1931 год

Январь. Молчание кругом полное. «Молчат, бо благоденствуют»… На сессии ЦИК'а Союза, кажется, только один голос прозвучал диссонансом, — некая тов. Горенкова сказала, между прочим, что «рабочих надо сначала накормить, а потом с них спрашивать», и что в деревне теперь «всякий в бедняки лезет, потому что это выгодно». Ну и влетело же Горенковой от нового предсовнаркома Молотова (сменил отброшенного Рыкова), — очень рассердился коммунистический генерал, хотя его «возражения» сводились к тому, что как раз теперь советская власть заботится о снабжении и потому «потом спрашивать никуда не годится» (!), и что заявление о лезущих в бедняки «не голос деревенского бедняка и не голос середняка» (еще бы! когда они-то именно и пользуются привилегиями).

Манера «обрывания» прививается очень сильно. Ворошилов в Питере на одном собрании (производственном?) заводском в присутствии рабочих и инженеров заявил категорически, чтобы к 1 мая новый завод был готов. Если не будет, то «мы не станем сажать инженеров за вредительство, а прямо к стенке». Все промолчали, хотя знают, что построить завод в этот срок нельзя.

Молчат и тогда, когда на глазах совершается явная передержка. Так кто-то (чуть ли не тот же Молотов) «опровергал» европейские обвинения СССР в употреблении принудительного труда такими соображениями, что это у нас-то принудительный труд, когда к нашим рабочим с трудом даже приложим термин «наемный труд», в противоположность капиталистическому миру, где рабочие лишены даже возможности протестовать против тяжелых условий труда (!).

Замалчиваются даже ноты иностранных правительств. Так, до сих пор не опубликована ноябрьская нота Бриана, его возражение против обвинения в подготовке интервенции.

Замолчан и большой европейский интеллигентский протест против Максима Горького, выступавшего с оправданием казни 48 «вредителей» без суда.

Замалчиваются и религиозные преследования, одним из проявлений которых является стихийное разрушение церквей. Ибо ведь не потому же только разрушают их, что они являются в большинстве случаев ценными архитектурными памятниками? Ведь советская власть любит иной раз похвастать своим бережным отношением к культурным ценностям.

Ценности эти сбываются массами за границу. Нью-йоркский корреспондент «Берлинер Тагеблат» не без остроумия указывает, что, предлагая эти ценности направо и налево всем желающим, советская власть мотает народное достояние. Как бы то ни было, пройдут годы, и, если советская власть удержится, она будет кричать, что буржуи «вырвали» у пролетариата эти ценности, пользуясь стесненным положением советской власти; а если последняя падет, то тем горше будет чувствоваться утрата этих ценностей всяким режимом, который придет на смену.

А средств все нет! Богатейшая ресурсами страна, на 13-й год революции, сбросив все обязательства, никак не может стать на ноги. В извлечении средств доходят до виртуозности. Один из приемов: ночью, без всякого «ордера», просто через ночных сторожей, приглашают в милицию отдельных лиц, сажают их на грузовик, объезжающий ряд участков, затем всю компанию привозят в ГПУ и там не «арестуют», не «числят за ГПУ» (ищущим родственникам так и говорят, что не числится), а «задерживают для увещания», т. е. попросту заставляют несколько дней просидеть, не раздеваясь, в кордегардии (мужчины и женщины вместе), причем спрашивают несколько раз, нет ли валюты, ценностей, увещают, что надо помочь государству; таким нажимом иной раз получают доллары (иногда в минимальном количестве), золото, бриллианты. Платят (если сумма малая) «по курсу», за мелкие вещи по расценке, крупные, многотысячные, берут, давая расписку. Жертвы — бывшие люди, у которых осталось какое-нибудь колье или брошь; врачи с хорошей практикой, про которых подозревают (или проследили), что они купили ценные вещи; зубные врачи — у них иногда золото для зуботехники; актрисы и писательские любовницы, очень шикарящие, и т. п.

Где только можно, стараются обобрать граждан. В автодоре один служащий выигрывает автомобиль. Среди выигрышей, действительно, есть Форд (ценою в 8–10 тыс. у нас). Явившегося счастливца расспрашивают и, узнав про его небольшое содержание и неимение у него, конечно, гаража (продать же машину нельзя, это «спекуляция» или иное что-либо в этом роде), — в упор ставят предложение: мы ценим машину в 2000 р., хотите получить фотографический аппарат в 700 руб.(!!) и 1300 р. деньгами? — Почесывая затылок, служащий просит подумать. На службе у него готовы взять автомобиль за 3000 р., но, когда начальство пытается это сделать, купить машину для учреждения, счастливому выигравшему грозят ГПУ (продал и т. д.!), — и он берет 700-рублевый аппарат и бумажки.

Еще новый способ выуживания денег — т. наз. «коммерческие магазины» (в просторечии «госспекуляция»), В нескольких местах открыты такие магазины, торгующие отличными яблоками, почему-то не отправленными за границу (4 р. кило в 6 яблок, след., по 70 к. штука, — прежде такие яблоки стоили 70 к. десяток у Елисеева), кофеем по 6 р. (в некоторых по 8 руб.) за коробку, которая обычно стоит 2 р. 80 к. (но теперь ее уже не бывает в друг. магазинах), колбасой по 10 р. за кило (прежняя колбаса по 30 коп. фунт у Чичкина) и т. д., и т. д. И Молотов в официальной речи уверяет, что подобная продажа соответствует все той же «классовой линии», не в ущерб рабочему снабжению (но едва ли яблоки в бумажках даются по карточкам, — равно и колбаса).

И все систематически портится и ухудшается. В Москве уже 10 дней на бойне не убито ни одной головы скота. В лавках, отпуская дрянные продукты, с важностью говорят — «а тара?», ибо ни бумажки, ни веревочки нет (тем не менее отпуск товаров идет медленнее, чем в прежних лавках, где упаковывали все); сахар отпускают в таких пакетиках, что песок течет обязательно. Даже сапожных чистильщиков и китайцев-прачешников объединили в артели, и сразу — у первых исчезла мазь, не купишь коробки, а вторые стали работать прескверно, напр., совершенно не глазируют крахмальных воротничков, а белье сдают сырым. Уничтожили транспорт частный, закрыли дровяные склады, а теперь в интересах «приближения товара к потребителю» стали дрова сваливать не на склады в городе и даже не у вокзалов, а на линии окружной жел. дор., — и те же частники берут за провоз чудовищные цены: дрова, стоящие 15 руб., обходятся еще провозом в 30–40 р. за сажень, да надо еще за распилку руб. 15–20, т. к. дрова стали (как в 19 году!) делить на швырковые и произвольной величины (в метр, в полтора) и пестрого набора (чисто березовые возят изредка по городу, по-видимому, для избранных). А развязный Молотов в своей речи говорит о некотором «затруднении с дальнепривозным топливом» (каковы словечки!), для устранения чего назначена новая комиссия. Тем временем в домах мерзнут, особенно с дровяным отоплением, да и в больших, где бесхозяйственность привела к полной беззаботности по части топливных запасов.

Знаменитые домовые «тресты» с их «кустами», устроенные чуть ли не всего год тому назад, развели необычайную бюрократию, насоздали пропасть контор и служащих (все они немедленно выделили себе комнаты, квартиры, навезли родню по домам — из провинции), сделали дома совершенно беспризорными, т. к. управляющего нет, а уборщики непостоянные, переходящие. В результате грязь всюду необычайная, дома разваливаются, никакого, даже маленького, ремонта дождаться нельзя (классический пример из района Девичьего поля: кустовой печник-пьяница, назначенный перекладывать печи, в течение двух недель, пьяный, развалил последовательно двадцать печей в разных домах, а перекладывать будут потом, когда разберут), и, наконец, кажется, убедились даже в том, что и с деньгами нечисто. Единственным положительным результатом этого хозяйничанья было некоторое уменьшение квартирных дрязг, — «начальство» было подальше. Но хозяйственное (вернее, бесхозяйственное) безобразие получилось невероятное. Достаточно сказать, что, напр., помойки всюду «вывезли» за естественные пределы, валят кругом, навалили горы, а вывезти их нет сил и средств. Что это будет весной, при таянии! Зато на трамваях можно видеть лозунг:

МКХ вывезли в 1930 г. нечистот 135 тыс. (?) тонн.

МКХ вывезет в 1931 г. нечистот 385 тыс. тонн.

Вторая цифра явно составлена из 135 с прибавкой взятых с потолка 250! Вывезут втрое больше? Что же, москвичи намусорят втрое? Или не вывозили старого? Какая дичь!

Вообще, игра цифрами. А цифры берутся смело. Иной раз они больно бьют. На съезде новый наркомфин Гринько развязно заявил, что в 1930 г. мы взяли у населения займов на 760 млн., а в 1931 г. «нам нужно взять» 1300 млн., т. е., по его словам, «трехнедельный заработок», так все это просто. И возьмут.

* * *

Поразительный общий упадок культуры, прямо даже материальный. Люди сморкаются рукой. Редко меняют белье. Привыкли жить, работать, есть, спать в той же комнате. В квартирах встречаются в коридоре, кухне, у умывальника люди чужие, разного возраста и пола — полураздетые, и это перестало смущать кого бы то ни было. Как в тюрьме. Падают все производства. Уже некому сшить хорошее белье. Не достанешь ниток, не говоря уже о материале. Нет переплетчиков, а «любители» сидят без необходимого картона, бумаги, не могут отпечатать корешка (нет шрифта и золота). Белья крахмального не носят. Огрубение нравов ужасное. На улицах только «пхаются», в трамваях давка, обрывают платье, бранятся, отдавливают ноги и т. п. Не лучше на улицах: выпавший снег на бульварах не отгребается, — как в 1918 г., ходят по боковым аллеям гуськом, еле проложив тропку для человека. Сбрасывая снег с крыш обламывают фонари и бедные деревья (зато при всяком случае вывешивают лозунги: берегите насаждения, — и не позволяют устраивать елки под угрозой штрафа, т. ч. в нынешнем году «рождества» для детей уже нигде не было, кроме, конечно, иностранцев). Всю жизнь низвели на уровень потребностей мелкого мещанина и нищего пахаря. Москву заполонили выходцы из деревни. Дома запущены вдребезги, — это «поняли» наверху, — теперь провозглашено, что образование трестов домовых было «левацким» загибом. Дела не спасешь возвращением к отдельным жилищным товариществам.

Дикость и нетерпимость с особой резкостью сказываются в царстве науки и мысли. Малейший намек на свободу мышления жестоко преследуется. Одно время все книги не марксистские снабжались обязательным ругательным предисловием, в котором выход книги (нужной!) оправдывался и допускался с оговорками. Теперь просто не издают книг не марксистских, а марксистские обругиваются заинтересованными писаками, причем вводится в обычай, что напуганный автор через немного дней уже спешит в той же газете («Правде», напр.) поместить покаянное письмо, где «признает» приписанные ему ошибки, отпадения в ересь, уклонения от «генеральной линии» и т. п. — Авторы обычно выдвигают авторитет Сталина в области даже теоретической, напр., в философии, а шавка Демьян Бедный в фельетоне изъясняет, насколько глуп был совет Троцкого молодежи «молодыми зубами грызть гранит науки» (выражение действительно глупое, но над которым не позволялось шутить года три назад) и насколько правильнее завет Сталина «учитесь, стиснув зубы». Вообще, наука (ее теперь и зовут каким-то проститучьим словом «учеба») представляется чем-то простоватым, глубоко ненавистным, что приходится одолевать с мучением, — и рядом с этим постоянное официальное преклонение перед «наукой».

* * *

Обожание нашего «Дуче» нашло себе ядовитую оценку в фольклористике.

1) Сталин уверяет, что он не член партии. На удивление собеседника Сталин провозглашает: партия мой член.

2) Благодарные евреи подали Сталину по поводу его пятидесятилетия адрес, в котором выражают пожелание, чтобы следующее пятидесятилетие он завершил в два года.

* * *

Серая, тупая, загнанная в подполье жизнь принимает порою уродливейшие формы. Эксцессы в половой области принимают в отдельные эпохи небывалые размеры, — особенно мрачны они бывают в эпохи задавленности. Сейчас семья разрушена, жизнь безрадостна, детей иметь многие тщательно избегают. А «жить» хочется, и это хотение ищет выхода. Вот пример.

В Питере молодой сравнительно доктор с хорошим заработком и возможностью выпить и покутить собирает у себя довольно часто «друзей» и обсуждает с ними, каких звать женщин — совсем простых, или образованных, или утонченных, с разговором об искусстве; таких, чтобы «без предисловий», или таких, чтобы пофлиртовать сначала. Установив соответствующий «жанр», д-р вызванивает из обширных кругов своего женского знакомства подходящих лиц, и в одной-двух комнатах эти девушки, жены, матери спариваются почти на глазах друг у друга с своими кавалерами, доходя иногда и до «поменяйте ваших дам». И это не из любви или увлечения, а только от «зеленой скуки». И делает это все та же интеллигенция российская.

* * *

Про отбираемые ГПУ у приглашенных на «увещевание» лиц ценности рассказывают, что берут, не брезгуя, доллары, прежние золотые, брошки и камни, — и притом дается расписка обобранным, что они, входя в положение государства, добровольно отдают то-то и то-то.

После этого добровольные займы не покажутся удивительными.

* * *

Герой вредительского процесса Рамзин, говорят, уже был видим в разъездах на автомобиле по городу. Работает, говорят, по специальности.

* * *

Арестован еще один, едва ли не последний в Москве русский историк, полуслепец Бочкарев. Говорят, что его «сразили» два обвинения, собираясь уходить с лекции, окруженный слушателями (в Твери?) на вопросы о «темпах» шутя сказал: «а случалось вам едать большевистским темпом», — другой же раз, на вопрос, будет ли война, отвечал успокоительно, что никто на нас не нападет, и этим снижал настроение масс.

