Градский 2009. «Мастер и Маргарита» = гвоздь
Градский 2009. «Мастер и Маргарита» = гвоздь
Человек-эпоха. Еще в 1997 году, отвечая на вопрос: «А есть что-то невоплощенное, что терзает как гвоздь в ботинке?» – Градский сказал:
– «Мастер и Маргарита» – это натуральный гвоздь! Восемнадцать лет я работаю над этим. Мне уже ясно, как это должно быть. Получится, не получится – другой разговор, а в принципе по музыке многое придумано, но ничего еще не зафиксировано на нотах. Все в голове. Есть пьеса, ее написал по Булгакову Павел Грушко. Сейчас я решил делать с этой пьесой то, что хочу, мне нужно, чтобы появилась многообразность. Что есть в книге, то должно быть и в музыке – это синтетический жанр, конечно. Постановка? Это очень сложно хотя бы даже записать. Феерически сложно, а уж поставить это практически невозможно. Ставить надо с теми людьми, с которыми запишешь, а этому вообще невозможно их научить. Я даже не знаю, кого мне приглашать. Вот кого мне приглашать? Я сегодня ни одного исполнителя не знаю, который бы мог вообще хоть что-нибудь спеть. Ни одного, кроме себя, естественно. Я-то могу спеть все партии! Это тогда не опера будет. Нет, это не годится. Должны быть исполнители. Учить надо! Молодая Пугачева, года до 73-го, могла бы еще спеть Геллу. Вот говорят, когда возникает такая проблема, надо создавать свою собственную студию. Только не музыкальную! Если иметь в виду Станиславского и Немировича, то и они брали уже готовых исполнителей. И потом, та культура режиссерского понимания, которой они обладали, и сегодняшняя – это, как говорится, две большие разницы. Я в Гнесинском училище и в институте преподавал эстрадный вокал с оперными приемчиками лет восемь или девять, а в ГИТИСе занимался чистой воды оперным вокалом, но в этом институте другое понимание музтеатра. Я пришел туда руководить вокальной кафедрой и продержался там на должности профессора около двух лет: сначала было понимание со стороны педагогического состава, а потом это понимание я потерял, разошелся с педагогами, потому что многих данное положение вещей в институте устраивает, а меня – нет, у меня другая работа есть. Этим факультетом руководят режиссеры. Эта профессия в оперном театре, может быть, и незаслуженно, но вообще не считается за профессию. Одно дело, когда режиссер с именем приходит в музыкальный театр, где есть великие певцы, великие дирижеры, великие музыканты – это один подход, и совсем другой подход, когда в учебном заведении сидит какой-то режиссер и говорит: «Это не важно, как вы там поете, важно, как вы на шпагах деретесь, важно, какое у вас актерское понимание». Я ему пытаюсь объяснить, что выпускники придут в театр пробоваться, и как только откроют рот – их взашей выгонят, никто не будет их просить на шпагах драться или танцевать. Я потыркался, попыркался, понял, что не в силах ничего изменить, и ушел, хотя с несколькими моими учениками у меня были, на мой взгляд, просто невероятные результаты.
Все мужские вокальные партии Саша в результате исполнил сам (Мастер, Иешуа, Понтий Пилат, Воланд). При этом шедевр абсолютно эклектичен, чего автор не отрицает:
– Что есть в книге, то и в опере – это синтетический жанр, конечно. Книга абсолютно эклектична по композиции, и в этом ее прелесть. Взять уровень диалогов – эклектична, взять уровень описания – как будто от нескольких лиц оно ведется. Язык автора почти что всегда психологически и, если хотите, характеристически совпадает с тем персонажем, который в этот момент действует. Создается такое впечатление, что смотришь кино, снятое разными режиссерами: вот этот кусок снял Трюффо, а этот – Тарковский. Когда Булгаков описывает Бегемота и Азазелло, летящих по небу, – это язык, соответствующий этим персонажам как дьявольской силе, когда он пишет об Алоизии Могарыче или о Понтии Пилате – это другой язык, о Ване Бездомном или о директоре варьете – это уже третий. Он описывает персонажей так, как они могли бы описать сами себя. Чтобы выполнить поставленную перед собой задачу, во-первых, надо стилями хорошо владеть, во-вторых, нужно четко приклеить музыкальную сторону дела к текстовой и к сюжетной, потому что если музыка будет помогать в виде намеков или имитаций, то это только усилит впечатление. Короче, это синтетическое произведение, оперой его назвать сложно. По форме – это опера, а вот по количеству и качеству всего разного – это сумбур, конечно. Я даже хотел назвать это «Мастер и Маргарита», а в скобках – «сумбур вместо музыки».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.