СЛУГА ИИСУСА ХРИСТА И ЕГО АПОСТОЛОВ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

СЛУГА ИИСУСА ХРИСТА И ЕГО АПОСТОЛОВ

Роковой визит

В середине января 1000 года, уже на территории Германии, в одном из пограничных монастырей, состоялась первая встреча Оттона III с многочисленными имперскими князьями, а также с сестрами Софией и Адельгейд, специально прибывшими встречать его. В первой же грамоте, пожалованной на немецкой земле, употреблен весьма необычный титул императора, который будет сохраняться вплоть до его возвращения в Италию: «Оттон III по воле Бога, Спасителя нашего и избавителя, слуга Иисуса Христа и император август римлян». Эта формула «слуга Иисуса Христа» должна была указывать на исполнение императором христианской миссии, на императорский апостолат. Подобно тому как Карл Великий удостоился титула «апостол саксов», Оттон III теперь претендовал на роль «апостола славян», намереваясь распространять и укреплять Христову веру среди славянских племен. Многие историки усматривали в этой формуле знак смирения «императора-монаха». Однако следует признать, что это было весьма своеобразное «смирение», ибо что могло быть почетнее для христианского государя, чем приравнять себя к апостолам, «слугам Христовым»? Оттон III, обращая в христианство язычников и присоединяя к христианской церкви новые провинции, считал себя вправе присвоить это «апостольское имя» — смелое, но понятное и по-своему оправданное притязание.

Когда император, окруженный новыми итальянскими советниками, появился в Германии, немцев одинаково неприятно поразили его римский церемониал и аскетическое благочестие, несовместимые с их представлениями о германском государе: традиция, уходившая корнями в общество древних германцев, не знала столь резкого его обособления от своих подданных и прежде всего от знати. Хотя официальная встреча, устроенная Оттону III в Регенсбурге, и была, по словам Титмара Мерзебургского и других анналистов, необычайно пышной («вся Галлия (то есть Лотарингия. — В. Б.), Франкония и Швабия, конные и пешие вышли встречать императора»), однако ликование вскоре сменилось разочарованием и раздражением, как только выяснилось, что император и на сей раз не собирается заниматься проблемами собственно германской политики. Его поход на Восток, в славянские земли, оказался не военной экспедицией, как это было при Генрихе Птицелове и Оттоне Великом, а паломничеством на могилу мученика Адальберта в Гнезно, в дополнение к покаянному паломничеству по святым местам Южной Италии.

Около середины февраля 1000 года Оттон III уже был на границе владений польского князя Болеслава I Храброго, лично прибывшего встречать его. В сопровождении Болеслава император и его свита направились в Гнезно. К самой могиле чтимого им святого Оттон III не решился приблизиться иначе как босиком. Затем он в полном согласии с папой Сильвестром II учредил самостоятельное, независимое более от немецкой церкви Гнезненское архиепископство, во главе которого поставил брата Адальберта — Гауденция, еще в Риме рукоположенного в сан архиепископа. Хотя Польша и должна была стать частью той христианской империи, о которой грезил Оттон III, тем не менее он выпустил из рук такой важный инструмент, с помощью которого немцы до сих пор овладевали (и не только в религиозном и культурном, но и в политическом отношении) славянским Востоком, как церковь. Польский князь Болеслав I Храбрый получил в отношении церквей его государства и миссионерской деятельности те права, которыми прежде обладал только император. Оттон III заключил с ним и более широкий, чем прежде, договор о дружбе. Он пожаловал ему титул патриция, назвал его «братом и соратником Империи», «другом и союзником римского народа», возложил ему на голову собственную корону и пожаловал ему точную копию Священного копья, содержащую частицу драгоценной реликвии — гвоздь с креста Иисуса Христа. Это копье и поныне хранится в Краковской соборной сокровищнице. Античные выражения, определявшие новый статус Болеслава, отражали дух «Возрождения Римской империи». Уже само верховенство над церковью ставило Болеслава выше немецких герцогов и приближало к рангу короля. Отныне он, освободившись от даннической зависимости от Германского королевства, подчинялся только императору, а Польша должна была стать составной частью Империи. В Германию Оттон III возвращался в сопровождении Болеслава и трехсот польских всадников. Итогом его паломничества в Гнезно явились возвышение культа Адальберта и заметное ослабление реального влияния немцев на дела в Польше, о чем его не раз упрекали современники и потомки.

В Германии Оттон III направился во вторую столицу Империи — в Ахен, где на Троицу состоялся синод для решения церковных вопросов, в том числе и об учреждении Гнезненского архиепископства, по мнению многих, весьма уязвимого в каноническом отношении. Тогда же Оттон III велел отыскать в дворцовой капелле Св. Марии захоронение Карла Великого, о точном расположении которого не знали с тех пор, как здесь в конце IX века похозяйничали норманны. Когда удалось его обнаружить под мраморным троном в западном портале капеллы, он распорядился вскрыть гроб и взял из него золотой нашейный крест, а также кусочки еще не истлевшей одежды боготворимого им императора. Многие осудили этот поступок Оттона III как святотатство, а один из современных анналистов пошел еще дальше, истолковав безвременную кончину императора спустя полтора года как расплату за содеянное: «За это, как позднее выяснилось, его постигла кара Вечного Спасителя». За свою короткую жизнь Оттон III не раз повергал мир в изумление, за что и прозвали его «Чудом света». Тем более примечательно, что Титмар Мерзебургский отнесся к этому поступку императора с пониманием, истолковав его как очередной шаг на пути «Возрождения империи римлян»: это могло расцениваться как возрождение античного обычая, ибо в свое время Цезарь специально посетил могилу Александра Великого в Александрии, а Октавиан Август велел вскрыть ее. Как они выразили свое почтение к македонскому герою, так и Оттон III почтил память Карла Великого, идейно-политическое наследие которого вошло неотъемлемой составной частью в его универсальную христианскую империю.