* * *

Под Москвой, по Николаевской дороге, в одном бывшем барском имении устроен еврейский совхоз. Грязь невероятная, и по случаю холода с осени никто не моется. Живут сытно, ибо все продукты получают от Агроджоинта (америк. помощь евреям-сельчанам). Мужчины в большинстве пристроились на службе в Москве, либо спекулируют в столице; женщины живут в совхозе, но хозяйством не занимаются. Теперь из Симбирской губ. к ним привезли две семьи крестьян (два тягла, сказали бы в крепостное время), которые и будут обрабатывать землю для евреев.

25 янв. Начинаются выборы. Самое слово звучит странно, ибо, при наличности одной партии, одной программы («генеральная линия партии»), одного списка, выдвигаемого подлежащими организациями, — в сущности «выборов» не может и быть, ведь выборы предполагают отдачу предпочтения одному перед другим.

При наших условиях, в сущности, безразлично, пойдут ли на выборы все или почти никто не пойдет: все будет произведено, как намечено. Но такова уж особенность деспотического режима: требуется «100 %-ное участие в выборах», все должны идти; устраиваются предварительные «репетиции» (!), т. е. шествия такие же, которые потом, неделю спустя, повторяются под названием «выборов», — совсем как, бывало, репетиция смотров военных.

В области мысли логическое и вполне последовательное давление с признанием недопустимости малейшей «ереси» (а «ереси» меняются чуть ли не каждодневно) привело к тому, что постепенно пауки в банке поедают друг друга. Обычно ход такой: «молодняк», тупой и всегда менее образованный, чем предшествующее поколение, завидуя занимаемым «местам», набрасывается сворой на вчерашний «столп и утверждение истины» и травит его за «отступления» от подлинного марксизма, ленинизма и даже сталинизма. С «покойниками» обращаются еще вежливо (так, «слегка» оплевали Плеханова), живых же форменно «умучивают». Недавно свергали Переверзева (который перед тем «грыз» всех «идеалистов»), доведя его до обморока на кафедре во время «прений», а потом изгнав его из всех учебных заведений, где этот «профессор» читал лекции, и лишив его возможности писать (в насмешку, после этого иногда дают «путевку» в дом отдыха, иногда небольшую пенсию). — В таком же роде была травля экономиста-теоретика Рубина, человека образованного, но обвинявшегося в меньшевизме. Травля Чаянова и К° закончилась, как известно, заключением в ГПУ всех сел.-хоз. экономистов и попыткой создания большого «дела», еще не законченного. — Потом свергали разных «искусствоведов». Далее принялись за Деборина, сей неважный, но все же единственный «философ» марксизма, с помпой и насилием проведенный в Академию, вызвал зависть своим «возглавленном» философии. И вот его «взгрели»: «доказали» у него наличие чуть ли не «идеализма» и довели философа (кстати сказать, весьма резко травившего перед этим всех инакомыслящих) до того, что он бросил все и заболел манией преследования. 21 янв. он ушел из дому, оставив записку на тему, что такой жизни он выносить больше не может. Перепуганные окружающие бросились его искать; говорят, поставили на ноги ГПУ и нашли Деборина обмерзшим (без членовредительства) где-то в Петровском что ли парке: хотел, говорят, покончить жизнь «самоубийством» — замерзнуть. Событие оценено различно: одни находят, что это была бы «красивая» смерть философа; другие напирают больше на то, что настоящая фамилия философа — Иоффе, чем объясняется метод попытки к самоубийству.

Теперь на очереди Покровский. Борзому молодняку уже роздали по страницам учебники возглавителя историков-марксистов с заданием отыскать расхождения с Марксом и Лениным. Уже, говорят, Покровский «взял назад» некоторые свои заблуждения. Речь идет, как говорят, не более и не менее как о полном отрицании торгового капитала, который у Покровского везде, чуть ли не с Адама, утверждают теперь, нет у Ленина (?), ибо сей последний говорил о капитале вообще и только для последней эпохи выделил капитал финансовый (но не Гильфердинг ли это содеял?). Почему-то все радуются разносу Покровского. Передают, что грязнуля Халатов, глава Госиздата, в присутствии многих заметил про Покровского: «Ну, этому печенки отшибут посильнее, чем Переверзеву»! — Хорошенький тон антропофагов и пауков в банке! — Подкапываются и под Рязанова, которого хотят, будто бы, сплавить в почетную ссылку: в Германию, на месте заведовать изданием сочинений Маркса и Энгельса. Его «особнячок» в виде английского коттеджа (давно ли он был предметом травли в «Комсомольской правде», — но тогда за это «слетел» зарвавшийся редактор этой газетки) давно уже вызывает зависть институтского «месткома». Показателем «упадка» Рязанова может служить будто бы состоявшийся разговор Рязанова с Фридляндом: Рязанов заметил ему: «Великое дело, издали Вы всего одну книгу», на что Фридлянд ответил: «Одна, да моя, а Вы издали сорок одну, но все чужие». По существу, верно, ибо Рязанов ничего оригинального не написал, а только издавал. А ведь тоже проведен был с помпой в академики.

Создание «науки» путем форсированного «выдвижения» никак не удается. Передают, что из отборной «тысячи», посылавшейся на колхозную пропаганду, отобрали 100 челов. (точнее 98) и засадили их… за Гегеля (!!). В результате усердных занятий — острое переутомление, 5 случаев помешательства. Теперь отпустили несчастных на двадцатидневный отдых (!!).

Выдвиженство в области искусства дает также неожиданные результаты. В области графических искусств невежественные авторы «сочиняют» рисунки для распространения в массах, не имея часто ни малейшего понятия об изображаемом. Один выдвиженец, напр., прочитав детскую брошюру о самоедах, нарисовал картинку, как маленькие самоеды лепят пятиконечную звезду из снега. Объяснение: у них только и есть снег, из чего же им лепить? — В консерватории выдвиженский состав устроил… отхожее место в великолепном дервизовском органе. Уж не есть ли эго своего рода антирелигиозная пропаганда?

* * *

Плохо с финансами. Наверху усиленно подчеркивают, что всякие задержки с выдачей заработной платы должны быть покончены. И все же плату задерживают постоянно, т. к. банк не отпускает денег — их нет. Среди проектов выкачивания бумажек из населения намечают, говорят, радикальный. Т. к. «коммерческие магазины» с продажей по удесятеренной иногда цене не могут все же вычерпать бумажек, то собираются, будто бы, выпустить новые знаки с обязательством обмена старых в короткий срок; при этом, как при всяком обмене, часть пропадает (спрятанные, зарытые деньги, деньги у арестованных и т. п.), а остальные, «выявленные» для обмена, можно будет хоть частью «удержать» (давлением) в сберегательных кассах, куда сейчас добровольно денег не несут. Другой способ — добывание золота, бриллиантов и иностранной валюты. Для сего «приглашают» (не арестуют!) в ГПУ, без всякого обыска (кто же у себя держит ценности!), и там «увещевают». Порою удается получить большие куши (одна молодая дама, рассказывают, своими руками выдала полмиллиона иностранной валютой, доставшейся от покойного старика-мужа); не брезгуют и мелочами: сотней долларов и ломом от зубных врачей.

Жмут всячески и «фины», — эта фининспекция (частью тоже «бывшая» интеллигенция) превратилась в форменных сбиров. Напр.: утесненный налогами и внезапно повышенной платой за помещение шофер-собственник ветхой машины продает последнюю военному ведомству за 4000 руб., получает часть денег, а затем о сделке ведомство сообщает фину, тот задерживает платеж, ища, как бы сорвать побольше с продавца, якобы не доплатившего налогов, а тем временем военное ведомство, не расплатившись, насильственно сводит машину, хотя, по уговору, имело право получить ее лишь после полной оплаты. Насилие везде, вплоть до мелочей. На спектакле какой-то глупейшей тенденциозной оперы (тема: расстрел бакинских комиссаров), куда сгоняют рабочих и инженеров завода (спектакль «откуплен» организацией»), по окончании исполнения расстрелянные комиссары сходят со сцены и задерживают публику, заставляя ее выслушивать безграмотную речь одного из исполнителей на все ту же агитационную тему. Милиционер помогает не выпускать зрителей, и только энергии одного рабочего-иностранца, заявившего, что насильственно держать платных посетителей в театре нельзя, удается прорвать этот кордон полицейского воздействия на умы.

* * *

В политическом отношении СССР идет к фашизму или — еще точнее — к кемализму. Многие шутливо говорят о предстоящей «коронации», Некоторые факты свидетельствуют о чисто патриархальных формах внедряющегося самодержавия.

1) На комсомольском съезде некий Каганович (евреи сейчас не в моде, но ухитряются заполнять если не командные посты, то большинство в разных совещаньях и комиссиях) закончил речь самым подхалимским славословием тут же сидящему Сталину, что аудитория встретила возгласом: слава, слава, слава! (явно прорепетированным загодя) Ну, чем не «славься, славься и т. д.»?

2) На каком-то сборном и длинном спектакле юбилейного характера (теперь часто заставляют актеров ездить со всей обстановкой на торжества в клубы, на фабрики и т. п.) в 11 ч. вечера появляется Сталин и, проглядев афишку, выражает удивление, почему нет в программе Художественного Театра. Ссылки на и без того загруженную программу не помогли, и с помощью телефонов и автомобилей через час уже была доставлена труппа Худ. Театра, привезшая декорации и изобразившая (повторно в этот вечер) сцену на колокольне из «Бронепоезда» Иванова. Так не поступали во время оно и самодержцы.

* * *

Рамзин, утверждают, живет уже на своей квартире, разъезжает на автомобиле, раскланивается со знакомыми и — читает лекции. Попытка слушателей как-то «протестовать» пресечена в самом начале.

А круг «вредителей» расширяется. В полосу вредительства попали уже и врачи.

1) В одной из больниц (б. Басманной?) известный врач по просьбе безнадежно больного пригласил к нему священника, причем — для избежания «соблазна» — священник пришел в партикулярном платье и свидание происходило в отдельной комнате. Врач, привлеченный к ответственности за пропаганду мракобесия, оправдался только указаниями на то, что больной был безнадежен, в таких случаях разрешаются всякие средства, м. п. и опиум, — для этого больного религия и была отпущена как опиум, а другие больные были тщательно «ограждены» от заразы.

2) Врач-хирург Старой Екатерининской больницы Ходков после неудачной операции, сделанной над больным другим врачом, заявил, что надо операцию повторить, но предупредил, что дело опасное и без согласия родственников он за нее не берется. Согласие было дано, операция была произведена, а затем д-р не пустил к опасно больному, после тяжелой операции, какого-то явившегося партийца. Тот начал дело о «бюрократизме», — а когда больной умер, врачу пришлось уйти из больницы. Неизвестно еще, чем кончится дело, не пойдет ли оно дальше.

* * *

Аресты не прекращаются. Последние дни они усиленно касались меньшевиков. Обвинение в меньшевизме сейчас крупное зло. Арестованы тысячи, многие по провинциальным углам.

«Пытки» применяются без членовредительства, но эффективные. Напр., при аресте мужа оставляют на свободе жену, но затем таскают ее в ГПУ по ночам и там устраивают «встречи» в такой обстановке, чтобы муж получил представление об аресте жены (которого на самом деле нет). Сидение в холодном помещении, бессонница, конвейерный допрос подтверждаются. Характерно, что этот допрос, в кавычках, попал даже на страницы «Известий», где издеваются над этой «выдумкой», приводя тут же факты «зверской расправы» на Украине (где, действительно, ничтоже сумняшеся, применяют, по-видимому, «по старинке» весьма азиатские формы истязаний).

* * *

Капиталистический мир. кажется, начинает понимать, что «либерализм» по отношению к коммунистам становится неуместным. Американская комиссия Фиша хоть и признала осторожно, что подлинность коммунистических документов, якобы присланных из СССР, не вполне доказана, но зато разобралась в «приемах», пускаемых в ход коммунистами, и в целях, ими преследуемых, и предлагает в САСШ объявить коммунистов вне закона, иностранцев-коммунистов изгнать и новых не пускать и т. п. В частности, опираясь на беспрепятственное допущение целой тысячи русских инженеров на американские заводы и производства, американцы хотят требовать допуска американских представителей на советские лесозаготовки, — что нашими газетами объявляется «небоскребом наглости».

В Германии, судя по газетам, не скрывают от себя, что отдельные насилия, обнаруживаемые бесперечь, почти всегда совершаются нац.-социалистами и — коммунистами (битье стекол в посольствах и т. п.). Сделают ли они дальнейшие выводы отсюда.

* * *

Предупреждают, что предстоит заминка с керосином, как уже есть заминка с топливом. Положение становится грознее 1920 г.

* * *

Празднование 1905 г. прошло бледно. Говорят, что все усилия доказать, будто революцию тогда делали большевики (они всегда выступали противниками насилия индивидуального, а 1905 г. этим и отличался), провалились. Да и кто же не видел тогда, что действовали эсеры и всякие максималисты?

Февр. Диктатура нарастает, своеобразно поддерживаемая ближайшим окружением, которое словно стремится «свалить» ответственность на одну фигуру, и низами (партийными хотя бы), которые, как всякие низы, требуют героя, вождя. Проявления этой диктатуры ежедневны. То узнаешь, что но личному распоряжению Сталина поставлена, оспариваемая с точки зрения «идеологии», пьеса, признано то или иное научное или философское течение (!), приостановлено массовое выселение с территории бывшей Петровской академии, выдан заграничный паспорт Пильняку, которому ГПУ в нем упорно отказывало; на всесоюзной конференции работников промышленных предприятий Сталин произносит речь, его встречают многоминутной овацией стоя и стоя же с овацией «провожают», ибо он не слушает других, а произносит — и уходит. И даже на юбилее Феликса Кона (этот глупый старый еврей, которого не знают куда приткнуть, справлял 45-летие своего состояния в революционерах) герой юбилея полученные им поздравления счел нужным отнести на тов. Сталина, — так и сказал!! (Кстати, т. к. Кон сейчас околачивается около Главискусства, то решено его именем назвать — Московскую Консерваторию!!).

