Глава 23 Feindlicher Kreuzer in Sicht!

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 23

Feindlicher Kreuzer in Sicht!

— Feindlicher Kreuzer in Sicht![40] Feindlicher Kreuzer in Sicht!

И сразу же после этого пронзительный сигнал тревоги, в течение нескольких секунд превративший спокойно плывущее судно в отлаженный боевой механизм. Люди занимали свои места по боевому расписанию, чтобы принять участие в своем последнем роковом сражении.

— Feindlicher Kreuzer in Sicht! Feindlicher Kreuzer in Sicht!

Этот крик, донесшийся к нам по телефону, соединяющему наблюдательный пост и мостик, трансформировался в громкий тревожный сигнал, разорвавший окутавшую помещения корабля сонную тишину, — вахтенный офицер нажал кнопку сигнала тревоги.

Этот сигнал стал предвестником конца «Атлантиса», знаком, который, и все мы это знали, не мог однажды не появиться. Мы в этом не сомневались, но старательно загоняли подобные мысли в самые дальние уголки мозга, предпочитая жить сегодняшним днем и не думать о будущем, тем более столь неприятном.

Раннее утро 22 ноября 1941 года выдалось скучным, но ясным. Мы стояли в точке рандеву с U-126, передавая топливо нашей серой коллеге — субмарине, которой предстояла великая миссия. Других забот в то утро не было, и мы позволили себе немного расслабиться. Южная Атлантика была тиха и спокойна. Такой бывает городская улица на исходе ночи, когда на нее еще не хлынул утренний поток транспорта, когда спешащие по своим делам люди еще не начали втаптывать в грязь опавшие осенние листья. Я, широко зевая, вышел на палубу и огляделся вокруг.

U-126 стояла у нашего борта, на лодку был переброшен топливный трубопровод. Создавалось впечатление, что большой корабль переливает маленькой юркой подлодке свою кровь.

Из каюты Рогге доносились голоса. К нам на борт прибыл командир подводной лодки, и теперь мужчины обменивались слухами и информацией за стаканом шерри. Представители соперничающих подразделений общались с непринужденной сердечностью, как встретившиеся в мирное время друзья. Откуда-то слышалась сентиментальная песня. Тихое мирное утро. Правда, холодное. А учитывая, что я плохо спал и никак не мог окончательно проснуться, оно показалось мне еще холоднее. Уже в который раз мне приснился сон, регулярно посещавший меня после ухода с кораллового атолла. Считайте это чем хотите — предвидением или подсознательным страхом, но сон был всегда одинаков: я видел появляющийся слева по борту британский крейсер — с тремя трубами и длинным корпусом. В этом месте я обычно просыпался и не знал, чем закончилась встреча.

Вахтенный хмуро улыбнулся и пожелал мне доброго утра.

— Слава богу, вчерашняя паника закончилась, — сказал он.

Он говорил о волнении, вызванном неприятностью с нашим гидросамолетом. После обычного разведывательного полета «Арадо» совершил неудачную посадку на воду и стремительно затонул. Это была тяжелая потеря. Мы лишились «глаз» как раз в тот момент, когда находились в самом неподходящем месте. Поэтому вряд ли стоит удивляться, что Рогге, и без того не считавший «окрестности» безопасными, пребывал в крайней степени недовольства.

— Что толку говорить. Все равно тут уж ничего не поделаешь, — вздохнул я. — Зато сегодня все вокруг кажется намного более мирным.

По пустынной палубе гулял легкий бриз. Здесь было только несколько человек — заканчивали свою работу. Остальные предпочли оставаться в теплых помещениях. По гладкой поверхности моря катились небольшие ленивые волны, вода перед рассветом казалась серой, но мы знали, что под солнечными лучами она изменит цвет и станет голубой. На какое-то время, причем уже не впервые, я позабыл о войне, любуясь открывшейся передо мной картиной рождения дня над океаном. Нам редко выдавалась возможность предаваться созерцанию, и, постоянно пребывая в лихорадочной спешке, мы попросту не замечали окружающих нас величественных красот. Кофе был хорош, и даже запах топлива, сопровождавший процесс передачи, не казался неприятным, а представлялся неотъемлемой частью общей картины — неба, ветра и моря.