Крест из могилы великого франка должен был символизировать преемственность традиции.

Современная историческая наука дает новое истолкование этого поступка Оттона III, усматривая в нем первый шаг на пути к канонизации Карла Великого, которая не состоялась лишь из-за преждевременной смерти самого Оттона III и политической переориентации его преемника Генриха II. Эта гипотеза косвенно подтверждается тем, что Оттон III выбрал Ахен, центр каролингской традиции, местом своего погребения, дабы ждать наступления Страшного суда «рядом со святыми».

«Оттон, слуга апостолов»

Оттон III и на этот раз не задержался в Германии. Уже в июне, не дожидаясь даже, пока спадет летняя жара, он снова прибыл в Италию — через альпийский перевал Септимер и Кьявенну в Комо, где его встречали многочисленные представители итальянской знати, в том числе и Иоанн Диакон, посол венецианского дожа Петра II Орсеоло и автор весьма ценной «Венецианской хроники». Далее император держал путь в столицу Ломбардии Павию, где и провел более месяца, занимаясь государственными делами, совещаясь с итальянскими магнатами и разбирая жалобы епископов Верчелли, Ивреи и Новары на притеснения со стороны сообщников опального Ардуина. За время непродолжительного отсутствия императора в Италии участились случаи неповиновения. Из Рима прибыл папский легат с сообщением, что жители Орты прямо во время мессы и в присутствии папы затеяли вооруженную стычку с верными ему людьми и отказались платить обычную подать. Сильвестр II просил Оттона III как можно скорее прибыть в Рим, опасаясь, как бы и там не возник мятеж. Для подобного рода опасений было тем больше оснований, что в середине июля взбунтовавшиеся жители Капуи изгнали князя Адемара, ставленника и личного друга Оттона III.

В середине августа 1000 года император прибыл в Рим и поселился в своем дворце на Авентине, вновь погрузившись в виртуальную реальность «возрожденной империи римлян». Тогда еще не наблюдалось явных признаков грядущего мятежа, поскольку тускуланцы были на его стороне, а папа устроил ему пышную встречу. Как отметил хронист Бруно Кверфуртский, рассказывая о делах минувших дней, свидетелем которых ему довелось быть, римляне лживо изображали радость, встречая императора. Написано человеком, знавшим исход событий— легко быть умным и проницательным задним числом, но кто в действительности разглядел лживую радость римлян в момент прибытия императора?

Оставшиеся месяцы 1000 года не были отмечены значительными событиями и важными начинаниями. Здесь же, в своей римской резиденции на Авентине, император праздновал и Рождество.

В первые недели 1001 года исполнение Оттоном III замысла «Возрождения империи римлян» вступило в новую стадию. Внешне это проявилось в проведении в Риме синода, созванного императором и папой, в котором участвовало множество духовных и светских магнатов. Одних только итальянских епископов было двадцать. Из Германии прибыли Генрих Вюрцбургский, брат Хериберта, Зигфрид Аугсбургский, Гуго Цейцский, а главное — Бернвард Хильдесхаймский, бывший наставник Оттона III, которого в Рим привела распря с архиепископом Майнцским из-за вакантного Гандерсгеймского аббатства. Из числа светских участников синода особо заслуживают упоминания маркграф Гуго Тосканский, самый могущественный в Италии человек после императора, и кузен Оттона III, герцог Баварии Генрих, наиболее влиятельный после коронованной особы князь Германии (мог ли он догадываться, что пройдет чуть больше года и сам он обретет королевский венец). Блистательное общество собралось вокруг императора и папы — «нового Константина» и его Сильвестра.

Протокол этого синода утрачен, и образовалась досадная лакуна в истории правления Оттона III. Единственный пункт повестки, о котором мы знаем, спор по поводу Гандерсгеймского аббатства (на чем главным образом сосредоточился Тангмар, в данном случае, как биограф Бернварда Хильдесхаймского, заинтересованное лицо), скорее всего, не был для императора главным вопросом. Воспользовавшись присутствием наиболее влиятельных людей Империи, Оттон III постарался привлечь их внимание к решению задач «Возрождения империи римлян». О том, что наступил новый этап воплощения его замысла, свидетельствует очередное изменение императорского титула, с января 1001 года звучавшего: «Оттон слуга апостолов и по воле Господа Спасителя император август римлян». Добавление к императорскому титулу обозначения «слуга апостолов», несомненно, примыкает к «апостольскому» титулу «слуга Иисуса Христа», бывшему в ходу во время путешествия в Гнезно, однако удивительным кажется именно то, что Оттон III теперь объявляет себя слугой апостолов после того, как был слугой самого Иисуса Христа. Чисто внешне это представляется снижением уровня притязаний, но в действительности дело обстояло совсем иначе.