Необычайно помпезно справляется (5-го февр.) юбилей Ворошилова, которому исполнилось 50 лет. Даже популярное Клим сопрягают с Климентием (не правильнее ли Клементий, если уж европеизировать). Доказывается необычайная гениальность этого стратега, его всегдашняя приверженность «генеральной линии» и т. п. Расшаркиваются все — революционные военные целыми группами (однако Блюхера нет среди поздравителей), особо Радек, Покровский, — последний косвенно «восхваляет» и свою прозорливость «скромного историка», и оба готовы «шапками закидать» Европу и капиталистический мир, если он вздумает и т. д. А в «Вечерке» была статья Буденного (ее стиль уже показывает, что автор не Буденный), где говорится, что Троцкий по-интеллигентски, как слепой, путался в военных событиях гражданской воины, даже объективно служил этим буржуазии (нельзя же не лягнуть), но вот явился гениальный прозорливец Сталин, все сразу охватил, направил удар на Луганск, и тут главным исполнителем стал Ворошилов и т. д.

* * *

Идут «выборы». Повестки участникам сдаются под расписку. Выборы соединяются со зрелищами: нанимается цирк, кино, театр, с представлением; оплачивается это вычетами с предприятий, по числу участников. На повестках, правда, не пишут, но на афишках внутри предприятий не стесняются: явка обязательна. После выборов на места посылаются запросы, и не явившиеся имеют дело с месткомами, которые производят «расследование», со всеми последствиями.

Удивительно ли, что на уличных вывесках «явка» всегда около 100 %, не меньше 97–98, а бы и случаи явки 132 %!

* * *

Экономика (наше «главное» рядом с «политикой») все же страдает. Уже не говоря о все продолжающейся беспардонной распродаже всяких ценностей, сама жизнь заглушает иногда торжественные фанфары разных съездов и собраний о «гигантском размахе» строительства, о «гигантском темпе» производства и т. д.

Вопрос с топливом стоит очень плохо. Даже в Москве его не хватает. Останавливаются или близки к остановке отдельные предприятия. Бани работают со дня на день, т. е. объявляют, напр., о топке бань 2 и 3-го февр. (два дня из недели), но будет ли на след. неделе баня — неизвестно. В Университете не топят вовсе. В театрах — заминка, а в одном публика потребовала себе право надеть шубы и калоши, артист же, игравший Наполеона в белом трико, отказался играть в следующие дни. В домах, где уголь или нефть предусмотрительно запасли на весь сезон, теперь отбирают эти запасы, — способ, едва ли могущий подогреть в будущем рвение домоуправлений. Дрова выдают только тем, кто представляет свидетельство от домоуправления, что у него голландское отопление и дров в запасе нет, да притом еще выдают только при условии, что есть больные или дети (!). На плиту же дров не дают, так что жители стали переходить на керосинки — а тут сейчас же обнаружилась заминка и в керосине, которая (как всегда при нашем «плановом хозяйстве») немедленно вызвала панику, стояние в очередях и спекуляцию. Власть ответила привычным приемом: произведены были частичные обыски по домам, причем все, у кого обнаружено более 8 литров, подверглись «протоколу» с угрозой, что будут принудительные работы. Рассчитывают рядом репрессий напугать тех, кто, опасаясь кризиса, напас топлива во всякие лохани и тазы (что, конечно, уж опасно в пожарном отношении). Официально утверждают, что керосина много, что все это «злостные слухи», что много керосина шлют в деревенские кооперативы: с этим не согласуется сегодняшний (5 февр.) приказ о том, что отпускать керосин будут только представителям городской заборной книжки, т. е. отстраняют деревенских покупщиков, — а зачем стали бы они запасаться в городе, если бы керосин, как утверждают, легко добывался в деревне?

Не обошлось и без провокации: у Никитских ворот в лавке вывешен был плакат о продаже керосина в неограниченном количестве. Публика набросилась, а ночью именно в этом районе и произошли обыски с протоколами.

Электричество из-за того же недостатка топлива горит слабо; перерывов, правда, не было. Трамваи работают отвратительно Многие прямо отказываются от пользования ими, но каково далеко живущим? Езда на подножках и буферах приобрела право гражданства.

* * *

Работает и налоговый пресс. 40 % прибавки к подоходному налогу (на «культурные потребности деревни») должны быть взысканы в первую часть года, так что фактически назначено взимать в февр., марте и апреле двойной, а в мае тройной подоходный налог, — так получено будет дополнительное обложение за 5 мес:, (это, кстати сказать, больше назначенных 40 %). Далее идет заем в размере 1300 млн. (вместо 760 млн. прошлого года). Наконец, выжимание дохода отовсюду: ни одна продажа собственности в пользу казны (автомобиля, весов, двигателя, картин и т. д.), ни одна работа на казну по подряду не обходится без обирательства, — б. собственника дополнительно облагает «за прошлые годы» фининспектор, а подрядчиков, после подоходного обирания, обычно засаживают под тем или иным предлогом (так, говорят, поступили с подрядчиками по постройке огромного здания ГПУ на Лубянке).

Пример обложения. «Служитель культа», протодьякон, из расчета заработка (так установил сам фин) в 3000 в месяц обложен так: заработок «округлен» до 40 000 в год, налог — 28 000 руб. Дополнительное обложение, вместо 40 % для всех, для служителя культа кладется в 100 %, т. е. еще 28 000 р. Итак, при установленном заработке в 40 000 руб взимание — 56 000 р.

11 фев. Как будто ничего нового, но жизнь продолжает вышивать причудливые узоры.

Сейчас топливный кризис. Очередной прорыв — транспорт. Создано новое управление водного транспорта с правами комиссариата. Назначено увеличение заработка машинистам. С мест сообщают, что стали убирать всяких выдвиженцев.

Молотов заявляет, что Москва с избытком снабжена топливом (Москва, только о ней говорится, издевается над головотяпами, которые требовали «чуть ли не свидетельства о болезни при выдаче дров»), но на деле это так было, и кто это распорядился, сказать трудно.

А вот пока факты: правда, видишь иногда воз с дровами, и отличными; везут рабочие, но как будто это доставание дров по ордеру, видно из той радости, с какой их ввозят во двор, — вся семья встречает! Между тем хлеба иной день не хватает даже по карточкам; причина — не мука (ее предлагают усиленно вместо хлеба), а недостаток топлива — не все пекарни пекут. — С банями делается нечто несосветимое: топятся они не все, а примерно 1/3, по очереди. Результат (сужу по Сандуновским внеразрядным, самым дорогим): на улице хвосты; раздеваются (верхнее платье) даже в верхнем вестибюле; дорожки отменены окончательно; во внутренних раздевалках теснота и грязь, публика раздевается в газетной около парикмахерской — во всех проходах; в самой бане — не жарко, шаек не хватает даже по одной на душу (вм. 150 чел. впускают 500), вода не кипевшая, след., дезинфекция немыслима; из-за холода многие моются в парильне, надзора нет, там стоит по щиколку грязная вода, посетители мочатся тут же; души сломаны и доступ к ним забит доской (действуют всего два); от редкой и неправильной топки стены отсыревают и штукатурка валится. «Хозяйственный расчет» — перегрузка в 5–6 раз — скоро совсем выведет бани из строя. В домах с центр. отоплением держат t° в 8–9 градусов. Грипп гуляет вовсю; грязь и отсутствие мыла (на рынке 4 р. кусок, стоящий 12 коп.) увеличивают заболеваемость.

В провинции, конечно, еще хуже. Случайное известие из Уфы, от приезжего: там электричество дает лишь накал проволочки в лампе; можно передвигаться по комнате в полутьме, но работать и читать нельзя. Керосина же туда не «завозят», цена его 10 руб. (червонец!) за литр на базаре. В Москве бабы хотя дают литр молока за литр керосина.

Сахар исчезает с рынка. Поговаривают об отмене «вольной» продажи его по тройной цене и о предстоящем сокращении сахарного пайка. Куда девался грандиозный урожай свеклы?

Курьез: нет зубных щеток в продаже!

* * *

На «верхах» очередная новость: Демьян Бедный впал в немилость у Сталина. Говорят, переругались. А затем, будто бы, Сталин под псевдонимом послал литературную (!) статью в «Известия», посвятив ее «халтуре в поэзии», причем задел и Д. Бедного, которому, как сотруднику, редакция сочла нужным показать статью в рукописи. Демьян написал свои «примечания» к ней, — все это послали Сталину, обиженный литератор рассвирепел… Теперь Демьян, говорят, не пишет, а к тому же, будто бы, велено было выявить его авансы по редакциям и долги по советским магазинам, причем выяснилось, что задолженность огромная, и, между прочим, по ювелирным магазинам…

За границей в газетах уже выражаются так: «Stalin regiert» (Сталин правит)… У нас он не только правит, но и оказывает милости. Подтверждается, что он написал ответное письмо Пильняку, которое адресат «благоговейно» показывал друзьям. Сейчас Пильняк за границей. Но — «знает осел ясли господина своего»: в берлинской газете помещено известие, что писатель С. Третьяков, «бросив привычный труд за письменным столом», поехал мастеровым в колхоз, днями работал там, как вол, вечерами — просвещал, теперь сделал доклад в Берлине (в о-ве друзей новой России) о колхозной России, доклад, дополненный вопросами и участием в прениях Эгона Киша (подкоммунивающий немецкий писатель) и… русского писателя Пильняка. Миссия понятная! Голландцы «догадались» и отказали Третьякову в визе.

* * *

Увлечение нашей «новой жизнью» у иных, вполне, по-видимому, бескорыстных людей на западе, заходит далеко. Среди них Роман Роллан, который, впрочем, попутно обозвал Рамзина негодяем, хоть и «верит» в общий смысл процесса. Наши ораторы всех обвиняемых ставят за одни скобки, называя «Рамзин и прочая сволочь», что не помешало почему-то одному Рамзину играть уже опять какую-то роль в технической работе по индустриализации. Говорят, он даже живет уже на своей квартире…

* * *

После продолжительного (месяца два?) сидения выпущен из ГПУ известный издатель Сабашников, человек за 60 лет. Обвинялся «вообще», как контрреволюционер (!), а в частности, как участник заговора против личности Сталина (!!).

* * *

Неудивительно, что Академия Наук выключила из состава академиков Платонова, Любавского, Лихачева, Тарле, ввиду того, что они оказались замешанными «в заговоре против советской власти». Это исключение произведено было в торжественном годичном заседании Академии (где академик Иоффе, м. п., договорился до утверждения, что будущее физико-химии в Советском Союзе… (неразбор.), но этому заседанию предшествовало отрытое, содержание которого было потом, с соответствующей руганью, сообщено в питерских газетах. А именно, акад. Карпинский, президент Академии, отстаивал намеченных четырех академиков, развивая ту мысль, что в академиях всего мира сидят люди самых различных политических убеждений и никогда в голову никому не приходит их трогать; что у нас, собственно, нет «государственного строя», ибо правит нами партия; что пресловутый 19 § нового устава был навязан Академии большевиками и т. д. В печати уже началась (в Питере) травля Карпинского, с указанием, что за последние двадцать лет (Карпинскому 82 года!) он будто бы ничего нового не дал науке (старик по сию пору делает сообщения и печатает ежегодно по несколько статей, результатов непрестанной работы) и т. п.

* * *

Впрочем, даже в этой самой «науке» большевики действуют «диалектически», т. е. пожирают друг друга: что вчера было свято, нынче обругивается. Так, слетел сам Деборин (разыскали где-то, что он был когда-то сионистом, — «явно меньшевистский уклон»), дотравили его до того, что он «самопокушался», правда, подробности привели к выводу, что он даже не в Петровский парк ушел, а всего лишь в скверик у Храма Христа Спасителя, где его и нашли агенты МУРа, поднятые на ноги по приказу Сталина (в числе 400 челов.!!). — А теперь то же проделывается с Фриче, которого фрагменты недописанной статьи по искусствоведению, напечатанные его «памяти» особым сборником, признаны еретическими. А Покровский уже «выражается» о «деборигщине» и «рубиновщине», — торжествующая свинья.

Удивительно ли, что Mathiez всячески открещивается от таких условий научной работы?

* * *

Газеты перепечатывают из европейской прессы отзывы со «страхом» капиталистического мира перед советскими успехами. Подчеркивается там, что 1) СССР намеренно отрывается от западной культуры (наши иронизируют — мы-то отрываемся!); 2) новая молодежь воспитывается в незнании иной культуры; 3) что восстановление частной собственности в СССР немыслимо, до того все спутано преднамеренно.

* * *

Наше разрушение церквей имеет себе параллель в старательном допущении до развала всех константинопольских святынь по воле Кемаля.

1 марта. 27 февр. в газетах появился обвинительный акт по вредительской меньшевистской организации, возглавляемой Громаном, Шером и т. д. Всего 14 обвиняемых, «с отбором»: так, не привлечен «уже осужденный» (кем? когда? — очевидно, в недрах ГПУ) некто Браунштейн, приезжавший из-за границы и попавшийся; не привлечен Базаров, но-видимому, стойко державшийся. Остальные признаются и рассказывают — и о себе, и о заговоре, и о связи с заграницей и 2-м Интернационалом, и о приезде в СССР Абрамовича, зарубежного делегата, и о деньгах, полученных из разных источников, и о поддержке со стороны германской с.-д партии и чуть ли не самого Гильфердинга. Словом, наговорили много. И их уже клеймят предателями и т. п., хотя, казалось бы, столь обычные приемы политич. борьбы, как подполье, прокламация, таинственные поездки, действие в тылу у противника и т. п., должны были бы вызвать симпатию «революционеров», — да, когда они не против них направлены, как всегда: готтентотская мораль. Из 14 привлеченных — 9 евреев; из упоминаемых в процессе — большинство такое же. Надо полагать, что «вредительство», продажность и т. п. окажутся и тут столь же сомнительными, как и в прошлом процессе. Будет ли разница в поведении все же «социалистов» и политических деятелей — по сравнению с инженерами и «буржуями» прошлого процесса?