А потом раздался крик:

— Feindlicher Kreuzer in Sicht! Feindlicher Kreuzer in Sicht!

Дальше события замелькали, как картинки в калейдоскопе. Секунда — трубопровод был отсоединен. Еще секунда — и на палубу выбежал командир подлодки, спешащий вернуться на свой корабль. Слишком поздно! Его молодой старший помощник среагировал так быстро, что на месте, где только что была субмарина, остались только пузыри и пена. U-126 ушла, оставив своего командира кипящим от злости на нашей палубе.

— Ублюдки! Чертовы ублюдки! Поспешили нырнуть, даже не видя противника!

Но U-126 следовало опасаться еще одного врага, и вскоре мы в этом убедились. А ведь мы всегда так гордились своей способностью заметить врага первыми! Появился гидросамолет с крейсера, он кружил вокруг — летчики фотографировали «Атлантис».

— Сбить эту свинью! — крикнул один из матросов, но Рогге покачал головой.

«Уолрос» продолжал описывать круги, надоедливое жужжащее насекомое, воинственная оса, у которой хватит яду на всех. Но Рогге не давал приказ открыть огонь. На полной скорости подлетел наш катер — словно перепуганный цыпленок, спешащий под крыло мамы-наседки. Когда он аккуратно пристроился у борта, с палубы кто-то крикнул:

— Сейчас не слишком удачный момент для гостей!

Последовало короткое совещание, на котором Рогге отдал необходимые распоряжения. Он был очень встревожен, хотя внешне оставался, как всегда, спокойным. Он планировал последний отчаянный блеф.

— Постараемся потянуть время, — сказал он. — Попробуем выдать себя за англичан.

Бессмысленное намерение? Ни в коем случае. Существовала вероятность, что крейсер, поверив в наш блеф, приблизится, и тогда у нас появится шанс использовать торпеды.

— Есть еще подлодка, — напомнил Рогге. — Надо дать ей время уйти. Короче, будем тянуть время до последнего. И помните: орудия должны молчать.

Я навел бинокль на «Девоншир» и поневоле залюбовался великолепным кораблем. Разбегающиеся от его носовой части волны оживляли гладкую поверхность моря и давали представление о скорости, с которой он двигался. Правда, я быстро перестал восхищаться изящным классическим силуэтом британского военного корабля, разглядев палубные орудия, коих, по моим понятиям, было слишком много. Их дула были направлены на нас. Крейсер двигался в нашу сторону, и, если не произойдет чуда, очень скоро все будет кончено.

Наш оппонент представился с большого расстояния, кратко, но весьма убедительно, тем самым давая понять, что нас ждет в будущем. Моряки «Девоншира» явно не желали терять время. На фоне серого корпуса показалась ярко-оранжевая вспышка. 8-дюймовый снаряд с ревом скорого поезда пронесся над нашими мачтами и рухнул в воду. Еще одна вспышка — и такой же снаряд упал в воду перед форштевнем «Атлантиса», подняв высокий фонтан серой воды. Намерения противника были ясны, теперь дело было за нами.

— Стоп машины!

Привычный гул и вибрация двигателей стихли, и «Атлантис» окутала тишина, приняв каждого человека в свои объятия. Нет, мы не лишились дара речи — мы продолжали обмениваться репликами. И мы вовсе не были парализованы страхом — мы продолжали двигаться. Но все разговоры и все перемещения были второстепенными, а главным стал мыслительный процесс. Мы напряженно думали. Есть ли у нас шанс обмануть англичан? Честно говоря, не похоже. Но к этому времени наша удача — удача «Атлантиса» — стала такой же обычной составной частью нашей жизни, как восход солнца или луны. С нами не может произойти ничего плохого. Только не с «Атлантисом».

