Глава 19 Реформы 1898 года

Выдающийся историк Китая той эпохи Х.Б. Морзе отметил следующее: «В мировой истории ни одна страна с такой обширной по протяженности территорией и таким многочисленным населением, как Китай, – ни одна страна с мельчайшей долей его территории или населения – никогда не подвергалась такой серии унижений и не переживала столь многочисленных примеров падения, как Китай на протяжении полугода с ноября 1897 по май 1898 года…» Потребность в реформах выглядела очевидной всем. В противном случае империя не могла существовать продолжительное время. В Запретный город поступало одно прошение за другим. Даже император Гуансюй встряхнулся от своей привычной покорности судьбе и чувствовал «острую потребность» что-то делать.

Дожив до двадцати шести лет, но располагая совсем слабыми представлениями об окружающем мире, этот император не имел понятия, с чего начать. Быть может, как и у всех молодых людей этого мира, чутье подсказывало ему необходимость внедрения ограничительных норм поведения в обществе. В мае 1898 года прусский принц Генрих посетил его двор с официальным визитом. Этот принц, приходящийся братом тогдашнему кайзеру Вильгельму, на самом деле прибыл в качестве адмирала прусского флота для усиления штурмовой группировки немцев на направлении Циндао, однако к моменту его прибытия уже удалось восстановить «дружеские отношения» ценой уступчивости Пекина. Прусский министр, проводивший переговоры, посвященные приему принца Генриха китайским императором, попросил для него разрешения сидеть во время аудиенции. Такого еще не бывало никогда, никто, кроме Цыси, не сидел в присутствии его величества. Однако император Гуансюй горел беспредельным желанием угодить заморскому гостю. Он даже пошел дальше и согласился встать, когда прусский великий князь поклонится ему, а также пожать руку Генриха, прежде чем пригласить садиться. Императорский наставник Вэн нашел это и некоторые прочие нарушения придворного протокола унизительными и особенно болезненными в свете недавнего прусского произвола. Он разволновался и попробовал переубедить его величество, однако император Гуансюй страданий своего наставника не понял и дал резкую отповедь пожилому человеку. В итоге Цыси сделала своему приемному сыну выговор: хватит браниться по мелочам, раз уж допустили такую катастрофу! Вдовствующая императрица сама хотела познакомиться с принцем Генрихом (это мог стать первый случай, когда она увидит сановника с Запада, а сановник с Запада увидит ее), и Цыси безоговорочно потребовала, чтобы прусский великий князь общался с ней стоя. У вдовствующей императрицы оказались свои требования, у императора Гуансюя – свои. Император даже сам навестил прусского принца и лично наградил его орденом. Когда принц объявил о том, что по поручению своего коронованного брата передает императору Гуансюю прусский орден, китаец решился на весьма необычный поступок и приказал изготовить орден для кайзера в знак благодарности.

Молодой китайский император воспылал страстью к орденам точно так же, как когда-то увлекся европейскими карманными и каминными часами. Он потратил неимоверные усилия, контролируя ход изготовления обещанного кайзеру ордена: без устали обсуждал с чиновниками внешнеполитического ведомства и автором эскиза цвет, размер, ювелирное оформление, мастерство исполнения и бесчисленное множество других мельчайших деталей. Предметом многочисленных совещаний и больших трений стал цвет ордена – золотой, императорский желтый или красно-золотой? Потом возник вопрос: какого сорта жемчугом следует украсить орден? Император хотел, чтобы вставили крупный, и очень расстроился, что крупный не подойдет. Когда он согласился на жемчужины меньшего размера, оказалось, что зерно перламутра нужного размера и достойного качества отсутствует. Пока подобрали нужную жемчужину и прочие детали оформления, прошли дополнительные обсуждения. Император видел ордена, которые носили на груди западные дипломаты. И сам взял за привычку носить ордена, полученные им от заморских монархов, и даже, подчиняясь мимолетному порыву, вручил по ордену боцзюэ Ли и Чжан Иньхуаню, хотя Ли Хунчжан находился в опале и обоих этих сановников обвиняли в мздоимстве.

Реформаторский запал его величества на этом закончился, сановники совсем запутались и вообще не представляли, что им делать. Когда монарх, если верить императорскому наставнику Вэну, спрашивал их, чем бы заняться, «великий князь Гун хранил молчание, а потом заявил, что надо начинать с администрации. Я высказался относительно многих предложений, зато остальные высшие советники не проронили ни слова». Великий князь Гун вскоре умер; случилось это 29 мая 1898 года. На смертном одре ему оставалось только оплакивать расшатанную империю.