В теснейшей связи с сегодня начинающимся процессом стоит стремительное низвержение в прах Рязанова. 13-го февраля, — вскоре после того как говорили о крупном «успехе» Рязанова, которому будто бы удалось снова разбить интриги врагов, — в Институт Маркса и Энгельса явились с обыском, учреждение заперли, объявив «дезинфекцию», а затем произвели многодневный обыск. В результате Рязанов смещен, далее «за измену партии» (газета) исключен из партии, а далее — арестован. Из окружающих его служащих и сотрудников арестовано человек 5, разного калибра. На должность заведующего и помощника назначен Адоратский (говорят, старый) и Товстуха (б. личный секретарь Сталина), оба уже занимающие соответствующие места в Ленинском институте, откуда разговоры о слиянии обоих учреждений.

Крушение Рязанова, разумеется, сопровождается слухами. Говорят, что у него скрывался Абрамович, происходили заседания с ним; что Рязанов хранил архивы Троцкого и Иоффе, ныне обнаруженные; что он сжег бумаги Шера и Рубина (оба — обвиняемые в процессе и оба работали в Институте). Передают, что Рязанов очень хорохорился, но что ему будто бы передали записку Рубина, извещающего, что он «сознался во всем» и советует Рязанову сделать то же самое(!?). Словом, легенд не оберешься.

Да, не везет Академии Наук. Старые ее силы — Платонов и др., выбрасываются за «монархические» заговоры; новые, марксистские: Фриче помре, Деборин объявлен еретиком, Рязанов — изменником партии (не прошло года, как «чествовали» Рязанова с днем его шестидесятилетия). И этот библиофил и архивист, типичный Herausgeber, не давший ни одной большой самостоятельной работы, попал в Академию, а теперь его же однопартийны «доказывают» незначительность его размеров.

Надо полагать, что на меньшевистский процесс Рязанова не потащат. Найдут более простой способ заткнуть глотку этому «коммунистическому Пуришкевичу».

* * *

Аресты идут сейчас по двум направлениям: 1) религия — арестовывают одиночек и лиц, связанных в общины; называли дочь хирурга Мартынова и католического священника Сергея Мих. Соловьева (Племянник Влад. Солов. и сын переводчика Платона); 2) военные, особенно прежние, хотя бы и на службе в Кр. Армии; называли генералов Мартынова (уже на пенсии!), Свечина, Смысловского, последние — активнейшие работники по Академии генер. штаба и «военизации» вузов; на всякий случай, будто бы, «опасаются» их; многие говорят о намерении так или иначе сплавить из Москвы всех «не своих».

* * *

Инженеров арестуют и высылают «без предъявления обвинения». Других, чтобы побудить выехать в места гиблые, арестуют и отделяют от жен, либо высылают жен в место намеченной работы мужей, которые в конце концов «добровольно» соглашаются ехать, но уже на пониженный оклад.

* * *

ГПУ усердно выколачивает доллары и ценности, «жертвуемые» «добровольно» на индустриализацию. Обычно теперь уже не выдают возмещения даже советскими знаками.

* * *

Продолжаются и приглашения «давать сведения» о сослуживцах. Даже «доказывают» при этом, что тут нет ничего зазорного, это ведь не «охранка», которая платила, мы же «не покупаем вас», а «добровольно».

В высших учебных заведениях упорно и нагло проводится вытеснение хорошо подготовленных и пригодных к научной работе интеллигентов. Небольшая группа соучащихся, человек в 10–15, из которых некоторые — комсомольцы, а затем примазывающиеся, «обсуждает» своих товарищей. Обвинения в таком роде: чересчур близок к профессору, а профессор — нам классово чужд; работает у профессора по иностранным книжкам («мы», конечно, как пролетарии, языкового образования не получили); задает постоянно вопросы профессору!!). Подобные обвинения обычно заканчиваются выводом: такой-то не наш, а потому его нельзя оставлять для научных занятий («нам нужны классово выдержанные ученые»), нельзя даже оставить в Москве, а надо по окончании услать «на периферию» для узко прикладной работы (это применяется к людям, годным на исследовательскую работу) под надежное партийное руководство.

Студенты придумали было выход: чтобы не получить такого «волчьего паспорта», они сами уходят из университета, научившись уже кое-чему, — едут в провинцию, становятся на работу, а затем, через год-два, возвращаются в Москву, где институты, страдающие от недостатка квалифицированных работников, охотно берут к себе эту молодежь, которая быстро завоевывает себе место уже на работе научной.

Но это «подметили» и всячески ограничивают институты в их подборе своих сотрудников.

* * *

Хорошо живется лишь иностранцам. Один немец, рассказывают, дал соседу по работе, русскому, свой пропуск к Елисееву, и русский на 40 р., какие у него были, закупил всякой снеди, а потом показывал на заводе. Говорят, эффект получился сильный.

* * *

Железные дороги работают отвратительно. Везде к тому же грязь. Гуляет сыпняк. Были случаи смерти от него даже в Москве (завозные случаи).

* * *

Фольклор. Почему женщины стали носить длинные платья? — Это ведь в связи с общей системой перехода к закрытым распределителям.

Луначарский на праздновании десятилетия «свободной Грузии» говорил грузинам (и их артистам) всякие комплименты и серьезно сказал: за все это мы вам воздадим сторицей, но одного мы вам, к сожалению, не сможем вернуть: это вождей, каких вы нам дали. — Публика… дружно захохотала.

Miscellanea pridie Cal. April. A.D. XXXI. [Апрель]

И опять-таки становится все мрачнее и мрачнее, хотя казалось бы, что уж некуда. Закончился и процесс т. наз. меньшевиков, «поставленный» для Европы. По-видимому, главная цель достигнута: сделано все, чтобы интервенция не могла осуществиться, европейские массы не пойдут. Где осужденные — неизвестно. Они ведь менее нужны, чем посаженные химики и инженеры. Последних держат прямо как рабов. Недавно группа их, с десяток человек (среди них некий Лист из известной москвичам семьи Густава Листа), отправлена была под конвоем в Нижний на работы при автомобильном заводе. Через несколько дней их вернули: говорят, что американцам, с которыми они работали, стало понятно, что с ними — «каторжане». Теперь они в тюрьме, ждут нового «назначения».

Аресты идут бесконечные. Только что закончился разгром Института Маркса и Энгельса (судьба Рязанова все еще предмет лишь догадок). Еще не кончено дело «историков»: пока что расстрелы не подтверждаются; говорят о намеченных длительных ссылках в концентрационные лагери, о пяти- и десятилетних сроках. Арестуют партиями, то «католиков», то «педерастов» (в Питере даже расстреляли некоторых, как говорят, за совращение матросов и комсомольцев, называют какого-то Прозоровского?), то учащуюся молодежь, то военных (говорят, что сидит начальник штаба коммунист Ругачев, не говоря уже о [неразб.] всех генералах). Довольно обычное обвинение — в «шпионстве». Например, в каком-нибудь учреждении или ведомстве арестуют одного-двух из начальства, устанавливают связь с заграницей (знакомые, родня, иногда иностранцы), затем, расширяют круг лиц, арестуют всех или многих подчиненных, которые писали записки и отчеты начальству, нередко вечерами, за сдельную плату; создается дело, утверждают, что плата шла за услуги по шпионству и т. д. В результате множество людей (а утверждают, что многих из них пытают и бьют) дают показания, либо «упорствуют», не давая их. И вот, некоторых выпускают на суд, устраивают «процесс» с обусловленными приговорами, а остальных — либо расстреливают, либо изымают на 10, на 5 лет. Так «главные обвиняемые» выходят живыми (Громан, Шер и др.), а помельче — гибнут. На Казанской ж.д. так отправлено на 10 лет 40 чел., а среди текстильников около 300; затем, несколько десятков агрономов, причем входит все больше в обычай конфискация имущества, удаление родни из Москвы и захват жилой площади чинами ГПУ. О расстрелах не печатают, а лишь говорят шепотом. Иные по месяцу и больше не знают, что их близких уже нет в живых.

Фантазия работает, и иногда объявляют арестованными людей, которых еще не трогали. Так, говорили зря об аресте Шмидта из Госиздата и летчика Бабушкина. Зато остается фактом, что посажен акад. Лазарев, крупное лицо из Госиздата — Каган, почему-то академик М. М. Покровский (классик).

Заграница не может реагировать действенно, ни военно, ни даже экономически. Слишком сталкиваются интересишки, боятся «потерять рынок», а коммунисты, надо им отдать справедливость, великолепно сталкивают лбами этих европейских конкурентов. Французы издали было декрет, направленный против ввоза, а в результате русский ввоз к ним лишь вдвое уменьшился, а французский ввоз к нам пал в 10 раз, если не больше, и, что курьезнее всего, СССР имеет огромный плюс в валюте (наш ввоз ок. 40 млн. франк., а их ввоз сюда — 2 млн.!). Пока что, иностранцы только говорят, лишь изредка пытаясь осуществить угрозы. Так, Канада оборвала всякие торговые сношения из-за пресловутого принудительного труда. Но еще неизвестно, что получится отсюда. — Немцы, наоборот, демонстрируют серьезный «интерес»: приезжали их крупные промышленные представители, которым, как всегда, втирали очки. Рассказывают, что перед приемом в ВСНХ там очистили здание от всяких ленинских уголков, месткомов, культкомиссий и т. д., сняли все лозунги и плакаты, выдали ордера некоторым лицам на приличные платья и этих одетых людей посадили за бухгалтерию. Вышло, «как в Европе»: тихо, опрятно, без кепок и валенок.

Очковтирание особенно сильно ведется через переводчиков-показывателей, которым заранее сообщены ответы, какие они должны давать иноземцам. Так, при виде хвоста у нефтелавки надо говорить, что все граждане легко и без очередей получают керосин, но в некоторых местах керосин дают чуть ли не даром, и вот здесь-то скопляются наименее имущие, либо жадничающие по части даровщинки.

* * *

Магазины, торгующие по спекулятивным ценам и вызывающие много (скрытого!) раздражения у всех, у рабочих же порою и langue maternelle, носят характерное название. В Питере их зовут «красный кулак», в Москве — «госспекуляция», либо — не без Galgenhumor’a — «Рамзин» — (купить у Рамзина).

* * *

За границу никого не пускают. Сообщают, что по статистике ГПУ «невозвращенцев» 60 %. В Москве упорно говорят, что не вернутся в Союз крупные химики — академики Чичибабин и Ипатьев. Оба, кажется, уехали с женами.

* * *

Мы усиленно доказываем, что у нас нет принудительного труда, особенно на лесозаготовках. Но отовсюду знаем, что сосланные на север, даже просто «лишенцы», «раскулаченные» получают 1/2 ф. хлеба в день, — след., должны наниматься; и таких людей разного звания там десятки, если не сотни тысяч. Они и идут «добровольно» работать. Того, что 60 000 челов. из лагерей строят сотни километров жел. дор., не отрицал в своей речи недавно даже и Молотов. А когда какие-то норвежские делегаты вздумали на месте ознакомиться с житьем лесорубов, в Архангельске спешно заколотили фанерные бараки, согнали их обитателей в город, а бараки показывали, как забитые давно и давно уже не используемые, — разве что летом (на деле в них живут зимой).

* * *

Молодежь растет новая, послушная, легко убеждаемая, ибо не критикующая. В б. университетах творится что-то несосветимое. Факультетов нет, есть какие-то чуть ли не «производственные цехи» (в Сел.-хоз. академии так буквально). Последняя новинка — 8-часовой рабочий день с занятием одним предметом в течение всех восьми часов (может же рабочий все 8 часов делать, напр, пуговицы или гребешки, отчего же не заняться 8 часов кряду «истматом» или «диаматом»). Науки, в сущности, упразднены. То, что осталось, снижено до уровня скудного понимания серой массы.

На специальных даже курсах в университетах процветают преподавателями учителя прежней средней школы или молодые аспиранты, порой не кончившие даже сами университета.

* * *

Страной правят нацменьшинства, ничего не питающие к России, кроме ненависти либо равнодушия. Они систематически уничтожают все русское, материальное и духовное, всякие следы русской культуры. Сейчас сносят решетки у церквей и домов, якобы из-за нужды в металле. Но снос ажурной решётки у церкви Климента не равносилен ли «по эффективности» (как говорят теперь), напр., уничтожению картин художеств. галерей на предмет использования крепкого холста под мешки для картофеля? И с какой дьявольскою последовательностью делается все это! Взять хотя бы демографию Москвы. В ней насчитано недавно 2 750 000 жителей, за пять лет прирост в 30 %! Жилая площадь отдаленно не выросла для приема этой массы. Что же делают? Воспитывают зверские инстинкты захвата, и озверелые обыватели, в большинстве пришлые (провинция, деревня, рабочие, инородцы, ежегодная серая масса «учащихся» в неск. десятков тысяч человек), рвут «площадь» у последних остатков москвичей, как клопы засиживают все, поселяясь группами в комнатах, не брезгуют церквями, колокольнями, сторожками, с особым удовольствием городят фанерные перегородки в прекрасных домах лучшего нашего прошлого и т. д. Этим чужим людям не жаль Москвы, и они равнодушно, иногда со злостной радостью, смотрят на ее разрушение, беспощадное и целеустремленное: до сих пор нелепо, зачем сломали Красные Ворота, зачем взорвали стены Симонова монастыря, уничтожили Донской, снесли Параскеву-Пятницу, Бориса и Глеба у Арбатских ворот и т. д., и т. д. Прежний москвич, все — ремесленник, половой, дьячок, просвирня, лавочник, профессор, врач, дворянин-барин, даже приезжий впервые из провинции студент — ценил Москву, как что-то цельное, нужное и ценное. Вовсе не надо было ходить в Большой Театр или ту или иную церковь, чтобы все-таки их ценить. А теперь?