Обозначение «слуга апостолов» было новообразованием, постепенно внедрявшимся в практику императорской канцелярии. Интитуляция дарственной грамоты от 18 января 1001 года гласит: «Согласно воле Иисуса Христа император римлян август, преданнейший и вернейший распространитель святых церквей». Исторический фон этого нового обозначения «распространитель церквей» образуют недавние события, связанные с посещением Оттоном III Польши. Определения «слуга апостолов» здесь еще нет. Оно появляется в следующем дипломе, а затем происходит дальнейшая эволюция титула: «Римский, саксонский и италийский, слуга апостолов, Божьим даром всемирный император август». В этом титуле воедино слились различные представления. Как это было принято у римских и ранневизантийских императоров, правитель поименован названиями своих народов. Империя понимается как их совокупность, и среди них первое место отводится римлянам. Но вместе с тем выражается и притязание на всемирное господство, связанное с самой идеей императорской власти («всемирный император», «orbis imperator»), — притязание, вступающее в резкое противоречие с представлениями прежде всего византийцев. Само положение формулы «слуга апостолов» между двух других элементов титула не могло служить лишь внешней демонстрацией смирения императора (на чем настаивают некоторые историки): в последовательности трех компонентов титула вернее будет усматривать нарастающую градацию имперских притязаний — от простого перечисления титульных народов Империи («римский, саксонский и италийский») через «слугу апостолов» к положению «всемирного императора».

Затем интитуляция упрощается, ограничиваясь самым необходимым. В ближайшие месяцы в императорской канцелярии становится правилом формулировка «слуга апостолов император август римлян» («servus apostolorum imperator augustus Romanorum») или даже просто «слуга апостолов». В апреле 1001 года Оттон III собственноручно подписал протокол имперского суда как «Оттон слуга апостолов», словно бы отказываясь от императорского титула. Так новый титул постепенно вбирал в себя все другие компоненты некогда столь пространной интитуляции.

Несомненно, под апостолами, слугой которых объявляет себя Оттон III, подразумеваются прежде всего Петр и Павел. Петр играет совершенно особую роль в стихах Льва Верчелльского 998 года, посвященных папе Григорию V, равно как и в составленном примерно в то же время жизнеописании св. Адальберта Пражского. С Петром неразрывно связан как духовный брат-близнец Павел, в церковной литературе всегда упоминаемый вместе с ним. Слугой Петра и Павла Оттон III и объявил себя в 1001 году. Однако, в противоположность лицам духовного звания, нередко объявлявшим себя слугами тех или иных святых, указанная в титуле Оттона III связь с его святыми не вытекала прямо из его служебного положения. Поэтому Петр и Павел должны рассматриваться в одном ряду с духовными вождями, до сих пор указывавшими путь Оттону III. Он, как и прочие его современники, чувствовал теснейшую, непосредственную и неразрывную связь со своими святыми, дававшими ему свою защиту. Такова основа его отношения к св. Петру и Павлу, равно как ранее к св. Адальберту и Карлу Великому. Вместе с тем культ св. Петра был особенно развит в Риме, где религиозное его почитание смешивалось с политическими целями и задачами. Так какие же правовые последствия имело то, что ОттонШ с января 1001 года объявил себя слугой Петра и Павла? Ответ на этот вопрос дает грамота, по времени и своему содержанию наиболее тесно связанная с титулом «слуга апостолов».

В январе 1001 года Оттон III пожаловал папе Сильвестру II диплом, составленный Львом Верчелльским, один из наиболее удивительных документов Средневековья. Речь в ней идет о дарении восьми графств в Пятиградье, в области южнее Равенны, имевшей для императора чрезвычайно большое значение в плане обеспечения безопасности большой дороги, ведущей в Рим. Однако на эту область особое внимание обращали и папы, стремившиеся контролировать всю территорию между западным и восточным побережьями полуострова. Равенна и Пятиградье были закреплены за папами еще Карлом Великим. Оттон I подтвердил эти притязания курии, причем остается не вполне ясно, в какой мере он отказался от собственных прав на Равенну и прилегающую область. Вероятнее всего, фактически он и там оставался господином.

Вопрос о Пятиградье приобрел актуальность еще во время коронационного похода Оттона III в Рим. Прямо на марше, равно как и в Римини (графу Римини и двум его сообщникам он распорядился выколоть глаза за то, что они присвоили имения епископства Римини, а епископство взял под свою защиту), он заявил о своих императорских правах. В Риме он заспорил с новым папой, кому из них принадлежат права на Пятиградье. Соглашения достичь не удалось. Поскольку Оттон III в тот раз не задержался в Риме, поспешив в Германию, этот вопрос так и остался нерешенным, о чем свидетельствует письмо Оттона III папе Григорию V, которое на обратном пути составил для императора Герберт Орильякский. В письме сообщается, что защищать папу поручено маркграфам Тосканскому и Сполето-Камерино, причем последнему император передает и восемь спорных графств, назначая его своим уполномоченным, дабы он обеспечивал исполнение подданными повинностей в пользу папы.

