1980

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

1980

Итак, последний в земной своей жизни год Владимир Высоцкий встретил на даче у Эдуарда Володарского под Москвой. Среди приглашенных, кроме Высоцкого и Влади, Всеволод Абдулов, Валерий Янклович, писатели Василий Аксенов, Юрий Трифонов с женой Ольгой. Последняя позже будет вспоминать: «Этот прошедший нелепо и невесело праздник, как и считается по поверью, определил весь год. Что-то разделяло всех. Теперь понимаю что – роскошь и большая жратва. Мне кажется, что и Тарковский, и Высоцкий, и Юра чувствовали себя униженными этой немыслимой гомерической жратвой… Все было непонятно, все нелепо и нехорошо…»

После обильного застолья Высоцкий внезапно «заводится»: у него кончились наркотики, и он решает срочно ехать в Москву. Но рядом находится жена, которая пока не догадывается о болезни мужа. И Высоцкий в очередной раз идет на обман: просит Янкловича придумать подходящую причину для отъезда. Тот придумывает: мол, ему надо успеть в театр на утренний спектакль. Влади отпускает Высоцкого отвезти Янкловича на своей машине, но только до ближайшей трассы в сторону Москвы. В. Янклович вспоминает: «Мы садимся в машину (Сева Абдулов тоже поехал) – и Володя гонит на скорости двести километров, не обращая внимания ни на светофоры, ни на перекрестки…

На Ленинском проспекте, прямо напротив Первой Градской больницы, машина врезается в троллейбус. Сева ломает руку, у меня сотрясение мозга. Подъезжает «Скорая», Володя пересаживает нас туда, а сам на десять минут уезжает на такси. Вскоре появляется в больнице – поднимает на ноги всех врачей! Мне делают уколы, Севе вправляют руку. Первого января вся Москва гудела, что Высоцкий насмерть разбился на своей машине».

Несмотря на то что в тот же день Высоцкий съездил в ГАИ и подарил ее начальнику свою пластинку с автографом, дело об аварии все-таки завели. И еще потребовали возместить троллейбусному парку ущерб в размере… 27 рублей 25 копеек.

Так, со всенародных слухов о его смерти, начинался для Владимира Высоцкого год 1980 – год високосный (пo восточному гороскопу – год Обезьяны, тот самый, про который древние астрологи говорили: «Обезьяна умирает в год Тигра, а Тигр умирает в год Обезьяны». Владимир Высоцкий по своему гороскопу, как известно, был Тигром).

Несмотря на то что у Высоцкого было сильно поцарапано лицо, отгулов в театре ему никто не дал. И уже 3 января он вышел на сцену в роли Лопахина в «Вишневом саде». Еще он каждый день бывает в больнице, навещая своих друзей, и следит за ремонтом своего «Мерседеса», который находится на 7-й станции техобслуживания. Но как движется ремонт, его не удовлетворяет. Ему заявляют, что обслужат в порядке общей очереди, а Высоцкому хочется, чтобы это произошло быстрее (без машины он как без рук, а пока его возит на своем авто Владимир Шехтман). Он пытается припугнуть начальника станции своими высокими связями, но тот на угрозы не поддается.

4 января Марина Влади решает навестить в больнице Всеволода Абдулова. В качестве ее спутника выступает Шехтман. Однако до больничной палаты дойти им было так и не суждено. Как только Влади вошла в главный корпус больницы (а этому зданию было свыше ста лет) и увидела обшарпанные стены, она тут же повернула назад. Шехтману же объяснила, что у них во Франции в таких больницах лежат самые бедные. «Я туда не пойду! – заявила Влади. – У меня испортится настроение на весь приезд».

Начавшись с неприятностей, год этот ими и продолжился. В начале января в Москву из Ижевска срочно прилетел полковник Кравец, который вел дело о прошлогодних незаконных концертах Высоцкого. Первым делом он едет в больницу к Янкловичу для обстоятельного допроса, хотя не имеет на руках никакой законной санкции на это. Из-за этого между ним и приехавшим в больницу Высоцким происходит серьезная словесная перепалка. Кравец тут же составляет бумагу на Высоцкого с обвинениями его в том, что он сознательно устроил аварию, чтобы укрыть в больнице свидетеля по делу – Янкловича. Высоцкий предпринимает ответные шаги: жалуется на Кравца генералу МВД В. Илларионову, который был консультантом фильма «Место встречи изменить нельзя». Тот звонит Кравцу и требует объяснений. На что Кравец отвечает: мол, вас ввели в заблуждение, и вообще Высоцкий все время козырял вашим именем и говорил, что сгноит нас в тюрьме. Генерал этим объяснениям поверил и приказал своим помощникам Высоцкого к себе больше не пускать.

7 января Высоцкий кладет на стол Любимову заявление с просьбой дать ему годичный отпуск в театре – он хочет заняться кинорежиссурой и снять фильм «Зеленый фургон». Режиссер заявление подписывает, но просит артиста об одном – чтобы он играл в «Гамлете» и по возможности в ряде других спектаклей. Высоцкий такое обещание дает.

9 января в Париж улетает Марина Влади. Спустя несколько дней из больницы выписываются Абдулов и Янклович, и в знак благодарности за хороший уход за ними Высоцкий дает концерт для персонала Первой Градской больницы. Спустя месяц Высоцкий по этому поводу скажет следующее: «Вы знаете, как приятно в больнице петь, а не лежать! Когда смотрю на белые халаты, которые сидят в зале, у меня просто сердце радуется, потому что я неоднократно видел их наоборот – из положения лежа. Нет, правда, – я с удовольствием всегда в больницы езжу выступать. Сейчас у меня такое турне по больницам. В некоторых больницах я по разным отделениям даже ухитрился пробежаться. Где друзья лежат мои, там я пою, чтобы их лучше лечили. Пока удается, все вышли, живут…»