Уничтожение идет и духовное. Уже объявлено, что нет русской истории. А усердные говорят даже, что и великоросса не было никогда (такое открытие приписывают М. Н. Покровскому). Есть только «история народов СССР». Сообразно с этим, в Историческом Музее уничтожили залы Киевской, Новгородской, Суздальской Руси, со всеми копиями фресок и т. д., и вместо этого устраивают какой-то «феодальный период» с азиатским наименованием И в Советской энциклопедии какая-то девица игриво пишет: татарское «иго», ставя в кавычки второе слово и указывая, что ига не было, наоборот, было принесение культуры, более высокой, а порядок был по существу феодальным, только феодалы были одного племени, а их вилланы — другого.

* * *

И всему этому подвывает писатель Максим Горький, окончательно исписавшийся, но зато отлично сочетающий спокойную заграничную жизнь с выписыванием денег из Союза. Впрочем, наше правительство ловко держит его в руках. По-видимому, ему не дали всех денег за авторское право, а дают частями. Он же жаден, и теперь приходится расплачиваться писательством. Пошлости он пишет необычайные. Напр., каким-то приисковым рабочим желает настрелять побольше рябчиков, зажарить и есть, — сопровождая сей совет слащавым пожеланием: «хорошо было бы пообедать с вами», и в заключение просит позволения «дружески пожать ваши лапы» (sic!).

* * *

Из разговоров, услышанных вечером на улице: — девица с сильно выраженным акцентом произносит: «Я ненавижу Есенина… Он хам… Нашей стране не нужны такие поэты… У него есть стихи «В хате», — там какая-то старушка возится и потом щепки… нет совсем трудовых процессов»(!).

* * *

С апреля вольнопрактикующие врачи лишены продовольственных карточек. Рыночные цены: масло 9 р. фунт, молоко 60 коп. кружка; курица — 7–12 руб. Мяса очень мало, и оно очень плохое.

Середина апреля.

Из «глубины России» идут слухи о бесконечно тяжелом положении главным образом крестьянства. Так, из б. Калужской губ. сообщают (обычно это живые свидетели, приезжающие повидать родню), что там идет насильственное приобщение к колхозам. В уездном городке (Козельске) арестовали всякие обломки б. помещиков и их семейств, между прочим, одну девицу за то, что она в кино при представлении какой-то пьесы, где действовали прежние офицеры, играла на рояле сопроводительную музыку («бывшую») «по нотам с орлами» (издание придворн. поставщика Юргенсона!). Дальше забрали знакомых, родственников, всех, кроме одного б. адвоката, ибо нельзя было оставить город без «правозаступника». Теперь арестованным объявили, что они «заложники»: их будут держать, пока не уладится все с привлечением мужиков в колхозы, ибо мужики будто бы по наущению б. дворян не идут в этот рай!

Ну, чем точка зрения властей выше той глухой мужицкой молвы, которая гласит, что у нас сейчас в большевиках сидят бывшие помещики, которые мстят крестьянам за отнятие дворянской земли!!

В деревне (или селе) Прыски (там же, в Калужской губ.) крестьяне будто бы порешили не выдавать своих, вооружились чем попало, установили караулы и дежурства и ждут прихода «врага». Кончится, конечно, экзекуцией.

Экзекуции эти ужасны, хоть и носят бескровный (пока?) характер. Мужиков просто снимают с мест семьями, деревнями иногда и увозят, — то в форме переселения на новые места, то на принудительные работы, по лесозаготовкам преимущественно. При этом, разумеется, высылаемые объявляются кулаками, лишенцами и т. п., так что выходят «виновные», так же, как поступают и с духовенством: религию, говорят, не преследуют, а «попов» — за «политику», за «сопротивление советской власти».

Через Москву, случается, прогоняют целые эшелоны таких крестьян. Недавно москвичи рассказывали про поезд в 43 вагона с украинцами, которых гнали на север. На днях на вокзальной площади выгнали огромную партию крестьян, больше бородачей, солидного возраста; другая партия состояла из женщин; затем, вывели какого-то старика, подпели его к «черному ворону». Прежде чем войти в него, старик трижды молча поклонился в землю, расставаясь со своими. Послышались рыдания. Какая-то библейская сцена.

А вот совсем из-под Москвы, с Савеловской дороги. В деревне два брата. У одного большая семья, лошадь, две коровы, работает, как вол. Другой брат — семья малая, сам лодырь и пьяница. Учтя момент, донес на брата. Брата «раскулачили». Мужик стал заговариваться. Свезли в лечебницу для душевнобольных. Жена стала хлопотать. Выпущенный из больницы муж, вернувшись на разоренное пепелище, повесился. Тем временем пришло решение, что раскулачивание неправильное. Тогда мужик, затеявший все это, пришел на похороны к брату и тут — застрелил священника и застрелился сам.

В Москве доносы делают все. Но сильно и в провинции. В той же Калужской губ. забирают мужика и предлагают ему купить свободу доносом на десятерых. Некоторые с успехом подвизаются на этом поприще.

Газеты тщатся опровергать принудительные работы. А между тем постоянно просачиваются письменные даже вести от многочисленных загнанных на север даже не осужденных, а просто так — обобранных «лишенцев», с далекого юга, иногда из Крыма, с Украины. Людям дают 1/2 фунта хлеба, поневоле «наймешься». А то ничего не дают. Так работают, напр., на лесозаготовках близ Богословского рудника на Урале. Живут в бараках. На рудник ездить и ходить запрещено, так что купить нельзя ничего, даже если родня посылает деньги.

Да что лесозаготовки. Принудительный труд применяется во всех областях. Разве, напр., не принудительный труд, когда педагогов вовлекают в подписку до конца пятилетки не бросать педагогич. работы, а затем «в порядке ударности» предлагают Москве выделить 180 математиков для работы на два года в Сибирь. И человек, зарабатывающий здесь 400 руб, вынужден ехать на окраину с оплатой в 60–80 руб. по «поясу».

В Москве еще можно жить. Есть хоть керосин для подогревания пищи. В провинции же выдают 1 литр на месяц, если нет электрического освещения, а то не дают вовсе. Дров тоже нет, а мужикам запрещено их привозить в город.

Продуктов и мануфактуры в провинции не дают. Сахару и чаю в помине нет. Картофель местами (Одесса, Урал) стоит 2 р. кило.

* * *

Песенка на мотив марша Буденного поет: «Мы курочек и уточек в Европу продадим, а конницу Буденного мы сами поедим».

* * *

Снятие железных решеток, ворот у домов и железных крылец и подъездов — продолжается. Жалкие продолжатели Петра Великого! Любое «хапанье» применяется, как только придет кому в голову. Трудно отрешиться от принципа дозволенности хапанья. И так все. Ведь захватил же Рязанов щукинский дом, не пожалев музея фарфора, как раньше захватили морозовский дом, где находился тот же фарфор.

* * *

И угодничество, угодничество без конца. Чего только не наговорил акад. Иоффе (и не он один) о необходимости планирования научной работы, о единственно правильном методе, о руководстве пролетариата в науке… И потом это изумительное по наглости заключит. обращение академического съезда (где выступали больше не академики, а разные профессора и просто «товарищи») к ученому миру на тему о том, что только у нас наука свободна, только у нас она служит настоящему делу и т. д.

* * *

И тут же такие факты. В «Метрополе», где все устроено для иностранцев, сии последние с пьяных глаз расходятся, как в Китае, и позволяют себе гнусно вести себя с выступающими на эстраде артистками. А на жалобу последних наши власти огрызаются, — дескать, можно и потерпеть. Артистки же работают тоже «добровольно».

* * *

С немцами «поладили». Они отпускают товары в кредит. Побаиваются немножко, но все же отпускают. Другие — американцы, англичане — осторожнее. Французы не очень связываются, а мы их заваливаем и создаем себе валюту у них.

* * *

Кому все это пойдет на пользу? По-видимому, мир в безумии сам себе готовит «мясника», как выразилась немецкая газета. А что же народ-то? Какой? Ему ли не говорили о материальном обеспечении здесь, на земле, о рае здесь, и его теперь ради проблематического будущего разоряют и держат в голоде. И почему мы отдаем меха, икру, рыбу, лес, нефть, а затем зябнем, голодаем и т. д.?

1 мая — обычная демонстрация; люди заняты с раннего утра, с 8 часов, домой иные возвращаются в 6–7 час. веч. Еды заготовляют много по всем «столовкам», даже сытно, говорят, но везде правило: дают только ложки, ножей и вилок не полагается.

Гонения на «пошлые песни», каковыми объявлены всякие песнопения на прежние мотивы («Кирпичики», «Дунька» и др.). Сюда же относят, говорят, и марш Буденного. Даже на заборах соответствующие плакаты. Особых убранств не заметно. Больше фанера и скупые, сравнительно, полосы кумача. Из фанеры же карикатуры — на папу, духовенство, почему-то на Бриана и т. п. Вождей теперь ставят в окнах осторожней прежнего: больше всего Сталин, иногда Ленин и Маркс, реже Ворошилов и Калинин. Остальные — разве случайно.

А где же славные Зиновьевы, Троцкие, Бухарины, Муравьевы, Рыковы?

* * *

Рассказ рабочего про Углич. Хотели было сломать 20 церквей. Развалили одну, — убытку 3000 руб. «Церковь старая, как начнут ее валить, она на жопу села и рассыпалась. Материалу вовсе не выходит. Сломать 20 церквей — 60 тыс. убытку, а весь горсовет того не стоит. Бросили ломать».

Вздумали там же на Пасху бревна из воды таскать. Заставили девок. Те было заартачились, ну им и пригрозили принудиловкой. А принудиловка дело известно — туда войдешь девкой, оттуда выйдешь бабой. Ну, нечего делать, пошли на работу.

Насчет «подневольного труда» объяснение такое. «Конечно, работают подневольно. У нас в Угличе просто. Коли кто имел когда-то дом, либо торговал, — сейчас у него ничего нет, давно все взяли, — а все-таки вдруг наложат 500 руб. Ну, ему платить нечем. Через месяц говорят: заплатить к 1-му числу 1000 руб. — Опять нету, где же ему взять. Через месяц — заплатить 2000 руб. Так иного вгонят, что на нем тысяч пятнадцать. Ну, его и держат на веревочке, как чуть что — иди, работай, ну, и идет, как же иначе, ведь в долгу»…

* * *

Отовсюду множество заверений о принудительном труде. В провинции хватают и высылают с семьями бывших купцов, землевладельцев, домовладельцев, давным-давно уже разоренных, и посылают их в Сибирь, в районы нового населения, а то на Северный Урал, в окрестности Надеждинска, где работают на приисках, на лесозаготовках и т. п. Условия жизни очень тяжелые, что-нибудь (хлеб) дается лишь «работающим», остальным — женщинам, старикам, детям, как лишенцам, не дают ничего. И в таких условиях живут южане — из Крыма, с Украины и т. п.

Публично же у нас не только перед заграницей, но и в своих газетах объявляют, что никакого принудительного труда нет, так же, как уверяют, что никаких преследований «за религию» нет, даже иногда приводят «добровольные» заявления по этой части разных заинтересованных лиц, напр., священников. Между тем аресты людей «идеалистически», «мистически» или «религиозно» настроенных идут полосами: то православные, то «католики», то «сектанты» становятся в очередь арестов.

* * *

По остроумному выражению старого судебного деятеля, раннее римское право с его принципами вроде do ut des постепенно смягчалось, германизировалось, подвергалось толкованиям. Теперь мы вернулись назад, пожалуй, к голому начальному римскому праву, даже больше, ибо вместо do ut des у нас осталось беспрекословное «des» — знаменитое «даешь!», прилагаемое властью без всяких обещаний со своей стороны.

* * *

Любители справок из истории говорят о торжестве «реализма» во всякой крупной политике: Наполеон, Бисмарк, Ленин одинаково принципиальны, прямолинейны, беспощадны.

И еще любят почему-то сопоставлять нашу эпоху с эпохой Петра. Но у Петра был образец, к которому он тянулся, а не теория; выполнял он дело русскими руками при иностранцах в помощниках, ибо своих «спецов» тогда не было; сейчас же своих истребляют, а безразличных иностранцев приглашают. Тогда время (у нас по крайней мере, да и везде) было варварское, теперь же мы в ХХ-м веке.

* * *

Всего любопытнее иностранцы — то они говорят об опасности, угрожающей всему их строю со стороны большевизма, и тогда они думают о блокаде, об изоляции России; то начинает брать перевес точка зрения, что ничего не поделаешь, надо брать все, как оно есть, а главное — не упустить бы своего, — и тогда они начинают вступать в сношения, оказывают кредит, снабжают нас (правда, иногда прескверно) всякой техникой.

Особенно двусмысленно ведут себя немцы, которые нас кредитуют и одновременно ругают за большевистское вмешательство в их дела, — да еще итальянцы, «реализм» которых открыто циничен: «берем сырье там, где нам выгодно; русский керосин, уголь и пшеница достаются нам очень дешево, отчего же не взять, а демпинг и принудительный труд не наше дело». По последним известиям, Италия дает нам в кредит на 350 млн. лир (т. е. около 35 млн. настоящих рублей) всякой металло-техники.

