Глава 13

Глава 13

24 марта 1988 года испуганный Айвен Боски прибыл в Ломпокский федеральный лагерь-тюрьму[95] в Южной Калифорнии для отбывания своего трехлетнего срока. Это учреждение общего режима едва ли можно назвать «загородным клубом», но на его территории есть теннисные корты и патио – внутренние дворики. Боски сам выбрал его в качестве своего местопребывания; условия сделки о признании вины давали ему такую привилегию. Теперь, когда Боски находился в тюрьме, а Малхирн – в психиатрической лечебнице, в расследовании наступило тревожное затишье.

Гэри Линч из КЦББ все больше беспокоился. Он и его подчиненные были в свое время отстранены от следствия по делу Фримена и после фиаско федеральной прокуратуры, прекратившей производство по обвинительному акту, радовались своей непричастности. Но даже при таких обстоятельствах они подвергались сильнейшему давлению со стороны самой Комиссии, наблюдательных комитетов конгресса, общественности и Drexel. Еще не оправившись от дурного паблисити в связи с заключением сделки с Боски, они стремились продемонстрировать ценность сотрудничества с ним, напирая на свои главные «мишени» – Drexel и Милкена.

Однако к концу весны 1988 года их расследование застопорилось. Drexel ожесточенно сопротивлялась. Адвокаты Drexel утверждали, что предъявление документов, затребованных повесткой, – задача крайне сложная, но Линч считал, что они просто тянут время. Комиссии пришлось неоднократно угрожать фирме принудительным обеспечением соблюдения требований повестки. Изначальное недоверие КЦББ к Drexel усиливалось из-за потока резкой критики со стороны пресс-бюро последней. В КЦББ полагали, что служащие Drexel заинтересованы прежде всего в защите Милкена. Многие из них отказывались отвечать на вопросы, ссылаясь на Пятую поправку, а некоторые, в частности, Питер Гардинер, даже лжесвидетельствовали.

Рыжеволосый и уже лысеющий в свои 30 лет, Гардинер был сейлсменом, заменившим Кэри Молташа, когда тот в 1985 году перевелся в Нью-Йорк. Он работал на Алана Розентала, одного из ближайших сторонников Милкена, в отделении конвертируемых ценных бумаг.

В результате следствия, ранее начатого управлением по надзору чикагского отделения КЦББ, Комиссия нацелилась на подозрительные сделки с акциями Viacom, крупной компании кабельного телевидения со штаб-квартирой в Нью-Йорке. В 1986 году руководство Viacom решило пригласить Милкена и Drexel для финансирования предполагаемого выкупа с использованием финансового рычага; Милкен лично имел дело с главным управляющим фирмы. В то время, когда Милкен узнал, что Viacom, возможно, начнет процедуру вынужденного выкупа, Drexel, аналитики которой были абсолютно уверены, что акции Viacom упадут в цене, имела в ней короткую позицию примерно в 300 000 акций. Почти сразу же после беседы Милкена с главным управляющим Viacom Drexel закрыла короткую позицию и открыла длинную. Для КЦББ было очевидно, что на базе внутренней информации Милкена в Drexel пришли к твердому убеждению, что цена акций Viacom будет расти, так и случилось: всего шесть дней спустя, когда было объявлено о предложении выкупа, она только за один день подскочила более чем на 5 долларов. Это выглядело, как классический пример инсайдерской торговли.

Гардинер был тем самым трейдером в Беверли-Хиллз, который в тот день якобы проводил сделки с акциями Viacom, и КЦББ, естественно, вызвала его на допрос. Приведенный к присяге, Гардинер сначала сообщил, что не помнит каких-то особых сделок с акциями Viacom и охарактеризовал свои действия, как обычное хеджирование позиции. Когда КЦББ, подняв учетные записи, установила, что на самом деле Drexel закрывала короткую позицию и открывала длинную, Гардинер изменил свои показания. Он признал изменение позиции, но сказал, что осуществлял его по собственной инициативе, ничего не знал ни о каком предполагаемом вынужденном выкупе и не говорил об этом с Милкеном.

Потом КЦББ узнала, что во время осуществления сделок Гардинера даже не было в Беверли-Хиллз. В тот день он улетел в Англию, чтобы провести там отпуск. На это Гардинер заявил, что по пути в Лондон он остановился в Нью-Йорке и осуществил сделки там. Он, однако, не сумел предъявить никакого документального подтверждения своего пребывания в Нью-Йорке (билета, магазинного чека и т п.) и назвать хоть кого-нибудь из нью-йоркского офиса Drexel, кто мог бы подтвердить его слова. Объяснить свое внезапное решение о переходе от короткой позиции к длинной он также не смог.

Сотрудники КЦББ считали, что Гардинер нагло врет. Они были убеждены, что сделки с акциями Viacom провел или сам Милкен, или кто-то другой, действуя по указанию Милкена, но не Гардинер. Как бы то ни было, для Комиссии Гардинер был бесполезен. Он явно не желал помогать ей в следствии по делу Drexel и Милкена, а пробудить в нем готовность к сотрудничеству своими силами она была не в состоянии. Не имея права предоставлять судебный иммунитет, КЦББ могла лишь передать дело Гардинера в федеральную прокуратуру, способную привлечь его к суду за лжесвидетельство. Но даже при таком развитии событий любые последующие показания Гардинера, даже правдивые, были бы до такой степени дискредитированы его явным лжесвидетельством в КЦББ, что внушали бы очень мало доверия.

