Глава седьмая. НА СЕВАСТОПОЛЬСКОЙ ЗЕМЛЕ
Глава седьмая. НА СЕВАСТОПОЛЬСКОЙ ЗЕМЛЕ
Белый город, еще не опаленный жарким дыханием войны, представился Людмиле во всей своей строгой, воинственной красе. Он раскинулся на берегах нескольких бухт, и вход в главную из них охраняли два старинных форта: Константиновский и Михайловский. Их мощные белокаменные стены с бойницами отражались в спокойных водах гавани. На вершине Центрального холма в лучах солнца сиял голубым куполом Владимирский собор, усыпальница четырех адмиралов, героев первой обороны. Посреди кудрявых аллей Исторического бульвара стояли скромные монументы павшим воинам Четвертого бастиона, Язоновского редута, батареи Костомарова, а также многофигурный бронзовый памятник генералу Тотлебену и его храбрым саперам, которые успешно вели подземноминную борьбу с англо-франко-турецко-итальянскими войсками, что в 1854 году осадили Севастополь.
Конечно, Одесса была много больше, ярче, разнообразнее. Темп жизни в ней задавал торговый порт, принимавший десятки судов из разных стран мира. Однако заграничные пассажирские лайнеры, сухогрузы или танкеры не могли даже приближаться к главной базе Черноморского флота. Лишь серые узкие корпуса советских эсминцев, тральщиков, сторожевиков занимали причалы Южной бухты, стояли на ремонте у молов Морского завода имени Серго Орджоникидзе.
Людмила сравнивала Севастополь не с разудалым морячком, сошедшим с палубы заморского «купца» в Одессе, а с суровым солдатом, сжимающим оружие в руках и зорко всматривающимся вдаль. На южных рубежах Отечества он отвечал за его покой и безопасность…
В 1941 году население Севастополя достигло 114 тысяч человек. Кроме исторических памятников, он был известен Институтом физических методов лечения имени Сеченова, принимавших больных со всей страны. Рядом с Институтом на берегу Артиллерийской бухты находилась Биологическая станция Академии наук СССР, знаменитая системой своих аквариумов и уникальной коллекцией живых рыб Средиземного, Черного и Азовского морей, обитающих в них.
Из учреждений культуры город имел драматический театр, три кинотеатра, два музея, картинную галерею и 13 библиотек. В их число входила и Морская библиотека, основанная в 1822 году по инициативе и на средства офицеров Черноморского флота. Она располагалась в центре города в специально построенном для нее здании и хранила более двухсот тысяч книг, из коих 13 тысяч составляли редкие старопечатные издания по военной истории: уставы, описания сражений, вооружения и обмундирования армий разных стран и эпох. Чтобы сберечь этот драгоценный фонд, в годы первой обороны Морскую библиотеку перевезли в город Николаев. Теперь тоже начали готовить к эвакуации, но не в Николаев — он был уже захвачен немцами, — а на Кавказ, в Новороссийск, затем в Туапсе, Сухуми и Поти.
Шел пятый месяц войны.
Вражеские полчища уже вторглись на Крымский полуостров. Но сотрудники Морской библиотеки не отступали от славных традиций своего учреждения: быть рядом с бойцами и командирами, вести военно-патриотическое воспитание. Как и в мирное время, они устраивали передвижные книжные выставки в воинских частях и на кораблях Черноморского флота, читали лекции о героях первой обороны, предлагали воинам ознакомиться с произведениями классиков российской литературы, писавших о прошлых сражениях и героических походах.
Например, к данному моменту очень подходили «Севастопольские рассказы» Льва Толстого. Их издавали неоднократно как до революции, так и в советское время. Экземпляров книги в библиотечных фондах хранилось немало. Не составляло большого труда раздать их раненым в одном госпитале, а через неделю собрать и перенести в другой. Благо, госпиталей в Севастополе в начале октября 1941 года развернули много, около трех тысяч койко-мест. Они предназначались для солдат и офицеров Приморской армии, до последней капли крови защищавших Одессу.
Симпатичная девушка из Морской библиотеки появилась и в медсанбате № 47, расположенном в районе Стрелецкой бухты. Людмила охотно взяла у нее слегка потрепанную брошюру в мягкой обложке с цветным рисунком, изображавшим сценку на Четвертом бастионе: большая пушка на лафете с маленькими колесиками, солдаты и офицер возле орудия. Люда перелистала все страницы в ней и снова вернулась к первым:
«Севастополь в декабре.