* * *

Из спора с японцами, которые давно уже платили нам казенные взносы по рыбным промыслам из курса ок. 40 к. за рубль, мы впервые узнали, что нами официально признается такая далекая от al pari котировка нашего рубля. Но японские рыбники обнаглели и захотели платить 30 коп. Мы их «обрезали» заявлением, что это наше суверенное право назначать курс, а не предмет торга с иностранцами. Но в конце концов мы предложили, «идя навстречу», курс в 32¹/₂ йен за рубль. Так установилась эта своеобразная котировка. Японцы, разумеется, сейчас же заявили, что это соглашение временное — надо его пересмотреть.

Средина мая. В Третьяковской галерее, в «стенгазе» тамошнем, написано, что при устроении предполагаемой иконописной выставки переносили иконы и «роняли» их столь бесцеремонно, что у «Троицы» Рублева лопнула доска, а «Владимирская» повреждена серьезно (или обратно). Переносившие (по-видимому, молодежь, набираемая по «общественному» признаку, — старики этого бы не сделали), б. м., даже увидят в этом содействие антирелигиозной пропаганде.

* * *

Американский инженер, поставленный своею фирмою наблюдать за установкой купленных у этой фирмы машин, получает 25 000 долларов в год. Приезжает с супругой. Расшаркиваются перед ним очень, вплоть до букета супруге и обеда обоим. Впрочем, угощающее (на казенный счет) начальство само было в Америке, пользовалось гостеприимством этого самого инженера — за счет его самого, конечно. Машины поставит, уедет. А потом? Потом за возможное их несовершенство ответят свои — «вредители».

* * *

Со всех сторон известия о высылках, концлагерях на 10 лет с обычной теперь конфискацией имущества и выселением «семьи» (помещения занимаются тут же чинами ГПУ). Иногда бывают курьезы: академик Маслов получил «минус Москва», т. е. только в Москве запрещено ему жить. Что это, как не насмешка? Либо он виноват, тогда почему он безвреден в Питере или Одессе, — либо он не виноват; тогда что значит это наказание?

Рязанова выслали-таки в Саратов («в деревню, к тетке, в глушь, в Саратов!»), вместе с женой. Видимо, возможная его смерть в тюрьме напугала. А сколько народу там мрет безвестно! Судьба «историков» по сей день неизвестна. «Экономистов» понемногу рассылают, пока менее значительных, — и все на 5, на 10 лет, редко на 3 года.

* * *

Когда подумаешь, что по «Департаменту полиции» в царские времена значилось в ссылке, вероятно, каких-нибудь 3–4 тыс. человек, в большинстве увлекавшихся студентов (тогда обычным мнением было: «губят молодежь»), всегда в чем-либо все-таки «замешанных»: партия, пропаганда, подпольщина и т. п., а то и экспроприация, — теперь же десятки тысяч не горячих голов, а часто уже старых людей, ценных работников, уж никак не способных к антиправительственным проявлениям, — то спрашиваешь себя: что это такое?

Конечно, каждая власть имеет право защищать свое существование; каждой кажется, что она — лучшая, пока ей не докажет противное ход событий, но ведь есть же какие-то границы? Нельзя же трогать людей за то, что они активно не поддерживают всех начинаний данной власти. Ведь по этому расчету царскому правительству пришлось бы уничтожить те сотни тысяч людей, которые «сочувствовали» так наз. революционным партиям.

* * *

Во главе Московской Консерватории поставлено новое имя: т. к. Феликс Кон заведовал Главискусством, то в его честь перекрестили консерваторию в высшую музык. школу им Феликса Кона, или, как ее зовут остряки, в Конфеликсаторию.

* * *

Рассказывают, что к академику Павлову на дом явились представите ли ГПУ и, расшаркиваясь «перед первым нашим ученым», заявили ему, что они, конечно, не станут его принуждать, не будут делать обыска и т. п., но, наслышавшись, что у него есть валюта, они надеются, что он не откажет дать ее государству, и т. д., и т. д.

Павлов изъявил согласие, предупредив, что сделает это, но не сейчас, а тогда-то, дня через три-четыре. «Пожалуйста, когда прикажете явиться?» В назначенный срок Павлов предъявил им — квитанцию на обмененную на сов. деньги валюту.

Соль истории в том, что ГПУ обычно теперь получает валюту даром, беря расписку, что такой-то «добровольно отдает государству». Ну, а затем, вероятно, вымогатели получают процентное вознаграждение. Павлов, конечно, потерял, сдав валюту за бумажки, но и агенты ничего для себя не выиграли.

* * *

А с деньгами делается что-то странное. Только что объявлено о каких-то новых путях кооперации, которая куда-то уклонилась, не выполнив своего назначения, — и тут же вдруг все цены повышены, даже на продукты «нормированные»: керосин вм. 10 коп. за литр стали продавать по 15 коп., потом снизили до 13 коп. (в провинции его нет совсем), туалетное мыло, стоившее год назад 20 коп. кусок и продававшееся неделю назад вольно по 1 р. 75 коп., вдруг стало 2 р. 65 к. Пирожные — 85 к. штука (есть плохие по 30 коп.). На рынке паника. Исчезает все. Мяса уже никак не достать, цены поднимаются очень быстро. Последнее убежище — молоко, но и с ним стало плохо, жмут вхождением в колхозы.

Из деревни письма панические. Сгоняют в колхоз. Тех, кто не идет, либо арестуют и увозят под предлогом кулачества; если же никак уже нельзя придраться к состоятельности, то отнимают хорошую землю, приневоливают к непривычным культурам, делая их сев обязательным, усиленно гоняют на общественные работы. Плата же очень низкая. Поступившие в колхозы — воют. Кто может, спасается. Хуже всего тем, кому некуда податься.

Газеты «пустые», т. е. в них заполнены все 4 страницы, но это все «возгласы», частью подкрепляемые, частью разрушаемые текстом. «Деремся за уголь», «Наступление на сев» — рядом: недовыполнение 70 %, прорыв в производстве, путина не выполняется, «бюрократизм», «головотяпство» и т. д.

19 мая. На Днепре было огромное наводнение, о котором узнали из газет косвенно: напечатано было об отпуске 10 млн. руб. на помощь пострадавшим от него. Оказывается, разлив был столь велик, что не только залило Подол в Киеве (явление нередкое), но снесло целый ряд деревень и, как говорят, гор. Кременчуг на 3/4. Все это выше Днепростроя, и невольно является вопрос, не «скованный» ли Днепр виновник этого бедствия, не просчитались ли и тут, принявшись за это грандиозное сооружение?

Цены быстро идут вверх, и не только на вольном рынке, но поднимают их в «казенных» предприятиях (а таковых, конечно, большинство, — прежде всего «кооперация»).

Публика, явно уже испытывающая недоедание (мяса почти нет, приобретение его большинству не по карману; яйца 5 руб. дес., масло — свыше 10 р. за 400 гр. и плохое; овощей ни старых, ни свежих нигде нет), утешается разговорами о том, что скоро откроются какие-то «концессионные немецкие магазины», что брошены будут на рынок некоторые экспортные товары и т. п.

* * *

Деньги, несмотря на падение своей стоимости, все же очень в запросе, а их-то и нет. Есть перебои в выплате заработной платы. Заминка родит разные нелепые слухи вроде того, что государственная касса питается особыми средствами Военмора (?), которые «предоставлены Ворошиловым».

* * *

Уничтожение культурных ценностей прошлого продолжается неуклонно и систематически. В поисках металла (это при постоянном уверении в газетах, что мы догоняем чуть ли не Америку количеством добываемых и выплавляемых руд) разрушают решетки церковных оград, подъезды домов, крыши и купола. Последний подвиг этого рода: в Кузьминках разорили великолепный, чуть ли не в версту длиной, въездный проспект, который был окаймлен чугунными тумбами, посаженными на деревянные болванки, и снесли начисто не менее знаменитые, завершавшие въезд чугунные триумфальные ворота. Говорят, получили 18 000 пудов чугуна!!

20 мая. Литвинов произнес в Женеве речь, на сей раз спокойно, без агиток. Позиция советская очень твердая, если принимать за действительность то, на что она опирается: подъем страны только у нас — там кризис и упадок, отсутствие безработицы у нас и страшная безработица там. Разумеется, презумируется, что мы живем хорошо, очень сытно и т. п. Но без фортелей не обошлось и тут: так, Литвинов предложил всем подписать тут же обязательство не продавать у себя внутри товаров дороже, чем на вывоз в другие страны. Он отлично знает, что это не подойдет для разных картелей (стальных и проч.), но ведь он же знает и то, по каким ценам у нас продаются товары внутри по сравнению с тем, за что мы их продаем вовне. Напр., конфеты 4 р. за кило, которым цена 50 коп.; масло — по 10 р. фунт, когда мы за границу отдаем его за полтинник, и т. д.

* * *

Продолжают сламывать церкви — иногда места из-под них стоят пустыми. «Религию не преследуют», но, напр., в подмосковной деревне угнали священника и причетника, а приезжающих по приглашению крестьян городских священников встречает группа комсомольцев и, по поручению, им объясняют, что, конечно, нет запрещения, но если священник станет служить, то его ожидает судьба высланных…

* * *

Близ платформы Первомайской в деревне у крестьянки отняли в колхоз корову. Потом пришли за второй, последней. Крестьянка оказала сопротивление: «хоть стреляйте, я корову не отдам». Власти ушли. Она на другой день пошла-таки в исполком, еще раз пояснить, что ей нельзя без коровы. «Мы никого не неволим», — сказали ей и вручили лист с таким обложением за корову, что никаких средств не хватит. Баба взвыла, стала отказываться от коровы, но начальство теперь ее не берег.

Другим, отдавшим коров, награда: коров роздали обратно по рукам (причина милости простая: колхоз без кормов, коровы начали падать, так вот ответственность за них переложили на бывших хозяев в правильной игре на психологии крестьян, которые во что бы то ни стало найдут средство прокормить скотину, хотя бы ценой недоедания семьи).

* * *

Трагедия с буффонадой. — В трамвае подвыпивший рабочий рассказывает свои трехдневные приключения. Он выпил — от хлопот, после похорон. Его квартирный хозяин отточил заранее топор и ночью убил 17-летнего сына, работника на семью. Убийцу взяли, труп оставили. Мать вне себя. Хлопоты взял на себя он, жилец. Уже на кладбище — препятствие.

Показывает милицейское разрешение на неимение препятствий к похоронам, но власти им не удовлетворяются: нет указания, что сданы продовольственные карточки убитого. Пришлось оставить гроб и мчаться по участкам и т. д. Через два часа новое разрешение, «по форме», дало возможность схоронить покойника. (Не принятое свидетельство рабочий показывает тут же в трамвае).

* * *

«Чистка» приобретает порой изумительный демонично-травящий характер. Пример из многих: в учреждении по городскому благоустройству объявляют, что тов. такой-то, инженер, подлежит «чистке», т. к. против него выставлены такие-то пункты. Для показательности чистка переносится на завод «Лампа-металл», находящийся на другом конце города и никакого отношения к благоустройству не имеющий. Мотив: произвести чистку перед рабочей аудиторией. За час раньше учреждение кончает работу, служащим выдают билеты на даровой обед, затем организованным порядком отправляются на завод… К великому смущению прибывших: рабочие не пришли на это для них устраиваемое зрелище. Председатель вынужден был снять пока чистку, а неявку рабочих объявил делом политическим, это вина месткома.

27 мая. Осложнения с Финляндией. Финны подают ноту, которую у нас в официальной газете («Известия») только излагают своими словами — и опровергают. По изложению можно догадаться, что вероятно в 1920 г., в эпоху увлечения модными лозунгами вроде «самоопределения народностей.», мы надавали каких-то обещаний финнам, чуть ли не предоставив им право наблюдения за судьбами остающихся в России частей финской народности Теперь мы уверяем, что разные выражения, промелькнувшие «в дискуссиях», не могут нас обязывать (хотя тут же мы соглашаемся, что могут быть самоограничения в суверенитете, как, напр., у Польши по отношению к немцам в Речи Посполитой, — эта оговорка нам нужна, ибо за немцев мы всегда вступаемся), а посему нечего финнам беспокоиться. Передовица же «Известий» развязно заявляет, что Финляндия хочет лишить финнов в СССР прав, предоставленных им, как и всем другим народам СССР, между прочим права переходить в колхозы, в эту высшую форму хозяйства (!).

И вдруг на фоне этих событий краткое сообщение ТАСС (не ВЦИК'а, не Военмора, а только телеграфного агентства!) о том, что 22-го (напечатано 27-го) уже мая — опустилась и не поднялась в Финском заливе наша подводная лодка, точно обозначено место: 59°51? с. ш. и 22°51? в. д., оказывается это у самых финских берегов, в 20–25 километрах от Свеаборга, под Гельсингфорсом. Зачем туда попали к финскому берегу наши лодки? Что сказали бы мы про чей бы то ни было военный корабль в 20 верстах от Кронштадта? И не нарвалась ли эта лодка на минное заграждение? Что это за маневры в чужих водах? Опасная игра! Прошло два дня с напечатания известия и неделя со дня гибели подводной лодки — the rest is silence [об остальном молчание]!

29 мая разыгралось какое-то странное происшествие на Сухаревском рынке: паника и давка, вызванная какими-то бандитами. Говорят, взорвали бутылку бензина и стали пугать ядовитыми газами с аэроплана и т. п. Никто толком не умеет рассказать; кто говорит, что была стрельба, пожарные и т. д. Но результат — грабеж и много людей передавлено (работала скорая помощь). Что-то дикое, напоминающее XVI век по психологии одичалой и напуганной толпы.

* * *

Немцы сделали советскому правительству предложение отпустить за деньги ученых Платонова, Любинского, Егорова и Тарле. За последнего, говорят, готова была заплатить Франция, но переговоры велись немцами. Во всяком случае, вопрос обсуждался у нас всерьез, хотя и не был разрешен положительно. Так уверяют в кругах высоко-большевистских.