Тишина. Только слегка поскрипывает корпус корабля, покачивающегося на медленных невысоких волнах, и еще топот ног — это люди беспокойно топчутся у орудий. А я думал о наших двадцати двух победах. Двадцать две победы. Двадцать второй день месяца. Это, конечно, совпадение. А может быть, и знак. Хороший? Плохой? Как бы то ни было, подобные размышления не влияли на ход событий…

Вооружившись захваченной у англичан сигнальной лампой, мы передали свое имя — «Полифем», а потом по радио — в точности так же поступило бы невинное английское судно — отправили сообщение в эфир:

«RRR… Полифем… RRR… Неустановленный корабль приказывает мне остановиться… RRR… Полифем…».

Шанс был мизерным, и мы это знали. Но это был наш единственный шанс. Поэтому мы снова и снова посылали в эфир свой отчаянный призыв о помощи — поспешную последовательность точек и тире. Начав свой последний блеф, мы стремились выразить миру беспомощное негодование несправедливо задержанного торгового судна, просили помощи и поддержки. Затем наступила пора ожидания.

— Интересно, как теперь поведут себя англичане? — нарушил молчание сигнальщик.

Вскоре мы это узнали.

Англичане велели нам оставаться на месте. Мы так и сделали. Кто-то припомнил старую богохульную молитву моряков Нельсона, ожидавших вражеского бортового залпа:

«За все, что нам предстоит, пусть Бог сделает нас воистину благодарными…»

Наше радио замолчало. Даже самый близорукий и совершенно невежественный матрос вряд ли мог перепутать «Девоншир» с немецким рейдером. Хотя наш очевидный обман заставил противника задуматься (настоящий «Полифем» действительно недавно ушел из Испании и вполне мог оказаться в этом районе). Стало очевидно, что никто не собирается давать нам шанс, в котором мы так отчаянно нуждались. Англичане явно вели проверку, но не приблизившись к нам, на что мы рассчитывали. Вместо этого они радировали в адмиралтейство и запросили данные о местонахождении «Полифема». Очевидно, никакие уловки не могли скрыть волчьи клыки.

Противник вовсе не ослабил бдительность и продолжал маневрировать на высокой скорости и внушительном расстоянии. Он не подходил к нам ближе чем на 15 000 метров, а это намного превышало дальность действий всех наших орудий.

А гидросамолет продолжал нервировать нас своим присутствием, его жужжащее любопытство казалось ненасытным. Из-за его назойливого внимания мы ничего не могли предпринять, только осторожно перемещаться по палубе. Это непрекращающееся наблюдение с воздуха пагубно действовало на всех. Лично у меня оно вызвало странное чувство неловкости, я ощущал себя мальчишкой, которого застали за каким-то предосудительным занятием. Короче говоря, все мы втайне мечтали о возможности сбить осточертевшую птичку ко всем чертям.

Интересно, как мы станем вспоминать, если, конечно, останемся в живых, странные декорации этой кульминационной сцены наших странствий. Мы стояли на мостике: капитан, артиллерийский офицер, торпедный офицер, штурман и я — этакое собрание джентльменов от военно-морского флота. Все мы прошли дорогостоящее обучение, приобрели нешуточный опыт, но в тот момент чувствовали себя беспомощными, словно овцы, которых ведут на убой. Без всяких надежд мы смотрели, как настойчиво мигает прожектор на корабле противника. Мы не знали, чего от нас хотят, вероятнее всего, запрашивают секретный опознавательный код, о котором мы не имели понятия.

За нашими спинами переминались с ноги на ногу, ожидая приказа, нижние чины: три артиллериста, три торпедиста, три сигнальщика. Беспокойнее всех вел себя командир подводной лодки. Он был в ярости, поскольку остался без корабля, и совершенно не знал, куда себя деть. Он метался взад-вперед по мостику и постепенно закипал, считая, что U-126 упустила блестящий шанс отличиться. Но даже в такой драматический момент мы не могли сдержать ухмылки, слушая его монолог, типичный для подводников:

— Я! Застрял на ничтожной торговой посудине! После всего, что я пережил, утонуть на этой жалкой лоханке! Я чувствую себя голым, абсолютно голым!

Что же дальше? Рогге прочел в обращенных к нему глазах невысказанный вопрос и ответил:

— Не сомневаюсь, что англичане узнают: мы не «Полифем». Тогда, скорее всего, они покажут, на что действительно способны. Но даже если так, я не намерен стрелять.

