Звонок из Ленинграда

Звонок из Ленинграда

Жизнь киноактера соткана из славы и одиночества. Ты выходишь на улицу, с тобой все здороваются; «леваки»-шоферы часто подбрасывают бесплатно, разве что за автограф; продавцы за прилавками магазинов пытаются обслужить получше; чиновники мгновенно откликаются на просьбу о приеме и быстро решают вопросы. Не буду лукавить – по-человечески это приятно.

Но и ты должна соответствовать градусу популярности – быть всегда подтянутой, хорошо одетой, улыбаться, даже если чувствуешь себя неважно, вести себя скромно, но с достоинством. Многие думают, что у актера нет особых проблем и все хорошо, как и положено тем, кто знаменит. Актеры же, как и все, — люди, может быть, только более ранимые. Проблем у каждого хватает. Но есть главное – работа, творчество. И вот ты возвращаешься домой и… ждешь звонка.

Зазвонил телефон… Корреспондент…

Опять зазвонил телефон… Некая общественная организация желает, чтобы ты немедленно включилась в решение ее проблем…

Вновь звонит телефон – приглашают выступить перед ветеранами…

Но ты ждешь того звонка, который будет вестью о новой работе, о новой роли…

Пока актер снимается – всё к его услугам. Пришлют автомобиль, закажут билет, встретят и проводят. Но как только заканчивается работа на съемочной площадке, ты остаешься один на один со своими проблемами, и тебе порой кажется, что ты никому не нужен. Кроме зрителей…

Вот почему тот желанный звонок, когда тебя приглашают на роль, всегда воспринимается как подарок судьбы.

Так было и в тот день, когда мне позвонили из Ленинграда со студии «Ленфильм» и предложили приехать на пробы к Иосифу Ефимовичу Хейфицу, который начинал работу над картиной «Большая семья» по мотивам романа Всеволода Кочетова «Дни Журбиных».

До этого я никогда не снималась на «Ленфильме», да и в Ленинграде бывать не приходилось. А тут – сам Хейфиц, талантливейший режиссер, классик. Голова пошла кругом. Я схватила роман «Журбины», залпом его прочитала, думала только о предстоящей работе.

А пробоваться я должна была на роль Лиды, невестки Журбиных. Роль мне понравилась – такая бытовая характерная роль.

Тут же выяснилось, что вместе со мной приглашения приехать на «Ленфильм» к Хейфицу получили Евгений Ташков, он тогда еще был актером, Катя Савинова и Клава Хабарова.

И вот мы в Ленинграде. По-моему, все попали туда впервые. Нас встретила ассистент режиссера. Сказала, что повезет нас в гостиницу, но машины у нее нет, а придется прокатиться на трамвае. На трамвае так на трамвае. А он в ту пору еще ходил по Невскому проспекту. Мы прилипли к окнам, за которыми был Ленинград. Вечерний Ленинград, залитый огнями.

Привезли нас в одну из лучших гостиниц города – «Асторию». Правда, оказалось, что нам могут предоставить только один двухкомнатный «люкс». У нас мужчина один и нас – трое. Мы посмеялись, но делать нечего: Ташков в одной комнате, а мы втроем в другой. Настроение было приподнятое, и мы отправились гулять по Невскому проспекту.

Утром поехали на «Ленфильм» – легендарную студию, давшую миру столько выдающихся кинолент.

И вот меня пригласили в кабинет к Хейфицу. Он сидел за столом, что-то писал, слегка приподнялся, отвечая на мое «Здравствуйте!», взглянул на меня несколько удивленно… И в его глазах я заметила безразличие.

— А роман вы прочитали? — спросил он.

— Конечно, — ответила я, чувствуя, что волнуюсь. — Да, я читала роман, мне роль нравится.

— Хорошо. Если роль нравится, пойдите в гримерную, поищите грим, оденьтесь, потом придете ко мне и мы почитаем сцену.

Мне показалось, что Хейфицу я не понравилась. «В жизни мы с ним не встречались, — подумала я, — видел он меня только на экране, и ему показалось, что я могу сыграть роль Лиды. А при встрече… сразу отказать неудобно, я приехала по его приглашению. Поэтому сейчас он со мной порепетирует, потом я уеду, и на этом все будет кончено». Я это уже проходила, знала, что наша профессия – бесконечные экзамены. Каждый раз – как первый раз, и так на каждую роль. Я уже бывала в подобных ситуациях, когда что-то мешало режиссеру найти со мной общий язык, что-то его не устраивало. Мы вежливо беседовали, обсуждали роль, а потом я уезжала. Никто мне больше не звонил, ничего не объяснял, как будто даже не было того разговора. Конечно, это унизительно, потому что каждый актер имеет право знать, почему он не подходит: плохо ли он репетировал, внешние его данные не подошли или в ансамбль не вписывается…

Я вышла из кабинета Хейфица и подумала: может, мне сейчас же собраться и уехать? Ну что я буду мучиться, унижаться, если я почувствовала, что он меня не возьмет? И тут ко мне подошел второй режиссер, Деревенский (никогда не забуду его фамилию).