Торговля человеческим мозгом! Лишь логическое продолжение применяемого крепостнического и рабского труда к мозгу страны.

Уверяют, что одно последствие, во всяком случае, получится: будто бы всем этим, уже больше года содержащимся у ГПУ (прокуратура в лице Крыленки, говорят, изначала не нашла состава преступления), будет дано минус 6; по нынешним временам это наказание людям, абсолютно ни в чем не виновным.

* * *

Рабочие на заводах вдруг воспламенились: сверх займа пятилетки, всех давящего и еще не покрытого, требуют особого займа «третьего решающего года пятилетки».

* * *

Среди множества легенд (напр., о том, что революцию 1905 г. делали большевики, — этого не удалось доказать в яркой мере и потому «юбилей» 1905 г. в 1930 г. прошел крайне бледно) одна гласит, что Ленин «предвидел» революцию 1917 г., готовился к ней, ожидая ее, и т. д. В недавно выпущенном сборнике «Письма Ленина к родным» (изд. 1931 г. Ленинского Института) напечатано письмо Ленина от 6 февр. 1917 г., меньше чем за месяц до революции, где он пишет, что хорошо бы, пользуясь моментом и спросом, затеять Педагогическую Энциклопедию, найти соответствующего капиталиста для финансирования предприятия, отчетливо составить контракт, чтобы издатель не надул, и т. д., и т. д. Все по-коммерчески обдумано. Таков интимный Ленин. Он ровно ничего не предчувствовал и не предусматривал, — дело было до сделки с немцами о беспрепятственном проезде через Германию.

Так делается история. Насколько дальновиднее был антагонист Ленина — Дурново, который до войны 1914 г., еще зимой 1913–1914 г. в своей записке разъяснял возможные последствия войны для русского самодержавия.

10 июня. Кем-то пущен слух, что за «перегиб» в следовательских приемах ГПУ «расстреляно» 40 следователей (!?). Параллельно — слух о директиве «разгружать тюрьмы». Но если это и так, то ведь надо их опять «загрузить», — след., предстоит новая полоса арестов.

Объявлен новый заем, вызванный «энтузиазмом рабочих масс». «Пятилетка в четыре года» дала 1050 млн. Теперь новый заем «Третьего решающего года пятилетки» рассчитан на 1600 млн. и должен лечь, согласно официальной выкладке (см. «Известия», 10 июня), — на население так, что город даст 1100 млн., деревня — 500 млн. (прежнее соотношение 780 и 270), т. е. нажим на крестьянские сбережения (но коллективизация ведь надорвала частную кубышку у мужика? А колхозники дадут из заработной платы, что ли?). Или, опять-таки по официальной прикидке — новый заем ляжет на рабочего в среднем в 70 руб., на крестьянский двор — в 20 руб. Попутно, конечно, обруганы «вредители», которые намеренно снижали сумму займа для деревни.

Новость займа — очень мелкие выигрыши, притом частые, ежемесячные (выигрыши от 20 руб. на 50-рублевую облигацию!!!), беспроигрышные — каждая облигация выигрывает. Процентная часть выигрышей дает 10 % по купонам раз в год (деньги-то падают в цене!). Выкуп — в 1941 г. Делается все для подслащения и заманивания. И опять лицемерное заявление о добровольности, запретности принуждения и т. п. Однако, тут же и лозунг: трехнедельный заработок на заем.

Итак, пока в 1931 г. проходили следующие поборы: до июня уплачивался в рассрочку заем «Пятилетка в 4 года». Затем взыскано было «на культнужды» — 5-кратный подоходный налог; далее — 2¹/₂ подоходн. налога на жилищное строительство; далее — дополнит. заем «Пятилетка» — 1/2 мес. оклада; наконец, новый заем. Так, без произнесения слов, заработная плата снижена на 20–40 % (смотря по размеру заработка — прогрессивно).

Июнь.

«Известия», 14 июня 1931 г.

ХРОНИКА

Совнаркомом СССР принято решение о постройке дворца Советов, в котором должны происходить съезды советов, партии, профсоюзов и др., а также массовые рабочие собрания. Местом постройки избрана площадь храма Христа Спасителя. К подготовительным работам уже приступлено.

Известие само по себе столь дикое, что по Москве не верят и говорят, что здание будет воздвигнуто напротив Храма Христа Спасителя, для чего снесут ц. Похвалы Богородицы и весь прилегающий квартал, а между новым зданием и уже построенным Домом Правительства, с той стороны реки, протянут висячий мост!

Но несомненно имеется в виду озорный выпад «против религии», заодно против «истории» и т. д. Снос будет стоить огромных затрат, и дорогой материал будет, разумеется, роскошен (собираются «подрывать», — успехи техники).

Говорят, предлагались другие места, но Сталину понадобилось именно это, с «идейным» разрушением.

* * *

Передают, что повесилась жена академика Лазарева. Объявление о смерти печатать запретили. Лазарев был, казалось, вполне застрахован от преследований. И эта persona gratissima («Курская аномалия», поездки за границу, свой автомобиль, наука на службе социализму и т. д., и т. д.) сидит в строжайшей изоляции. Причина — дружба с французским послом Эрбеттом, товарищем по Сорбонне (Лазарев учился во Франции). Жену он не баловал, и многие склонны думать, что ее самоубийство — плод психологических терзаний от допросов и т. п.

* * *

В ЦЕКУБУ часть домов отдыха выделена для «уважаемых» ученых — профессоров и т. д. Аспиранты же и т. п. пользуются санаториями попроще через Секцию Научных работников.

Открываемый с осени клуб ЦЕКУБУ, по слухам, тоже будет доступен лишь научным работникам, начиная с доцента и выше, а аспирантов и т. п. пускать не будут.

* * *

Из практики педагогической.

В одном техникуме готовили химиков к определенному производству. За месяц до окончания курса — распоряжение: «переключить на мыловарение». Где-то решили, что мы можем выгодно вывозить за границу огромные партии мыла (это при полном его отсутствии у себя-то!). Пришлось искать мыловаров, заключать с ними «колдоговоры», — на это ушло время, и теперь пытаются наладить неизвестно для чего сломанную работу. И так во всем!

* * *

Во главе комиссии по сносу Храма Христа Спасителя стал, по слухам, сам Сталин, и уже приглашены художники (увы, Щусев и мн. другие, прежде строившие храмы, и недурные!) для разбора, как использовать статуи, предназначенные, между прочим, в «антиквариат», т. е. на продажу за границу. Едва ли это даст много, ибо художественная ценность этих произведений самих по себе не велика, они имели смысл лишь в ансамбле постройки.

* * *

Из деревни вести все ужаснее. Из Рязанской губ. сообщают, что там вгоняние в колхоз идет вовсю и мерами самыми крутыми. Сопротивляющихся хватают по ордеру. Обычно берут мужика, семью оставляют якобы, но потом как-нибудь ночью исчезает и семья. Появился новый, жуткий для крестьянина термин: «Пески». На «Пески», т. е. в голые степи Казахстана, насильственно переселяют целые деревни, притом вразбивку, — да, это тебе не царский режим!

Дома в деревне обычно захватывают, а теперь усиленно проводится тенденция сноса деревень. Крестьяне отказываются разорять избы соседей. Тогда пригоняют мальчишек (по-видимому, отряды комсомольцев), которые радостно разрушают по бревнам мужицкое жилье.

И другое: в 1917 г. мужиков подзадоривали разорять барские имения. Теперь местами их же заставляют работать над полным восстановлением барских скотных дворов, риг и т. п., и все это отдается колхозникам.

«Вся земля крестьянам», — говорили в 1917–1918 году! Какая издевка получилась!

* * *

Вся работа в колхозах (сведения из Рязани) идет бесплатно. Из урожая выдают по 20 фунтов в месяц муки на человека, соответственно другое, а все остальное «в козну», т. е. на г.г. рабочих, на «мировую революцию» и на «индустриализацию».

* * *

И еще новый термин: из Бахчисарая на «Пески» привезены многочисленные семьи «раскулаченных бедняков».

* * *

23 июня в «Известиях» появилась коротенькая заметка о необходимости обновления Сокольников, где много деревьев, преимущественно сосен, 200–300-летнего возраста.

Очевидно, подбираются к использованию этой изумительной рощи для разбазаривания ее ценного леса в виде строительного материала.

Распродажа культурных ценностей идет вовсю. Втихомолку продали, говорят, Георгия Победоносца Рафаэля, Мадонну Альба его же и Тицианову Венеру, перевоз которой в Москву преподносился полгода назад как пополнение московского музея, — многие и тогда уже говорили, что это только прием, — безболезненно обобрать Эрмитаж, а потом сплавить.

Говорят, за нее выторговали 1000 тракторов; след., расценили в миллион.

Оптимисты утешают: все продаваемое точно регистрируется, все к нам вернется очень скоро, через немногие годы, либо из рук победоносной мировой революции, которая вознаградит этим нашу инициативу и поддержку, либо — по выкупу на те огромные средства, какие будут у нас через 2–3 года уже, когда, наоборот, весь мир экономически крякнет в результате кризиса.

* * *

Энтузиазм рабочих, потребовавших немедленного осуществления для строительства социализма нового займа, т. наз. «займа 3-го решающего года пятилетки», впервые обнаружился в Москве 12-го мая (кажется, на «Динамо»), Первые проблески этого энтузиазма отмечены — самое раннее — в Макеевке, во время розыгрыша там 3-го займа, т. е. 26–29 апр. Между тем распространяемые в сотнях тысяч подписные блинки на этот «заем 3-го решающего» разрешены к печатанию Главлитом в первых числах апреля, что и обозначено на бланках внизу. Бланки напечатаны за несколько недель до энтузиазма!

* * *

23-го июня была произнесена, а дней через 10–12 (какая длительная понадобилась цензура!) напечатана речь Сталина — своего рода «головокружение от успехов» прошлой весны; тогда имелось в виду якобы остановить зарвавшихся в административном восторге колхозных устроителей (что не помешало им идти дальше и широчайше применять дубину для вогнания в колхозный рай, — см. то, что делается сейчас в деревне); теперь упрощенно (диалектически) развивается мысль, что, раскрывая вредителей, применяли «разгром» интеллигенции (так и сказано у Сталина); теперь вредители положены на лопатки, — след., спецеедство глупо и не диалектично, теперь надо «поощрять»… Разумеется, уничтожение интеллигенции будет продолжаться, но несколько «жестов» сделано:

1) вдруг вздумали за особые заслуги наградить профессора-механика Чаплыгина, дав ему пенсию в 1000 руб. в месяц. Бывали пенсии до 300–350 руб., а тут вдруг тысяча! И это не только признание падения стоимости денег!

2) издано особое постановление, которым амнистируются все «вредители», инженеры, механики, техники, работавшие на одном из авиационных заводов; а наиболее злостные вредители (среди них приготовленные к расстрелу с заменой десятилетним заключением) — они же, конечно, и наиболее видные «спецы» — не только амнистируются, но получают денежные награды (10 000 р., 5000 р. и в этом роде), а двое виднейших, сверх этого, особую грамоту от ВЦИК'а!!!

Припоминается, как во время оно, когда заседала в 1876 г. в Константинополе конференция заступничества за христиан, вдруг раздался пушечный выстрел. Члены конференции дрогнули, но их успокоил визирь: оказывается, это султан обнародовал конституцию. Конференция разъехалась, а резня продолжалась, уже без конституции. Результат — война 1877–78 г.

Экономика.

1) Говорят, огромные пошлины, взыскиваемые бумажками (нам ненужными), привели к уменьшению посылок из-за границы. Теперь будто бы предлагается заграничным родичам и знакомым вносить доллары Елисееву, после чего в счет этих долларов здесь отпускается приличный относительно, «экспортный» товар, по ценам сравнительно умеренным.

2) В недалеких от Москвы местах предложено крестьянам «сдавать» в пункты яйца, причем за десяток яиц дается 1 ф. мыла (на рынке дошедшего до 7–8 руб. фунт). Некоторые дачники находят выгодным купить по 2 р. 50 к. залежавшиеся «экспортные» яйца в «коммерческих» магазинах, везут их на дачу и там получают, след., за 2 р. 50 к. фунт мыла. А «пункты» регистрируют поступление яиц от крестьян, получают советскую благодарность, яйца едут в Москву, здесь опять покупаются дачниками и т. д. Статистика надежная!

3) Экономика уже с политикой. На заборах расклеено объявление областного финотдела. Смысл такой: на финансовые органы возложена важная задача мобилизировать средства населения. Но многое ускользает. Так вот, все сознательные граждане (в перечне стоят: рабочие, колхозники, батраки, беднота и т. д.) приглашаются «сообщать» финорганам, где есть скрытые склады товаров, где происходят «ускользающие» от обложения сделки и т. п. Сообщающим (доносчикам, как говорили прежде) обещана награда в виде 10 % от реализованного по доносу имущества или 10 % взыскиваемого штрафа. Объявление трогательно прибавляет, что «фамилии сообщающих не подлежат опубликованию».

4) В «Известиях» числа 8 или 9-го было на первой странице напечатано, что табачная кампания на юге грозит провалиться, т. к. в Севастопольском районе, вм. двадцати одного склада табаку, построен пока один. Причина — нехватка материалов, между прочим — гвоздей. Единственный сооруженный склад сделан… на деревянных гвоздях.

* * *

А под шумок уничтожается прошлое. Уже, говорят, снимаются фрески (?) Контарбинского в Храме Христа Спасителя, будто бы проданные в Америку (нашли что покупать американцы!).