Но почему? Все мы, конечно, понимали, что наши 5,9-дюймовые орудия не смогут достать противника на том расстоянии, на котором он упорно держится. Мы также хорошо понимали, что, даже если бы наши снаряды могли достичь цели, у нас нет ни единого шанса выстоять против бронированного крейсера, вооруженного 8-дюймовыми орудиями.

— Но может быть, хотя бы парочку снарядов? — совсем по-детски взмолился Каш. — Чтобы поддержать престиж.

— Нет, — отрезал Рогге. — Может быть, наш блеф все же удастся. Будем надеяться. Если они обстреляют нас, а мы не ответим, есть шанс, что нас примут за судно снабжения. В этом случае они, возможно, приблизятся, а когда поймут, что ошиблись, будет уже слишком поздно.

Итак, мы продолжали тянуть время. Вряд ли есть что-то более тяжелое, чем напряженное ожидание. Мы не могли позволить себе ошибиться. Прошло полчаса. А потом появился мой ординарец — само почтение — и, всячески демонстрируя уважение, спросил:

— Прикажете приготовить вашу лучшую форменную одежду, господин лейтенант?

Лучшую форму? В такое время? Я с недоумением взглянул на серьезное, исполненное искренней заботы лицо стоящего передо мной человека и, наконец, вспомнил о роли, которую мне предстояло сыграть. Независимо от того, удастся наш блеф или провалится, существовал еще один блеф — социальный, обусловленный совместным соглашением, блеф, который отлично понимали обе стороны.

— Конечно, — ответил я, — обязательно.

В этом действительно был смысл, и я, очнувшись от невеселых дум, занялся некоторыми организационными вопросами. Первым делом я попросил офицера-администратора принести доллары, которые у нас всегда имелись «только для непредвиденных расходов». Если корабль затонет, всегда существовала вероятность (впрочем, на данной стадии она представлялась весьма проблематичной), что мы доберемся до берега или (еще более проблематично) будем подобраны нейтралами. И тогда деньги окажутся исключительно полезными. Но куда их положить? Недолго думая я засунул зелень вместо стелек в ботинки. При более благоприятных обстоятельствах обладание такой суммой могло бы стать чрезвычайно приятным. Чтобы деньги доставляли удовольствие, необходимо иметь гарантию, что сумеешь их истратить. Коллеги, наблюдая за моими манипуляциями, единодушно решили, что я занимаюсь ерундой. Не поплыву же я, если придется, в ботинках! Да и где гарантия, что я окажусь настолько везучим, что мне понадобятся деньги?

Между прочим, а куда подевалась подводная лодка? К этому времени высказывания ее командира стали уж вовсе непечатными. Наши, кстати, тоже. Хотя в глубине души мы знали, что наше раздражение по большей части вызвано не бегством подлодки, а собственным унизительным положением. Опытные моряки, мы понимали, что маневры «Девоншира» не оставляют свободы действий подлодке.

Сколько потребуется времени, чтобы подозрения англичан переросли в уверенность? Все мы устали от подвешенного состояния, в котором находились, и жаждали хотя бы какой-нибудь развязки. Оглядываясь назад, думаю, здесь вполне можно употребить литературный штамп и сказать, что сцена была «проникнута драматизмом». Но в то время, когда происходили описываемые события, все мы были слишком заняты, чтобы думать о драматических эффектах или проявлять кинематографические эмоции. Следовало подумать о слишком многих насущных делах.

Игра началась ровно в 9.35. Орудийные башни противника озарились яркими красно-желтыми вспышками. Каш, стоявший на палубе, перегнулся через поручни и посмотрел вниз, оскалив зубы в ухмылке.

— Они будут здесь через двадцать секунд, — сообщил он, напоследок щегольнув профессионализмом.

И вот над нами засвистели снаряды, а водная поверхность вокруг неожиданно вздыбилась высокими фонтанами пенных брызг и стальных осколков. Но даже в начавшемся адском шуме был отлично слышен громовой голос Рогге, отдавший приказ:

— Запустить машины! Полный вперед!