20 января Высоцкий присутствует в Центральном Доме литераторов, где проходит творческий вечер братьев Вайнеров. Однако поездка туда радости ему не принесла. Он пригласил на вечер своего друга Вадима Туманова, а тот взял с собой своего сына. Однако на входе их тормознули, заявив, что в пригласительном билете значится всего лишь одно лицо. Далее послушаем рассказ самого В. Туманова: «Володя узнал, что людям, которых он пригласил, не оставили входных билетов. Высоцкий не выносил пренебрежительного отношения к людям, кто бы они ни были. Он сразу понял, что тут сыграло свою роль элитарное чванство писательской братии по отношению к „непосвященным“. И высказал все это хозяевам и распорядителям банкета. Немедленно и на „устном русском“. Спев одну песню, более продолжать не захотел, уехал…»

В эти же дни Высоцкий работает над песней для «Зеленого фургона». В середине января она готова – «Проскакали всю страну». Однако удовлетворения от ситуации с фильмом у него нет – сценарий, который написан Игорем Шевцовым, ему не нравится. Вот как об этом вспоминает сам сценарист: «Сценарий „Зеленого фургона“ был переписан полностью. От прежнего осталось несколько эпизодов, но соединить, да еще на скорую руку, два совершенно разных стиля мне, конечно, не удалось. Я быстро перепечатал эти полторы сотни страниц и отнес Володе.

Через день он сам позвонил мне и устроил чудовищный разнос. Кричал, что все это полная …! Что я ничего не сделал! Что, если я хочу делать такое кино – пожалуйста! Но ему там делать нечего!

– Ты думаешь, если поставил мою фамилию, то уже и все?! – орал он.

Я не мог вставить в этот бешеный монолог ни слова. Его низкий, мощный голос рвал телефонную трубку и… душу. И я решил, что наша совместная работа на этом закончилась.

Проболтавшись по улицам пару часов в полном отчаянии, я доехал до метро «Баррикадная» и позвонил ему из автомата. Приготовил слова, которые надо сказать, чтобы достойно распрощаться…

Но когда он взял трубку, он ничего не дал мне сказать. Он опять выругался, а потом добавил совершенно спокойно:

– Будем работать по-другому. Сядешь у меня и будешь писать. Вместе будем. Сегодня. Машинка есть? Ты печатаешь? Вот и хорошо. Жду вечером.

Вечером все стало на свои места. Он сказал, что в сценарии много …, но времени нет: надо отдавать, чтобы читало начальство.

– В Одессу посылать не будем, я сам поеду к Грошеву (главный редактор «Экрана»). Так двинем быстрее.

– Володя, чего тебе ездить? – предложил я. – Ты ему позвони, а я отвезу. За ответом поедешь сам…»

Разговор этот происходит 21 января. А на следующий день Высоцкий впервые в своей жизни записывается с собственными песнями на Центральном телевидении, в передаче «Кинопанорама». Запись эта происходила ночью, когда все высокое начальство давно уже разъехалось по домам, и, кроме съемочной бригады «Кинопанорамы», в студии никого не было. И хотя Высоцкий чувствовал себя неважно – в кадре это прекрасно видно – однако желание оставить свои записи для потомков пересилило все сомнения. Запись продолжалась в течение нескольких часов. Могли бы уложиться и раньше, но Высоцкий ближе к концу записи стал забывать текст (кончилось действие наркотика, ему надо было вколоть новую дозу, но сделать это в студии, сами понимаете, было невозможно). В ту ночь были исполнены следующие песни: «Мы вращаем Землю»,«Парус», «Жираф», «Песня о Земле»,«Утренняя гимнастика», «Дорогая передача»,«Про Кука», «Баллада о любви» и др.

После съемки Высоцкий пришел в аппаратную и попросил показать всю запись. Отказать ему, естественно, не посмели. Увиденным он остался доволен: «Как я рад, что мы это сняли и что это теперь останется на пленке». Однако уже на следующий день его мнение изменилось. Тот же И. Шевцов вспоминает слова Высоцкого: «Ну, сделали запись. Я час с лишним, как полный… выкладывался. А потом она (Ксения Маринина. – Ф. Р.) подходит и говорит: «Владимир Семенович, вы не могли бы организовать звонок к Михаилу Андреевичу Суслову?» Я аж взвился: «Да идите вы!.. Стану я звонить! Вы же сказали, что все разрешено?» – «Нет, но…»

Видимо, именно этим обстоятельством можно объяснить тот факт, что, когда на следующий день Высоцкий должен был вновь приехать в «Останкино», чтобы сняться в сюжете про съемки фильма «Место встречи изменить нельзя», он на запись не явился. Пообещал Марининой приехать (мол, надену другой костюм), но так в студии и не объявился. И сюжет снимали без него (в студии были Станислав Говорухин и Владимир Конкин).

Что касается часовой записи концерта Высоцкого, то она при его жизни не выйдет. С большими купюрами ее покажет Э. Рязанов в октябре 1981 года, а полностью она выйдет только в 1988 году, в период празднования 50-летия со дня рождения В. Высоцкого. Но вернемся в год 80-й.

23 января Высоцкий отправился на прием к директору телевизионного объединения «Экран» Грошеву, чтобы прояснить ситуацию с «Зеленым фургоном». Но, отправляясь туда, он совершил ошибку: принял седуксен. А Грошев подумал, что он пьян, и жестко отчитал визитера: «Владимир Семенович, я вас прошу больше в таком виде ко мне не показываться». Короче, разговора не получилось. Едва он приехал домой, как ему позвонил Шевцов. «Ну как?» – спросил сценарист. «Никак, – ответил Высоцкий, – я отказался от постановки». Шевцов бросился на Малую Грузинскую. Далее послушаем его собственный рассказ: «Володя лежал на тахте. Что-то бурчал телевизор, почти всегда у него включенный. Тут же сидел Сева Абдулов с рукой в гипсе (после аварии), задранной к подбородку, еще кто-то, кажется, Иван Бортник. У всех вид такой, точно объелись слабительного. Я встал у стены.

– Ну что стоишь! – рявкнул Володя. – Снимай пальто! В общем, я отказался от постановки.

– Ты не спеши.

– Да что ты меня уговариваешь?! Я приезжаю к этому Грошеву! Он, видите ли, за три дня не мог прочитать сценарий! Я, Высоцкий, мог, а он не мог, твою мать!

– Да он и не обещал…

– Да ладно тебе! И как он меня встретил: «Владимир Семенович, я вас прошу больше в таком виде не появляться!» В каком виде? Я-то трезвый, а он сам пьяный! И мне такое говорит! Мне!!!