Утренняя заря только начинает окрашивать небосклон над Сапун-горой; темно-синяя поверхность моря сбросила с себя уже сумрак ночи и ждет первого луча, чтобы заиграть веселым блеском; с бухты несет холодом и туманом; снега нет — все черно, но утренний резкий мороз хватает за лицо и трещит под ногами, и далекий неумолкаемый гул моря, изредка прерываемый раскатистыми выстрелами в Севастополе, один нарушает тишину утра. На кораблях глухо бьет восьмая склянка.
На Северной денная деятельность понемногу начинает заменять спокойствие ночи: где прошла смена часовых, побрякивая ружьями, где доктор уже спешит к госпиталю, где солдатик вылез из землянки, моет оледенелой водой лицо и, оборотись на зардевшийся восток, быстро крестясь, молится Богу, где высокая маджара на верблюдах со скрипом протащилась на кладбище хоронить окровавленных покойников, которыми она чуть не доверху наложена…»
Молодой артиллерийский поручик граф Толстой, служивший на Четвертом бастионе, не слишком оптимистично начал свой рассказ обо обороне города. Но слова подчинялись какому-то особому ритму, и притягивали к себе, как магнит. В мельчайших деталях обрисовал писатель жизнь осажденного города и его защитников, их привычки, поведение, сокровенные мысли. Привыкнув жить под огнем, они уже не обращали внимания на смерть, бродившую рядом. Их героизм был неброским, обыденным, повседневным. Несмотря на лишения и трудности, город они не сдавали. Захватчики имели большое численное превосходство, однако топтались перед укреплениями черноморской крепости 349 дней.
Людмила успела позабыть о книгах, верных спутниках с тудента. Она не держала их в руках с тех пор, как надела военную форму, и порой сильно сожалела об этом. Теперь встреча с художественной литературой высочайшей пробы показалась ей добрым знаком. Жадно глотала она страницу за страницей, потом возвращалась к прочитанному вновь, размышляла, и образы предшественников — отважных русских воинов на обагренной кровью крымской земле — появлялись перед ней, словно живые.
Предки подавали пример блистательного мужества и стойкости. Следовало принять из их рук вековую эстафету, встать в строй предыдущих поколений и доказать «носителям европейской цивилизации», что в России на самом деле ничего не изменилось. Потому нечего им рассчитывать на легкие победы и торжество их ущербной идеологии.
Не расставаясь с книгой, Люда провела в медсанбате еще десять дней, пока ей не сняли швы с раны на голове. Она листала произведение молодого артиллериста и старалась запомнить севастопольскую топонимику: Северная сторона, Корабельная сторона, Сапун-гора, Малахов курган, Мекензиевы горы, Сухарная балка, Мартыновский овраг, речка Черная, Павловский мысок, Куликово поле. Ведь из неоглядных ровных пространств причерноморских степей Павличенко вместе с родной 25-й Чапаевской дивизией вдруг переместилась в совсем иные края. Живописные, но невысокие, густые леса покрывали северные покатые склоны крымских гор. К югу они выходили отвесными каменными уступами, которые кое-где нависали над прибрежными долинами. Глубокие впадины, или поместному — «балки», между горными высотами, лощины и холмы, чередующиеся с оврагами — здешний пейзаж имел довольно сложный рельеф. Он скрадывал, зрительно искажал расстояния, а они были важны для снайперской стрельбы…
Между тем Приморская армия, немного отдохнув от одесской эпопеи, 21 октября 1941 года готовилась отправиться по железной дороге на север Крымского полуострова, чтобы остановить наступление немцев на мало к тому пригодных Ишуньских позициях. Уходила в новый поход и 25-я Чапаевская дивизия. Лейтенанту медицинской службы Борису Чопаку приходилось прощаться с Людмилой, поскольку все ранение бойцы оставались для долечивания в Севастополе.
Однако настроение у молодого хирурга перед отъездом было хорошее. Пребывание в медсанбате № 47 сержанта Павличенко благотворно повлияло на их отношения. По крайней мере, Люда перестала дерзить сыну профессора и довольно зло подшучивать над ним, что часто проделывала раньше.
