х х х

х х х

Из взрослых запомнился мне в Горелове пожилой мужчина, которого там прозвали Жалельщиком. Он был не местный житель, да и не дачник, он приезжал гостить к кому-то; то появлялся, то исчезал на несколько дней. Природа дала ему лицо весельчака: какое-то удивительно круглое, будто циркулем вычерченное, — и удивительно толстые губы. Казалось, вот-вот он расхохочется ни с того ни с сего. Но он никогда не смеялся, даже не улыбался. В дни своих наездов в Горелово он часто сидел на скамье возле соседнего дома и, когда мимо проходил мальчишка с царапиной на щеке или с синяком на лбу, или девочка, вид которой ему казался грустным, он подзывал его или её к себе и принимался расспрашивать и утешать. Меня он тоже подзывал, расспрашивал, жалел. Выведав, что какое-то время я жил в детдоме, он утешал меня особо старательно и многословно, — хоть на детдомовскую жизнь я ему вовсе не жаловался. Говорил он как-то странно: то очень простонародно, то книжно. Слушать его нам, ребятам, было скучно, каждому хотелось поскорей смыться, но уходить от старших, когда они с тобой разговаривают, — неудобно. Так что поневоле приходилось слушать. Ребята — заглазно — гримасничали, изображая его, передразнивали, и я — тоже.

Жалельщик этот и взрослых изо всех сил жалел, ходил по избам утешать дачников. Иной дачник и здоров и весел, и тужить ему незачем, а Жалельщик всё равно найдёт повод для жалости, — и жалеет, утешает. Он и к нам несколько раз забредал, вёл свои разговоры. Мать и тётя Вера слушали его терпеливо. Однажды, когда я после его ухода стал гримасничать, передразнивая его, мать сказала, что грешно над ним смеяться: он всех жалеет, а сам несчастный. У него два сына погибли на германской войне.

Он и о зверях толковал, их он тоже жалел, сочувствовал им, даже диким и хищным. Им тяжело живётся, им приходится всю жизнь и за добычей гоняться, и от людей прятаться. Им когда повезёт, — а когда и голодают неделями. А у них ведь тоже дети, зверята на довольствии. Звери глупее людей, но всё-таки какой-то свой ум и у них есть. И, значит, бывают у них такие раздумья, когда они понимают всю неустроенность своей дикой жизни. Может, они даже плачут по-своему, по-звериному в такие вот минуты...