(К слову сказать, Володя действительно тогда не был пьян, но очень болен. А уж Грошев, конечно, тем более не был пьян.)

– Я ему стал рассказывать, как я хочу снимать, а он смотрит – и ему все, я вижу, до …!

– Володя, – успеваю вставить я, – а чего ты ждешь?.. – и т. д., но он сейчас слушает только себя.

– Больше я с этим… телевидением дела иметь не хочу! Удавятся они! И сегодня на «Кинопанораму» не поеду! Пусть сами обходятся! Ничего, покрутятся!»

И стал метать громы и молнии. В частности, заявил, что от постановки фильма отказывается.

Между тем из Министерства культуры СССР в Театр на Таганке приходит бумага о том, чтобы руководство театра готовило документы на присвоение В. Высоцкому звания «Заслуженный артист РСФСР». Заведующая отделом кадров театра Елизавета Авалдуева сообщила эту приятную новость Высоцкому. Но тот среагировал на нее на удивление спокойно.

– Я еще не заработал, – ответил он Авалдуевой. – Вот не дадут – вам будет больно, а мне – обидно. Еще поработаю как следует – тогда будем оформляться.

Только нежелание в очередной раз получить «пощечину» от чиновников минкульта могло заставить В. Высоцкого ответить подобным образом.

Накануне дня рождения Высоцкого друзья пытаются поговорить с ним по душам – видеть то, как он убивает себя, они уже не в силах. В разговоре принимали участие Всеволод Абдулов, Валерий Янклович, Вадим Туманов. Все просили Высоцкого одуматься, начать серьезное лечение. Артист отмахивался: мол, да ладно, перестаньте! Видя это отношение, Абдулов не сдержался: встал и направился к выходу. Уходя, сказал: «Володя, смотреть на то, как ты умираешь, я не могу. И не буду. Поэтому я ухожу. Если понадобится – звони, я появлюсь и все сделаю. Но просто присутствовать при твоем умирании – не буду».

Этот поступок друга, кажется, отрезвил Высоцкого. Сразу после своего дня рождения (25 января ему исполнилось 42 года) он делает очередной отчаянный шаг побороть болезнь. Вместе с врачом Анатолием Федотовым артист закрывается на несколько дней у себя на квартире. А. Федотов рассказывает: «В январе 1980 года мы с Высоцким закрылись на неделю в квартире на Малой Грузинской. Я поставил капельницу – абстинентный синдром мы сняли. Но от алкоголя и наркотиков развивается физиологическая и психологическая зависимость. Физиологическую мы могли снять, а вот психологическую… Это сейчас есть более эффективные препараты. Да, сила воли у него была, но ее не всегда хватало».

Об этом же слова В. Янкловича: «Высоцкий запирается вместе с врачом. Врач пытается что-то сделать. День, два… На третий день – срыв. Ничего не помогает – так делать нельзя. Даже врачи уже не верили в успех».

1 февраля Высоцкий дает концерт в столичном ВНИИЭТО. Трудно сказать, чем объясняется его согласие отыграть этот концерт, поскольку состояние здоровья Высоцкого хуже некуда. У него затруднена речь, подводит память. Спев третью песню («Песенка о слухах»), Высоцкий делает короткую паузу, чтобы представить следующую песню («Песня о переселении душ»). После чего поет…«Песенку о слухах». Затем спохватывается: «Это я вам уже пел, да?»

В последующие три недели Высоцкий нигде не светится: ни в театре, ни в концертах. Зато он внезапно вспоминает про свою дочь, что родилась от его романа с актрисой Таганки Татьяной Иваненко. Вот как об этом вспоминает Иван Бортник: «Однажды в половине четвертого утра хмельной Володька завалился ко мне с открытой бутылкой виски в руке и говорит: „Поехали к Таньке, хочу на дочку посмотреть“. Приехали, звоним в дверь – никого. Решили, что Татьяна у матери, отправились туда. А рядом отделение милиции – тут-то нас и „загребли“ менты. „О-о-о, – говорят, – Жеглов, Промокашка!“ И в отделение. А Володька на лавку – и сразу спать. Но в конце концов нас все же отпустили. Уже после его смерти Татьяна мне призналась, что была тогда дома и не открыла. „Ну и дура!“ – заявил я ей. Ведь больше такого порыва у Высоцкого не возникало…»

Тем временем продолжаются два уголовных дела: ижевское и по автоаварии. В те февральские дни Высоцкий предпринимает попытку уговорить следователя, у которого было в производстве последнее дело, закрыть его. Он приглашает его с женой к себе в гости на Малую Грузинскую. На этой встрече была и Оксана Афанасьева. Она вспоминает: «Пришел милиционер – совершенно одноизвилистый человек – с женой, красивой блондинкой в кримплене… Она как зашла в квартиру, так сразу потеряла дар речи. Сидела в кресле, абсолютно не двигаясь… А он нес абсолютный бред, шутки были такого уровня:

– Ты, Володя, у меня еще на дыбу пойдешь!

В конце концов он «развязался» – ходил, хлопал всех по плечу, даже читал стихи – ужас!..»

Этот визит не помог Высоцкому – суд все-таки состоялся. Но он отнесся к артисту снисходительно и вынес ему наказание мягче не бывает – общественное порицание плюс обязал его быть особо внимательным за рулем.

Поскольку здоровья Высоцкого не хватает на дальние переезды, он вынужден выступать с концертами в черте Москвы и в Московской области. 21 февраля состоялся первый после перерыва концерт – в МФТИ, что в городе Долгопрудный. Правда, он едва не сорвался. Организатор концерта В. Янклович договорился, что руководство института платит Высоцкому гонорар, но билеты на концерт не продает. «Собирайте деньги с народа любым другим способом», – было заявлено «физикам». Таким образом Янклович пытался обмануть ОБХСС. Однако, едва они с Высоцким подъехали к зданию, первое, что увидели – в кассах продают билеты. Янклович возмутился и заявил, что концерта не будет. Но «физики» так всполошились, так стали биться в истерике, что пришлось им уступить.