Несмотря на чинимые препятствия, Линч считал, что государственное обвинение, располагая показаниями Боски, имеет все основные предпосылки, чтобы выиграть дело против Drexel и Милкена. Линч хотел подать жалобу в федеральный суд, с тем чтобы федеральный судья следил за ходом следствия и мог обеспечить выполнение требований повесток правовой санкцией, пригрозив обвинением в неподчинении распоряжению суда в случае их дальнейшего игнорирования. Линч приступил к осуществлению своего намерения еще в январе того, 1988, года, дав адвокатам Drexel и Милкена возможность сделать так называемое «представление Уэллса» – официальную попытку убедить КЦББ не заявлять об обвинениях. Командам Drexel и Милкена, сделавшим объемистое представление, удалось убедить КЦББ прекратить расследование предполагаемых правонарушений в связи с вынужденным выкупом Safeway Stores – одной из сделок KKR, в значительной степени профинансированной Drexel. Следствие по многим другим обвинениям, включая все те, что имели отношение к Боски, было продолжено. К сильнейшему раздражению служащих КЦББ, Drexel продолжала настаивать на том, что 5,3 млн. долларов являются вознаграждением за инвестиционно-банковские услуги, а Боски – отъявленный лжец.

Линча по-прежнему озадачивало отчаянное сопротивление Drexel. Представление Уэллса зачастую является сигналом к началу серьезных переговоров об урегулировании. Пока обвинения не были выдвинуты, Drexel могла утверждать – что она и делала – что сообщения о ее причастности к махинациям – не более чем беспочвенные слухи, основанные на утечках информации о ходе расследования, которое, по всей вероятности, закончится ничем. Но фактическое выдвижение обвинений означало бы, что расследование завершено и что авторитетный регулятивный орган их изучил и счел достойными дальнейшего рассмотрения. Большинство фирм не остановилось бы ни перед чем, дабы избежать такого развития событий, но Drexel была не из их числа и готовности к подлинному сотрудничеству с КЦББ пока не проявляла. В одном из своих энергичных радиообращений к сотрудникам фирмы Джозеф, не признавшись ни в каких переговорах, заявил, что Drexel ни в коем случае не может договариваться с КЦББ о денежной компенсации со своей стороны. Это, сказал он, было бы равносильно признанию вины. Приверженцы Милкена воспрянули духом.

Выбор был невелик, и 1 июня Линч представил 160-страничную жалобу на рассмотрение членов Комиссии, которые единогласно проголосовали за выдвижение обвинений. КЦББ, однако, сделала беспрецедентный шаг: она, вопреки своей обычной практике, решила не заявлять жалобу немедленно, а придержать ее на неопределенное время. Эту деталь Комиссия не предала огласке, но реакция Drexel была предсказуемой: та вновь заявила о своей невиновности и обвинила в лжесвидетельстве Боски, осужденного уголовника и общепризнанного лгуна». Фирма тревожно ждала публичного выдвижения обвинений, которое, как она понимала, было теперь почти свершившимся фактом. Вместе с тем высказывались предположения, что КЦББ пытается дать Drexel последний шанс пойти на урегулирование и сотрудничество.

На самом же деле необычная задержка стала результатом серьезного раскола между КЦББ и Манхэттенской федеральной прокуратурой, который мог самым негативным образом отразиться на ходе следствия. Неудовлетворенность Линча ходом собственного расследования деятельности Drexel значительно уступала таковой в ведомстве Джулиани. После эйфории в связи с обнаружением пленок в Princeton-Newport энтузиазм сотрудников прокуратуры улетучивался по мере того, как одно направление расследования за другим заводило их в тупик. Сложности возникали практически постоянно: выяснялось, что следственные версии, прежде казавшиеся самостоятельными, пересекаются, и Бэрду приходилось пририсовывать на своей схеме новые линии, соединяющие различные дела. Теперь было ясно, что операции с акциями Яогег связывали Princeton-Newport с Фрименом и, что самое главное, – с Милкеном и Drexel через Джеймса Ригана, Брюса Ньюберга, Лайзу Джонс и Кэри Молташа. Все эти связи подтверждались пленками.

В феврале «Уолл-стрит джорнэл» вынесла на первую полосу статью об итогах собственного расследования деятельности Фримена. Продвинувшись в нем, к немалому удивлению обвинителей, весьма далеко, репортеры «Джорнэл» обнаружили те же операции, что являлись объектами прокурорского расследования, и раскопали информацию, которой прокуратура не располагала. Так, в статье среди прочего описывалась сделка с Beatrice и то, как Фримен требовал от Сигела подтверждения изменения ее условий. «Когда однажды м-р Фримен позвонил м-ру Сигелу, – говорилось в статье, – м-р Сигел сказал м-ру Фримену: „У вашего кролика отличный нюх“».

Пораженный Бэрд читал и перечитывал это место статьи. Сигел, несмотря на свою феноменальную память, ни разу про такой случай не рассказывал. По настоянию Бэрда Ракофф учинил Сигелу допрос. Сигел сказал, что именно этих слов он за собой не помнит. При этом он, однако, вспомнил о своем звонке в KKR, где подтвердили информацию «Кролика» Ласкера. Вскоре после этого ему вроде бы позвонил Фримен, который перед этим говорил с Ласкером, и Сигел думал, что тогда он, возможно, и сказал: «У вашего кролика отличный нюх».

Это, очевидно, был еще один пример инсайдерской торговли. То, что положиться на память Сигела в данном случае было нельзя, Бэрда очень огорчало, но интуиция подсказывала ему, что написанное в «Джорнэл» – правда. Ему требовалось подтверждение из других источников.

Тем не менее круговая оборона, которую держали адвокаты и сторонники Милкена и Фримена, казалась неодолимой. Обвинители вызвали Джеймса Ригана, главу Princeton-Newport, чтобы он сам прослушал пленки; Бэрд считал, что есть значительная вероятность того, что Риган, столкнувшись со столь дискредитирующим его доказательством, капитулирует и согласится сотрудничать. Бэрд, однако, просчитался. Риган явился в прокуратуру в повседневной одежде и бейсбольной кепке с залихватским девизом: «БЫВАЮТ В ЖИЗНИ ОГОРЧЕНЬЯ». Он прослушал записи и ушел, никак на них не отреагировав. Его адвокаты сказали обвинителям, чтобы те не мешкали и выдвигали обвинения. Бэрд пригрозил привлечь Princeton-Newport к суду на основании RICO[96] – Закона о борьбе с организованной уголовной деятельностью и коррупцией, направленного против организованной преступности и предусматривающего значительную компенсацию за убытки. Риган, казалось, не был обескуражен и заявил, что будет бороться до конца.

