Письма из Ленинграда

Письма из Ленинграда

Из Ленинграда я получил от Ф. Г. сразу два письма — в одном конверте: для меня и для Нины Станиславовны. В суматохе сборов Ф. Г. забыла записную книжку с адресами (как бы предчувствуя это, Ф. Г. повторяла, роясь в сумочке: «Я обязательно что-нибудь забуду!»). Свой адрес я написал ей уже в вагоне, перед отходом поезда. Теперь Ф. Г. просит меня переслать ее письмо в дом отдыха, где сейчас Нина Станиславовна. Постараюсь сделать это, хотя никак не пойму, почему Ф. Г. решила, что адрес дома отдыха мне известен?!

Письмо датировано 22 мая.

«Милый, милый Глебовицкий!

Из-за этой суки Лизаветы с ее хахелем я забыла телефонную книжку.

Я Вас так тепло вспоминаю, что Вам и не снилось такое!

Я написала 22-е, потому что ночь и фактически 22-е. Не спится. В этом городе с дня, когда его начали строить, люди мучились, здесь страдали, и никуда, кажется, это не ушло. Так я воспринимаю этот город.

Очевидно, начался туристский сезон. Очень много заросших, в патлах мальчиков и девочек, похожих на мальчиков, и старух с сумасшедшими глазами, наверное наркоманок. Я с такой старухой поднималась в лифте и вылезла на другом этаже, где долго искала мой номер!

Ирина хвастала тем, что Бортникову после «Клоуна» молодежь сделала грандиозный прием, а она произносила речь, посвященную его творчеству. Очевидно, я ничего уже не понимаю, потому что не вижу в нем ничего восхитительного, а может быть, это оттого, что я видела Великих артистов».

Письмо, адресованное Нине Станиславовне, как бы продолжает написанное мне. Вот несколько строк из него (с разрешения адресата):

«Пишу тебе на розовой бумажке, поглядывая на серое небо.

Утром, когда я ввалилась, маячило солнышко, к вечеру опять дождь, дождь, дождь. В этом дивном городе у меня всегда особая, неистовая «петербургская» тоска. Значит, и у вас дождь, и ты — бедняк отсырел.

Сегодня обедала с Л. Орловой и Ириной и чувствовала себя с ними ужасно одиноко. Любочка Орлова — на редкость буржуазка, а Ирина неконтактна. Она растворилась в славе Бортникова и ничего не видит.

Актеров не видела и не жажду их.

Завтра надо орать, то есть играть. Я отношусь к этому философски (зачеркнуто несколько слов. — Г. С) — это я зачеркнула матерщину на философской основе. Кроме того, я играю два спектакля, а не 10, как было в прошлом году.

Дирекция, во главе со Школьниковым, проявила не сравнимое ни с чем внимание к моему диабету: в 9 часов появились одновременно 2 сестры, чтоб сделать один укол инсулина! А когда я легла отдохнуть после бессонной ночи в поезде, администратор звонил по телефону в номер каждый час, справляясь о моем самочувствии. Сначала я злилась, а потом хохотала, так это было забавно, что-то вроде чеховского «Смерть чиновника»…