Высоцкий начал свой концерт со следующего вступления: «Выступать перед студенческой аудиторией всегда очень рискованно. Я одно время даже перестал это делать после того, как однажды на химическом факультете в университете девочку задавили. Я сказал, что больше ездить не буду, потому что… Вот, задавили, значит, и с трудом ее оттуда вынесли… Я сказал, что я ездить не буду.

Действительно, не ездил в чисто студенческие аудитории… Потому что это всегда какие-то прорывы… Например, я помню, в Медицинском институте гигантская дверь шестиметровая упала. Она медленно-медленно так вот упала, все разошлись и сели на нее тут же. И все продолжалось, как будто ничего не случилось… И вы – одни из первых, к которым я стал ездить снова…»

На концерте Высоцкий исполнил 17 песен: «О моем старшине», «Случай в ресторане»,«Переселение душ», «Жираф», «Песня попугая», «Почему аборигены съели Кука», «Письмо с Канатчиковой дачи», «Баллада о детстве», «Кто кончил жизнь трагически»,«Профессионалы», «Песенка про прыгуна в длину», «Песенка про прыгуна в высоту», «Ах, милый Ваня…», «Джеймс Бонд», «Лекция о международном положении», «Случай на таможне», «Я не люблю».

25 февраля состоялся следующий концерт – в 31-й больнице на проспекте Вернадского (Олимпийская поликлиника). Вспоминает И. Шевцов: «В больнице мы что-то напутали, разминулись, и когда наконец разобрались и нашли конференц-зал в полуподвале, там уже было битком народу. Мы трое, что были с ним, еле протиснулись, когда Володя уже начал выступление…

Спел первую вещь, вторую, потом вдруг разволновался:

– Моих там устроили?

Увидел нас, успокоился.

– Ну, хорошо…

Пел много, больше обычного, и про больную ногу как будто забыл (Высоцкий сделал себе укол наркотика через брюки и занес инфекцию. – Ф. Р.). Среди ответов на записки запомнился такой: «Что Вы думаете о других наших бардах: Окуджаве, Киме и (назвали какое-то третье имя, которого я не знал, поэтому и не запомнил)? Расскажите о них».

Володя сказал, что с большим уважением относится к Окуджаве и Киму. К сожалению, они сейчас меньше стали работать в этом жанре (авторской песни). Окуджава, как вы знаете, пишет прозу. Ким закончил поэму в стихах. О Фаусте. Говорят – очень интересная. А третьего – он назвал фамилию – я не знаю, кто он такой. Но раз не знаю, то, наверное, и не нужно. И Володя улыбнулся…»

26 февраля Высоцкий играл в «Гамлете», а три дня спустя дал сразу два концерта: в НИИ капитальных транспортных проблем и в МФТИ. Из-за последнего концерта Высоцкий не смог (или не захотел) поехать в Дом кино, где состоялась премьера фильма «Маленькие трагедии», где он играл Дон Гуана. Но на самом концерте Высоцкий вспомнил об этом событии. «Вот сегодня, сейчас, премьера в Доме кино, – сообщил Высоцкий. – Это Швейцер сделал изумительный, на мой взгляд, монтаж из пушкинских стихов… Смог объединить все „Маленькие трагедии“ – получилось как будто единое произведение…»

1 марта по ЦТ показали «Кинопанораму», где был сюжет о фильме «Место встречи изменить нельзя». О ленте рассказывали ее создатель Станислав Говорухин и актер Владимир Конкин. Третьим должен был стать Владимир Высоцкий, но он, как мы помним, в день съемки передачи в студию не явился.

В начале марта на очередную практику в Ленинград уезжает Оксана Афанасьева. Провожая ее, Высоцкий дарит ей свой талисман с золотым Водолеем (Оксана тоже Водолей). К тому моменту их отношения прошли огонь, воду и медные трубы, и все, кто их наблюдал, уже не сомневались – это обоюдная любовь. Одно время влюбленные даже подумывали о ребенке, но потом отказались от этой мысли. Высоцкий знал, что тяжело болен, поэтому опасался, что и ребенок родится слабым.

Сам Высоцкий понимал, что вечно так продолжаться не может, что рано или поздно ему придется сделать решительный выбор, но с окончательным решением тянул. Кажется, он совсем запутался, как герой тогдашней комедии «Осенний марафон». Развод с женой, помимо прочего, означал бы и то, что ему пришлось бы навсегда забыть о поездках за границу, без которых он уже не мыслил своего существования. А Оксану он любил так пылко, как умеют любить, наверное, только мужчины, вступившие на порог «критического возраста».

Уголовное дело по факту ижевских концертов продолжается. В середине марта Высоцкого вызывают в Ижевск на суд, но он ехать отказывается и уезжает на несколько дней из страны (в Венецию, где в те дни снимается в очередном фильме Влади). Вместо себя Высоцкий отправляет на суд Николая Тамразова и адвоката Генриха Падву. И все, что в зале суда предназначалось для ушей Высоцкого, пришлось выслушать им. Например, один из администраторов тех концертов, стоя на скамье подсудимых, кричал Тамразову: «Передайте Высоцкому, чтобы башли привез сюда. А то я выйду и взорву его вместе с его „Мерседесом“!

Во время проводов Высоцкого в аэропорт (с ним туда отправились Иван Бортник и Валерий Янклович) с артистом случился неприятный инцидент. Таможенники собирались пропустить Высоцкого без тщательного досмотра, но тут к ним внезапно вышли трое особистов (после скандала с «Метрополем» к Высоцкому у властей было особенное внимание). Один из таможенников не растерялся и сунул шкурку соболя, которая была в чемодане у Высоцкого, за пазуху Бортнику. Сам Высоцкий тоже перепугался и руками раздавил в кармане куртки пузырек с наркотиком. Пошла кровь. Но особисты на это внимания не обратили. Досмотр продолжался больше получаса, и на свой рейс Высоцкий не успел. У него конфисковали золотое кольцо, картину и еще что-то. Возмущенный артист позвонил своему знакомому, работавшему в Министерстве внешней торговли. Тот посоветовал написать объяснительную на имя министра Патоличева. Высоцкий так и сделал. Причем специально наделал в объяснительной массу ошибок, чтобы разыграть волнение. Бортник тогда еще удивился: «Вовка, ты с ума сошел… Ошибка на ошибке!» «Это специально», – ответил Высоцкий. «Понимаю, но это уж слишком – „дарагой“?!» Как показали дальнейшие события, хитрость Высоцкого удалась: вещи ему вскоре вернули.

