тебя нет дела, где вся жизнь непредсказуема, где весь твой мир изо дня в день переворачивается с ног на голову.

– Я бы хотела надеяться, что у меня хватило бы храбрости поступить так же, как Ирена, – сказала Меган, – но… я просто не знаю. Я думаю, никто этого не может знать до мгновения, когда нужно будет принять решение. Мне просто хочется верить, что я не спасовала бы и сделала то, что считаю правильным.

Лиз открыла свою тетрадку и покашляла, чтобы вклиниться в разговор:

– А я прочитала, что поляков, хоть как-то помогавших евреям, было, типа, всего около процента. Лично я не знаю, что бы я сделала. Надеюсь, я бы повела себя правильно, но шансы на это невелики. Я, наверное, испугалась бы.

– И я тоже, – сказала Сабрина. – Да еще ради незнакомых мне людей. Мне потому и не терпится разобраться, почему она это все делала.

В этот момент Меган вдруг подумала, что на месте Ирены она тоже могла бы не справиться со страхом… и эта мысль ее очень сильно обеспокоила. В результате Меган решила перевести разговор в другое русло:

– А интересно, остались ли в Польше родственники Ирены? Может, у них можно было бы побольше о ней узнать. Или у кого-нибудь из спасенных детей, которым было достаточно лет, чтобы ее запомнить. Ведь наверняка многие из них были еще совсем маленькие и даже не понимали, что их спасают.

В аудиторию вошел Мистер К.:

– Как у вас движутся дела, барышни?

Меган снова расплылась в улыбке и с новообретенной уверенностью сказала:

– Просто прекрасно. У нас уже целая куча всяких идей.

– Сабрина, что скажешь?

Меган показалось, что Сабрина заколебалась с ответом:

– У нас не так-то много данных.

– Лиз?

– Ага. У нас, типа, целая гора информации про Холокост вообще. Ее даже слишком много. Но про Ирену… я хочу сказать, про Ирену Сендлер… почти ничего.

– На следующей неделе мы поедем в Канзас-Сити, – сказал он. – Вы же все едете, да? В Региональном центре изучения истории Холокоста Интернет быстрее молнии. Вы обязательно что-нибудь да найдете, гарантирую.

Лиз с трудом подняла свой рюкзак и поставила его на стол.

– Не знаю. Мне кто-то сказал, что там просто, ну, библиотека или что-то такое.

– Я еду, – сказала Сабрина, решительно захлопнув тетрадь. – Мне все это реально очень интересно.

– А у меня накладка, – сказала Меган. – Тренировка чирлидерской группы.

– Приоритеты, Меган, – с некоторым раздражением напомнил Мистер К.

– Знаю, знаю, – ответила Меган, – но тренер Райли сказал…

– Твой выбор. Всем не угодишь. А ты, Лиз?

– Наверно.

– Да или нет, Лиз? – настаивал он.

– Ну, да, наверно.

У нее снова возникло желание прямо здесь и сейчас отказаться от проекта. Ведь ничего страшного не случится. Но потом она вспомнила «Список Шиндлера», и внутри нее словно что-то перевернулось.

– Я посмотрела это кино…

«Список Шиндлера». Страшный фильм. Там есть несколько сцен… ну, я даже не знаю, как сказать. Это потрясающая история. Но потом я задумалась и поняла, что история Ирены Сендлер даже удивительнее…

И тут она почувствовала себя так, будто только что сказала свое громогласное «да» Мистеру К., Меган, Сабрине, проекту… и самой себе.

Мистер К. взял со стола свой потертый кожаный портфель.

– Знаете, я на своем веку видывал много таких исторических проектов. Но этот мне кажется… – казалось, он и правда не мог подобрать нужные слова. – Этот проект… я даже не знаю… какой-то живой. Будто в нем есть настоящая душа… или своя внутренняя жизненная сила. Время от времени история оставляет такое странное ощущение… будто схватил тигра за хвост… – Он кивнул, словно это было большим открытием и для него самого. – Доброй ночи, барышни.

Он закрыл за собой дверь, и девочки остались в закрытой школе одни, если не считать ночного сторожа.

Меган перебирала свои заметки, и Сабрина увидела в ней то ли беспокойство, то ли чувство вины. Лиз вроде бы собралась что-то сказать, но Меган заговорила первой:

– Пару дней назад я начала писать пьесу.

– Чего начала? – взорвалась Лиз. – Да ты что? Мы же про Ирену еще толком ничего и не знаем!

– Ну, нам же надо с чего-то начинать, хоть как-то уже двигаться. Потом можно будет все переписать. Я, например, твердо верю в…

– Да и, кроме того, что ты вообще понимаешь в драматургии? В этой паршивой школе даже театрального кружка нет. И сцена-то всего одна, и та в долбаном спортзале.