Риган сказал коллегам, что он невиновен, что на него давят только из-за его знакомства с Милкеном и Фрименом и что его дело «слишком сложное» для понимания присяжных. Он был уверен, что его оправдают, и отверг возможность сотрудничества; он не собирался идти против Фримена, своего товарища по комнате в Дартмуте. На Балу хищников 1988 года Риган был второразрядной знаменитостью, обмениваясь рукопожатиями и принимая поздравления от сторонников Милкена, восхищавшихся его открытым неповиновением давлению со стороны обвинителей. Угрозу применить к Princeton-Newport RICO «пиар»-агенты Милкена поспешили расценить как еще один акт творимого прокуратурой произвола.

Ньюберг и Молташ продолжали ссылаться на Пятую поправку, отказываясь давать показания. Лайза Джонс тоже в конце концов сослалась на Пятую поправку, но перед этим она давала показания. Исходя из относительно малой ответственности Джонс за действия фирмы, обвинители сразу же предоставили ей судебный иммунитет, чтобы вынудить ее свидетельствовать. Они заверили ее, что до тех пор, пока она будет говорить правду, ее не привлекут к суду ни за какое другое преступление. Это врыла та же тактика, что столь успешно сработала с Биллом Хейлом.

Джонс могла быть привлечена к суду только в случае лжесвидетельства. Однако, несмотря на обещания обвинителей и свое прошлое признание в парковках Дунану, она не желала даже слышать слово парковки» и обсуждать связанные с ними суммы вознаграждений и категорически отрицала сам факт проведения ряда сделок и регистрации припаркованных позиций. (Джонс не знала, что обвинение располагает пленками, где записаны ее телефонные разговоры с PrincetonNewport.) Во время одного из перерывов между допросами проводивший их сотрудник прокуратуры Марк Хэнсон предупредил ее адвоката, что его клиентка лжесвидетельствует. Случилось так, что адвокат работал в Cahill Gordon – фирме, которая представляла Drexel. В связи растущей озабоченностью прокуратуры ее показаниями Джозеф и адвокаты из Cahill настоятельно советовали ей не лгать. 23 февраля она получила письмо с предупреждением о возможности предъявления обвинения в лжесвидетельстве. После этого Drexel наняла ей другого адвоката. Слепо преданная Ньюбергу и Милкену, она, однако, по-прежнему не хотела признаваться в содеянном.

Находясь под угрозой применения одного из мощнейших средств в арсенале прокуратуры, остальные допрашиваемые служащие Drexel тоже упорно не шли на сотрудничество. Отчасти это было показателем той необычайной преданности боссу, которую Милкен культивировал среди подчиненных. С другой стороны, в их поведении, по всей вероятности, крылся трезвый финансовый расчет. Когда в январе того года Милкен встречался с сотрудниками для обсуждения их денежного вознаграждения, потенциальные свидетели обнаружили, что в их доходах наметился резкий скачок вверх. Далу, к примеру, в 1986 году, ставшем для высокодоходного отдела гораздо более прибыльным, чем 1988, было обещано всего 10 млн. долларов; теперь же ему была назначена поразительная сумма – 35 млн. долларов.

Несмотря на явное лжесвидетельство Джонс, ее не уволили из фирмы. Мало того, Drexel взяла на себя оплату всех ее судебных издержек и выделила ей большую премию. То обстоятельство, что премиальные потенциальным свидетелям из высокодоходного отдела за 1988 год могли быть восприняты как плата за поддержку Drexel и Милкена, обеспокоило даже Джозефа, но он счел, что Милкен, как и в предыдущие годы, распределил деньги в полном соответствии с принятой в Drexel системой материальной компенсации, и не стал вмешиваться.

К середине 1988 года, как раз во время усиления давления на прокуратуру со всех сторон, следствие почти застопорилось. Джулиани изучал возможность выдвижения своей кандидатуры на политическую должность – вероятно, мэра Нью-Йорка, выборы которого должны были состояться в ноябре 1989 года, немногим более чем через год. Для начала предвыборной кампании ему было необходимо уйти в отставку с поста федерального прокурора самое позднее в конце 1988 или в начале 1989 года; заключение к этому времени сделок о признании вины с Фрименом, Уигтоном, Тейбором, Drexel и Милкеном или хотя бы вынесение против них беспроигрышных обвинительных актов явно увеличило бы его шансы на победу.

Были проблемы и с сотрудничающими свидетелями. Поневоле находясь во Флориде, вынужденно безработный Сигел, которому оставалось лишь терзаться дурными предчувствиями относительно срока предстоящего тюремного заключения, просил назначить ему наказание, как это уже произошло с Боски. Но Бэрд отделывался обещаниями, что вот-вот будут предъявлены новые обвинения Фримену и что показания Сигела сослужат ему службу при вынесении приговора. Бэрд не хотел терять средство воздействия на Сигела, которым обвинение пожертвовало, уступив Боски.

Бэрд, помимо того, продолжал убеждать Линча, что время для решительных действий еще не настало. Он и Джулиани стремились удержать КЦББ от форсирования событий. Они опасались, что группы защиты Drexel и Милкена воспользуются судебным процессом, чтобы узнать, какими доказательствами располагает обвинение, и сразу же начнут искать способ дискредитации показаний Боски. Они считали, что преждевременное раскрытие карт может самым пагубным образом отразиться на ходе расследования. Бэрд и Джулиани сопротивлялись излишней, по их мнению, поспешности КЦББ. К тактике предложения судебного иммунитета верхушке окружения Милкена они решили пока не прибегать. Не получив сперва обещаний подлинного сотрудничества, они не хотели повторения ситуации с Лайзой Джонс. К тому же они боялись отрицательной реакции в случае опрометчивой защиты иммунитетом кого-то, кто впоследствии мог оказаться одним из главных преступников. Вместо этого они продолжали оказывать нажим на свидетелей, находившихся на нижних ступенях ведущей к Милкену иерархической лестницы.