— Не расстраивайся. Тебе показалось, что не понравилась ему?

— Не показалось, — отвечаю, — я увидела это по выражению его лица.

— Клара, — успокоил меня Деревенский, — я знаю Иосифа Ефимовича, он человек творческий и тонкий… Давай-ка мы с тобой пойдем в архив и поищем фотографии, которые соответствовали бы образу твоей героини. У нас там много фотографий женщин, которые снимаются в массовке. Думаю, что мы найдем что-нибудь подходящее.

Мы пришли в архив, перерыли кипы фотографий и наконец нашли. Даже, как мне показалось, похожую на меня женщину в странной шляпке, с завитыми волосами, как бы с претензией на моду.

— Точно. Вот это тебе подойдет, — сказал Деревенский. — Бери эту фотографию – и в гримерную. А потом в костюмерной найдем такое платье, шляпку и посмотрим, что нам скажет Хейфиц.

В гримерной я как-то сразу оживилась. Очень хороший был гример, очень известный, он делал портретные гримы многих исторических лиц. Вижу, и он как-то воодушевился, и мы начали с ним колдовать, пробовать так – сяк, подходит – не подходит.

Потом я пошла в костюмерную, нашла нелепую зеленую шляпу, платье, нацепила клипсы, бусы, тоже, в общем, нелепые. Деревенский был доволен:

— Клара, ты преобразилась.

А я и сама чувствую, что в этом наряде у меня и глаза стали другими, мне стало интересно.

Пошли к Хейфицу. Он повернулся, посмотрел, и в его глазах я заметила любопытство.

— Давайте порепетируем.

Иосиф Ефимович Хейфиц – удивительный режиссер. Я принадлежу к школе Герасимова. Эта школа оправдала себя. Несколько поколений учеников Сергея Аполлинариейича заняли в кинематографе огромный плацдарм. И это не просто актеры и режиссеры, это – личности. Это целое поколение, каста такая – герасимовцы.

И вот – Хейфиц. Он совершенно другой режиссер. Он ничего не показывает вообще, как бы даже и лишнего слова не скажет, вроде ничего и не делает. Но он так строит беседу, что тебе кажется, будто ты сама что-то придумываешь. От этого появляется уверенность в том, что ты на правильном пути.

В сценарии была сцена, где я говорю о том, чего я хочу в жизни. Такой монолог. Никто мной не интересуется, в семье заняты только кораблями, только заводом, а что думаю я, как я живу, это никому не интересно. Я чужая в семье Журбиных.

Такой очень наболевший разговор, который я вдруг выплескиваю. И вначале мы так репетировали с Хейфицем, а потом он предложил:

— Знаете что, вы возьмите счеты, откладывайте костяшки и в это время разговаривайте.

Принесли бухгалтерские счеты. Я говорю и одновременно считаю.

— А теперь вот вы, — говорит Хейфиц, — поскольку волнуетесь, делаете ошибки. Поэтому вы неправильно считаете. Сбрасываете это все, потом снова начинаете считать, потом снова, и у вас дебет с кредитом не стыкуется.

Короче говоря, всего два действия, а я не могу сосчитать, видно, что у меня в душе смятение. А режиссер дает мне все новые и новые задания. Я их подхватываю, сцена усложняется, усложняется, становится интересней. Маленькая сцена, но видно, что я чувствую, как я задыхаюсь оттого, что я должна это все высказать.

Хейфицу репетиция понравилась.

— Если завтра вы так же сделаете на пробе, то все будет хорошо.

На следующий день назначили кинопробу.

После репетиции я пришла в гостиницу и думаю: как я хорошо репетировала. И вдруг подумала: да это же не я все сделала. Это – Хейфиц. И если бы меня утвердили, с каким удовольствием я бы снималась в картине.

На другой день после пробы я уехала в Москву.

В актерский отдел Театра киноактера приходили телеграммы со студий – утвердили или не утвердили на роль. И я каждое утро открывала дверь и спрашивала:

— Что-нибудь есть на мое имя?

Так продолжалось недели две. И вдруг в театре я встречаю Иосифа Ефимовича. Тогда был такой порядок – все пробы привозили из Ленинграда в Москву. И утверждали в Госкино.

Мне было неудобно спросить, как мои дела. А Иосиф Ефимович улыбнулся:

— Поздравляю! Вас утвердили на роль и очень много хороших слов сказали в Госкино. Вы снимаетесь.

Так, с легкой руки Хейфица, я стала частой гостьей в павильонах «Ленфильма». Меня ждали новые роли в картинах, которые прошли по экранам не только Советского Союза, но и зарубежных стран.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.