«Атлантис» начал двигаться, но снаряды «Девоншира» следовали за ним, постепенно сжимая хватку.

— Поднять боевой флаг! — скомандовал Рогге.

И в последний раз на мачте «Атлантиса» взметнулся красно-бело-черный флаг. В последний бой наш корабль пошел под своими истинными цветами, гордый и непокорный, открыто принявший вызов противника.

Корабль содрогнулся — первое попадание. Я много раз слышал и читал, но впервые ощутил на собственной шкуре, что значит, когда палуба уходит из-под ног, а деревянная обшивка скрипит от непосильной нагрузки.

— Дымовая завеса!

И вокруг нас заклубились едкие клочья белого тумана, постепенно образовывая непрозрачную стену между нами и вражеским крейсером. И все же его снаряды продолжали настигать нас. Мы сделали последнюю отчаянную попытку обмануть противника, резко изменив курс и устремившись на юго-восток. Быть может, если субмарина, которая наверняка где-то поблизости, не может достать крейсер, мы сумеем привести крейсер к субмарине. Но капитан «Девоншира» был слишком умен, чтобы пойти на поводу. Наши маневры оказались бесполезными. В течение нескольких минут дымовой экран служил только как не слишком надежное укрытие для покидающей корабль команды. Ведь прямое попадание означало бы массовую бойню. Должен отметить, что на борту паники не было, матросы занимали места в спасательных шлюпках спокойно, словно отправлялись на очередные учения. Мы в это время поддерживали скорость 1,5 узла, достаточную, чтобы корабль слушался руля и вместе с тем оставался под прикрытием дымовой завесы. Впрочем, к этому времени мы уже и не могли увеличить скорость, слишком серьезными были повреждения, хотя в то время я полностью не осознавал, насколько они были серьезными.

Матросы покидали корабль, один из них нес на руках отчаянно протестующего Ферри. А я побежал в каюту, чтобы уничтожить коды и взять фотоаппарат — я хотел запечатлеть конец «Атлантиса». В каюте я задержался на пару минут — рассовал по карманам попавшиеся на глаза личные вещи, взял пленки, аппарат и вернулся на мостик.

Как удручающе быстро наш корабль изменил свой облик! Его неизменно чистые аккуратные палубы превратились в груды развороченных вентиляторов, упавших стрел и всевозможного мусора. Деревянные щиты, ящики и подпорки превратились в щепки. Над «Атлантисом» повис отвратительный запах гари. Черный дым окутал мачты, словно погребальный костер. На палубе виднелось несколько небольших очагов возгорания, а трюм, где хранился гидросамолет, теперь представлял собой полыхающий ад. Вся команда, за исключением Рогге, Пигорса, меня и Фелера с его командой, задача которой заключалась в установке и приведении в действие зарядов для уничтожения корабля, уже была в шлюпках. По пути из каюты на мостик я поскользнулся.

— На палубе была кровь, — заметил я.

Уже в самом начале обстрела у нас появились жертвы. Теперь число погибших увеличилось до восьми.

Пигорс, старый друг Рогге, вместе с ним служивший еще на парусных судах, убеждал капитана покинуть мостик.

— Я без вас никуда не пойду, — заявил он, исчерпав остальные доводы.

Еще одно попадание, затем еще одно. Корабль сильно накренился на левый борт. Вот, значит, как это бывает…

«Атлантис» умирал, причем не произведя ни единого ответного выстрела из длинноствольных орудий, которые теперь оказались выставленными на всеобщее обозрение, поскольку вся маскировка уже давно была уничтожена. Они уже ни для кого не представляли угрозы и молча обреченно смотрели дулами в небо. Наш последний блеф не удался, и далекий, как ад, «Девоншир» продолжал громить нас своими мощными дальнобойными орудиями.

Фелер и его люди выполнили свою миссию и попрыгали в воду. За ними последовал Пигорс, получивший клятвенное заверение Рогге, что мы тоже воспользуемся шансом спастись.

Теперь на корабле остались только Рогге и я. Стараясь перекричать рев пламени, он заорал:

— Прыгайте, Мор, прыгайте! Я за вами!

И я прыгнул.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.