По мере того как Комиссия и конгресс усиливали давление на Линча, Бэрд и Джулиани раз за разом убеждали его ничего не предпринимать. Drexel продолжала напирать на то, что ей не дают возможности защищаться на суде. Парируя аргументы Джулиани, Линч говорил, что федеральный прокурор всегда может получить охранный судебный приказ о неразглашении определенных сведений и что задержки, очевидно, только усиливают сопротивляемость Drexel и ощущение отсутствия у обвинения убедительной версии. Кроме того, Линча злили непрекращающиеся интриги Лаймена. Его особенно выводили из себя получаемые не из первых рук сообщения о том, что Лаймен, дабы заблокировать жалобу КЦББ, «обрабатывает» Джулиани, заявляя, что Линч и Старк «распоясались» и нуждаются в сдерживании извне. Тем не менее Линч каждый раз шел на попятный, соглашаясь дать Джулиани и Бэрду еще один месяц. Месяц проходил без видимых результатов, и споры возобновлялись. В итоге, в конце июля 1988 года, Линч позвонил Джулиани и заявил, что КЦББ решила двигаться дальше без согласия федерального прокурора, и все правительственное расследование оказалось на грани самоуничтожения.

«Вы не вправе так поступать», – гневно закричал Джулиани в телефонную трубку.

«Мы это сделаем», – ответил Линч.

Джулиани не выносил открытого неповиновения, и в нем возобладала безрассудная запальчивость. «Если вы выдвинете обвинения, мы встанем на сторону обвиняемых, – пригрозил Джулиани. – Мы поддержим ходатайство об отклонении вашей жалобы».

Линч не верил своим ушам. Неужели Джулиани действительно хочет примкнуть к Drexel и Милкену, ходатайствуя в суде об отказе в удовлетворении жалобы КЦББ? Линч в свое время отдал в руки Джулиани Ливайна и Боски и взял на себя заключение с Боски урегулирующего соглашения и его негативные последствия, в то время как за Джулиани закрепилась репутация борца с беззаконием на Уолл-стрит. И теперь Джулиани ополчится против него? Линч швырнул трубку.

Перед лицом столь серьезной угрозы КЦББ решила отказаться от своего намерения и дать Джулиани еще один месяц. Юристы Комиссии сочли, что они не вправе делать ничего, что может спровоцировать Джулиани на причинение ущерба их делу против Drexel и Милкена. Джулиани успокоился и принес Линчу своего рода извинение. Он сказал, что Линч его не так понял и что у него и в мыслях не было принимать сторону лагеря Милкена и бороться с КЦББ. Отношения между сотрудниками прокуратуры и КЦББ вскоре наладились, но Линч никогда не забывал об угрозе Джулиани.

Правительственное расследование двигалось с трудом, и Милкен перешел в контрнаступление. В марте 1988 года он, последовав совету Артура Лаймена, нанял Robinson, Lake, Lerer&Montgomery – молодую и агрессивную фирму, специализирующуюся на «паблик рилэйшнз». Линда Госден-Робинсон, глава фирмы, стала олицетворением «паблик рилэйшнз» восьмидесятых. Когда она, родившаяся в Южной Калифорнии дочь Фримена Госдена, актера, сыгравшего Эймоса в «Эймосе и Энди», была еще совсем маленькой, ее качал на колене другой актер – Рональд Рейган. Привлекательная блондинка, работавшая в семидесятые иглотерапевтом, она в 1980 году поддержала предвыборную кампанию Рейгана, а затем работала на министра путей сообщения Дрю Льюиса. Когда Льюис, уйдя в отставку, устроился в Warner Amex Cable, Госден последовала за ним и сблизилась с директорами этого совместного предприятия – председателем правления American Express Джимом Робинсоном и председателем правления Warner Communications Стивом Россом. В конце концов она вышла замуж за Робинсона и перевела офис своей «пиар»-фирмы в здание нью-йоркской штаб-квартиры Warner. Росс, клиент Лаймена, познакомил ее с Лайменом, и тот лично увидел, как она работает, когда она представляла Texaco в ее затяжной схватке с Pennzoil, еще одним клиентом Лаймена. В свои тридцать пять лет она уже была силой, с которой приходилось считаться как из-за влиятельного окружения – ее мужа, Лаймена, Росса, – так и благодаря ее собственному положению.

Робинсон привнесла в корпоративный «пиар» присущую республиканской партии агрессивную тактику создания негативного паблисити. Умная, смелая и несговорчивая, она является достойным соперником даже для самых лучших репортеров. Когда нужно, она без труда становится воплощением шарма, но ее противники, особенно если они ниже ее на социальной лестнице и по уровню влиятельности, находят ее человеком тяжелым, высокомерным и отталкивающим. Она завела себе двух секретарш, дабы те отслеживали насыщенные расписания ее светской и деловой жизни, отвечая среди прочего за согласование полетов четы Робинсонов на вертолете к их дому в Коннектикуте, регулярную доставку свежих цветов в их роскошную кооперативную квартиру в манхэттенском «Мьюзием тауэр», напоминание ей о днях рождения знаменитых друзей вроде Фрэнка Синатры и уход за ее тремя маленькими болонками (названными в честь персонажей «Эймоса и Энди») и многочисленными лошадьми. Зачастую она просто брала новейший каталог от Bergdorf Goodman, обводила кружком то, что хотела приобрести, и посылала одну из секретарш за покупками. Ее фирму отличала высокая текучесть кадров.