Остается неясным, как происходило развитие этой тяжбы. Упомянутая дарственная грамота в пользу папы Сильвестра II позволяет лишь судить о том, на какие правовые основания ссылались обе стороны. Можно также отметить, что за прошедший период ни император, ни папа не отказались от своего. Два правовых основания, на которые ссылалась римская церковь, упомянуты в грамоте, чтобы показать, какие доводы император не считает убедительными для себя. Прежде всего упоминается «ПсевдоКонстантинов дар», отвергаемый по весьма неожиданной причине: говорится, что это — папская фальшивка, ложно приписываемая Константину Великому. Дипломатическое искусство составителей грамоты проявилось и в том, как был отвергнут второй папский довод: «Ложь также и то, что папы говорят, будто некий Карл подарил св. Петру нашу имперскую собственность. На это мы отвечаем, что сам Карл не мог жаловать на законных основаниях, поскольку уже был обращен в бегство лучшим Карлом, лишен власти, смещен и уничтожен. Итак, он дал то, чем не владел — так дал, как только и мог дать: как тот, кто негодным образом приобрел и не надеялся долго удержать». Речь идет о пожаловании, сделанном Карлом Лысым (сыном Людовика Благочестивого, внуком Карла Великого), изгнанным из Италии своим кузеном Карломаном, который здесь ошибочно назван Карлом. На основании того, что даритель был изгнан «лучшим Карлом», делается заключение о неправомерности дарения.

Однако в критике Оттоном III папских привилегий существует одно весьма слабое место: для определения правоотношений между папой и императором более важное значение, чем «ПсевдоКонстантинов дар» и пакт Карла Лысого, должен был бы иметь «Оттонианум» — документ, подтверждавший все прежние пакты, пожалованный в 962 году курии Оттоном I от себя лично и от имени сына, Оттона II. Логично было бы предположить, что Оттону III и был предъявлен именно этот документ, подлинность которого и правомочия дарителя он должен был бы признать. Но Оттон III не подтвердил «Оттонианум». В том же духе он продолжал действовать и дальше, и оправданием ему служит аргументация, представленная в дарственной грамоте Сильвестру II, где хотя прямо и не упоминается «Оттонианум», однако ведется скрытая полемика с этим документом.

Критика прежних пап, их притязаний на владения была необходима, чтобы обрести правовое основание для ниспровержения авторитета «Оттонианума». Вскрывая недействительность предшествующих «Оттониануму» и лежащих в его основе привилегий, ниспровергали и его собственный авторитет. Составитель грамоты Лев Верчелльский выразил общее мнение как императорских, так и церковных кругов, и в его словах звучит удовлетворение, что теперь, благодаря мирскому и церковному обновлению, будет преодолено плачевное состояние курии. Папы посягали на собственность церкви и разбазаривали ее, а затем старались компенсировать ее утраты за счет имперской собственности. Здесь звучит то же возмущение хозяйственными порядками Италии, которое ранее заставило Оттона III издать свой закон — Павийский эдикт 998 года.

Эта грамота провозглашает ни много ни мало как отказ от всей системы императорских дарений и подтверждений, с помощью которых до сих пор регулировались политические отношения между императором и папой. Дискредитируются все права, приобретенные папством в ходе многовековой борьбы. Даже Рим, город апостолов, объявляется принадлежащим не папе, а императору, называвшему его своим «царским городом». Так Оттон III рассматривал Рим с тех пор, как устроил в нем свою резиденцию. Если при Карле Великом римские магнаты, как духовные, так и светские, стали «императорскими людьми», а весь простой народ равным образом заявлял о своей верности императору, то теперь то же самое можно было по праву сказать и об Оттоне III. Однако выражение «наш царский город» («nostra urbs regia») заключает в себе и еще более глубокий смысл, ибо здесь специально употреблено прилагательное «царский» («regia»), а не «императорский» («imperatoria»): эпитет «urbs regia» («царский город») являлся древним почетным обозначением Рима. В течение многих столетий вошло в обычай применять это гордое обозначение к Константинополю, и теперь открыто заявлялось, что Рим, а не Константинополь является «царским городом».

Место, предназначаемое Риму, определяется в самом начале грамоты сжатой и выразительной формулой: «Провозглашаем Рим главой мира, а римскую церковь объявляем матерью всех церквей». Рим, глава мира, обладает двойственной природой, являясь и «царским городом», резиденцией императора, и городом апостолов, вследствие чего римская церковь выступает в роли матери всех церквей. Этой двойственной природе соответствуют оба аспекта проекта «Возрождения империи римлян». Вместе с тем в этой формулировке можно усматривать и известную уступку папству, ибо, хотя и упраздняются его права, основанные на жалованных грамотах, признается прежняя теоретическая основа регулирования взаимоотношений между папством и Империей — учение о двух властях, продолжают сосуществовать «королевская (царская) власть» и «священный авторитет понтификов», власти светская и духовная, о чем писал Лев Верчелльский в 998 году в своем стихотворении, посвященном Григорию V.

Как же Оттон III собирался разграничивать полномочия обеих властей, применяя доктрину на практике? Ответ на этот вопрос можно найти во второй части той же грамоты: «От щедрот своих мы дарим св. Петру принадлежащее нам, а не передаем ему его собственность так, как будто бы она была в нашем владении». Правовая основа этого дарения с императорской точки зрения предельно проста. Но на каких условиях оно осуществляется? Здесь речь идет не о дарении в обычном смысле этого слова, а о таком пожаловании, при котором даритель расстается не со всеми правами. Это следует из того, что получателем дарения является не римская церковь, не папа и его преемники на папском престоле, не лично Сильвестр II, а сам Апостол Петр. Не говорится о том, что папа может свободно распоряжаться полученными графствами, — он может лишь владеть и управлять ими для приращения своей апостолической и его, Оттона III, императорской власти.

