ГРАБЕЖ
ГРАБЕЖ
Грабеж ужасная вещь, очень вредящая армии. Все армии мира всегда грабят в большей или меньшей мере. Это зависит от благосостояния армии и от способности начальников. Если начальник не умеет прекратить грабеж, то он закрывает глаза и упорно отрицает факт грабежа. Война развивает плохие инстинкты человека и обеспечивает ему безнаказанность. Особенно подвижная война — нынче здесь, а завтра там — где искать виновного?
Во время гражданской войны грабили все — и белые, и красные, и махновцы, и даже, при случае, само население.
Как-то в Юзовке, переходившей много раз от одних к другим, я разговорился с крестьянином.
За кого вы, собственно, стоите? А ни за кого. Белые грабят, красные грабят и махновцы грабят. Как вы хотите, чтобы мы за кого-то были?
Он только забыл прибавить, что они и сами грабят. Рядом было разграбленное имение.
Высшее начальство не могло справиться с грабежом. Все солдаты, большинство офицеров и даже некоторые начальники при удобном случае грабили. Крайне редки были те, кто обладал твердой моралью и не участвовал в этом. Я не преувеличиваю. Мне пришлось наблюдать массовые грабежи в России, Европе и в Африке. При появлении безнаказанности громадное большинство людей превращается в преступников. Очень редки люди, остающиеся честными, даже если на углу нет больше полицейского. Уберите жандарма — и все окажутся дикарями. И это в культурных городах Европы, тем более в армии. То же население, страдавшее от грабежа, само грабило с упоением.
Недаром лозунг большевиков: “Грабь награбленное” имел такой успех и теперь им очень неудобен.
Я сам чуть не сделался бандитом. Спас меня брат. Вот как это было.
Некоторые офицеры, живущие на нашей квартире, исчезали ночью и возвращались с мешками.
Возьмите меня с собой, мне хочется видеть это. Нет, ты нам все испортишь. Ты сентиментален, еще начнешь нам читать мораль. Для этого нужно быть твердым. Обещаю, что буду молчать.
И вот в одну ночь они согласились взять меня с собой.
— С условием, что ты будешь делать то же, что и мы, и возьмешь что-нибудь.
Мы пошли в далекий квартал, где не было расквартировано войск. Солдаты не дадут грабить их дом. Крестьяне это знают и не против постоя.
Выбив дверь ударом сапога, входим. Крестьяне трепещут.
Деньги. Нет у нас денег. Откуда... А, по добру не хотите дать? Нужно тебя заставить?
Трясущимися руками крестьянин отдает деньги. Опрокидываем сундук, его содержимое рассыпается по полу. Роемся в барахле.
— Ты тоже должен взять.
Я колебался. Мне было противно. Но все же взял красный красивый шелковый платок. Вышита была роза. С одной стороны красная, с другой она же, но черная. Запомнился.
Мне противно описывать эти возмутительные сцены. Подумать только, что вся Россия годами подвергалась грабежам!
Но то, что творилось у меня в душе, было крайне любопытно. С одной стороны, я был глубоко возмущен и сдерживался, чтобы не вступиться за несчастных. Но появилось и другое, скверное чувство, и оно постепенно усиливалось. Опьянение неограниченной властью. Эти бледные испуганные люди были в полной нашей власти. Можно делать с ними, что вам хочется. Эта власть опьяняет сильней алкоголя. Если я пойду с ними еще раз, я сам сделаюсь бандитом, подумал я без всякого неудовольствия.
На следующий день брат зашел в хату, чтобы взять что-то из нашего маленького общего чемоданчика. Сверху лежал платок.
— Это что такое?
Я сильно покраснел.
— Понимаю... и тебе не стыдно?
Мне было очень стыдно, но я все же сказал:
Все же это делают. Пусть другие делают, что им нравится, но не ты... Нет, не ты...
Он был уничтожен. Стоял не двигаясь и молча. Очень тихо:
— Ты вор?.. Грабитель? Нет, Сережа, прошу тебя, не надо... не надо...
Я больше не буду, — сказал я тоже шепотом.
Вечером офицеры спросили меня: Ну как, пойдешь с нами?
Я ответил отрицательно. Они назвали меня мокрой курицей.
Я промолчал.
Грабеж в деревнях, спекуляция в городах причиняли нам немалый вред.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.