XIX. Архиепископ Лука и гомилетика

За свою долгую жизнь Лука выступал перед самыми разными аудиториями. Но все же большинство своих мыслей на церковные темы он выразил с амвонов тех храмов, где служил. Его дар проповедника открыл епископ Ташкента Иннокентий, сказавший только что рукоположенному священнику: «Ваше дело не крестити, а благовестити». И Лука занимается миссионерством. Его проповеди направлены не только к «верным чадам Матери-Церкви», но и к миру, тоскующему по целостной вере.

В СССР, согласно Конституции 1936 года, любая проповедь вне церковной ограды приравнивалась к религиозной пропаганде, которая была запрещена. В этих стесненных обстоятельствах владыка мог говорить так, что притягивал к себе простых советских людей, с которыми не мог встретиться на нейтральной площадке. Они специально приходили его послушать в храм, и звали с собой своих знакомых, и знакомых знакомых. Эта струйка не прекращалась никогда.

Сохранились немногочисленные магнитофонные записи проповедей Луки. Сострадание к труждающимся и обремененным и в то же время покой и величие звучат в его голосе. Это певучая, захватывающая манера речи, широкое дыхание, властные речевые практики.

Его обаяние порой убеждает в истине христианства сильнее других свидетельств. В убедительности его слова заключается самая поразительная особенность его богословия. На амвоне он превращается в пророка, ведущего «малое стадо» в прекрасную страну. Он звал туда всем своим обликом, духовной подлинностью.

Его слова вырастали из всего строя богослужения, из радости Присутствия и предстояния перед алтарем. Почвой, на которой стоял святитель, было русское православие. По словам о. Александра Шмемана, «это почти неуловимое, от слов и определений тускнеющее и увядающее, сочетание всего того, что Федотов называл «кенотизмом» («в рабском виде Царь небесный…») с радостным, подлинно пасхальным «космизмом», с какой-то почти нежностью к творению Божьему. То, что каждый русский интуитивно чувствует и любит в белом, радостном образе «убогого старца Серафима», что совершеннее всего воплотилось в русской иконописи и храмостроительстве, в русском церковном пении, в русской «рецепции» византийского богослужения» (1).

Владыка Лука любил православное богослужение, мог литургисать даже при пустом храме и говорить проповедь двум-трем старушкам. Сохранилось немало описаний вдохновенной службы Луки. Их оставил даже враг Церкви, уполномоченный СДРПЦ: «Когда началась архиерейская служба, церковь была полна молящимися до отказа, даже на паперти был народ. Из алтаря епископа вели под руки два диакона, вслед шли священники и поставили Луку около паперти. Прислуживали два мальчика в церковных одеждах и старушка. Мне кажется, что вид престарелого, слепого, беспомощного архиепископа произвел на верующих сильное впечатление. Священники, протодиаконы и хор служили до самозабвения» (2).

Сын Луки Михаил еще во время его красноярской ссылки, до изменения общей государственной политики по отношению к Церкви, очень боялся, что отец снова подвергнется репрессиям, и умолял его не проповедовать. Лука отвечал: «Твои страхи по поводу моих проповедей преувеличены. Я пользуюсь репутацией большого патриота и сторонника советской власти. А проповедь – главный долг епископа» (3).

Лука начал проповедовать в Ташкенте, но проповедовать ему пришлось, как мы знаем, недолго: по причине ареста и ссылки он долгие годы вынужден был молчать. Когда весной 1943 года в Красноярске открылся храм, его голос снова зазвучал с амвона и звучал до самой смерти. Лука писал проповеди, правил их, произносил, рассылал листки знакомым. Многие верующие стали сподвижниками своего любимого архипастыря. Они из недели в неделю, из месяца в месяц, из года в год стенографировали (тогда ведь магнитофон был величайшей редкостью), перепечатывали проповеди на пишущей машинке. И это было рискованно, так как все машинки были зарегистрированы под номерами в НКВД. Они переплетали эти листочки на домашних переплетных станках с любовью и тщанием. И эти собрания дошли до нашего времени. Кроме того, речи Луки с амвона пересказывались на симферопольских кухнях и записывались от руки.

Подводя итоги своей церковной жизни, Лука утверждает, что за 38 лет священства произнес 1250 проповедей, из которых не менее 750 были записаны и составили двенадцать толстых томов машинописи. Совет Московской духовной академии избрал автора почетным членом академии (4). Профессор МДА о. Александр Ветелев, архиепископ Михаил (Чуб) и другие современники говорили, что это выдающееся событие в церковной жизни.

В проповедях Луки жил дух свободы. Он размышлял о судьбах верующих в годы гонений, о нравственной пустоте атеизма, о ложности противопоставления науки и религии.