Проведение, вопреки обычаю, в грамоте различий между правами папы и более обширными правами Апостола Петра объясняется тем, что в то же самое время Оттон III принял новый титул, ставивший его в особое положение по отношению к Апостолу Петру. Отсюда следует, что все не предоставленные папе права, обычно гарантировавшиеся подобного рода актами дарения, оставались за императором, который теперь в своем особом качестве «слуги апостолов» реализовал их в интересах Апостола Петра. Это разделение императорской и папской компетенций при управлении имением св. Петра практически было трудно осуществимо, чем и объясняется нечеткость выражений дарственной грамоты, не содержавшей в себе необходимые определения, дабы не предвосхищать решение этого вопроса. Становится ясным и то, почему император, передавая восемь графств, расположенных в столь важной для него области на пути к Риму, говорит о приращении императорской власти, ибо он вовсе не выпускает из рук южную часть Пятиградья, а лишь переводит ее из собственности Империи во владение св. Петра, светским управляющим которого является не кто иной, как он сам.

Распоряжение, сделанное относительно Пятиградья, очевидно, не должно было ограничиваться только этой областью. Если довести его интерпретацию до логического завершения, то управление всем имением св. Петра должно было делиться аналогичным образом между «викарием св. Петра» — папой Сильвестром II, и «слугой апостолов» — императором Оттоном III. Можно предположить, что таков и был замысел императора, устроившего свою резиденцию в Риме и рассматривавшего его в качестве своего города. И противоречие, состоящее на первый взгляд в том, что Венгрия по инициативе Оттона III была в 1001 году провозглашена королевством, но при этом препоручена св. Петру, находит свое объяснение, если справедливо предположение, что император оставил за собой особые права в отношении владений римской церкви.

Германский король в Средние века рассматривался в качестве фогта римской церкви, которому подчинена ее собственность и который был обязан охранять ее и защищать. Оттон I по случаю своей императорской коронации присягал: «И кому бы я ни передал Итальянское королевство, того заставлю присягнуть тебе, что будет помощником твоим в защите земли святого Петра». И в его договоре с папой Иоанном XII содержатся слова: «Клянемся, что в меру своих сил будем защитниками». Однако такое понимание функций императора сильно отличается от задуманного Оттоном III. Для него характерно особое, античное по духу и традиции и вместе с тем церковное облачение своего отношения к Риму, Империи, св. Петру и церкви, которое, в свою очередь, имеет собственные идейно-политические предпосылки. Достоинство Оттона III как «слуги апостолов» восходит к основному представлению о положении императора как фогта римской церкви. Связанный с именем Оттона III проект «Возрождения империи римлян» при всей его новизне и необычности в конечном счете опирался на традицию оттоновского дома.

Дарственная грамота Сильвестру II в частности и взаимоотношения Оттона III с ним в целом убедительно свидетельствуют о логическом завершении оттоновской системы имперской церкви, когда за папой римским, как и за любым из имперских епископов, признавались права светской власти лишь постольку, поскольку они предоставлялись императором. Оттон III был убежден, что положение «слуги апостолов» дает ему право по своему усмотрению вмешиваться в церковные дела, а Сильвестр II, приверженец идеи восстановления Древней Римской империи на христианской основе, сам признавал верховенство Империи над папством. Не случайно в период борьбы за инвеституру, во времена Генриха IV и Григория VII, сторонники Империи вспоминали пору Оттона III как золотой век, когда превосходство светской власти над папством было несомненным.

Крушение великого замысла

Император праздновал триумф своей политики и жил в предвкушении еще больших успехов, коих надеялся достичь в покорении Южной Италии и во взаимоотношениях с Византией, когда совершенно неожиданным для него образом рухнуло его господство в Риме — и, как оказалось, навсегда. Все началось с мятежа в городе Тиволи, жители которого поднялись против назначенных Оттоном III чиновников и убили при этом коменданта города. Самого императора они не пустили в город, закрыв перед ним ворота, так что ему пришлось начать осаду. От штурма и разрушения города обитателей Тиволи спасло посредничество папы Сильвестра II, епископа Хильдесхаймского Бернварда и отшельника Ромуальда, по случаю как раз оказавшегося в Риме. Мятежники капитулировали, направив к императору своих представителей из числа знати. В знак раскаяния они появились перед Оттоном III в одних только фартуках, прикрывавших их наготу, и с мечами в правой руке и розгами в левой. Это означало, что они сдаются на милость императора, предоставляя ему на выбор — отсечь им головы или публично высечь их розгами. Император помиловал их, довольствуясь обещаниями хранить верность, дать заложников, выдать убийц коменданта города и срыть часть городской стены. На сей раз Оттон III получил возможность в полной мере продемонстрировать свое милосердие (не как три года назад во время суда над папой-самозванцем Иоанном XVI) и по личной просьбе отшельника Ромуальда помиловали и того, кого жители Тиволи назвали единственным убийцей его человека.

Однако император недолго наслаждался водворенным миром. Сразу же восстали римляне — те самые неблагодарные римляне, которым он так льстил, стараясь возвратить былое величие их городу. Причиной бунта называли слишком мягкое наказание жителей Тиволи, которых римляне давно и сильно ненавидели, но это могло быть лишь поводом. Настоящая причина заключалась в фактическом императорском правлении в Риме, воспринимавшемся римлянами как нестерпимое чужеземное господство, которое невозможно было компенсировать даже привлечением их ко двору на Авентине. Не исключено, что сказались и неоправдавшиеся надежды римских господ, имевших земельные владения вблизи Тиволи. Но как бы то ни было, фаворит императора Григорий Тускуланский перешел на сторону его врагов, а за ним последовали и многие из тех, кто примкнул к Оттону III после подавления мятежа Крешенция. Рим, что редко случалось, практически единодушно противостоял императору. В то время, как преданные императору войска под командованием маркграфа Гуго Тосканского и герцога Генриха Баварского стояли лагерем у стен города, римляне заперли ворота и забаррикадировали улицы, ведущие ко дворцу, так что Оттон III со своими приближенными был в течение трех дней полностью отрезан от внешнего мира.