В Венеции между Высоцким и Влади состоялся серьезный разговор: он рассказал жене о своей проблеме с наркотиками. Объяснение произошло во время прогулки на катере. В первые мгновения после признания мужа Влади была вне себе от ярости, даже хотела сбросить Высоцкого в воду. И ее гнев можно понять – мало ей было проблем с сыном-наркоманом, так еще и супруг туда же. Но потом она взяла себя в руки и позволила Высоцкому продолжить свой рассказ. Как пишет сама М. Влади: «Почему этот город пахнет смертью? Может быть, потому, что он словно зажат между солоноватыми водами и небом – влажный и теплый, как чрево мира…

…Этой ночью было сказано все, и наконец между нами нет больше тайн… Теперь я знаю все. Ты осмелился произнести «запретные слова».

Я наслаждаюсь этими минутами с болезненным ликованием, как мог бы наслаждаться последними минутами жизни смертельно больной человек. Мы снова вернулись к началу нашей любви. Мы больше не прячемся друг от друга, нам нечего друг от друга скрывать. Для нас с тобой это – последний глоток воздуха…

Ты говоришь мне, что обязательно поправишься, и чувствуешь сам, что это – конец.

– Я возьму себя в руки. Как только приеду в Париж, мы начнем соблюдать режим, мы будем делать гимнастику, вся жизнь еще впереди.

В конце концов, нам всего по сорок два года! Ты обещаешь, что к моему дню рождения в мае «все будет в порядке»…»

21 марта Высоцкий был уже в Москве. На следующий день к нему в дом явились очередные гости: Вадим Туманов и Борис Прохоров. Последний у Высоцкого раньше не бывал. Как-то он оказал Туманову важную услугу, и когда тот поинтересовался, чем он может его отблагодарить, Прохоров ответил: «Познакомь меня с Высоцким». Туманов позвонил артисту и попросил о встрече. А своего друга отрекомендовал так: «Хороший парень, хоть и журналист». Далее послушаем самого Б. Прохорова:

«Наверное, нас ждали, потому что дверь распахнулась сразу, на первую трель звонка. Щурясь от подъездного полумрака, я шагнул прямо в освещенную комнату. Крепкое оценивающее рукопожатие.

– Владимир Семенович?

– Нет, просто Володя.

Эта искорка зажигания – просто Володя! – как свидетельство: есть контакт. Обожаю эти мгновенные контакты, после которых надо просто быть самим собой и не надо притворяться сильно умным. И он сразу дал понять, что здесь нет ни кумиров, ни поклонников, а есть нормальные мужики.

Однако по фильмам – радист из «Вертикали», незабвенный Глеб Жеглов – он представлялся совсем иным: эдаким коренастым крепышом. Ничего подобного: изящный, стройный и достаточно высокий, скорее худой, чем атлетичный. Руки только выдают силушку – жесткие, рабочие руки. Одет по-домашнему просто, в джинсы и в такую же рубашку.

– Ребята, извините, Шерлок Холмс по ящику! Досмотрим? (В тот день шла премьера первых двух серий фильма «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона». – Ф. Р.)

Конечно, досмотрим. Хотя какой тут Холмс! Я уставился на экран, ничего не соображая, искоса разглядывая обстановку. Прихожей действительно нет. Сразу из входной двери попадаешь в большую комнату, которая как бы поделена на зоны. Направо – импровизированная гардеробная, где на креслах свалены наши пальто, в углу видны две гитары. Дальше – проход в глубь квартиры. Налево – гостиный уголок, за которым мы и расположились вокруг столика на диванах. Дальше рабочая зона: какая-то радиотехника, микрофоны. По углам – церковная утварь. Благостные апостолы в полный рост жалостливо протянули длани навстречу друг другу. Книг немного – один сервант, и в основном художественные фотоальбомы. И все это пронизано острым запахом сердечных капель.

– А Васька-то Ливанов хорош! Люблю его до смерти! – его реплика по ходу фильма. – Вообще отличная работа, аж завидки берут!..

Шел одиннадцатый час ночи. Шерлок Холмс успел расправиться со своими врагами. Мы потянулись на кухню, в глубь квартиры. Хозяин сам показал: «Здесь, налево – спальня, вот мой рабочий стол. „Я пишу по ночам – больше тем!“ Здесь, направо, прочие удобства. А вот и кухня!» Просторная, а-ля рюс, под потолком высокие полки, расписанные петухами, уставленные всякими импортными банками. Главный предмет – широкий крестьянский стол, вдоль лавки. «Сейчас мы закусь изобретем. Маринка столько вкуснятины натащила».

Четвертым в нашей компании был друг и коллега Владимира Семеновича Сева Абдулов. Отнесся он ко мне настороженно, холодно и ревниво. И не без оснований – я таки оправдал его худшие опасения. Вадим Туманов торжественно достал свой сувенир – большую копченую оленью ногу! Под вопли восторга мы, пощадив заграничную вкуснятину, набросились на российский деликатес. Володя отрезал себе здоровые куски, наворачивал будь здоров. Мы вроде не отставали, однако кусок не лез в горло. Я умоляюще смотрел на Туманова, но тот словно не замечал моих взглядов. Пришлось пойти ва-банк!

– Не, мужики, не по-русски получается: в одиннадцать ночи сидят четыре амбала, едят мясо, как сектанты или заговорщики. Правильно вас, москвичей, КГБ шпыняет. Давайте хоть для конспирации…

Рассмеялись. А Высоцкий вроде как оправдывается:

– Старик, клянусь – в доме ни капли! Севка не даст соврать.

Вот где она пригодилась, провинциальная предусмотрительность. Все мы непьющие, а какой-нибудь паршивенький коньячишко всегда найдется, на всякий пожарный случай! Мы разлили чисто символически, буквально по 15 капель. И я поднял стакан и сказал:

– Володя…

И захлебнулся от нахлынувших чувств…

Где-то около часу ночи раздался звонок – Высоцкого ждали в какой-то артистической компании. На прощание я еще раз обнаглел. Смерть не люблю автографы, а тут – будь что будет!