Сотрудникам патриархии Лука рассказывал о своей проповеднической деятельности: «Слушают, затаив дыхание. Сколько подростков окружают меня! Сколько комсомольцев и комсомолок причащаются! Сколько интеллигенции приходит послушать меня! Я объясняю Евангелие и Апостольские послания. В них есть немало того, что неприятно неверующим, – но я ничего не пропускаю из Слова Божия и считаю, что я должен говорить не только приятное, но и неприятное, чтобы заставить людей задуматься над тем, куда они идут. Я, например, говорю об идеализме и материализме. Конечно, я характеризую материализм с надлежащей стороны, как ни горько это слушать атеистам… Я знаю, что моя церковная карьера кончилась, что не дадут согласия на мой перевод на лучшую кафедру, так как понимают, что я умею возбудить весь город. Но я не ищу церковной карьеры, как перестал искать карьеры и медицинской. Мне не много остается жить. Медициной я не занимаюсь, потому и хочу каждый день своей жизни отдавать на служение Богу и делу проповеди о Нем. Для меня теперь вся жизнь – в массах, стоящих передо мной и жадно вбирающих в себя мои слова… Конечно, я учту замечания, сделанные патриархом Алексием и митрополитом Николаем. Я буду сглаживать острые углы в своих выступлениях, но своих убеждений я не могу скрывать» (5).

Получив запрет от патриарха, Лука обратился в Ригу к владыке Вениамину (Федченко) с письмом: «Должен ли я подчиняться указаниям Святейшего? Ведь проповедь – главный долг епископа». Рижский архиерей посоветовал крымскому коллеге смириться.

В Тамбове его речи записывала учительница английского языка Наталья Михайловна Федорова, архиепископ правил их и другая прихожанка-машинистка перепечатывала проповеди на папиросной бумаге и раздавала верующим. Митрополит Мануил (Лемешевский), писал, что проповеди Луки «отличаются простотой, искренностью, непосредственностью и самобытностью» (6).

Конечно, далеко не все, что говорил святой, принималось пришедшими, поскольку он ставил человека перед внутренним выбором: «Во время своей проповеди в воскресенье 23 сентября (1951 г.) в Алуштинской церкви на тему: «Воздвижение Креста Господня» говорил всякую чушь об этом Кресте, затем об апостоле Павле. Что Павел оставил все мирское и следовал за Христом и им только хвалился. Далее Лука сказал: «А чем мы сейчас хвалимся? Своими достижениями в науке, в политике, в экономике, полученными орденами, премиями, но все это ничто по отношению к Христу, и разрешит ли Он нам, хотя бы спотыкаясь и падая, следовать за ним?» И т. п. Об этой проповеди его поклонниками было широко оповещено по Алуште. К началу его проповеди в церкви было человек 150. К концу осталось не более 30, да и то больше старухи. Многие, уходя из церкви, говорили: «Какую же он говорит чепуху и в своем ли он уме, а еще профессор, лауреат Сталинской премии» (7).

Слово Луки, ужаснувшее «просвещенную» публику, было насквозь христоцентрично. Он не боялся говорить о главном – о Пасхе крестной и воскресной, о радостотворном пути крестоношения. В его словах был вызов, который невозможно было ни принять, ни ответить на него. Болезненная реакция слушателей и инфернальная злоба чиновников – один из вариантов ответа.

Слова Луки обращены к сердцу и разуму одновременно. Нередко он апеллирует к внутреннему опыту, и призывает слушателя обрести внутренний личный опыт, испытав самого себя. Надо, говорит он, «каждый вечер перед тем, как спать ложиться, на короткое время присесть и обдумать все то, что было в этот день: все свои дела, поступки, мысли, все свое поведение, все слова свои, и вникнуть, не было ли чего злого и дурного сделано в этот день» (8).

Немало проповедей святитель посвятил обновленной жизни во Христе. «Вот так же таинственно, как вырастают растения и образуются растения в утробе матери, – говорил он в одной из них, – начинается и становится реальным в душе христианской Царство Божие. И тайна эта еще более глубока, чем тайна возникновения жизни организма. Это тайна воздействия на сердце, жаждущее правды, всецело возлюбившее Христа, Божественной благодати» (9).

В то же время его речи покоятся на прочном библейском фундаменте.

Лука не просто пересказывает Писание на русском языке, те отрывки, которые только что прозвучали в храме на церковнославянском. С высоты библейских истин он смотрит на сегодняшний день, на проблемы человеческого сердца.

В его речах много разнородного материала: собственно библейский текст, христианская история, агиография, нравственное богословие, миссия и контрмиссия, апологетика, политика. И все это существует, живет в литургическом пространстве перед причастием (Лука обычно проповедовал перед выносом Чаши из алтаря). Можно, конечно, говорить о том, что некоторые легенды из жизни святых Лука воспринимал не очень критично. Что он ставил слишком большой акцент на греховности, на покаянной дисциплине в ущерб радости Царства. Что стрелы в адрес христиан иных конфессий мешали почувствовать людям саму христианскую жизнь, не затиснутую в жесткие рамки уставных требований. Что дань политическому моменту порой слишком велика. Все это так. Но его слова, при всей их, может быть, фактической неточности, не уводили слушателей в страну далече. Поверх советских идеологем и православных мифологем Лука умел установить со слушателями прямую связь, сказать то, что идет от сердца к сердцу. В его речах была соль, он говорил в духе и укреплял людей.