Обнаружилось, сколь непрочным был его союз с римлянами, сложившийся ради воплощения идеи «Возрождения империи римлян», но не выдержавший малейшего обострения противоречий. Римляне думали только о своем городе, а об императоре и Империи лишь постольку, поскольку те обещали возвышение их авторитета, расширение их прав и умножение их богатств, но больше всего они хотели сами править в своем городе, не позволяя императору вмешиваться в их дела. Император же, собираясь сделать Рим основой своей власти, хотел распоряжаться им, как и прочими частями Империи. Разрыв был ускорен, возможно, и тем обстоятельством, что римские господа придавали слишком мало значения религиозной подоплеке императорской идеи «Возрождения».

В «Жизнеописании епископа Бернварда Хильдесхаймского», составленном Тангмаром, очевидцем событий, приводится примечательная речь, произнесенная императором, совершенно в духе древнеримской традиции, перед римлянами с вершины башни своего дворца: «Разве вы не мои римляне? Ради вас я покинул свою родину и близких. Из любви к вам я бросил своих саксов и всех немцев, даже своих кровных родственников. Вас я повел в отдаленнейшие области нашей империи, куда не ступала нога ваших предков, когда они господствовали над всем миром. Имя ваше и славу я хотел распространить до крайних пределов. Назвав вас своими сынами, я предпочел вас всем остальным. И теперь, в благодарность за это, вы отпадаете от вашего отца. Вы предали жестокой смерти людей, облеченных моим доверием, а меня самого изгоняете. Но сделать это не в ваших силах: те, к кому я питаю отеческую любовь, не могут быть вырваны из моего сердца». Речь императора будто бы произвела сильное впечатление. Все стояли в глубоком молчании, охваченные чувством раскаяния. Затем раздался общий возглас взволнованных римлян, и виновники восстания были схвачены и брошены к ногам Оттона III. Автору жизнеописания хотелось, чтобы именно так — всеобщим примирением — закончился злополучный мятеж. Но на самом деле все было по-другому.

«Жизнеописание Бернварда» своей популярностью среди историков обязано именно этой приведенной в нем мнимой речи Оттона III: полагают, что в ней содержится не только точное описание весьма драматичного события из жизни Оттона III, но и важные сведения о его «римской идее» и его концепции «Возрождения империи римлян». Весь скепсис относительно сообщения Тангмара исчерпывается замечанием, что хотя речь Оттона III, возможно, передана и не дословно, однако она представляет собой «важное свидетельство утрированной римской идеи юного императора». Однако при внимательном прочтении этой речи неизбежно замечаешь, сколь сильно сказывается в ней влияние школьных упражнений в риторике. Эта мнимая речь Оттона III представляет собой часть противоречивого, а в какой-то мере и откровенно ложного сообщения об окончании мятежа римлян в феврале 1001 года. Эта речь якобы положила конец восстанию, пробудила в римлянах чувство раскаяния и позволила императору беспрепятственно оставаться в городе. Отношения между Оттоном III и римлянами были будто бы столь безоблачны, что его уход из Рима сопровождался слезами горожан.

Сообщение «единственного очевидца», каковым считается Тангмар, противоречит всем другим источникам, которые в деталях хотя и отличаются друг от друга, однако в целом говорят о весьма драматичном бегстве Оттона III из Рима. По сообщению Титмара Мерзебургского, император, после того как римляне неожиданно ополчились против него, бежал в сопровождении немногих через городские ворота. Согласно «Кведлинбургским анналам», он покинул город «вопреки своей воле под натиском бешеного мятежа», причем прямо говорится, что восстание прекратилось лишь после бегства императора, а не было еще во время его пребывания в Риме мирно урегулировано, как рассказывает Тангмар. По сообщению Бруно Кверфуртского, римляне изгнали императора из города, и ему, смирившемуся со своей участью, с трудом удалось спастись невредимым. Наконец, «Деяния епископов Камбрэ» приписывают вмешательству герцога Генриха Баварского и маркграфа Тосканского Гуго то, что Оттону III удалось, хотя и с трудом, освободиться из римской осады. Трудно решить, какое из приведенных сообщений точнее. Однако все они вместе объясняют, при сколь драматичных обстоятельствах Оттон III покидал Рим. Титмар Мерзебургский рассказывает, что император был вынужден даже оставить в городе большую часть своих спутников.

Рассказ Тангмара, несомненно, пристрастен, а его желание завуалировать поражение императора воистину поразительно.

Финал восстания был горек для «императора римлян». Бывшая с ним горстка людей, причастившись из рук епископа Бернварда, уже готовилась предпринять отчаянную вылазку. Бернвард должен был идти впереди со Священным копьем. И тут как раз герцогу Баварскому Генриху и маркграфу Тосканскому Гуго удалось уговорить римлян пропустить их к императору. Затем они, то ли тайно, то ли по договоренности с осаждавшими, вывели императора, Бернварда и еще несколько человек из города в свой лагерь, тогда как остальные из императорской свиты, видимо, стали жертвами мести римлян. Так Оттон III, испытав величайшее в своей жизни разочарование, 16 февраля 1001 года навсегда покинул Рим и в сопровождении папы Сильвестра II и многих римских клириков двинулся в северном направлении. Сразу же был отдан приказ готовить возмездие некогда столь любимому, но столь неблагодарному Риму.

