Глава 2

Глава 2

С самого раннего возраста я, как и, наверное, все дети, очень любил смотреть кинофильмы, и особенно – по военной тематике. Их тогда, конечно, немыми показывали жителям нашей деревни вечерами в помещении начальной школы, когда приезжала из районного центра Батырево передвижная киноустановка с киномехаником, которым работал наш сосед по двору и родственник дядя Костя Задонов. Кино состояло из шести-семи частей в виде отдельных рулонов ленты, заключенных в металлические коробки. Электроток для него получали вращением вручную ротора динамо-машины, закрепленной на стуле рядом с киноаппаратом, вращаемым Костей. При этом для каждой части кино ручку динамо-машины вращали по одному зрители, не имевшие денег для приобретения билета на просмотр картины и предварительно отдавшие киномеханику в залог свой головной убор.

Наиболее интересным для детей было кино «Красные дьяволята» о борьбе красных войск с «глупыми» и «жестокими» махновцами, которое я ходил смотреть даже раза три. В 1936 году наши люди впервые в жизни увидели в Батыреве – в зале только что выстроенного нового деревянного двухэтажного здания райкома ВКП(б) – звуковой кинофильм, который был документальным и назывался вроде (точно не помню) «Маневры войск Киевского военного округа», где показывали крупные военные учения с действиями «красных» и «синих» под командованием соответственно тогдашних комкоров Е. И. Ковтюха (вскоре был репрессирован) и И. Р. Апанасенко (погиб в 1943 году на войне при взятии Орла). Далее последовали звуковые фильмы «Путевка в жизнь» и другие, а потом и знаменитый военный фильм «Чапаев», оставивший у всех, и особенно детей, потрясающее впечатление. Первые звуковые фильмы, разумеется, я посмотрел в те годы, когда учился в старших классах средней школы у себя на родине.

В школе я учился успешно, получая по всем предметам в основном отличные и хорошие оценки. До восьмого класса у нас в школах преподавание вели главным образом на чувашском языке, одновременно усиливая освоение учащимися русского языка. С восьмого класса все обучение пошло уже почти только по-русски: учебники и рассказы учителя были на русском языке, и отвечать уроки следовало лишь на нем.

С девятого класса у нас прекратили изучение чувашского языка и чувашской литературы, а с восьмого начали обучать немецкому языку. Хотя по этому языку у меня всегда были отличные оценки, все же мои фактические успехи в нем были незначительными: я научился читать и писать по-немецки, запомнив лишь не более сотни немецких слов и принципы их склонения и спряжения. При этом я не всегда мог правильно произносить многие слова и мне было очень трудно определить, к какому роду – мужскому, женскому или среднему – относится то или иное немецкое имя существительное. Однако даже за такое очень малое в то время освоение мною немецкого языка я благодарен своей судьбе – впоследствии в годы войны только благодаря данному обстоятельству остался в живых, оказавшись в германском плену. (Позже, в течение дальнейшей жизни, я научился разговаривать и писать по-немецки почти в совершенстве.)

Моим тогдашним «успехам» в немецком языке значительно способствовало то, что к началу учебного года в восьмом классе отец купил мне карманный немецко-русский словарь примерно на 10 тысяч слов, который я иногда просматривал, а позже, окончив среднюю школу, захватил с собой в Москву, думая, что придется изучать этот язык дальше, в высшей школе. Но этого не случилось – пришлось учить английский язык. Однако этот словарь я сохранил и решительно взял с собой, уходя на войну. При всех условиях он находился у меня вплоть до конца августа 1942 года и тогда мне очень пригодился. 15 апреля 1938 года в Батыреве я купил еще и другой – более объемистый (на 50 тысяч слов) немецко-русский словарь, на титульном листе которого сразу же написал «Собственность Владимировых» и которым пользуюсь даже в настоящее время…