Когда стало ясно, что на кону безо всякого преувеличения стоит сохранение династии, император Гуансюй обратился за помощью к Цыси. Чжан Иньхуань, в то время приближенный к императору, сделал такое наблюдение (и поделился им с японцами): «Калейдоскоп часто сменяющихся событий последних лет потряс нашего императора до глубины души, и он пришел к пониманию необходимости реформ… Вдовствующая императрица всегда питала симпатию к сторонникам реформ. Итак, после произошедших с императором перемен и с приходом его к пониманию потребности в реформе, он сближается с вдовствующей императрицей. Неизбежность начавшегося процесса служит укреплению ее власти».

Теперь император Гуансюй определенно нуждался в руководстве со стороны Цыси, и она ответила ему с сердечным подъемом. Его чиновники направляли ей предложения по поводу реформ, и вдовствующая императрица изучала их с точки зрения наличия в них новаторских идей. Проживая в Запретном городе, он каждые несколько дней отправлялся к ней на беседу в паланкине, причем на путь до Летнего дворца каждый раз уходило по три часа. Время от времени Цыси тоже посещала императора в Запретном городе. В целом, когда обсуждали государственные дела, они проводили вместе две трети своего времени. Он стал учеником, а она – наставником. Как раз после одной такой поездки в Летний дворец, вернувшись в Запретный город, император объявил Верховному совету указ Цыси. Императорский наставник Вэн отразил данный момент в своей дневниковой записи от 11 июня 1898 года: «Сегодня его величество передает такой указ вдовствующей императрицы [шанфэн цыюй]: то, что сказали цензор Ян Шэньсю и просвещенный партнер Сюй Чжицзин за последние несколько дней, следует считать совершенно верным. Основополагающую политику нашего государства никто не позаботился разъяснить всем, кого она касается. С настоящего момента нам следует всесторонне внедрять западные методы. То есть мы начнем однозначно и недвусмысленно публиковать объявления и прочее… Однозначная решимость вдовствующей императрицы сомнений не вызывает. Я поделился своими воззрениями с его величеством о том, что, совершенно определенно, нам следует перенимать западные методы управления государством, но большая важность видится в том, чтобы не отказываться от учений наших мудрецов в области нравственности и философии. После этого я откланялся и составил проект императорского указа».

Последующий указ под названием «Объявление об основополагающей политике государства», составленный императорским наставником согласно указаниям Цыси, переданным ему императором Гуансюем, и изданный в тот же день, послужил отправной точкой исторического движения – Реформ 1898 года. Авторы учебников истории называют его ключевой вехой в китайской истории, однако они однозначно записывают его в заслугу императору Гуансюю, а Цыси осуждают как ультрареакционного противника. На самом же деле именно вдовствующей императрице принадлежит инициатива этих реформ.

Составление данного «Объявления» стало последним политическим актом императорского наставника Вэна. Через считаные дни его ученик император Гуансюй отстранил наставника Вэна от двора.

Разрыв с Вэном дался императору с большим трудом, так как императорский наставник служил для него непререкаемым авторитетом с самого детства: понятно, что наставник был ему ближе всех остальных сановников. Молодой монарх безоговорочно принимал советы этого старца по любым вопросам и особенно рассчитывал на него во время войны с Японией. После той катастрофы, когда одни несчастья стали порождать новые несчастья, былой блеск наставника в глазах подопечного потускнел. Затем отношения стали непереносимыми, так как император попытался заняться реформированием государства, а Вэн цеплялся за отжившее свое прошлое. Между ними возникли многочисленные эмоциональные противоречия. Слишком хорошо стало видно, что при дворе реформаторов для императорского наставника не оставалось места, даже притом, что он считался выдающимся ученым и каллиграфом, а также стойким и преданным человеком. Император Гуансюй собственноручно написал красными чернилами указ об отставке Вэна и отправке его домой. Старого наставника морально убил отказ императора от прощальной встречи с ним. Вэн поспешил к воротам внутри Запретного города, через которые, как он узнал, должен был проследовать император, в надежде хотя бы взглянуть на него. Когда мимо проносили паланкин молодого человека, пожилой наставник простерся на мостовой, коснувшись лбом брусчатки. Позже он записал в дневнике так: «Его величество обернулся и молча на меня посмотрел. Казалось, что мне привиделся кошмарный сон».