Надежда умирает последней

Для Оттона III как императора потеря Рима означала неудачу, хотя и локальную по своему масштабу, но причинившую его авторитету существенный вред. Возникла угроза того, что и прочие недоброжелатели воспользуются удобным случаем, чтобы освободиться от его власти. Восстание в Риме нанесло тяжелый удар и по политике «Возрождения империи римлян». Оттон III по-человечески тяжело переживал случившееся. Его доверие было обмануто: римляне, к вящей славе которых был задуман проект «Возрождения», оказались недостойными такой чести. В подавленном настроении Оттон III направился в Равенну, куда и прибыл в середине марта. Там его встречали многие уважаемые и любимые им люди: посол венецианского дожа Иоанн Диакон, епископы Лев Верчелльский и Отберт Веронский, отшельник Ромуальд, а также многочисленные магнаты Равеннского экзархата. Но ничто не могло возвратить императору душевного равновесия. Под впечатлением от последних событий еще больше усиливается его склонность к мистицизму. Он задумывается, не служат ли его неудачи Божиим знамением, велением отречься от императорского титула и уйти в монастырь. В Равенне, в монастыре Сан-Аполлинареин-Классе, Оттон III предается многодневному покаянию, после чего отправляется в расположенный поблизости скит к отшельнику Ромуальду, где продолжает истязание плоти, довольствуясь скудной пищей и ночуя на грубой циновке из тростника.

И все же нити, связывавшие Оттона III с миром, оказались слишком прочны. На Пасху 1001 года он провел в Равенне собрание знати, на котором заключил с представителем венгерского короля Стефана соглашение, аналогичное по духу Гнезненскому договору с польским князем Болеславом. Обретение венгерской церковью самостоятельности лишило Зальцбургскую митрополию возможности заниматься там миссионерской деятельностью. Было принято и посольство от Болеслава Храброго, по просьбе которого Оттон III направил монахов-миссионеров для распространения христианства в Польше. Оправившись от пережитого потрясения, император продолжил свою политику.

Не лишена была политического содержания и другая его романтическая затея. Вскоре после Пасхи он задумал посетить Венецию, дабы лично познакомиться с дожем Петром II Орсеоло, с которым уже давно поддерживал дружественные дипломатические отношения. До сих пор дож избегал личных контактов с императором. Официальное посещение Венеции, равно как и его собственный визит в Империю, могло расцениваться в качестве признания ленной зависимости, поскольку не было обычая, чтобы независимые правители навещали друг друга. Однако умный дож, не желая обидеть Оттона III, нашел способ исполнить его мальчишескую прихоть. Император с небольшой свитой направился в монастырь Санта-Мария на границе с Венецией, заявив, что желает провести здесь в уединении три дня. Под покровом ночи он сел на корабль, присланный ему дожем, и в сопровождении семи верных людей через сутки прибыл в Венецию, где его, так же ночью, встретил Орсеоло как частное лицо. После краткого посещения весьма почитаемого монастыря Св. Захарии императора еще до наступления дня проводили во дворец дожа. А наутро, после мессы в Сан-Марко, один из сопровождающих Оттона III под видом посла приветствовал Орсеоло. Днем император беседовал с дожем и даже стал крестным отцом его дочери, чтобы еще прочнее скрепить дружбу.

Мы можем лишь догадываться, о чем говорили оба правителя. Отсутствие достоверных свидетельств вынуждает строить предположения. Возможно, Оттон III обсуждал с венецианским дожем ведение совместной борьбы против сарацин, а также христианскую миссию в землях южных славян и Венгрии. Высказывалось и предположение о том, что секретность посещения могла объясняться обсуждением столь деликатных вопросов, как предполагавшийся брак Оттона III с византийской царевной или даже его возможное отречение и уход в монастырь. Доподлинно известно лишь то, что Оттон III освободил дожа, как за год до того Болеслава Храброго, от уплаты ежегодной дани, символически выражавшей некоторую зависимость Венеции от Империи. Вполне вероятно, он желал видеть этот вольный город, как Польшу и Венгрию, равноправным членом его универсальной христианской империи.

После однодневного пребывания Оттон III покинул Венецию так же тайно, как и прибыл, рассказав в Равенне изумленным слушателям о своей поездке. И дож, собрав во дворце венецианцев, открыл им, какой высокий гость посещал их город.

В середине мая 1001 года Оттон III покинул Равенну и во главе войска двинулся маршем на Рим, у стен которого в начале июня разбил свой лагерь. Город был осажден, однако брать его штурмом император не решился, не имея достаточных для этого сил. Он довольствовался лишь проведением карательных рейдов по окрестностям, дабы отомстить мятежникам за измену. Затем, поручив командовать войском своему верному патрицию Циацо, а Таммо, брата епископа Хильдесхаймского Бернварда, оставив удерживать укрепленный пригород Патерно, Оттон III с другим войском пошел на Беневент. В результате осады, продолжавшейся весь август, город был покорен, что произвело впечатление и на восставших жителей Капуи и Салерно, прекративших мятеж. После этого Оттон III отправился в Равенну, а затем в Павию ждать подкрепления из Германии. Теперь можно было даже говорить о частичном успехе, поскольку мятеж был локализован. Кроме Рима, вся Северная Италия была в руках императора. То же самое касается и римской церкви, глава которой и вдали от Рима оставался папой.