…Кстати, здесь же скажу, что, к сожалению, все немецкие, английские и другие иностранные слова я запомнил до сих пор в основном только зрительно, то есть в том виде, как они напечатаны или написаны и стоят перед глазами…

Еще будучи учеником деревенской начальной школы, я стал пионером (но никогда мне не приходилось отдыхать в пионерском лагере), а 5 сентября 1937 года в Батыревской средней школе – членом комсомола. При приеме в комсомол, между прочим, наши «идейные» руководители школы задали мне вопрос, что я знаю о недавних событиях, происшедших в Китае. Я ответил, что Япония устроила в Китае провокацию у железнодорожной станции Люкоуцзяу и начинает теперь агрессивную войну, чтобы захватить у китайцев Маньчжурию. Далее стал рассказывать другие подробности. Такой мой обстоятельный ответ поразил моих оппонентов, так как они вовсе не знали про упомянутую станцию и другие события, не читая столько газет и не слушая радио дома, как я.

Вообще в годы своей учебы в средней школе я, помимо регулярного чтения книг, газет и журналов дома, прочитал очень много художественной, исторической и даже политической литературы из школьной и районной библиотек, покупал, как и отец, много книг для своей семьи и себя. Кроме того, с лета 1936 года постоянно слушал радио на примитивном по нынешним временам ламповом приемнике, который тогда практически первым в деревне купил (с рук) отец. Приемник был снабжен черным картонным коническим репродуктором – громкоговорителем, подвешенным на стену дома, и работал от мокрых анодных и сухих катодных батарей. Радиосигналы приемник получал от огромной наружной проволочной антенны, установленной на двух очень высоких деревянных столбах над крышами дома и другого дворового помещения. Ее длина была около 12 метров.

Будучи пионером, я в свободное от учебы время занимался в Батыреве около пары лет на Детской технической станции (ДТС) вместе с друзьями. Мы мастерили под руководством мастера В. Минина авиамодели в виде самолета, нервюры и края крыла которого изготовляли из вырезков бамбука, а фюзеляж – из длинной прямоугольного сечения деревянной палочки. На один конец фюзеляжа прикрепляли узел с деревянным же пропеллером, который приходил во вращение от предварительно закрученных в противоположную сторону пальцем от того же пропеллера нитей резины, подвешенных снизу к обоим концам палочки. Дополнительно крыло и задние части самолета обклеивали при помощи казеинового клея тонкой белой бумагой типа кальки. Мои авиамодели получались не очень хорошими, но я был в восторге, когда одна из них летом на массовом митинге жителей Батырева по случаю юбилея Чувашской автономной республики пролетела над народом метров пятьдесят.

Мое вступление в комсомол состоялось в то время, когда в нашей стране везде стали искать и арестовывать «врагов народа». У нас в 1937 году и в начале 1938 года арестовали несколько очень хороших учителей и исключили из школы одного ученика – отличника Арсения Иванова из десятого класса. Но, к счастью, не тронули моего отца, которого, наоборот, взяли работать инспектором школ Батыревского районного отдела народного образования. Отец, конечно, сильно боялся, что арестуют и его, поскольку он, хотя и очень недолго, служил в Белой армии, а в начале 1928 года был исключен из ВКП(б) с формулировкой «за хозяйственное обрастание» (построил большой новый дом, завел вторую лошадь-производителя, купил тарантас и проч.) и к весне 1930 года, после выхода в газетах статьи И. В. Сталина «Головокружение от успехов», «развалил» в своей деревне большой колхоз, председателем которого был выбран. Я думаю, однако, его позже все равно бы арестовали, но «спасло» лишь то, что жить ему оставалось еще только около двух лет.

В июне 1938 года в возрасте 16 лет и 11 месяцев я окончил вторым выпуском свою Батыревскую среднюю школу им. С. М. Кирова, получив аттестат, соответствующий нынешней серебряной медали (в те годы медали в советских средних школах еще не были предусмотрены) и дающий право его владельцу поступать во все высшие учебные заведения (вузы), включая даже отдельные военные академии (до 1938 года), без вступительных экзаменов.