Наверное, есть смысл сказать несколько слов о социальной компоненте его проповедей. Многие мысли святителя сегодня устарели. Но некоторые его размышления по-прежнему актуальны. Свт. Лука, как мы однажды заметили, был праведным судьей. С некоторым уклоном в ветхозаветную праведность. Размышляя на страницах «ЖМП» (№ 2, 1944) о возможности смертной казни для нацистских преступников, он пишет: «Можно ли, говоря об извергах-немцах, вспоминать о святой заповеди Христовой «любите врагов ваших»? Нет, нет, ни в коем случае нельзя! Нельзя потому, что любить их совершенно и абсолютно невозможно не только для людей, но и для ангелов, и для самого Бога Любви».

Лука напоминает: «Смертная казнь узаконена в боговдохновенном законе Моисеевом и широко применялась над всеми преступниками, деяния которых грозили духовной и религиозной целостности израильского народа, его нравственной чистоте, обязательной для избранного народа Божия».

Свт. Лука оправдывает смертную казнь нацистов тем, что: «Если отдельные исключительные злодеяния в мирное время грозят разрушением правовых и этических основ общества и государства и настоятельно требуют смертной казни преступников, то те же злодеяния, умноженные в миллионы раз немцами и их союзниками во время войны, неизбежно приведут ко всеобщему одичанию человечества и перманентной войне всех против всех, если останутся безнаказанными» (10).

Мы не будем здесь ставить вопрос о двойных стандартах. Если мы требуем казни фашистов, то следует требовать и казни коммунистов. Мало кто из живших на свободе современников святителя догадывался о масштабах советского геноцида. Наверно, узнай Лука такие подробности, какие знаем мы о преступлениях советских палачей, он предложил бы и их поставить к стенке. Важно, что для Луки смертная казнь допустима в принципе.

Современные противники смертной казни говорят, что она ожесточает общество, превращает людей в жаждущих крови зверей. Дело не в судейских ошибках, в результате которых страдают невиновные люди. Дело в принципе. И здесь Лука высказывает мысли, разделяемые абсолютным большинством его современников. Но для обоснования их автору приходится обращаться к Ветхому Завету (новозаветные высказывания в интерпретации Луки звучат не очень убедительно).

Сегодня смертная казнь в России отменена. Но у многих людей остаются вопросы: как быть с такими деятелями, как Гитлер? Держать его до конца жизни в уютной камере с телевизором? Наверное, из общего правила должны быть исключения. И общественная мораль, которая еще не доросла до ветхозаветной морали, требует самого сурового наказания преступнику. Для теологического обоснования смертного приговора аргументация Луки достаточно убедительна.

И еще хотелось бы сказать немного о чудесах, поскольку мы уже коснулись этой темы в предисловии. Архиепископ Лука делает на них бо?льший, чем о. Александр Шмеман, акцент. Но размышления двух духовных лиц не противоречат друг другу.

«Наше спасение Он совершил прежде всего и больше всего крестом Своим честным, но в огромной мере также и учением Своим, учением, какого никогда не слыхал мир, учением, подобного которому никогда, никогда не было в мире. А чудеса Христовы нужны были и потому, что с огромной силой они утверждали и подтверждали все то, что исходило из пречистых уст Спасителя», – проповедовал Лука.

Итак, сначала путь за Христом, а потом, во время этого пути – чудесное насыщение множества народа пятью хлебами, хождение по водам и многое другое. Чудеса способствуют обращению человека. И в стране воинствующего безбожия Лука поднимает их на знамя: «Неверующие ученые оспаривают чудеса на том основании, что в мире действуют определенные законы, физические законы, и эти законы не могут быть изменены и нарушены. А чудеса – это нарушение, изменение законов, следовательно, чудес быть не может. Что скажем этим мудрецам мира сего?.. Если законы необходимы в мире физическом, неужели не необходимы они в мире духовном? Конечно, несомненно, в мире духовном должны быть свои законы, законы совсем не такие, как законы нашего тленного, временного мира, законы вечные, законы высшего порядка».

Казалось бы, он слишком много говорит о чудесном, но всегда эти разговоры ставятся в евангельский контекст, в контекст крестоношения: «Верьте в то, что в жизни всех, исполняющих заповеди Христовы, несомненно совершается явное общение их с Богом. И эта вера ваша в чудеса да укрепит вашу веру в Бога с такой же силой, как укрепила она древних зрителей чудес Христовых» (11).

Сам святитель писал, что его проповедями будут пользоваться только в библиотеке Академии, они не увидят свет до изменения отношения правительства к Церкви. «Совершенно невероятно, чтобы при жизни моей и Евгении Павловны возможно было издание моих проповедей», – писал он сыну, имея в виду огромный труд, который вложила секретарь Е.П. Лейкфельд в переписку, коррекцию и перепечатку его речей (12). И в то же время он надеялся, что его гомилетика послужит Церкви.