Положение Оттона III явно исправлялось. Об этом свидетельствует и то, что правитель Византии не воспользовался мятежом римлян для нападения, а, наоборот, согласился Удовлетворить просьбу, с которой посольство из Германии обращалось к нему еще в 995 году. В начале 1002 года в Бари прибыла византийская царевна, предназначенная в жены западному императору. Это был дипломатический успех, превосходивший достигнутый некогда Оттоном I, поскольку на сей раз прибыла представительница законной династии — более того, порфирородная царевна.

Но вместе с тем Оттон III столкнулся с очередной неприятностью: до него дошла весть о возмущении саксонской знати, к которому присоединились и епископы. Правда, попытка привлечь к мятежу и кузена Оттона III, герцога Баварии Генриха, не имела успеха. Однако мятеж, хотя и можно было надеяться, что он не распространится по всей Германии, заключал в себе серьезную угрозу, поскольку был вызван недовольством саксонской знати перемещением политического центра в Империи. Восстание на севере явилось следствием «Возрождения империи римлян», из-за которого немцы должны были лишиться господствующего положения в Империи. Особенно сильно было недовольство саксов политикой Оттона III в отношении Польши. Невозможно с уверенностью сказать, во что вылилось бы это возмущение в Саксонии, если бы преждевременная смерть юного императора не дала развитию событий совсем иное направление.

А между тем Оттон III ждал подкрепления из Германии, чтобы возвратить себе Рим. Восстановление в Беневенте, Салерно и Капуе порядка, пошатнувшегося было после восстания римлян, придавало оптимизма. На Рождество 1001 года он совместно с Сильвестром II провел в Тоди синод, на котором уделил внимание своему любимому вопросу — миссионерству среди славян и венгров. Бруно Кверфуртский был назначен архиепископом для областей, на которых предполагалось развернуть деятельность миссионеров. Тогда же стало известно, что в пределы Италии вступил с большим войском Хериберт, архиепископ Кёльнский, а на подходе были со своими отрядами Бурхард Вормсский, к которому присоединилось и ополчение архиепископа Майнцского, епископ Вюрцбургский и аббат Фульдский. Оттон III уже начинал верить, что дела поправляются, как удача вновь отвернулась от него. Умер верный ему маркграф Тосканский Гуго, и тотчас же в Тоскане, порядок в которой до сих пор поддерживал этот сильный правитель, начались волнения. Оттон III перебрался в Патерно, близ Рима, где решил дожидаться прибытия Хериберта. Но ему не суждено было войти триумфатором в столицу возрожденной, как он надеялся, Империи. Он занемог, появились горячка и сыпь. 24 января 1002 года на 22-м году жизни Оттон III скончался на руках у Сильвестра II. Юный император умер от какого-то тяжелого инфекционного заболевания, вероятнее всего, от малярии — «итальянской болезни», как говорили в то время. Безвременная кончина Оттона III произвела удручающее впечатление на современников. Родилась легенда, что его отравили, причем виновницей преступления называли вдову казненного в 998 году Иоанна Крешенция, с которой юный император якобы поддерживал любовную связь.

Спустя две недели в Бари прибыл архиепископ Миланский Арнульф с невестой для юного императора — византийской царевной. Получив известие о смерти жениха, она тут же повернула назад.

Сколь резко мечты Оттона III о христианской империи разошлись с реальностью, со всей очевидностью проявилось сразу же после его смерти. Чувствуя враждебность местного населения, приближенные императора утаивали весть о его кончине, пока не собрали вместе отряды, рассредоточенные по округе. Вскоре вспыхнуло восстание, охватившее всю Центральную и Северную Италию, смертельно опасное для немцев, однако подоспевшему Хериберту удалось при поддержке войска доставить тело Оттона III в Ахен, где на Пасху, 5 апреля 1002 года, его и похоронили, как он завещал, подле боготворимого им Карла Великого. Немецкому господству в Италии временно пришел конец. Едва похоронная процессия покинула пределы Италии, как 15 февраля 1002 года в Павии в церкви Св. Михаила состоялась коронация опального Ар дуй — на, маркграфа Иврейского, короной Лангобардского королевства. Отложился от Империи и лангобардский юг Италии. В Риме безраздельно хозяйничала аристократия, в тени которой еще около года влачил незаметное существование Сильвестр II, так и не увидевший возрожденной во всем блеске Римской империи.

Оттон III перед судом истории

Как оценивать начинания Оттона III? Можно сказать, что вслед за ним сошли в могилу нереализованные великие возможности, заключавшиеся в его замысле «Возрождения империи римлян». Но можно сказать и по-другому: его смерть освободила Священную Римскую империю от грозившей ей катастрофы. Этот вопрос так и останется без ответа, поскольку жизнь императора оборвалась в самом ее начале. Впоследствии Оттон III мог бы измениться, набраться опыта и стать совсем иным, чем был в период увлечения своей идеей «Возрождения». Бесспорна лишь его необыкновенная одаренность. Вскоре после смерти он получил славное прозвище «Чудо света», или «Чудо мира», подхваченное историографами и оставшееся в памяти людей.