Врач может быть внимателен к пациенту. Своим искренним вниманием и заботой он смягчит его страдания, словно возьмет часть их на себя, и тогда боль отступит. Раньше Людмила не встречалась ни с чем подобным. Борис доказал ей, что такое лечение возможно. Каждое утро при обходе он участливо склонялся над ней, ласково задавал вопросы о самочувствии, осторожно прикладывал металлическое ухо фонендоскопа к ее обнаженной груди.
Сердце снайпера замирало и давало сбои. Люда, помня про их первый поцелуй, боялась одного: как бы доктор не истолковал тогдашнее ее поведение превратно. Между благодарностью врачу и любовной страстью слишком много различий. Но объяснения казались ей бессмысленными. Ома не хотела обижать доброго человека Борю. Павличенко относилась к нему, как к младшему брату. Младшему потому, что четыре огненных месяца на передовой, по ее мнению, равнялись четырем годам спокойной жизни и тылу.
Волею судеб Борис подошел к строгой своей возлюбленной невероятно близко. В день операции по извлечению осколка сотрудницы медико-санитарного батальона, не подозревая ни о чем, раздевали перед ним его невесту, точно готовили к супружескому ложу. Он отогнал грязные мысли, холодным острием скальпеля коснулся ее раны и услышал стон, который до сих пор звучал в его ушах. Ей стало больно, несмотря на действие лекарств.
Зато потом ни одного нескромного взгляда, жеста или слова не позволил себе лейтенант Чопак. Он имел очень серьезные намерения и собирался осуществить их в мирном пока еще Севастополе, то есть сделать избраннице официальное предложение руки и сердца. Сын профессора навел справки. Если оба военнослужащих подавали соответствующий рапорт в штаб дивизии, то по приказу комдива там оформляли заключение брака и выдавали молодоженам свидетельство, скрепленное круглой печатью.
Они гуляли по больничному двору. Борис рассказывал о новом месте базирования медсанбата № 47: в Симферополе, недалеко от старой татарской мечети. Постепенно двор пустел, ибо приближалось время обеда. Они сели на деревянную скамейку под раскидистым вязом. Чопак оглянулся. Вроде бы никого рядом не просматривалось, и он рубанул с плеча:
— Люда, выходи за меня замуж!
— Прямо сейчас? — она рассмеялась.
— Я серьезно говорю.
— Правда?
— Ну, хочешь, произнесу фразу полностью?
— Произнеси… — она пожала плечами.
Он, опустившись на колено, торжественно заговорил:
— Глубокоуважаемая Людмила Михайловна! Будучи знаком с вами с июня месяца сего года, я проверил свои чувства. Без вас мне жить невозможно. Предлагаю вам свою твердую руку фронтового хирурга и свое сердце, полное любви!
— Про руку хорошо сказано, Боря, — она уже поняла, что это — не шутка, и перестала улыбаться.
— Мой отец при помолвке подарил маме кольцо, — сказал лейтенант. — Так принято в нашей семье. Вот твое кольцо, Люда.
Чопак достал из кармана форменных темно-синих брюк-галифе коробочку и, пользуясь полной растерянностью сержанта Павличенко, надел ей на безымянный палец серебряное колечко, совсем недорогое, тонкое, с полудрагоценным камушком александритом. Она схватилась за кольцо:
— Что ты вдруг придумал?
— Не волнуйся, оно — временное. Другого мне купить здесь не удалось. Но настоящие золотые обручальные кольца я обязательно раздобуду, вот увидишь!
— Мне трудно ответить сразу, — Людмила отвела глаза и нахмурилась. — Но пока я согласия не даю. Пожалуйста, возьми кольцо обратно.