Не вызывает сомнений, что такое решение получило одобрение Цыси. Она постаралась ослабить зависимость императора от Вэна в государственной политике, но ей пришлось действовать крайне осторожно с оглядкой на их духовную близость. Теперь она могла вздохнуть с облегчением и удовлетворением. При всем при этом она продолжала проявлять заботу о благополучии Вэна. На следующий день после отставки выпало мероприятие, когда императрица, как это было заведено, раздавала летние подарки высшим советникам. Вэн от своего подарка отказался и сказал евнуху, принесшему ему кусок шелка, что он больше не служит в Верховном совете. Через евнуха Цыси настояла на своем, и старик в конечном счете принял ее подарок, но не прислал письма с благодарностью. От его имени благодарность вдовствующей императрице выразили его бывшие коллеги.

Впервые в их жизни Цыси и ее приемный сын наладили исключительно плодотворное сотрудничество. Из дворцов хлынул поток новаторских указов. Все эти указы издавались от имени императора, но одобрила их Цыси. В основе указов лежали предложения сановников, поступавшие со всего Китая. В верхней части списка сфер для нововведений стояла система образования населения, считавшаяся главной для решения задачи по подготовке правящей верхушки империи. По старой системе усилия обучаемых сосредоточивались на доступной только посвященным ученым конфуцианской классике, а для жизни в современной эпохе они получали мало знаний. К тому же больше 99 процентов населения оставались неграмотными. По этому поводу проницательный американский миссионер Вильям Мартин заметил, что «будущее Китая зависит» от реформ Цыси. Так как эта система служила фундаментом государства, ее замена на западную систему означала мощный скачок в будущее.

В качестве первого шага реформаторы отменили самые заумные предметы императорских испытаний, и на будущий год их собирались заменить экзаменами по текущей обстановке и хозяйственному расчету. Император Гуансюй собственной рукой отредактировал текст данного указа и тем самым показал, насколько тонко он изучил его тему. По всей Поднебесной намечалось открыть начальные, средние и высшие учебные заведения западного толка, в которых предполагалось обучать население естественным и общественным наукам. Чиновники тщательно продумали и спланировали места их размещения, финансирование, комплектование штатом и обеспечение наглядными пособиями. В качестве флагмана нового китайского просвещения основали Пекинский университет.

Многие из нынешних проектов начали воплощать в жизнь или разработали в период предыдущих усилий Цыси по внедрению нововведений. Среди прочих мер ввели практику обучения студентов за рубежом. Поступило сообщение о том, что их величества осенью собираются совершить путешествие на поезде по железной дороге в Тяньцзинь. Они собрались проинспектировать армию, в которой началась боевая подготовка по современной методике. Их величества решились на символический жест, чтобы продемонстрировать ту важность, какую они придавали железнодорожному сообщению и современной обороне империи. Нововведения внедрялись в виде современных методов ведения сельского хозяйства, западного толка коммерции, новых публикаций и последних технических достижений, для которых подготовили нормы государственного регулирования и контроля. Можно предположить, что одно точно сформулированное и абсолютно новое предложение, обещавшее далекоидущие последствия, поступило от Цыси (выполнить его она приказала своему преданному стороннику Жунлу): ввоз из-за границы машин для переработки сырья и доведения его до товарного состояния, предназначенного на вывоз за границу. В качестве примера и ради повышения стоимости предполагалось перерабатывать верблюжий волос и овечью шерсть, считавшиеся традиционным экспортным товаром с севера Китая, чтобы ткать из них готовые текстильные изделия и одеяла. Перспектива наращивания экспорта послужила Цыси решающим доводом для прокладки в первую очередь железнодорожной сети.

Их рабочие отношения складывались гладко на протяжении двух с лишним месяцев, и по всей стране можно было почувствовать новаторский порыв всего двора. Поддержку среди чиновников можно было оценивать как «шесть или семь человек из десяти, а тех, кто упорно цеплялся за старые порядки, – не больше одного-двух из десяти». Некоторые указы выполнялись незамедлительно, в их числе учреждение Пекинского университета. Однако, перед тем как практически все эти указы можно было выполнить, яркое событие стало причиной резкой приостановки реформы – автором события стал коварный и неординарный человек по имени Кан Ювэй, прозванный Диким Лисом Каном.