Эдвард Беннетт Уильямс относился к подключению Робинсон или любого другого «пиар»-консультанта к делу Drexel и Милкена крайне отрицательно. Он не скрывал своего презрения к «щелкоперам», и такое отношение к «паблик рилэйшнз» прежде его не подводило. Контактов с прессой он обычно избегал. Он даже вел себя грубо, если не видел другого выхода. С репортерами он как от своего имени, так и от имени клиента общался редко. Но Лаймен оказывал на него давление, и в конце концов сам Милкен настоял на найме Робинсон.

Робинсон прилетела в Вашингтон, чтобы встретиться с Уильямсом. Тот привел ее в один из конференц-залов офиса Williams&Connolly и усадил за короткую сторону длинного стола, а сам сел напротив. Уильямс прямо сказал ей, что считает «пиар» напрасной тратой времени и денег. Поначалу он думал, что было бы неплохо обсудить с гостьей вопросы, касающиеся бизнеса Милкена и Drexel, но затем, пересилив терзавшую его боль, сердито уставился на собеседницу и ткнул пальцем в ее сторону. «И близко не подходите к этому уголовному делу!» – рявкнул он. Робинсон что-то протестующе залопотала, но адвокат был непреклонен, и она ушла, явно шокированная неожиданным исходом встречи.

На этом, однако, ее сотрудничество с Drexel не закончилось. Вскоре в Беверли-Хиллз прибыла рабочая группа из Robinson, Lake, возглавляемая Кеннетом Лерером, который ранее работал на Робинсон в Warner Amex. Целью визита была выработка стратегии. Прежде Робинсон работала только с респектабельными корпоративными клиентами. Лерер в свое время провел предвыборную кампанию баллотировавшейся в сенат бывшей «Мисс Америка» Бесс Майерсон, позднее оказавшейся вовлеченной в возбужденное муниципальными властями Нью-Йорка дело, которое назвали «неприятностью у Бесс» и по которому Майерсон была признана невиновной в неправомерной попытке повлиять на судью, разбиравшего дело о разводе ее любовника.

Лерер и его коллеги встретились с Милкеном и попросили финансиста составить перечень его основных достижений, с помощью которого американская общественность могла бы «оценить его по достоинству». Милкен взял блокнот и красный фломастер. Сперва он написал про свои успехи в первом классе и, продолжая в том же духе, дошел до средней школы, когда его путем голосования признали самым популярным учеником. На этом он остановился. О Drexel или бросовых облигациях он не написал ни слова.

Прочитав написанное, двое из членов делегации от Robinson, Lake переглянулись и закатили глаза. Однако было ясно, что Милкен не шутит. Имиджмейкеры поняли, что превращение Милкена в национального героя обещает стать даже более сложной задачей, чем они рассчитывали. Лерер вяло улыбнулся и предложил Милкену выделить что-нибудь, имеющее более непосредственное отношение к его работе в Drexel. «Вы, право же, национальное богатство, – сказал один из „пиарщиков“. – Посмотрите, каких высот вы достигли. На это и надо сделать упор». Лерер добавил, что главную отличительную особенность деятельности Милкена лучше всего, как ему кажется, отражают слова «созидательная ценность». Из этого, сказал он, может быть, что-то и выйдет.

Милкен на комплименты никак не отреагировал. Он просто безучастно глядел на собеседников, будто прежде никогда ничего подобного о себе не слышал, хотя его адвокаты вот уже долгое время называли его национальным достоянием. Другие, однако, были в восторге. «Вы национальное богатство», – повторил Сэндлер. Кто-то другой заявил, что Милкен и в самом деле «гений». Милкен возразил, сказав, что знает людей умнее себя, которые просто не так напряженно работают, как он. Сэндлер, Лерер и другие оставили его скромность без внимания, и Милкен, по-видимому, постепенно менял свое мнение, кивая в знак согласия в те моменты, когда он, казалось, обдумывал развиваемую концепцию. Словосочетание «созидательная ценность» вскоре стало неотъемлемой частью тактической линии защиты Милкена.

Фирма Robinson, Lake настаивала на том, чтобы Милкен перестал быть затворником и согласился на несколько интервью для прессы. Милкен отнесся к этой идее с подозрением. Сэндлер тоже поначалу был не в восторге от такой перспективы, опасаясь, что Милкен слишком простодушен, чтобы идти на риск, давая интервью кому-то не из числа тщательно отобранных «идеологов» вроде Эдварда Эпстайна. Но как только Сэндлера и Милкена заверили, что содержание каждого интервью будет строго контролироваться на наличие таких составляющих, как «придание человеческой притягательности» Милкену и отстаивание идей, позитивных с точки зрения его защиты, они дали согласие.

Робинсон и Лерер приступили к организации строго контролируемых личных интервью с отобранными репортерами. Любые вопросы о следствии исключались; тем не менее Лерер хвастался, что у журналистов при мысли о доступе к Милкену текут слюнки». Доступ к Милкену после первой публикации был возможен лишь в том случае, если бы Милкен счел ее «благоприятной». В Калифорнию прибыла группа репортеров, среди которых были Дэвид Вайс из «Вашингтон пост», Курт Айхенвальд из «Нью-Йорк Таймс» и Скотт Пэлтроу из «Лос-Анджелес Таймс». Им Милкен обстоятельно излагал свои мысли о важности семейных ценностей, достоинствах бросовых облигаций, необходимости поддержания конкурентоспособности американской экономики и проблеме задолженности стран «третьего мира».