— Зачем ты так, Люда? — сын профессора уверенно положил руки ей на плечи. — Через час отходит мой эшелон. Мы едем на фронт. Ты не хуже меня понимаешь, что это значит. Никто не знает, сколько дней, часов или минут нам осталось. Я прошу тебя быть ласковой…
В окно второго этажа сцену прощания наблюдал весь хирургический блок. Разнообразные суждения медперсонала все-таки свелись к общему выводу: лейтенант Чопак и сержант из 54-го стрелкового полка — отличнейшая пара. Он — пылкий и решительный мужчина, она — очень спокойная и сдержанная, но, видимо, за сдержанностью прячется настоящая любовь. В фильме «Если завтра война» все происходило точно так же. Герои и героиня расставались быстро и эффектно. Однако без слез нельзя было смотреть на их красивые и печальные лица…
На Ишуньских позициях советские войска продержались недолго. Уже 26 октября германская Одиннадцатая армия под командованием генерал-полковника Эриха фон Манштейна вырвалась на просторы Крыма. Фашистская механическая нечисть, окрашенная в болотный цвет, имеющая черно-белые кресты на бортах, жужжа моторами и звеня железными гусеницами, покатила по ровным степным дорогам: самоходные штурмовые орудия «StuG III Ausf» с короткими пушками, приземистые и широкие, словно каракатицы, колесно-гусеничные бронетраспортеры «Sd Kfz.250», из-за длинных своих капотов напоминающие огромные ботинки, мотоциклы «Kfz.2», выглядевшие странным техническим симбиозом с одним колесом впереди и двумя гусеницами сзади, обыкновенные мотоциклы «Zundapp KS750», которые при мощности мотора в 28 лошадиных сил могли перетаскивать легкие орудия, знаменитые «BMW R12» с пулеметами, установленными на колясках, и наконец танки, как чешские трофейные «LTvz. 35», так и природные немецкие «PzKpfwIII».
Быстро обтекая части Красной армии на западе полуострова, захватчики двигались к Севастополю. Эрих фон Манштейн намеревался сходу, одним мощным коротким ударом захватить Главную базу Черноморского флота и отрапортовать фюреру, что его директива № 34 от 12 августа 1941 года: «Овладеть Крымом, который, будучи авиабазой противника, представляет большую угрозу румынским нефтяным районам…» — с честью выполнена победоносными немецко-румынскими войсками.
Однако с коротким ударом у фрицев дело явно не заладилось…
Первые выстрелы на дальних подступах к Севастополю, у реки Альма, раздались в четверг, 30 октября 1941 года. Во второй половине дня открыла огонь четырехорудийная батарея: береговой обороны Черноморского флота № 54 под командованием лейтенанта Заики. По дороге к деревне Николаевка уверенно двигалась колонна немецких бронетранспортеров, самоходных штурмовых орудий, мотоциклов с колясками и автомашин с пехотой. Все это называлось моторизованной бригадой полковника Циглера. От города Саки по западному морскому побережью бригада прорвалась на восток. Оккупанты думали, будто Красная Армия уже уничтожена и в Севастополь они войдут легко.
Батарея № 54 израсходовала 62 снаряда калибра 102 мм. Артиллеристы стреляли метко. На дороге остались разбитые грузовики, сгоревшие мотоциклы, бронетраспортеры «SdKfz.250», лишившиеся хода, много солдат в куртках мышиного цвета. Через два часа противник повторил атаку, но результат ее оказался не менее плачевным. Триумфальное шествие по Крыму гитлеровской армады закончилось. Теперь ее ждали ожесточенные, изнуряющие, кровопролитные бои за каждую пядь земли с доблестными защитниками города-героя.
В воскресенье, 2 ноября, вражеская авиация совершила десять налетов на оборонительные рубежи, корабли в бухтах и городские кварталы. Бомбы разрушили пять жилых домов. Под развалинами погибли 9 мирных жителей, еще 41 человек получил ранения разной степени тяжести. Прикрывая Главную базу ЧФ, летчики-истребители Цигалыгин и Феоктистов сбили два «юнкерса». Еще один «приземлили» зенитчики…[5]
Под темными сводами еле-еле мерцала лампочка аварийного освещения. Люди сидели на скамейках, прислушиваясь к глухим звукам, доносившимся сверху. В основном здесь находились женщины с малолетними детьми и старики. Изредка кто-нибудь из них с любопытством поглядывал на девушку в военной форме, устроившуюся на табуретке у стены.
Людмила попала сюда случайно. С утра бесцельно слоняясь по центральной улице, она при сигнале воздушной тревоги вместе с жителями ближайшего двухэтажного дома спустилась в подвал, на дверях которого белели свежевыведенные буквы: «Бомбоубежище здесь». Севастопольцы довольно спокойно относились к налету и изредка переговаривались между собой, поскольку все они знали друг друга, жили по соседству. Только девушка-сержант, коротко остриженная, в изрядно потертой шинели и пилотке, сдвинутой на левую бровь, удивляла их своим присутствием, ведь военнослужащие по большей части уже покинули город.