Сорокалетний кантонец Кан Ювэй родился в семье чиновника, вырос в открытом порту Наньхай, где проживала крупная колония европейцев. Он впитал множество реформаторских идей и горел желанием воплотить их в жизнь. Этого человека отличала предельная самонадеянность. В своей рукописи, красноречиво озаглавленной «История моей жизни», он заявил, что признаки величия личности у него проявились уже в пять лет от роду. Однажды, когда ему исполнилось двадцать лет и он сидел в одиночестве, ему внезапно представилось, что «небеса, земля и все остальное слились со мной воедино и от этого единства во все стороны распространялись яркие лучи света. Я ощутил себя настоящим мудрецом и радостно улыбнулся». Настоящим мудрецом был Конфуций, а Кан Ювэй верил в то, что он его нынешнее воплощение. Какое-то время он пытался приблизиться к трону, чтобы сообщить императору о своих воззрениях, а тот бы начал им следовать; понятно, что он рассчитывал направлять действия монарха. Тогда Кан Ювэй занимал совсем низкое положение в чиновничьей иерархии, и ему пришлось пережить множество обид, однако они совсем его не смутили.

Продолжая сближаться с влиятельными людьми, Кан подружился с крупным государственным деятелем, круто изменившим его судьбу: земляком из Кантона и руководителем внешнеполитического ведомства Чжан Иньхуанем, которого император включил в круг своих ближайших соратников, невзирая на слухи о его мздоимстве. Путем сложных махинаций Кан Ювэй 24 января пролез на собеседование с пятеркой высших императорских сановников. Сразу же после этого собеседования он написал челобитную императору, которую Чжан Иньхуань доставил адресату. Таким способом Дикого Лиса представили чиновникам высших государственных кругов и хозяину престола.

Кан Ювэй занялся написанием новых челобитных, которые Чжан Иньхуань передавал императору Гуансюю. А император передавал эти произведения эпистолярного стиля Цыси, сам же читал далеко не все из них. Цыси эти документы изучила с большим вниманием, и они произвели на нее самое благоприятное впечатление. Цыси сохранила брошюру, посвященную преобразованиям в Японии, и обратила на нее внимание своего приемного сына. Вдовствующая императрица открыла выдающегося реформатора, предлагавшего свежие идеи, к тому же отличавшегося убедительностью и бесстрашием при их изложении. В скором времени она заметила такие же внушающие надежды мысли в посланиях еще двух чиновников – цензора Шэньсю и просвещенного партнера Сюя. Как раз этих двоих мужчин она упоминала в указе, с которого 11 июня начинались нынешние реформы. Она не ведала, что оба этих прошения за них написал Кан Ювэй. Так получалось, что Цыси и Кан о многом думали одинаково.

Так как имя просвещенного партнера Сюя упоминали в императорском указе, Кан написал за него еще одно прошение, в котором предложил императору назначить Кана «близким советником по всем новым направлениям политики». Этот хитрец потом сделал то же самое для самого заметного соратника Кана, блистательного очеркиста по имени Лян Цичао. С благословения Цыси император Гуансюй назначил Кан Ювэю аудиенцию в Летнем дворце на 16 июня; итак, Дикий Лис стал одним из первых молодых людей, побеседовавших с императором перед назначением на высокий государственный пост. Впоследствии Кану предложили место штатного сотрудника министерства иностранных дел, но он на него не польстился. В частном порядке он отверг такое предложение, как «унизительное» и «донельзя нелепое». Он видел себя рядом с троном – мандарином, принимающим решения за его величество. В этом плане он с самого начала того года предлагал формирование при монархе своего рода «экспертного совета», наделенного некоторыми исполнительными полномочиями.