– Какой разговор, старик! – он достал стандартную открытку и быстро подписал ее…»

27 марта Высоцкий дал концерт в Доме культуры «Парижской коммуны». Организаторам концерта он обещал, что специально споет новые вещи, но потом про свое обещание забыл и сыграл старый репертуар. Еще он обиделся на одну из записок, присланную ему из зала, где зритель позволил себе сделать несколько замечаний по его песням. Замечаний было два: Высоцкий пел «В 41-м под Курском я был старшиной», а битва на Курской дуге, как известно, была в 43-м, и Фернандо Кортеса Высоцкий называл то Эрнандо, то Фернандо.

9 апреля в «Литературной газете» был напечатан юмористический рассказ Лиона Измайлова «Синхрофазотрон». Речь в нем шла о том, как взаимно выручают друг друга представители интеллигенции и сельские жители. Например, артисты из симфонического оркестра по осени едут в подшефный колхоз убирать картошку, а зимой колхозники приезжают в город на помощь артистам. А еще в подшефных у колхозников есть атомные физики, которым они на днях будут ремонтировать… синхрофазотрон. Прочитав этот рассказ, Высоцкий нашел в нем прямые заимствования из своей старой песни «Товарищи ученые…». И на одном из концертов, состоявшемся в те дни, не преминул поделиться своими мыслями со зрителями: «Недавно открываю „Литературную газету“, смотрю сразу 16-ю полосу и вижу… Написан рассказ, где слово в слово пересказано содержание моей песни. Наверное, этот человек решил, что теперь можно, и начал шпарить – ну просто один к одному…»

13 апреля Высоцкий в последний раз сыграл в спектакле-концерте «В поисках жанра». На следующий день он присутствует на открытии чемпионата Москвы по карате, куда его пригласил один из самых именитых советких каратешных тренеров Алексей Штурмин. Вместе с Высоцким там была и Оксана Афанасьева.

16 апреля Высоцкий приезжает в Ленинград, чтобы выступить с концертом в Малом зале Большого драматического театра. Артист приехал туда по просьбе режиссера Вячеслава Виноградова, который собирается включить фрагменты этого концерта в свой новый фильм «Я помню чудное мгновенье». Эта съемка станет для Высоцкого последней. Что касается ее показа в фильме, то ее оттуда вырежут. И только несколько лет спустя Виноградову удастся вставить ее в другой свой фильм – «Я возвращаю ваш портрет».

Будучи в Ленинграде, Высоцкий навестил своего друга Кирилла Ласкари. Последний вспоминает: «Я был в цирке: кажется, ставилась пантомима „Руслан и Людмила“. Меня позвали с манежа к телефону. Звонила Ирина, передала трубку Володе. Он просил немедленно все бросить и ехать домой. Я не мог: ставился номер, связанный со всей труппой.

– Что-нибудь случилось? Вовочка…

– Охота к перемене мест, – рассмеялся он. – Давай скорей.

Когда через два часа я вошел в квартиру, его уже не было. На столе лежала цирковая программка, на ней стихи:

А помнишь, Кира, – Норочка,

Красивая айсорочка?

Лафа! Всего пятерочка,

И всем нам по плечу…

Теперь ты любишь Ирочку

И маленького Кирочку.

А я теперь на выручку

К Мариночке лечу.

Почерк неуверенный. Не его. Ошибки. Ира рассказала: просил шприц. Такового в доме не было. На ее вопрос «зачем?» – сослался на горло: плохо со связками. Пошли с Ирой на бульвар Профсоюзов, в косметическую поликлинику. Одна из сестер его узнала и дала шприц. Дома ушел в ванную комнату и плотно закрыл дверь. Оттуда до Иры доносился его хрип. Потом поцеловал ее и умчался обратно в Москву…»

В эти же дни у себя дома Высоцкий делает и свою последнюю запись с музыкантами. Он записал песню«О конце войны», которую предполагалось включить в фильм «Мерседес» уходит от погони», работа над которым завершалась на Киностудии имени Довженко. Однако судьба этой записи тоже будет печальной – в фильм ее не возьмут.

Памятуя об обещании, которое он дал в Венеции своей жене, Высоцкий в конце апреля предпринимает очередную попытку перехитрить болезнь. Он обращается за помощью к врачу Склифа Леониду Сульповару. Тот вспоминает: «И я начал искать, что можно еще сделать. Единственный человек, который этим тогда занимался, был профессор Лужников. К нему я и обратился… У меня была надежда большая – и я Володю в этом убедил, что мы его из этого состояния выведем. Лужников разрабатывал новый метод – гемосорбцию (очистка крови). Я договорился…»

Вспоминает В. Янклович: «В Москве Володе впервые в Союзе делают гемосорбцию. Сульповар договорился с профессором, который занимался этим. Профессор попросил Володю обо всем рассказать откровенно, иначе не имеет смысла пробовать… Володя рассказал все: когда, сколько и как… Когда он может бороться, а когда нет… Решили попробовать. Володя остался в больнице – гемосорбцию сделали…» Это произошло 23–24 апреля.

Свидетель тех событий врач А. Федотов продолжает рассказ: «Кровь несколько раз „прогнали“ через активированный уголь». Это мучительная операция, но он пошел на это. Но гемосорбция не улучшила, а ухудшила его состояние. Мы зашли к нему в больницу на следующий день. Он был весь синий.

– Немедленно увезите меня отсюда!»

28 апреля Высоцкий дает сразу два концерта: днем выступает в НИИ «Витамин», вечером – в подмосковном Доме ученых в городе Троицке. В конце последнего представления Высоцкому внезапно стало плохо. И его увезли домой еле живого.

1 мая Высоцкий был дома в компании своих близких друзей: Оксаны Афанасьевой, Вадима Туманова, Валерия Янкловича, Анатолия Федотова, Владимира Шехтмана. В середине дня внезапно заявился пьяный Олег Даль. Сказал, что не может в таком виде возвратиться домой и попросил приютить его на несколько часов. Высоцкий разрешил. На следующий день на кухне этой же квартиры Далю вшили «торпеду» (это сделал Федотов). 3 мая Высоцкий в последний раз играет в спектакле «Добрый человек из Сезуана». В последующие несколько дней он играет еще в дух спектаклях: 6-го – в «Преступлении и наказании», 7-го – в «Гамлете».