В ночь на 1 ноября с рейда ушел линкор «Парижская коммуна» и вместе с ним — крейсер «Молотов», лидер эсминцев «Ташкент», эсминец «Сообразительный», большие подводные лодки Л-4 и Л-23. На сухопутные рубежи обороны, пролегавшие в 15–20 километрах от города, выступили шестнадцать вновь сформированных батальонов морской пехоты, недавно прибывшая из Новороссийска Восьмая бригада морской пехоты численностью около четырех тысяч человек, а также другие воинские части. Звуки канонады доносилась из долины реки Бельбек, деревень Аранчи, Эфендикой, Дуванкой, с горы Азиз-Оба.
Сержант Павличенко была бы рада снова стать в ряды воинов, сражающихся за Отечество. Однако никто в Севастополе не мог сказать, где в данный момент находится ее родной 54-й полк, 25-я Чапаевская дивизия и даже вся Приморская армия. От Ишуньских позиций они отошли на юго-восток полуострова и, вероятно, теперь по каким-нибудь горным тропам, по заброшенным лесным и грунтовым дорогам пробираются в Главную базу ЧФ, чтобы воссоединиться с ее гарнизоном и дальше воевать с немецко-фашистскими захватчиками и их союзниками — румынами.
Со справкой из госпиталя снайпера Люду пока зачислили в батальон выздоравливающих, который располагался в здании Черноморского флотского экипажа. Его командир майор Хубежев обратил внимание на девушку с именной винтовкой, очень редкой наградой в то время. Она представилась офицеру и сразу понравилась ему своей выправкой и скромностью. Хубежев предложил Людмиле перейти на службу в морскую пехоту, обещая звание главстаршины, уверяя, будто черный матросский бушлат пойдет ей гораздо больше, чем гимнастерка цвета «хаки». Он расхваливал своих приятелей-начальников: в 16-м батальоне морпехов — капитана Львовского, в 17-м батальоне — старшего лейтенанта Унчура, в 18-м батальоне — капитана Егорова, в 19-м батальоне — капитана Черноусова.
Никакого желания переходить на флот сержант Павличенко не имела. Она не сомневалась в том, что полк се уцелел и до Севастополя рано или поздно дойдет. Она дорожила дружбой с чапаевцами, закаленной в осенних боях под Одессой.
Всякий раз, слыша подобный ответ, майор выписывал ей увольнительную в город, где она была предоставлена самой себе. Тут пригодились деньги из солдатского оклада, собранные за четыре месяца. Рядовому первого года службы полагалось 10 рублей 50 копеек, но снайперу — сфрейтору — 30 рублей, снайперу-сержанту и командиру отделения — 35 рублей. Людмила посетила до сих пор открытые учреждения культуры: превосходный музей Черноморского флота в старинном здании с пушками и замечательное по реалистичности творение художника Франца Рубо — панораму на Историческом бульваре «Штурм Севастополя 6 июня 1855 года», которая произвела на нее неизгладимое впечатление. Кроме того, она на трамвае специально съездила в Балаклаву, чтобы осмотреть руины средневековой генуэзской крепости Чембало. Не избежала снайпер и другого искушения. Примерно 20 рублей ушло на шоколадные конфеты «Весна». Они, к ее удивлению, продавались в севастопольском магазине «Военторг» еще по довоенной цене.
Утром во вторник, 4 ноября, майор Хубежев сообщил сержанту Павличенко хорошую новость. Командующий Приморской армией генерал-майор Петров вчера прибыл в Севастополь вместе со своим штабом и разместился на командном пункте береговой обороны. Людмила отправилась туда. Не сразу ей удалось встретиться с генералом. Он объезжал огневые рубежи, знакомился с воинскими частями, занимавшими их, осматривал местность и военноинженерные сооружения на ней.
Лишь под вечер она увидела Ивана Ефимовича. Белая пыль севастопольских дорог осела на его кителе с генеральскими звездами на петлицах. Коричневая кавалерийская портупея с поясом и двумя плечевыми ремнями плотно охватывала худощавую фигуру. Кобура пистолета Коровина, присвоенного высшему командному составу РККА, немного сдвинулась набок. В руке Петров держал стек. Такая у него имелась привычка с тех пор, как он в молодые годы командовал эскадроном и конным полком в Средне-Азиатском военном округе, где успешно воевал с басмачами.