Каким я к лету 1938 года был? Внешне выглядел все еще лишь взрослым мальчиком – отроком, так как рос очень медленно (во всех классах школы был самым маленьким из всех ребят). Мой рост составлял около 150 см, вес – примерно 48 кг.

Однако в то время для своей комплекции я был хорошо физически развитым и выносливым. Лицо мое было более или менее симпатичным и серьезным, но нельзя сказать красивым – несколько портил его какой-то особый курносый нос. Разумеется, я был шатен и по наружности, как и сейчас, почти не отличался от славянина. Глаза были и остались карими.

Я, как и отец, не курил и еще только успел опробовать фактически единственно доступный тогда для меня крепкий спиртной напиток – самогон. Опробовал слабые вина кагор и портвейн.

Внутренне я, конечно, тоже вполне соответствовал своему отроческому внешнему виду: был очень наивен, легкомыслен и во многих чисто житейских вопросах даже глуп, не имел опыта взаимоотношений со взрослыми людьми. Обладал очень цепкой зрительной и неплохой умственной памятью, был хорошо начитан и сведущ в текущих политических событиях, так как регулярно читал газеты и журналы и иногда слушал радио. С точки зрения взрослых мой образ мышления был во многом еще детским и типично чувашско-деревенским, поскольку мне совершенно не были знакомы городские условия жизни (не знал даже, что в жилых помещениях есть туалеты со сливными бачками, не приходилось видеть водяной душ и пользоваться им).

Мой разговор на русском языке хотя и был правильным, но своим необычным мягким акцентом сразу же выдавал, что я не русский. Со взрослыми людьми и с незнакомыми сверстниками я был прост и скромен, ко всем был очень доверчив, бесхитростен, мог дать легко обмануть себя.

Сильно не хотел унижаться, был самолюбивым и гордым. Одновременно был робким, несмелым, застенчивым и очень стеснительным, особенно перед симпатичными девушками и молодыми женщинами, с которыми не мог даже разговаривать, не находя нужных слов, а также стоять и сидеть с ними рядом по тем же причинам. Хотя при этом сильно хотел их и порою сразу влюблялся в них (почти до 25 лет был невинным мужчиной и мог погибнуть на войне, так и не познав женщину). В то же время я не знал, что надо бывать к женщинам очень внимательным, и даже ненавидел многих из них за присущие только им известные особенности и поведение. Не был обучен танцевать, в основном вследствие своей несмелости к женщинам, и из-за этого переживал всю жизнь. Практически не имел способностей к музыке и не обладал для нее соответствующим слухом. Кроме того, почему-то стеснялся, как и сейчас, петь соло при людях и даже в составе хора. Почти не знал и не знаю до сих пор слова и мотивы многих песен родного чувашского народа (да и русского тоже).

Очень страдал (и страдаю до сих пор) от возникающего в себе большого волнения перед предстоящими делами (особенно – важными) и решением каких-либо вопросов и проблем (в частности, перед экзаменами, визитами к высокому начальству с какими-либо просьбами и другими).

Самым ужасным было и осталось то, что я невольно (наверное, это от природы) всегда торопился и спешил, даже когда в этом не было никакой необходимости. Следствием этого недостатка было то, что я не мог, как и сейчас, в глубокой старости, ходить медленно и почти всегда, выходя на волю, начинал шагать быстро как бы автоматически. (Хорошо еще, что в данное время в моем старческом возрасте позволяет это делать сердце и способны на это ноги.) Приходилось нередко себя сознательно «притормаживать».

Все решения, как и сейчас в старости, принимал быстро, не откладывал дело на очень большой срок. При этом не мог чувствовать себя спокойно до тех пор, пока дело не сделано. Порою бывали присущи мне детское лихачество и проявления авантюризма. Был характерен и повышенный эгоизм.

