ВИЛЬФЛИНГЕН, 5 ИЮНЯ 1965 ГОДА

ВИЛЬФЛИНГЕН, 5 ИЮНЯ 1965 ГОДА

[…]

Далее приобрел у того же самого букиниста: «Гибель императорской России» генерала Комарова-Курлова[15], бывшего шефа русской тайной полиции (издательство «Шерль», 1920 г.).

Для меня эта книга — ценное дополнение к мемуарам князя Урусова[16], с которым я подружился в 1930 году и которые, надо надеяться, еще хранятся где-то в моей библиотеке.

Комаров консервативнее и менее умен, чем Урусов, однако он размышлял о сфере деятельности полиции, которой заведовал в качестве помощника министра внутренних дел.

Русская революция примечательна уже в том отношении, что начало ее, хотя и становясь все более неизбежным, долго задерживалось. В подобных случаях возникают суспензированные массы чудовищного веса. Тогда даже небольшое число умных противников становится крайне опасным — подобно поджигателям на пороховом складе.

Непросвещенные, следовательно отстающие в эволюции, слои народа инертны. Это на пользу как правительству, так и революционерам. Перед фронтом неграмотных тиран, как и мятежник, в состоянии добиться поразительных результатов. Он стоит перед однородной толпой, позволяющей управлять собой с помощью рычагов. Конечно, он должен сам знать, чего хочет. Декабристы были слишком образованы; они не смогли обратиться к замершим в ожидании войсками так, как это умели делать Орловы.

Пиротехникам известны вещества, которые перед взрывом выпускают снопы искр. И даже если искры еще можно затоптать, все равно критическая точка уже пройдена. В этом заключалось задание Комарова. Подробности подтверждают тесное родство преступления с полицией.

Точку, где указанное родство превращается в идентичность, следует искать в агенте, без которого, с чем соглашался и Комаров, полиция обойтись не может. Ценнее агентов, которых в тайный заговор засылают извне, завербованные члены заговорщицких групп. Предатель эффективнее шпиона.

В каждом агенте скрыт двойной агент, как в любом профессиональном игроке — шулер. Встречались сиамские близнецы, доверенные лица нигилистов и полиции одновременно. Все было бы просто, если считать их обычными негодяями; однако они одновременно убеждены в правоте дела, которое предают. Так они проваливают его и сами находят конец — либо на Акелдаме[17], либо ликвидируемые товарищами, либо на эшафоте, если маска не была вовремя сброшена. Акелдама была кладбищем для пришлого люда.

Насколько здесь важна осторожность, показывает убийство министра внутренних дел Столыпина революционером по фамилии Богров, состоявшим на службе у Комарова. Перед спектаклем, который собирался посетить министр, этот Богров должен был опознать некую приехавшую студентку и потом покинуть здание театра. Богров выполнил поручение, но потом сумел остаться в театре и выстрелами из револьвера убил Столыпина.

Однако своего апогея двойная игра достигла, пожалуй, в истории с Азефом, который в течение десятилетий умело водил за нос как охранку, так и своих слепо преданных ему сторонников. Соперников он выдавал полиции. С другой стороны, он был замешан в убийстве Плеве и других государственных деятелей.

Было бы несправедливо стричь анархистов под одну гребенку с национал-революционерами. Их комната ужасов богато представлена патологическими и истерическими типами; еще Достоевский дал им превосходное описание. Порождения идеализма в реальной жизни смотрятся убого.

Симптомы гадки, но судить о них следует, принимая во внимание тело, то есть: смертельно больное государство. Без войн, одними реформами положение дел могло бы сохраняться дольше, так как от пациента нельзя требовать чрезмерных усилий. Даже выигранная война приводит к неблагоприятным последствиям. Промышленность вынуждена увеличиваться, появляется необходимость в новых школах и университетах. Солдаты знакомятся с заграницей, как когда-то декабристы с Парижем. Тот, кто ведет войну, чтобы избежать революций, взнуздывает лошадь с хвоста.

«Могущество России при Александре I достигло таких высот, о каких Петр Великий мог только догадываться». Но чего недоставало ему по сравнению с Петром Великим?