Людмиле не пришлось привлекать к себе его внимание. Выйдя из машины командующий Приморской армией, увидел ее и сразу остановился.
— Здравия желаю, товарищ генерал-майор! — она вытянулась в струнку и откозыряла.
— Здравствуй, Люда, — он улыбнулся ей. — Как здоровье?
— Отлично, товарищ генерал-майор.
— Значит, будем бить фашистов в Севастополе?
— Обязательно, товарищ генерал-майор.
— Твой боевой опыт тут пригодится, — Петров снял пенсне и протер его платком. — Сообщаю тебе, что ты теперь — старший сержант и командуешь снайперским взводом. Когда прибудет маршевое пополнение, отбери способных бойцов и научи их точному глазомеру.
— Слушаюсь! — бодро отрапортовала она и, понизив голос, спросила: — Но где же мой полк, Иван Ефимович?
— Думаю, сейчас «разинцы» находятся на дороге между Ялтой и Гурзуфом. В Севастополь они попадут только дней через пять-шесть. Будешь ждать?
— Так точно, товарищ генерал-майор. С первых дней службы всей душой привязана к батальону капитана Сергиенко и к любимой моей второй роте.
— За привязанность хвалю, — Петров снова улыбнулся. — Есть ли у тебя просьбы и пожелания?
— Никак нет, товарищ генерал-майор.
— Хороший ответ, дочка. Скромность украшает солдата. Но его командиры должны позаботиться о нем, — Иван Ефимович повернулся к адъютанту и негромко отдал ему какие-то распоряжения. Адъютант вынул блокнот и стал записывать…
Конечно, ее порадовали новые вещи, полученные на складе: юфтевые сапоги, суконная гимнастерка вместо хлопчатобумажной, ватник, более подходящий для передвижения в лесу, шапка-ушанка из искусственного меха серого цвета, перчатки с полушерстяной подкладкой, трикотажное белье. Генерал был прав. Следовало думать о зимней кампании. В Крыму зимы бывают разными: и теплыми, с плюсовой температурой, и холодными, с морозами и сильными, пронзительными ветрами, которые дуют в феврале и марте с северо-востока.
Однако больше всего понравился Людмиле пистолет ТТ, или «Тульский, Токарева», личное оружие младшего и среднего командного состава Красной Армии. Ведь три темнорубиновых треугольничка на петлице воротника, указывающие на звание старшего сержанта, издали еще и не разглядишь. А вот надетая на пояс кожаная кобура при шомполе с согнутой в кольцо ручкой бросается в глаза сразу.
Тяжеловатым казался ТТ для женской руки — 825 граммов, и то — без магазина на восемь патронов. Некоторые ставили русскому инженеру Токареву в упрек, что его оружие слишком сильно напоминает изобретение «пистолетного короля» господина Джона Мозеса Браунинга, особенно — модель 1910 года бельгийского производства. Но подобные теоретические споры мало занимали старшего сержанта Павличенко. Ей пришелся по душе, и длинный вороненый ствол «Тотоши», как его ласково называли в армии, и удобная рукоять с рубчатыми накладками, и мощный патрон калибра 7,62 мм, пробивавший кирпичную стену толщиной в 100 мм. Номер выданного ей пистолета состоял из букв «ПА» и цифры «945», его украшала крупная насечка на кожухе-затворе. Они свидетельствовали: данный экземпляр изготовлен именно на Тульском оружейном заводе и в 1940 году[6].
Людмиле немедленно захотелось где-нибудь на свежем воздухе, в сквере или в парке опробовать новую военную игрушку. Но в городе, объявленном на осадном положении, проводить такие ознакомительные стрельбы не стоило. Ей пришлось ждать до 9 ноября, когда прибывший наконец в Севастополь 54-й полк занял отведенные ему позиции в третьем секторе обороны вместе с 287-м стрелковым, 3-м полком морской пехоты, 2-м Перекопским полком и 7-й бригадой морской пехоты. Они расположились на пространстве Мекензиевых гор, между реками Бельбек и Черная, от железнодорожного полустанка, вдоль деревень Камышлы и Биюк-Отаркой до хутора Мекензия, который действительно в конце XVIII века принадлежал контр-адмиралу Российского императорского флота Томасу Мак-Кензи, по своему происхождению шотландскому горцу.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.