Лерер часто звонил этим репортерам из своего кабинета, играя в видеоигры с помощью приставки «нинтендо», или из своей машины и подавал идеи для статей, выработанные его подчиненными. Временами он подбрасывал своим фаворитам на тот момент крохи «эксклюзивной» информации. Однажды он назвал этот процесс «кормлением грудью». Лерер подбадривал своих людей, говоря им, что они «пытаются потопить вражеский линкор», довольствуясь «ограниченными огневыми средствами». Время от времени они осуществляли так называемую «разведку боем», примером которой является статья в «Бизнес уик», автор которой, Крис Уэллс, раскритиковал КЦББ за якобы имевшую место неофициальную передачу информации в «Уолл-стрит джорнэл».

«Уолл-стрит джорнэл» и журнал «Форчун», напротив, впали в немилость к Robinson, Lake. Робинсон нанесла персональный визит в редакцию «Джорнэл», где встретилась с редакторами и репортерами и пригрозила им тем, что, когда дела Милкена и Drexel будут прекращены за отсутствием состава преступления (что, несомненно, произойдет), новость об этом будет передана в конкурирующую «Нью-Йорк Таймс» в отместку за недружественное освещение событий в «Джорнэл». Кроме того, лагерь Милкена, стремясь внести раскол в ряды «Джорнэл», предпринял безуспешную попытку привлечь на свою сторону одного из ее лос-анджелесских корреспондентов. «Форчун» был «отлучен» от Милкена за то, что назвал «пиар»-кампанию в его поддержку «абсурдной».

С открытыми редакционными полосами общенациональных изданий дела у Robinson, Lake шли намного проще. Располагая готовыми оказать содействие клиентами Милкена, «пиарщики» принялись стряпать обзорные статьи, в которых отстаивались различные промилкеновские лозунги– такие, например, как «бросовые облигации поддерживают конкурентоспособность американской экономики». Статьи подписывались клиентами Милкена и публиковались под их именами. Таким образом, комментарии и письма редактору, авторами которых якобы являлись, к примеру, Реджинальд Льюис (глава Beatrice International), Уильям Макгоуэн (председатель правления MCI), и Ральф Ингерсолл (председатель правления Ingersoll), на самом деле сочинялись в Robinson, Lake, нередко проверялись адвокатами из Paul, Weiss, фирмы Лаймена, и редактировались лично Милкеном.

Имиджмейкеры, помимо того, составляли списки так называемых «выразительных замечаний», представлявших собой короткие и содержательные промилкеновские высказывания, которые сторонники Милкена должны были вставлять в свои интервью, и «рефренов» – еще более кратких, тщательно продуманных словосочетаний типа «созидательная ценность» и «национальное достояние».

Тем не менее иногда их усилия неизбежно пропадали даром. После того как Лерер потратил уйму времени на один текст от имени председателя совета директоров Warner Стива Росса, тот, несмотря на свою дружбу с Робинсон, отказался его подписать.

Самый большой конфуз вышел с появлением преданного Милкену и изъявившего готовность выступить на национальном телевидении Ральфа Ингерсолла в передаче «Ночные комментарии». Все выступление Ингерсолла было заранее скрупулезно написано и отрепетировано в Robinson, Lake и включало порядка 20 «рефренов». Ингерсолл должен был произнести следующую ключевую фразу: «В каком же обществе мы живем, если оно предает суду человека, перед которым должно преклоняться?» На репетициях у Ингерсолла никаких проблем с текстом не возникало, но его выступление в эфире, где он не к месту употреблял те или иные выражения и «выразительные замечания», искажал «рефрены» и, судя по всему, напрочь забыл ключевую фразу, повергло команду Robinson, Lake в самый настоящий ужас. Джулиани, еще один участник передачи, без труда разделался с аргументами Ингерсолла.

Кампания, проводимая Robinson, Lake, была запущена ради достижения примерно того же эффекта, на который рассчитывают рекламодатели: внушение людям определенных предпочтений путем постоянного повторения одних и тех же слов и фраз. Ее цель, как объяснили подчиненным Робинсон и Шерер, состояла в том, чтобы общественное мнение от возмущения перешло к пассивному восприятию внедряемых в него идей и, наконец, к восторженному поклонению. Кампания оказалась на удивление эффективной. Служащие КЦББ и помощники федерального прокурора, связанные по рукам и ногам суровыми ограничениями в части того, что можно сообщать прессе, а что – нет, и напуганные заявлениями о том, что они неофициально передают сведения в «Джорнэл», в смятении наблюдали за постепенным ростом числа сторонников промилкеновской линии.

Кампания приносила Robinson, Lake весьма ощутимый доход: фирме, согласно заключенному соглашению, полагался ежемесячный авансовый гонорар в 150 000 долларов, который на практике ею часто превышался. Когда партнер Уолтер Монтгомери выразил обеспокоенность тем, что фирма, представляя известного подозреваемого, может дискредитировать себя в глазах наиболее престижных крупных компаний – своих потенциальных клиентов, он не встретил поддержки. В Robinson, Lake, как и среди адвокатов Милкена, вероятность того, что он действительно нарушал закон, даже не обсуждалась. Сама мысль об этом считалась еретической. Робинсон время от времени внезапно устраивала то, что сотрудники фирмы называли «тестами на преданность» Милкену. Когда однажды во второй половине дня Дэвид Гилмен, один из служащих, работавших на Милкена, совещался с Лерером, Робинсон вошла в кабинет Лерера и пристально уставилась на Гилмена.

«Милкен виновен или невиновен?» – спросила она.

«Конечно, невиновен», – немедленно ответил Гилмен. Робинсон явно осталась недовольна услышанным, поэтому он с еще большей убежденностью в голосе повторил: «Он невиновен».

«Вот именно», – резюмировала Робинсон.

Бал хищников, состоявшийся в «Беверли-Хилтоне» в апреле 1988 года, был в значительной степени, если можно так выразиться, «пиар»-витриной Милкена. На него по настоянию Robinson, Lake были приглашены представители прессы, с которыми Милкен поделился своими соображениями о задолженности стран «третьего мира» и национальной системе образования. На нем прозвучало множество хвалебных речей в адрес Милкена, произнесенных Стивом Россом, Нельсоном Пельцем и другими преданными ему клиентами.