Из всех остальных отзыв в душе Цыси на самом деле вызвало как раз это предложение. Никакого такого ведомства при дворе не существовало, так как порядками Цинской династии предполагалось, что все решения принимает единолично император: Верховный совет существует как совещательный орган, и все. Тем самым Кан Ювэй обнаружил в династической системе фундаментальный изъян, на который на 100 лет раньше указал лорд Макартни после посещения восьмидесятилетнего императора Цяньлуна. Макартни задал вопрос, достойный настоящего провидца: «Кто тот Атлант, назначенный им в качестве преемника нести это бремя его империи, когда он скончается?» По поводу того, «на чьи [sic] плечи оно может лечь», он заметил, что эти плечи должны принадлежать наследнику, обладающему нечеловеческой силой. Китайскую империю можно сравнить с «первоклассным парусным военным кораблем, усилиями нескольких поколений удачливых и энергичных капитанов удерживаемым всеми хитростями на плаву на протяжении всех этих миновавших ста пятидесяти лет… Но как только на командном мостике случится появиться непригодному для роли такого капитана человеку, прощай дисциплина команды и надежность корабля. он еще останется на плаву в виде обломков, но потом эти обломки выбросит на берег…». Император Гуансюй заслужил определения «непригодный для роли капитана» человек, и ему нужно было подобрать в помощники самых умных людей. Цыси все это было слишком хорошо известно. Вообще-то она должна была обратить внимание на то, что Британия числилась мировой державой совсем не благодаря самой королеве Виктории, а «тем толковым мужчинам из парламента», которые вырабатывали коллективные решения.

Для обсуждения идеи экспертного совета Цыси пригласила целый ряд высших сановников. Те высказались против такого предложения. Она приказала им подумать еще раз, то есть «серьезно осмыслить это дело и принять обоснованные решения», предупредив их, что в этом случае «пустословие исключается». Через месяц взвешивания всех за и против общее мнение оставалось отрицательным. Возражения лежали в плоскости непреодолимой проблемы: кто должен заседать в этом совете и делить власть с самим императором. Процедуры их отбора не существовало, и опасения состояли в том, что «злые» люди могут протоптать себе дорожку в этот совет окольными путями и, сплотившись, они будут подсаживать друг друга, что называется, не выходя из дома. При таком раскладе династия запросто может оказаться в их лапах. Скептики в первую голову подозревали в злом умысле Дикого Лиса Кана. Пошли слухи о том, что Кан Ювэй платит авторам прошений, составленных от его имени. И такое обвинение практически всегда подтверждалось фактами. Прошение просвещенного партнера Сюя за Кана, говорят, обошлось ему в 4 тысячи лянов серебром, остальным авторам петиций он платил по 300 лянов в месяц как поставщикам услуг. Жители столицы продолжали злословить и называть Дикого Лиса «бессовестным человеком». К тому же они пытались выяснить источники поступления ему денег, так как его семья к категории зажиточных не относилась. Еще один престарелый наставник императора и носитель реформаторских взглядов Сунь Цзянай говорил, что успех экспертному совету могут обеспечить только лишь «выборы» в западном стиле, когда личности кандидатов проходят горнило общественного обсуждения. Так как «выборы» в то время представлялись делом совершенно немыслимым, в конце июля от идеи экспертного совета при императоре пришлось отказаться. Невзирая на все неприятные высказывания по поводу Дикого Лиса и вразрез с тем фактом, что сама относилась к нему с настороженностью, Цыси высоко ценила Кана как реформатора и поручала ему ключевые задания. В соответствии с одним из указов он отправился в Шанхай открывать там редакцию газеты, целью которой ставилась популяризация новых политических мер среди населения. Ему к тому же планировали поручить составление закона о прессе с учетом западных наработок в этой области. Кое-кто из его друзей считал такие поручения идеальными для этого деятеля. В духе Цыси было выдворение недовольного человека из столицы туда, где он не сможет принести ей никакого вреда, зато у него появится возможность сыграть некую, и порой даже важную, роль. Она старалась иметь как можно меньше личных врагов. Однако Кан Ювэй уезжать отказался. Устроить его могло только место поближе к трону. Его правая рука Лян Цичао тоже противился такому назначению друга, ведь ему предстояло проверять новые учебники для всей империи. А ведь это было необычное продвижение по служебной лестнице, притом что он никогда не занимал никакого официального поста. Но Кан без дела слонялся по Пекину и вместе с Лян Цичао замышлял свой следующий маневр.