Был и остался человеком вспыльчивым, легко возбуждающимся и раздражающимся, трудно сдерживающим себя и при этом способным резко повышать свой голос и разговаривать очень громко, сам того не замечая. Нередко мог нагрубить собеседнику и выругаться. Но матом, применяемым в русском языке, до 1938 года не ругался, так как тогда, живя среди чувашей, в языке которых мата нет, с ним сталкивался очень мало.

С раннего детства я был лицом дисциплинированным, исполнительным, достаточно аккуратным, соблюдающим точность и всегда держащим свои слова и обещания, а также любящим во всем идеальный порядок. Бывал я и упрямым, в важных делах консервативным и делающим во многом все по-своему. Старался всегда оставаться самим собой.

Разумеется, я как личность к 1938 году еще окончательно не сформировался, и мне предстояло дальнейшее большое развитие. При этом развитию некоторых особенностей моей личности резко способствовали или, наоборот, препятствовали сложившиеся после 1938 года не вообразимые мною ранее жизненные ситуации: ранняя смерть отца в 1939 году, жизнь с очень порядочным и умным соседом в кабине студенческого общежития, общение в нем с «несолидными» и «солидными» друзьями, успехи и неудачи в учебе, Великая Отечественная война, германский плен, страдания, голод, пережитые ужасы и другое. Однако очень многое из того, что сказано мною выше о себе к 1938 году, присуще мне и сейчас – в глубокой старости.

Свои черты характера, темперамент, физическое состояние, способности и другие признаки любой личности к началу юности – ко времени, когда каждого человека можно считать в основном уже состоявшимся, я описал выше подробно потому, что они позже сыграли для меня очень большую роль в последовавших жизненных обстоятельствах. И они же нередко при этих обстоятельствах оказывались единственными причинами ряда совершенных мною безрассудных или рациональных действий и поступков и моего поведения вообще, и особенно – в тяжелейший период Великой Отечественной войны в 1941–1945 годах, а также частично в 1946 году и позже.

Однако я считаю, что все мои жизненные обстоятельства, действия, поступки, поведение и вся моя жизнь вообще определялись в конечном счете не мною самим, а судьбой, предначертанной всякому человеку от непостижимой для его ума Высшей – божественной силы, то есть, наверное, от Бога. По-видимому, иногда Он держит у себя на виду некоторых лишь Им избранных людей и покровительствует им. Вероятно, в их число в исключительно опасные и трудные для меня времена попадал и я, хотя всегда был и остаюсь и сейчас по существу атеистом.

Здесь же одновременно хочу отметить, что вся моя сознательная жизнь, как и у большинства людей, представляла собой комплекс удач и неудач, причем последних всегда бывало значительно больше. Очень много у меня было невезений и ошибок. То, что зависело только от меня самого, почти всегда получалось. А то хорошее или просто необходимое для меня, а дальше и для членов моей семьи, которое зависело от решения других лиц и особенно от начальства (даже самого ничтожного), достигалось либо с величайшими муками, либо не достигалось совсем. Даже получение простейшей справки о чем-либо от какого-либо бюрократа было для меня большой проблемой. Особенно не везло мне в обеспечении себя хорошей работой, лучшими жилищными условиями, достойным положением в обществе. Не везло и детям, а также милой супруге Кате, которой я так многим в жизни обязан…

Торгашеских способностей я не имел вообще, и все дела по вопросам купли и продажи были мне глубоко противны. Все достигалось у меня в основном тяжелым личным трудом. Особых милостей и поддержки от власти и государства практически никогда не было. И многое, многое проходило и получалось у меня совсем не так, как у большинства других людей.

Конечно, все трудности были связаны не только с моей судьбой, но и в большой мере со сложившимся характером моей беспокойной натуры…

И конечно, мне нередко очень не хватало ума и моментальной сообразительности в делах и поступках, и с этим большим недостатком, наверное в основном передавшимся мне от родителей и других предков, я ничего не мог поделать: глупостей в жизни, увы, было сделано великое множество…