Однако не прошло и двух недель, и Милкен впервые встретился лицом к лицу с враждебно настроенной аудиторией-конгрессом США. Член палаты представителей Джон Дингелл, демократ от штата Мичиган, известный своим неустрашимым следственным аппаратом, созвал заседание Наблюдательно-следственного подкомитета палаты, председателем которого он являлся, для расследования деятельности таких подконтрольных Drexel частных товариществ, как Otter Creek, посредством которого Drexel инвестировала в National Can. Подкомитет отправил повестки конгресса и Милкену, и Фреду Джозефу.

Это было первое прямое противоборство Милкена с властями, к которому он отнесся пренебрежительно, но которое все же доставило ему массу беспокойства. Финансиста-затворника, столь высоко ценившего анонимность, едва не затерло толпой, когда он, Уильямс и вездесущий Ричард Сэндлер поднимались по лестнице, ведущей в Капитолий, и ПО той лестнице, что ведет к залу заседаний комиссий конгресса. На непрерывное щелканье ламп-вспышек, продолжавшееся в течение получасового ожидания начала заседания, Милкен отреагировал вымученной улыбкой.

В своем первом официальном заявлении Уильямс потребовал применения редко используемого в конгрессе требования об удалении из зала всех камер и звукозаписывающих устройств. Дингелл, проявив уважение к явно больному Уильямсу, уступил, попросив выйти всех телеоператоров и фотографов.

Атмосфера резко изменилась, когда в самом начале слушаний Дингелл спросил Милкена, имеет ли тот долю в прибылях Otter Creek, и Милкен воспользовался Пятой поправкой. На второй вопрос он ответил точно так же. «Если он следует моему совету, то на ваши вопросы он отвечать не намерен», – заявил Уильямс.

Дингелл отложил заседание и провел пресс-конференцию, на которой сообщил, что комитет подозревает, что товарищества, связанные с Drexel, получают сверхприбыли за счет клиентов фирмы. «Мы допускаем, что… тут, помимо всего прочего, применимы законы об инсайдерской торговле, о легальном прикрытии для преступной деятельности и… о том, что можно охарактеризовать как манипулирование рынком», – сказал Дингелл.

Drexel незамедлительно сделала заявление. «Мы целиком и полностью поддерживаем Майка Милкена, – сказал представитель фирмы. – Он наш коллега, друг и тот человек, который внес гигантский вклад в процветание этой страны». Но никакие заявления Drexel были не в состоянии устранить тот ущерб, который Милкен нанес себе и фирме, воспользовавшись Пятой поправкой. Это, разумеется, было его конституционным правом, но и общественность была вправе задать себе вопрос, почему Милкен пошел на это, если он, как он сам утверждает, невиновен.

В ту ночь команда Милкена сконцентрировала свое внимание на Джозефе, который должен был давать показания на следующий день. Джозеф не собирался ссылаться на Пятую поправку. Он полагал, что никакое уголовное преследование ему не грозит, и хотел избежать дальнейшей утраты общественного доверия к Drexel. К несчастью, Джозеф оказался в чрезвычайно затруднительном положении: он практически ничего не знал об операциях товариществ, руководимых Милкеном. Он даже не знал о существовании некоторых из них. Подготовка Джозефа к даче показаний, в процессе которой люди Милкена изводили его гипотетическими вопросами и пичкали готовыми ответами, завершилась только в третьем часу ночи. Джозефа даже попросили сделать на слушаниях заявление, содержащее заведомо ложную информацию.

Если Милкен имел на слушаниях цветущий вид, то Джозеф, явившись наутро в здание на Капитолийском холме, выглядел измученным и напряженным. Дингелл быстро взял ведение допроса на себя и, что называется, превратил Джозефа в котлету. Затронув, в частности, сделку с Beatrice, Дингелл и его коллеги утверждали, что, размещая облигации, Drexel создала более выгодные условия для собственных товариществ, нежели для своих клиентов, вынуждая клиентов покупать у товариществ облигации по завышенным ценам[97]. В какой-то момент, когда речь зашла о применимости ряда законов о ценных бумагах, Джозеф был вынужден признать: «Думаю, я в замешательстве». Один конгрессмен подвел итог заседания, сказав Джозефу: «Общее впечатление таково, что ваша деятельность дурно пахнет».

Джозеф чувствовал себя униженным и с ожесточением напустился на своих юристов. Оглядываясь на события, приведшие к слушаниям в конгрессе, он пытался понять роль, отведенную ему окружением Милкена. Неужели из него хотят сделать козла отпущениям Чьи интересы на самом деле защищают адвокаты Милкена? И что это за история с товариществами Милкена! Теперь Джозеф засомневался в искренности последнего. Только один из юрисконсультов Джозефа, его личный адвокат Аира Миллстайн все это время предупреждал его о возможности осуждения Милкена. Когда Джозеф отказался принять во внимание совет Миллстайна об отставке, адвокат так разозлился, что пригрозил сложить с себя полномочия. Возможно, теперь Джозеф думал, что Миллстайн был прав.

Женщиной в ярко-желтом платье, сидевшей на слушаниях в конгрессе в первом ряду, всего в нескольких футах от Милкена, была Конни Брак, репортерша, которая в свое время написала краткий биографический очерк о Боски для журнала «Атлантик». Теперь она работала над книгой про Drexel Burnham Lambert и Милкена. В феврале 1986 года Брак сообщила о своих планах Милкену и попросила его оказать содействие в написании книги. «Я не хочу, чтобы вы ее писали, – ответил Милкен, после чего предложил Брак деньги за расторжение ее контракта с издательством. – Что, если мы заплатим вам тот же гонорар, что вам должен издатель, с той лишь разницей, что вы не будете писать эту книгу? Или, может быть, мы заплатим вам за все экземпляры, которые вы продали бы в случае ее написания?»