Он остался с Чжан Иньхуанем, который играл роль ключевой фигуры во всех этих замыслах. Как ближайший к императору человек, после ухода на отдых императорского наставника Вэна Чжан Иньхуань мог поведать Кан Ювэю очень многое о его величестве. Этот молодой монарх был хрупким и слабым человеком. Нервы у него напряглись до предела из-за постоянной перегрузки работой, усугублявшейся его вредной привычкой исправлять иероглифические и грамматические ошибки, допущенные в неисчислимых докладах, проходящих через его руки. Чжан Иньхуань к тому же узнал о скрываемой от посторонних обиде императора на «дражайшего папу». Былая неприязнь усугубилась в 1896 году в связи с тем, что Цыси выступила с инициативой заключения русско-китайского тайного договора, потребовавшегося после войны с Японией, когда император Гуансюй от стыда не мог поднять глаза перед придворными. Она приняла все необходимые решения, причем никому даже в голову не пришло доложить монарху о положении государственных дел. Это событие настолько задело молодого человека, что он не только обиделся на Цыси, но и к тому же воспылал ненавистью к России; следует заметить, что к Германии или любым другим державам он относился равнодушно. Таким образом, Дикий Лис обрел возможность воздействовать на настроение императора, раздражая обнаруженные болевые точки посредством эпистолярных творений, доставляемых монарху Чжан Иньхуанем напрямую в обход Верховного совета и Цыси. В одной из важных справок «По поводу уничтожения Польши» Россию он представил в образе страшилища, «страны кровожадных тварей, главным делом которой стало поглощение других стран». Вольно представляя историю Польши в виде притчи, Кан Ювэй написал, что этой страной правил «мудрый и способный правитель, стремившийся к проведению реформ», но его усилиям «мешали аристократы и высокопоставленные чиновники». Так что он упустил «благоприятный момент, чтобы сделать свою страну сильной». Потом, утверждал Дикий Лис, «прибыли русские войска… и эта страна исчезла меньше чем за семь лет». Самому королю «досталась самая лютая и самая жестокая судьба, редко встречающаяся в истории человечества». Кан Ювэй заявил, что Китай может стать еще одной Польшей в результате того, что «сановники блокируют создание экспертного совета» и что «русские войска придут через несколько лет после завершения прокладки Сибирской железнодорожной магистрали». Упоминание Диким Лисом Сибирской магистрали, числившейся ключевым пунктом тайного договора с Россией, должно было вызвать у императора Гуансюя высшую степень огорчения.

Эта зловещая и тревожная небылица поступила в руки императора после 13 августа, когда монарх отметил двадцать седьмой день рождения. Он прочитал ее глубокой ночью, когда капли воска от красных свечей падали на страницы. Его уже без того чуткий сон стал еще тревожнее, и слабые нервы сдали. Судя по истории болезни, с 19-го числа врачи стали его посещать практически каждый день. В таком состоянии между рыданиями он распорядился в знак признательности за проделанную работу вручить Кан Ювэю 2 тысячи лянов серебром. Кан прислал 29-го числа благодарственное письмо, которое выглядело чем-то большим, чем обычное послание с признательностью. Тайно переданное императору, оно было на редкость длинным: в нем пересказывалась ужасная польская история, и акцент ставился на том, что единственным путем, чтобы предупредить судьбу Польши для Китая, следует считать незамедлительное образование экспертного совета. К тому же это послание содержало такое обилие лести в адрес императора Гуансюя, что далеко выходило за пределы приличия. Императора автор назвал «мудрейшим мужем в истории Поднебесной» с «проницательными глазами, источающими лучи, как солнце и луна», обладающего способностями «грандиозными и беспримерными даже в сравнении с величайшими императорами всех времен». «Несправедливостью тысячи лет» названо то, что беды Китая оказались сваленными у его двери. Они случились только потому, что нынешний император не получил возможности применить свою «величайшую мудрость, огромную храбрость и приводящую в трепет раскату грома подобную силу». Потенциал императора сковали «старые сановники». А проблемой всех проблем он назвал то, что рядом с ним отсутствуют подходящие люди. Его величеству следует только что избавиться от всего, что ему мешает, и он достигнет величия.

Никто никогда не высказывал императору Гуансюю ничего подобного. При дворе существовала официальная форма напыщенного восхваления для хозяина престола, однако царедворцы воздерживались от причудливых комплиментов. Добропорядочный император должен был проявлять восприимчивость к критике и избегать откровенных льстецов. Более того, императора Гуансюя постоянно ставили в такое положение, чтобы он чувствовал свою ущербность, особенно в сравнении с «дражайшим папой». А тут неожиданно он обнаружил кого-то, кто безоговорочно им восхищается. Влияние лести Кана на неустойчивую психику молодого человека трудно было переоценить. Она послужила непомерному завышению его самооценки. Он забыл о чувстве вины за поражение в войне с Японией, перестал его мучить и комплекс неполноценности. В конце-то концов, особых промахов за ним не числится. Во всем виноватыми можно объявить «старых сановников». Главное заключается в том, что, приблизив к себе Кан Ювэя, он обретет безграничные возможности. Именно так себя почувствовал император Гуансюй под гипнозом Дикого Лиса, которого он видел всего лишь один раз. Он тут же приказал собрать все обращения Кана в одной брошюре для его личного изучения и назвал это собрание сочинений «Петиции героя».