9 мая Высоцкий приезжает к своему приятелю В. Баранчикову и поет ему «Купола». В это время в Елоховской церкви, которая стояла поблизости, зазвонили колокола, что придало песне особое звучание. На следующий день Высоцкий вылетает в Париж. Провожали его Янклович и Оксана. Ехать к Марине Высоцкий не хотел, поскольку главную ее просьбу – завязать с наркотиками – он так и не выполнил. И показываться ей на глаза в день ее рождения ему было то ли стыдно, то ли неприятно. Поэтому перед отлетом он позвонил жене и сказал, что встречать его не надо, мол, доеду сам. И не доехал – прямо из аэропорта Орли завис в ресторане «Распутин». Влади, которая безуспешно прождала его несколько часов дома, взяла с собой своего среднего сына Петю и отправилась на поиски мужа. Нашли они его в «разобранном» состоянии.

11 мая Влади уговаривает Высоцкого лечь в клинику Шарантон – в ту самую, где несколько лет назад лечился от наркомании ее старший сын Игорь. Вспоминает М. Шемякин: «Володька попал в сумасшедший дом. Был жуткий запой, его напоили свои же доброхоты: Высоцкий едет с нами! Ну как не выпить с Высоцким – на всю жизнь сувенир! Две бутылки коньяка ему дали в самолете… А я узнаю об этом во время жуткого своего запоя – звоню домой, супруге, она говорит: „А ты знаешь – Вовчик уже давно на буйном…“

И я – еще погудевши, там, ночь, полдня, – думаю: нужно увидеть Володю. И вот я стою перед громадным таким, мрачным зданием. А там, где-то в середине, сидит Вовчик, к которому мне нужно пробиться, но как? Во-первых, у меня такой первобытный страх, по собственному опыту знаю, что такое психиатрическая больница; во-вторых, все закрыто. Я перелезаю через какие-то стенки, ворота, бочком, прячусь между кустов сирени… Вижу – какая-то странная лестница, я по ней поднимаюсь, почему – до сих пор не могу понять, это чисто звериная интуиция! – поднимаюсь по этой лестнице до самого верха почему-то, там – железная дверь и маленькие окошечки, в решетках. Я в них заглядываю – и вдруг передо мной выплывает морда такого советского психбольного. Он мне подмигивает так хитро из окошечка: «Э-э-э!» – и так двумя пальцами шевелит. А я ему тоже: «Э-э-э!» Мол, давай, открывай, чего ты мне рожки строишь?

У них – проще, чем в советских психбольницах, он берет – и открывает дверь, за что-то дернул, а может, плечом нажал посильнее. Я вхожу. Вонища такая же, как в советских психбольницах, – инсулиновый пот. И я по коридору почему-то сразу пошел налево, и вдруг – у окна, – помните, в «Мастере и Маргарите», когда Иван Бездомный почему-то… ткнул пальцем в пунцовую байковую пижаму? – так вот в пунцовой байковой пижаме – Вовчик, у окошка стоит. Он обернулся – а он тогда в каком-то фильме снимался – волосы такие рыжеватые, и все так сплетается, в таком ван-гоговском колорите, сумасшедшем. И – мне навстречу: «Миша!» А я – после запоя, в еще более сентиментальном настрое: «Вовчик!..»

Он повел меня к себе в палату, в такой… закуток. Я говорю:

– Что? Вот так-то…

А он:

– Да… Да… Вот, напоили!

И вот так он сидит, а я говорю:

– Ну что? Что? Все нормально, все будет хорошо…

А он мне:

– Мишка, я людей подвел!..

И заплакал вдруг. Я спрашиваю:

– Каких людей?

– Да понимаешь, я там обещал кому-то шарикоподшипники достать для машины… (Не то колесо там или покрышку.)

Я говорю:

– Вовчик, ну каких людей? Чего они из тебя тянут?!

– Ну, я могу достать, там, понимаешь, при помощи своего имени… Они ж не могут! Я вот пообещал, я так людей подвел…

Он прислонился к окошку, а там идет другая жизнь, никакого отношения к нам не имеющая, – там солнышко, которое на нас абсолютно не светит и не греет. И вот так мы стоим, прислонившись лбами к стеклу, и воем потихонечку… Жуть! Вот этого – не передать! Этой тоски его, перед самой его смертью, которая его ела! Казалось бы – ну что еще нужно парню? Живет в том же месте, где живет Ив Монтан, у жены его там колоссальное поместье, сад, деревья подстрижены, и цветочки…

Самая страшная из наших последних встреч была – в дурдоме этом жутком!»

Тем временем Театр на Таганке готовился к майским выступлениям в Варшаве на смотре театров мира (фестиваль «Варшавские встречи»). На нем должен был быть представлен спектакль «Гамлет». И в это самое время из Парижа звонит Марина Влади и сообщает, что Высоцкий лег в клинику и приехать в Варшаву не сможет. По словам Валерия Янкловича, после этого звонка в театре поднялся невообразимый шум. «Из-за какого-то Высоцкого нас не пустят в Польшу!» – возмущенно говорили многие. Однако из страны их выпустили.

17 мая начались гастроли в Польше. Два дня спустя пришлось отменить «Гамлета» – нет Высоцкого. Однако дальнейшие отмены означали бы срыв всех гастролей, поэтому Любимов связывается с Влади. И та разрешает Высоцкому лететь в Польшу. На календаре 22 мая. В аэропорт Высоцкого провожает Михаил Шемякин. Он вспоминает: «Никогда не забуду, как я видел Володю в последний раз. Была весна, он только что вышел из психиатрической больницы, французской… Я его обнял – я собирался в Грецию, он уезжал обратно в Москву…

– Володька, – говорю, – вот увидишь, корабли плывут, деревья там… Кто-то гудит: у-у-у… Давай назло всем – люди ждут нашей смерти, – многие… И ты доставишь им радость. А давай назло! Вдруг возьмем и выживем! Ну смотри – цветут деревья, Париж, Риволи, Лувр рядом! Вовка, давай выживем, а?