К лету 1988 года Брак закончила рукопись. В соответствии с соглашением, ранее заключенным с репортершей, Джозефу разрешалось ее прочесть и прокомментировать изложенные в ней факты, но запрещалось снимать с нее копии. Приступив к чтению, он сразу же понял, что выход книги сулит большие неприятности. Озаглавленная «Бал хищников: рейдеры, вооруженные бросовыми облигациями, и человек, который их финансировал», она являлась результатом кропотливого и трезвого изучения Drexel, Милкена и ряда их клиентов, исследованием, проливающим свет на самые основы созданной Милкеном империи бросовых облигаций.

В книге сообщалось, что Drexel нанимала проституток для Бала хищников, что на ранней стадии своего пребывания в фирме Милкен, садясь в автобус, в котором он ездил на работу и обратно, надевал шахтерскую каску с фонариком, чтобы читать в темноте проспекты эмиссий, и что сам король бросовых облигаций хотел заплатить Брак за отказ от написания книги. Хуже всего было то остающееся по прочтении книги неизгладимое впечатление, что утверждения Боски полностью согласуются с ценностями и культурой отношений, насаждаемыми Милкеном среди подчиненных.

Несмотря на меры предосторожности, принятые в SiMon&Schuster, издательстве, подписавшем контракт с Брак, Лаймен вскоре сумел достать копию рукописи и быстро размножил ее на копировальных аппаратах в Paul, Weiss. Адвокаты Милкена начали планировать массированное контрнаступление. В конце концов их деятельность на этом поприще приняла такие масштабы, словно речь шла о борьбе не с книгой, а с обвинительным актом большого жюри.

В Paul, Weiss состоялась встреча на высшем уровне. На ней присутствовали Робинсон, Лерер и ряд других руководителей Robinson, Lake, а также Лаймен, Флюменбаум, Сэндлер и сам Милкен. Лаймен и Милкен опаздывали, и другие участники совещания, дожидаясь их, внимательно читали копии рукописи. Сэндлер быстро пришел в ярость. «Не было никакой шахтерской каски, – воскликнул он, затем быстро поправился. – Это был подарок. Какой штукой пользуются глазные врачи. И он надевал ее не регулярно, а только один раз».

По прибытии Лаймена и Милкена последний сел и начал читать. Он затряс головой, его глаза гневно засверкали. «Эта книга выставляет меня шизиком», – злобно сказал он. Добавив, что книга описывает его как человека эгоцентричного и одержимого навязчивой идеей и что никто никогда не называл его «королем», он гневно подытожил: «Я хочу, чтобы она была запрещена».

Некоторые консультанты предупредили его, что все, что они предпримут, привлечет к книге внимание общественности и что в противном случае ее, вероятно, никто читать не станет («Американцы не любят читать», – заверил его Лерер.) Они также напомнили ему, что он отказался от общения с Брак в процессе написания книги и, следовательно, не вправе обвинять ее в том, что его взгляд на события в книге не представлен. Милкен не желал ничего слушать. Он хотел, чтобы книгу запретили, и желательно до того, как она будет напечатана. Лаймен и Робинсон, несмотря на личные сомнения, поддержали Милкена. В прошлом Лаймен уже добивался успеха в борьбе с книгоиздателями, особенно в случае с биографией его клиента Уильяма Пейли, председателя совета директоров CBS. Кроме того, наступательная стратегия соответствовала точке зрения Робинсон на паблисити Милкена. Команда Милкена начала широкомасштабную кампанию по дискредитации Брак и ее книги, невзирая на возможность создания своими действиями дополнительной рекламы последней.

Выполняя распоряжение Лаймена и Робинсон, персонал Robinson, Lake послушно приступил к поэтапному разбору книги, относя несомненные факты к таким категориям, как «ложное заявление», «неверная характеристика» и т.п. План состоял в том, чтобы разослать всем рецензентам страны перечень «ошибок», стараясь тем самым подорвать доверие к книге. «Список ошибок будет длиннее самой книги, – восклицал Лерер. – Это замечательно!»

Несколько сотрудников Robinson, Lake потратили на попытки дискредитации книги целый месяц. К своему сожалению, «правдолюбам», как их прозвали, становилось все труднее доказывать ошибочность тех или иных утверждений Брак. Например, несмотря на настояние Милкена, некоторые его клиенты называли его «королем» даже в беседах со служащими Robinson, Lake, пытавшимися этот самый факт опровергнуть. Но подчиненные Робинсон боялись сообщать об этом Милкену. Перечень ошибок приходилось пополнять главным образом голословно утверждаемыми неточностями пустячного масштаба.

Сам же Милкен, не удовольствовавшись планом дискредитации книги, по-прежнему хотел помешать ее выходу. Лаймен позвонил ведущему адвокату Drexel Тому Кёрнину и сказал, что книга является для Милкена «чрезвычайно вредной» и что в случае ее издания на беспристрастное судебное разбирательство можно не рассчитывать. «Примите меры к предотвращению ее публикации, – распорядился Лаймен, – либо через свои контакты [в Simon&Schuster], либо через суд». Кёрнина это требование поразило: Лаймен не мог не знать, что судебный запрет на публикацию возможен при обстоятельствах исключительно редких и не оставляющих другого выхода.

Партнеры Cahill Gordon и адвокат Флойд Абрамс, знаменитый своим участием в делах с обращением к Первой поправке[98], присоединились к Кёрнину, сообщив Лаймену, что им не удастся убедить никакого судью наложить запрет на книгу. Лаймен сорвался на крик, пригрозив сказать Джозефу, что Cahill «не поддерживает Милкена и Drexel». Оппоненты Лаймена, однако, стояли на своем. «Если мы этого хотим, мы должны этого добиться», – сказал Лаймен, сославшись на то, что желания Милкена должны ставиться во главу угла.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.