Наряду с этим длинным льстивым посланием Кан написал отдельную справку, в которой призвал императора отправить в отставку своих старых сановников и заняться новыми назначениями. Император настолько распалился, что незамедлительно взялся за дело и отправил в отставку группу чиновников, чтобы закрыть большое число государственных учреждений. Указ он правил собственной рукой, чесавшейся от нетерпения «избавиться от всего лишнего». Похоже, император даже не догадывался о том, что при всей вполне вероятной профессиональной несостоятельности данных сотрудников эти люди служили мелкими клерками и администраторами, всего лишь выполнявшими его же распоряжения.

Цыси очень встревожилась, когда получила указ об отмене ведомств перед его опубликованием. Чтобы не злить приемного сына, она, однако, восстановила только несколько самых важных учреждений, таких как ведомство по контролю над поставками зерна с юга Китая на север, а в остальном оставила указ без изменений. В лицо ему она высказала возражение по поводу огульных отставок, предупредив о возможной «утрате расположения и поддержки [шижэньсинь]» реформ, которая может стоить Гуансюю даже трона. Понятно, что, когда этим указом император лишил тысячи чиновников только в столице средств к существованию, управленцев по всей стране такое решение потрясло своей несправедливостью и испугало. Знавший о недовольстве его инициативой со стороны Цыси император выпускал последующие указы без предварительного согласования их с вдовствующей императрицей и тем самым попирал все принципы их деловых отношений. Так, 4 сентября, как только Цыси покинула территорию Запретного города и отправилась в свой Летний дворец, он своим указом, написанным красными чернилами в состоянии большого раздражения, разжаловал главу министерства обрядов и пять других руководителей этого ведомства. Его ярость выглядела явно несоразмерной обиде: он возмутился проволочкой в этом министерстве с передачей ему предложения канцеляриста по имени Ван Чжао. Беда в том, что Ван состоял в приятельских отношениях с Каном. Император назначил его на должность повыше. Новым министром обрядов он назначил еще одного приятеля Кан Ювэя, писавшего в адрес монарха хвалебные письма. Новыми заместителями этого министра стали тоже приятели Кана, такие как просвещенный партнер Сюй Чжи-цзин. Император Гуансюй собирался из этого министерства создать образец для остальных ведомств и чиновников. На следующий день император назначил в Верховный совет четырех человек низкого звания, и двое из них приходились Кану приятелями, с которыми монарх виделся не больше одного раза. Однако он считал их и других таких же назначенцев «людьми одаренными и смелыми», в отличие от всех тех «глупых и бесполезных» старых мандаринов.

Цыси эти императорские указы поступали только для ознакомления после того, как их делали достоянием общественности. При очередной встрече с приемным сыном Цыси назвала разжалование сотрудников министерства обрядов необоснованным и отказалась одобрить кое-кого из назначенных им чиновников, в том числе просвещенного партнера Сюй Чжицзина, которого знала как участника группировки Дикого Лиса. Потом она приняла меры, чтобы указы, составленные новыми секретарями, первым делом поступали ей на ознакомление. В противном случае Цыси никак не могла повлиять на действия Гуансюя.

Теперь, когда император Гуансюй создал прецедент, когда он увольнял и назначал сановников по собственному разумению, Дикий Лис организовал своих дружков на согласованную подачу прошений с призывом к императору создать экспертный совет, который ему предстояло возглавить. Один из четырех новых секретарей, не принадлежавший к кругу Кана, в частной переписке от 13 сентября отмечал: «Каждый день они заводят разговор о своем экспертном совете и подталкивают императора к его формированию. Кану и Ляну не досталось постов, которые им хочется занять, и я опасаюсь возмущения пока еще спокойной обстановки…» В тот же день император Гуансюй решился на учреждение совета, фактически подконтрольного Кану. Узнав о таком решении монарха, Дикий Лис сразу же отправился к небольшой группе своих приятелей. Его лицо сияло от радости. Он сообщил им о том, что в совет должны войти десять человек, которых требуется официально представить монарху. Затем он подал список из десяти человек, которым предназначалось судьбой писать справки непосредственно хозяину престола, и приказал составить по нескольку рекомендаций каждому. В этом списке значились сам Кан, его брат Гуанжэнь, его правая рука Лян Цичао, два сына просвещенного партнера Сюй Чжицзина и прочие дружки. Список имен этих заговорщиков отправили императору Гуансюю.