А у него уже такая странная-странная печать смерти в глазах, он меня обнял и сказал:

– Мишенька, попробуем!

Сел в такси, помахал рукой из машины, а я смотрел на него и думал: «В последний раз я его вижу или еще нет?» И оказалось – в этой жизни – именно в последний раз. Я улетел в Грецию, и больше – ни-ко-гда…»

Однако из Парижа Высоцкий отправился не в Польшу, а… на родину. Дело в том, что, еще лежа в клинике, он интуитивно почувствовал, что какая-то беда стряслась у его возлюбленной – Оксаны Афанасьевой. Он пытается связаться с ней по телефону из клиники, но к трубке никто не подходит. Тогда он просит сделать это Янкловича. «Я чувствую, что у нее что-то случилось!» – кричал в трубку Высоцкий. «Да что может случиться?» – недоуменно спрашивал Янклович. Оказалось, могло. В те дни у Оксаны покончил жизнь самоубийством отец. Янклович потом признается, что это провидение Высоцкого его потрясло. Спустя пару дней звонок Высоцкого все-таки застал дома Оксану, и он узнал о трагедии из ее уст. И пообещал обязательно прилететь. Он пробыл с любимой меньше суток, после чего отправился в Польшу.

Высоцкий приехал в Варшаву 23 мая, а три дня спустя уже играл в «Добром человеке из Сезуана» (спектакли шли в Театре оперетты). Как пишет В. Золотухин, «играл великолепно». На следующий день он вышел на сцену в образе принца Датского. И вновь поразил всех своих игрой. По словам Леонида Филатова: «Вот тогда стало понятно, как будто из Высоцкого выпущен воздух. Осталась только его энергетика, но она выражалась не в Володином рычащем голосе, не в какой-то внешней энергии, а в глазах и в быстром проговаривании, почти шепотом…»

Вспоминает В. Сверч: «Зал варшавской Оперетты трещал по швам, у касс происходили сцены, достойные пера Данте. Внутри люди стояли рядами под стенами… Аплодисменты не умолкали. А он, щуплый, невысокий, выходил в очередной раз, чтобы поблагодарить за овацию, за признание. Кланялся очень низко. Ведь он любил этот город и его жителей. Очарованный его игрой, я ворвался за кулисы, в уборную актера. Он заметил мое восхищение, подал руку с широкой, хотя и удивленной улыбкой, подписал программку со своим фото и затянулся дешевой сигаретой… Я робко попросил о беседе для „Штандарт млодых“. – „Интервью?!“ – „Я очень вас прошу! Я это хорошо сделаю!“ – „Извини, друг, я очень устал… Приезжай в Москву! Сделаем такое интервью, что и Польша, и весь мир вздрогнут…“

Последняя фраза потом долго будет смущать высоцковедов. Что имел в виду Высоцкий: события в Афганистане или в Польше? Неужели он решился сделать какое-то резкое политическое заявление и ждет удобного повода – возвращения на родину? Как мы теперь знаем, никакого заявления Высоцкий так и не сделает.

28 мая состоялся второй «Гамлет», который закрывал фестиваль «Варшавские встречи». Как пишет все тот же В. Золотухин: «Смотрел второго „Гамлета“: не понравилось. Не могут эти люди играть такую литературу, такую образность, поэзию… Вовка еще как-то выкручивается, хорошо-грубо-зримо текст доносит…»

Чуть позже (20 июля) в варшавском журнале «Театр» театральный критик Эльжбета Жмудска писала о тех выступлениях Высоцкого: «Во Вроцлаве в дни 2-х Международных театральных встреч Таганка показала „Доброго человека из Сезуана“ Брехта и „А зори здесь тихие…“ Васильева. В Варшаве, кроме того, „Гамлета“ с Высоцким. Высоцкий ехал в Польшу через Париж, где некстати заболел и не попал на выступление своего театра во Вроцлаве. В Варшаву он приехал перед вторым представлением „Доброго человека из Сезуана“, и мы увидели его в роли Ян Суна, безработного летчика (в первом представлении эту роль играл М. Лебедев)…

Так случилось, что Высоцкий полностью был в форме лишь в спектакле «Добрый человек из Сезуна». Напряжение, в котором он просто находится на сцене, не имеет себе равных…

В «Гамлете» он был притихшим, лишенным темперамента. Можно было лишь догадываться, что представляет собой эта роль тогда, когда Высоцкий играет в полную силу…

Жаль, что таким мы его не увидели. Однако, несмотря ни на что, таганковского «Гамлета» стоило посмотреть».

Взяв на «Варшавских встречах» первую премию, Таганка стала собираться обратно в Москву. Перед отъездом, 30 мая, состоялся прощальный банкет. Высоцкий сидел за столом со своим другом – польским актером Даниэлем Ольбрыхским и его женой. Практически весь вечер Высоцкий и Ольбрыхский обсуждали не итоги фестиваля, а идею совместного фильма «Каникулы после войны», сценарий которого был написан еще в январе прошлого года (про трех беглецов из немецкого лагеря). Высоцкий сообщил, что роль француза согласился сыграть Жерар Депардье, и дело за малым – найти подходящего режиссера. Но его-то как раз и не было, поскольку в СССР никто не соглашался участвовать в этом проекте из-за его полной непроходимости (мало того, что фильм про концлагерь, так еще в главной роли – Высоцкий).

30 мая Высоцкий возвращается в Париж, где они с Влади предпринимают еще одну попытку «соскочить с иглы» – только на этот раз без помощи врачей, а полагаясь исключительно на силу воли Высоцкого. Они уезжают на юг Франции, в маленький дом сестры Марины Одиль Версуа на берегу моря (сестра смертельно больна раком, жить ей остается чуть больше трех недель. – Ф. Р.). Все спиртное из дома вынесено и спрятано в саду, Высоцкий сидит на пилюлях. Но его хватает ненадолго. В итоге – очередное поражение. Как пишет М. Влади: «И моя сила воли изнашивается как тряпка, меня охватывает усталость, и отчаяние заставляет меня отступить. Мы уезжаем…»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.