– Ну, нам же надо с чего-то начинать, – повторила Меган, уже перестав улыбаться. – Нельзя же только болтать. Любой из нас под силу написать пьесу… нужно только реально интересную историю иметь, а эта вроде как раз такая…

– А, может, и нет. – Лиз забросила себе на плечи свой рюкзак.

Тут вмешалась Сабрина.

– Съездить в Канзас-Сити будет полезно. Узнаем больше. И можно будет сесть и писать… всем вместе.

Сабрина сама удивилась своим словам. Может, она почувствовала себя вправе вмешаться, потому что была на два года старше, а может, просто понимала, что нельзя погубить этот проект этими ссорами. Уходя из школы, она подумала, что пока «тигром, которого она схватила за хвост», были как раз взаимоотношения Лиз и Меган. Конфликты, претензии, битвы характеров, сроки, спешка. Она бы вообще предпочла работать над проектом в одиночку, а уж выступать арбитром в склоках этой парочки у нее тем более не было никакого желания. С другой стороны, она чувствовала, что в сердце у нее есть уголки, куда одной было бы лучше не забредать, и, хотя Холокост пробуждал в ней сильные эмоции, она еще и вплотную соприкасалась с некой очень хрупкой и израненной частью ее души. И если уж она собирается плавать в этих водах, то лучше всего это делать с чужой помощью.

Несмотря на эти чувства, а может, как раз из-за них, Сабрина не чувствовала такой же эмоциональной привязанности к проекту, как Меган или Лиз, и была этому даже рада. Лиз, казалось, считала Проект «Ирена Сендлер» своей собственностью и резко реагировала на чужое вмешательство в его ход, и это выводило Сабрину из равновесия. Меган же не скрывала ни своего рвения, ни любопытства, ни удивления… душа нараспашку. Она плакала и не стеснялась своих слез, когда они рассматривали сделанные в гетто фотографии. Сабрина не могла плакать по варшавским евреям… ведь она не знала их лично. Их трагедия осталась в далекой истории, а сама история состояла из сплошных трагедий, а поэтому ее нельзя было принимать слишком уж близко к сердцу. Безопаснее всего было относиться к Национальному Дню Истории так же, как к ежегодной Ярмарке научных идей. Делаешь проект, участвуешь в конкурсе, проигрываешь, а потом, просто выкинув его из головы, шагаешь дальше по жизни.

* * *

Несколько дней спустя Меган заявила:

– Наш сценарий должен быть готов ко Дню Благодарения. Короче, у нас осталось всего восемь недель.

Не отличавшаяся пунктуальностью, Меган тем не менее стала хронометристом Проекта «Ирена Сендлер». Мотивацией для этого ей послужило желание все время двигать работу над проектом вперед, чтобы она не занимала слишком уж много времени в ее и без того сумасшедшем графике.

– Слишком много ты хочешь сделать одновременно, – снова и снова повторяла ей мама.

– Вся в тебя, мамочка! – отвечала Меган.

Лиз с Сабриной виделись ежедневно, а вот Меган приходилось выкраивать для встреч с ними специальное время. Иногда, поцапавшись в очередной раз с Лиз, Меган подумывала, не выйти ли из проекта, но мама каждый раз напоминала ей, что она не из тех, кто бросает на полпути уже начатое дело.

Конечно, Сабрина была права: чтобы сдвинуть дело с мертвой точки, им нужно было побольше узнать об Ирене. Под оболочкой неприспособленности Сабрины Меган разглядела могучий интеллект. Если б Сабрина не была на два года старше, если б Меган не была так занята и если б у нее не было Кенни, они, по ее мнению, могли бы по-настоящему подружиться.

– Я думаю, нам надо установить четкие сроки, – сказала Меган. – Скажем, еще неделю-две отвести на исследовательскую работу… ну, знаете, на книжки там, архивы и все такое. Хорошо?

– Так это ж столько работы, – упаднически произнесла Лиз.

– Может, – сказала Сабрина, – тогда лучше каждой брать по одной книге или видеокассете, а потом меняться и обсуждать, что может пригодиться для пьесы? Я, например, не против оставаться после занятий. Как ты, Лиз?

– Ага. Клевая мысль. Я тоже не против, наверно.

Меган взглянула на часы и начала собирать книги, чувствуя, что ее разрывает на тысячи кусочков. Еще можно было успеть на вторую половину тренировки чирлидерской группы. А то ее и так уже начали забывать включать в новые комбинации.

– Сабрина, а твой отец, он что, типа, безработный? – Лиз всегда задавала только прямые вопросы.

Сабрина снова спрятала глаза, и Меган подумала, какие еще она хранит секреты.

– Он служил в армии, – с напускным хладнокровием сказала Сабрина, – а сейчас ищет хорошую работу. И это очень нелегко.