14 сентября император взял этот список с собой в Летний дворец. Санкционировать его Цыси отказалась и в своей напористой манере совершенно ясно дала понять, что торговаться с ней по поводу ее решения нет смысла. На следующий день загрустивший император Гуансюй вызвал к себе одного из четырех новых секретарей и передал ему письмо с просьбой к новым назначенцам, которых император называл своими «товарищами», отыскать путь для формирования состава совета Кана, не вызывающего возражений со стороны его «августейшего отца». Секретарь Ян Жуй, которому монарх передал свое письмо, фактически не состоял в ближайшем окружении Кан Ювэя и к тому же даже не одобрял то, что делал Дикий Лис. Однако его величество слабо разбирался в принадлежности к разным группировкам новых назначенцев, внезапно появившихся при дворе, подобно потопу, и считал их всех единой прогрессивной силой.

Дикий Лис узнал о содержании письма императора и вполне даже мог его прочитать. Сразу после этого он увидел публичный указ императора Гуансюя, заключавший личную просьбу к Кану покинуть Пекин и отправиться в Шанхай принимать предназначавшуюся ему газетную должность. Вот так Дикий Лис узнал, что его скачок на вершину власти сорвала сама вдовствующая императрица. Цыси никогда не становилась на пути реформистской политики Кан Ювэя, на самом деле она ее даже одобряла. Справедливости ради стоит сказать, что она первой по достоинству оценила дарования Кана и содействовала его карьерному росту. Только вот отдать ему власть она отказалась.

С учетом того, что цинский режим принес стране большие беды, доводы в пользу альтернативного правительства представлялись неопровержимыми. По поводу того, стал бы Кан Ювэй лидером толковее других, можно спорить сколько угодно. Одно остается очевидным: он не представил программы превращения Китая в парламентскую республику, как это часто утверждают. Кан Ювэй никогда не выступал поборником республики; наоборот, в одной своей статье он заявлял, что демократия – благо для Запада, Китаю не подходит. Он написал: «Император видится как отец в семье, а его подданных можно назвать детьми. Китайский народ находится на уровне развития детей и младенцев. Позволю себе задать такой вопрос: как семья с десятком детей может существовать, если родители не пользуются исключительным правом принятия решений, зато всем детям и младенцам разрешено принимать свои собственные решения?.. Считаю своим долгом заявить, что в Китае должен править один только наш император». Дикий Лис мечтал стать императором и всеми силами пытался завладеть властью монарха. Он представлял себя очередным перевоплощением Конфуция. Такое утверждение на самом деле привлекало внимание, и даже представители Запада слышали упоминание его имени с такими определениями, как «современный мудрец» и «второй Конфуций». Затем со своей небольшой, но настырной шайкой последователей Кан попытался утверждать, будто Конфуций служил фактическим коронованным монархом Китая, сместившим императора того времени. Для внедрения такого предположения в умы народа они открыли газету, в которой использовали «Конфуцианский календарь», начинавшийся годом рождения этого древнего мудреца. Так как такое поведение служило прямой угрозой власти императора Гуансюя, Дикий Лис от него отказался, когда стал искать расположения этого правителя. В тот момент, когда он осознал, что монарх подпадает под его влияние, Кан самым эмоциональным образом объяснил ему в одном из своих личных писем, что его неверно поняли и что он никогда не придерживался взгляда, будто Конфуций был коронованным правителем. Кан Ювэй энергично отвергал любые предположения о том, что он метит на трон. Соблазнив императора Гуансюя, Дикий Лис мог воплотить в жизнь свою мечту, сначала заняв за троном место кукловода. На этом пути теперь встала Цыси с ее железной волей, и единственным средством достижения своей цели для Кан Ювэя оставалось ее устранение силой.