На днях, в день Петра и Павла, собственнолично видел, как в дверь (затворенную) одной из немногих уцелевших церквей, робко ее приоткрывая, входили редкие богомольцы (среди них, правда, и мужчина, молодой, по виду что-то вроде исправного советского артельщика); по-видимому, уже нельзя открывать настежь двери храма. Ворота данной церкви уже ободраны: с них сбиты кресты, выдраны из ниш иконы, а церковный двор завален щебнем, асфальтовым ломом и залит застоявшейся от ливня водой. Это, кстати сказать, особый прием: вся черная работа на улице, вся грязь, весь мусор всегда теперь переносится на церковные дворы, где бы ни происходила по соседству стройка.

18 июля. Очень острое положение в Зап. Европе. Германия всячески пыталась все время фактически избавиться от версальских обязательств, ей нее уступали, ибо не были единодушны в своих на нее нажимах и соблюдали пацифизм. В поисках опоры немцы все время определенно глядели в сторону СССР, мечтая чуть ли не с его помощью получить «реванш». Французы нервничали, вооружались, боясь немецкого напора. И вот, когда немцам экономически и внутренне-политически пришлось плохо, французы, по-видимому, принажимают. Но, странным образом, одновременно, кажется, налаживают и отношения с СССР.

* * *

Сообщают, что Спас на Бору запродан был на снос американцам. Но потом почему-то сделку нарушили, а храм снесли.

* * *

В Средней Азии очень неспокойно. В ноябре, говорят, появились из-за рубежа отлично вооруженные и снабженные серебром всадники (10 000 челов.?) во главе с Ибрагим-беком. Они шли с лозунгом: «долой хлопок, сеять пшеницу и люцерну». Хлопок развивали там из центра, в интересах русской промышленности, а обещанного хлеба туда не давали. Вместе с тем коллективизация с тракторами разрушила привычные формы хозяйства: а речки на маленьких участках беспощадно запаханы, воды не хватает, не хватает зато и уборочных сил для хлопка, ибо насильственно пригнанные, мало приспособленные к уходу за хлопком «лишенцы» из России не справляются с делом. Собственноличное разрушение туземцами, по приказу, их нездоровых жилищ в старом Ташкенте, почти насильственное вытеснение национальных костюмов, требование снятия паранджи женщинами, изгнание из Университета в Алма-Ате всех туземных казахских сил и замена их татарами, евреями и русскими, переполнение тюрем сидельцами, числящимися за ГПУ, бегство людей тысячами за пределы на восток (кочевники!), массовая переброска других в непривычные для них условия, — все это, конечно, волнует край и вызывает лютую ненависть к «колонизаторам» и коммунистам. Ибрагима, правда, выдали, — он уже в руках ГПУ, но борьба с его отрядами стоила дорого, и отряды разбежались пока что. Хлопковую кампанию считают наполовину сорванной. В крае неспокойно. А сидящие в Ташкенте на глазах у всех сосланные «крепостные» инженеры и иные спецы тоже не располагают к доверчивому отношению населения к правительству.

Объявленные условия конкурса на постройку дома правительства, предназначенного уничтожить и затмить Храм Христа Спасителя, предполагают огромные залы (одна на 15 000 чел.), вестибюли (один на 14 000), чтобы сквозь здание могли проходить «манифестации». Что же, жизнь при социализме главным образом будет проходить в манифестациях? Против кого, когда не будет капиталистов и т. п?

* * *

Со специалистами что-то смутное. То как будто начинают русских ставить на место иностранцев: по крайней мере, обращение с сими последними становится не столь заискивающим; приводят примеры прямо грубого невежества по адресу, напр., американцев, а немцев будто бы «нанимают» за 350 р. совзнаками, без всякой валюты.

Но рядом с этим продолжаются отсылки в места гиблые инженеров, которым и приходится работать там в условиях очень тяжких, часто бесплатно, в режиме тюремном.

Бывают и исключения: уже не говоря о нашумевшем (единственном в печати) случае пожалования «вредителя» грамотой от ВЦИК'а, передают, напр., о назначении на должность руководителя (или заместителя руководителя) крупного строительства в Коканде инженера, только что выпущенного после двухлетнего сидения в тюрьме и концентрационном лагере. Свобода полная, 800 руб. жалования и т. п.

Приехавший в конце июня Бернард Шоу «чудит», как всегда. Много шуташничает, но раздает и комплименты. Курьезнее всего, что он является в сопровождении двух лордов и одной пэрессы. Его спутников наша печать вышучивает. Максим Горький уклонился было от встречи (ангина, видите ли!), но Б. Шоу сам его навестил, правда, при свидетелях, без которых его никуда не пускают. Даже со Сталиным Шоу беседовал два часа.

Очень курьезным оказалось письмо английской рабочихи, муж которой поехал в Союз на пари и на средства леди Астор (нынешней спутницы Б. Шоу), да и застрял в Союзе, от полного восторга перед социализмом. Он вскоре у нас скончался — от болезни, давно нажитой при гнусном капитализме, хоть и лечили его лучшие врачи Союза. Так вот, леди Астор пожелала видеть г-жу Morton, но в газетах помещено письмо последней: она, видите ли, с детьми уехала отдыхать в Германию, м. б, проедет и в Англию, все уже было готово к отъезду и нельзя было его отложить из-за встречи с леди Астор. Mrs Morton всем довольна: и жизнью, и воспитанием детей, и будущим их ученьем в вузах на стипендии от государства, и даже будущим изобилием всего в Союзе (в Союзе скоро все будет в избытке, а вот в Англии!!!). Наивное письмо вызывает улыбку.

* * *

В Польше схвачен с поличным (с портфелем, в присутствии советского военного attache) какой-то майор польский, быстро осужден полевым судом и расстрелян. Дело обычное, военный шпионаж, бывает всюду, но нам в газетах сообщили лишь краткую версию; иностранные же газеты сообщают подробности. Едва ли у «идейного» коммуниста, каким пробовал выставлять себя виноватый, нашли бы в кармане две круглых суммы (500–1000 чего-то) в английской и американской валюте. Наша печать отразила чуть ли не возмущение некоторых польских кругов скоростью суда и расправы…

* * *

«Анекдотов» все меньше, ибо жизнь сама стала каким-то зловещим анекдотом. Изредка, однако, бывают:

1) В Америке 1 автомобиль на 4 жителей. У нас на каждого жителя два автомобиля: «скорая помощь» и «черный ворон».

2) Старый еврей во «Внешторге» отбирает яйца для экспорта от назначенных к внутреннему употреблению. Откладывая хорошие, он повторяет: «Эмес чуд, эмес чуд», — откладывая гнилые, произносит: «М.С.П.О» (орган снабжения Москвы).

* * *

Жизнь «питательная» падает. Чаю дают 50 гр. на три месяца, — это в Москве, в провинции давно не видели чая. На рынке он 9 р. за 1/4 фунта.

Всегда в июне Москва была завалена ягодой. В этом году ягоды гибель. В городе же изредка на одном лотке где-нибудь у Страстного монастыря можно видеть клубнику, а позднее — малину, вишню по 2 р. за фунт!

Яблок нет и в помине; нет и арбузов.

Овощи плохи и мелки. Урожай, говорят, очень большой.

Урожай зерновой небывалый, за десятки лет не припомнят такого, и притом почти повсеместный: на Кавказе, на Украине, в Черноземной полосе, на Волге. А мы все же будем есть по карточкам отвратительный кислый хлеб из серой муки.

Крестьяне мирятся с колхозом, пробуют его повернуть по-своему. Непошедшие — оттесняются на дальние худшие земли, залавливаются наборами и налогами.

М. проч., говоря о посещении колхоза, газета отмечает, что Шоу беседовал со священником, почему же не сказали, как всегда теперь говорят, — с попом?

3 авг. В газете два документа. В одном всякие «льготы» инженерно-техническому персоналу, милостиво приравнивающие его — к рабочим в правах для детей и т. п. Но никаких обещаний об охране личного достоинства.

Другой документ — поразительно напоминающий «головокружение от успеха» — требует меньшей резвости в цифровых достижениях по колхозизации. Если достигнуто, примерно, вовлечения в колхозы 75 % людей и 85 % земли (характерно, что земли больше людей, т. е. как будто не беднота входит туда; попросту — земли отнимаются и у не входящих), то считать это за полное достижение. Указ лицемерно умалчивает о полном разорении оставшихся, которых донимают налогами, обирают, хватают, высылают и т. п.

* * *

В рабочей среде, по-видимому, выросла уверенность в себе. Передают, что на одном заседании коллегии председатель, из рабочих городской прачешной, не согласившись на передачу дела крупному спецу ввиду поставленных последним условий, в гневе заявил: «И без него обойдемся! захотели, обошлись без Рыкова, а нужно будет — и без Сталина обойдемся». Присутствующие «ахнули».

* * *

Уже сдирают золотое покрытие центрального купола Храма Христа Спасителя. Весь район окружен забором, доступ закрыт.

11 авг. Издали заметил, что обдирают золотую главку чудесной барочной колокольни Богоявленского монастыря, в своем роде редкостнейшего памятника, с которым едва ли может соперничать даже колокольня Петровского монастыря. Кладбище и все остальное вокруг Богоявленской колокольни давно уже разорено… На Храме Христа Спасителя ободрана уже вся средняя глава. Можно ли себе представить когда-нибудь разрушение Notre Dame французами или Петра в Риме итальянцами XX века?

Поймешь восклицание старой «революционерки», которая в 1905 г. укрывала с.-р. и большевиков (не давая им драться!!): неужели же мы для того поддерживали революцию, чтобы она вылилась — в преследование религии?

Рассказывали про Устюг-Великий, что там арестовано в округе ок. 350 священников, остался — 1 (!). Когда архиерей, кажется Софроний (б. законоучитель одной из московских гимназий, чуть ли не первой) сгоряча сказал в церкви на проповеди горячее слово, его засадили — с уголовниками и ворами, которые во время сна разрезали на портянки его рясу, оставив духовника раздетым. А обвинить его хотят — за то, что в каком-то колхозе в свалке убили комсомолку.

* * *

Хозяйственные успехи. Прежде огромная Москва на зиму завалена была дровами, которых маленькие люди заранее не запасали. В трудные годы стали покупать сырые летом, чтобы подсушить к зиме. Теперь дрова привозятся в больших количествах, но все же недостаточных, безобразно сваливаются под откос на станциях, а потом служащих из учреждений отправляют разбирать их и складывать, причем все сорта путают, только бы разложить по длине, — ибо дрова разного формата: швырок, метровые, саженные. Прежде вся сортировка и распилка, конечно, делалась на местах, что проще и дешевле. Но подневольные мужики не хотят работать складно.

Даже в Ленинграде, печатают газеты, «рабочие такого-то завода» или «такие-то служащие» с «энтузиазмом» провели дровяной субботник. Словом, возврат к 1919 г.

* * *

Разгром деревни идет вовсю и уже не стесняясь, как в средней полосе, так и под Москвой. Крестьян хватают семьями, держат на пунктах (своего рода концентрационные лагери), где многие хворают и мрут, а потом эшелонами (такие эшелоны стоят на Лосиноостровской под Москвой, стоят в Козлове и др. местах) отправляют на север, в Сибирь, на пески Казахстана. Это будет почище переселенцев былых времен. Еще три-четыре года, и деревни не будет, а будет сплошной пролетариат в колхозах.

Характерно, что сгоревшей деревне (примеры сообщили из Калужской губ.) не позволяют строиться. Д. б. новая стройка в форме коммуны, — общее жилье и т. д.

* * *

Однако, не щадят и своих. Рассказ матери-прачки: сын кончил фабзавуч, квалифицированный слесарь, комсомолец Собрали отряд в 80 чел., все комсомольцев, великолепно одели, с музыкой отправили ударной бригадой на Урал. Один проезд больше 60 р. за билет. Жалованья 250 р. в месяц. Полтора месяца — никаких вестей. Тревога родственников. Оказывается: тяжелая работа на высоте, — без ограждений. Двое сверзились насмерть в первый же день. Заставляют на себе таскать кверху тяжести (вместо «Америки»-то!). Без писем — жалуются. Начальство: «раз продались государству, должны слушаться и работать. Письма ваши не пошли. Вы что пишете? жалуетесь? Вы должны писать бодро». — Молодцы решили уйти. Не пускают. Продали экипировку, уехали. У одного на работе вскрылся шов от аппендицита. Помощи никакой. Товарищи зашили иголкой. По приезде в Москву, сдали в Яузскую. Когда товарищ принес родным вещи их сына, те взвыли (писем-то не было!). Насилу успокоили тем, что сын в больнице, жив все-таки. Вещи мертвых никто не решился нести родным. Пошли депутацией к Калинину. Был мрачен, пробрал за дезертирство, обещал расследовать.

По прошествии указанного срока, явившимся — уже не Калинин, а его секретарь — выдали бумажку, что они службой не связаны и могут свободно искать себе работы, где хотят…

* * *

Каждый №№ газет полон самовосхваления, реклам, иногда наивных, напр., фотография: складывают дрова, — как будто никогда нигде не складывали дров, и тут же данные и цифры — о невыполнении, о провале, о прорывах и т. д. И ничего во всем этом разобрать нельзя. А вот, когда нужно, показывают иностранцам, т. е., отдельные повороты картины, и те верят. Между тем, в сущности нет ничего законченного, себя оправдывающего экономически. Есть Волховстрой, но — помимо постоянных аварий — электричество обходится что-то очень дорого. Будет Днепрострой, но еще нет тех предприятий, которые способны будут поглощать производимую энергию. В этом году совершенно неслыханный урожай; вывозим мы хлеба много меньше, чем до войны, а между тем у себя нет ни муки хорошей, ни порядочного хлеба печеного. Мы невероятно «развернули» школьное дело, а учителей нет: в этом году нужно 75 000 новых учителей, а будет — 40 000 («цифры из газеты), и какие учителя: давно уже 3/4 педагогов и не нюхали школы.

* * *

Затеянное немецкими фашистами голосование (плебисцит), подхваченное в последний момент коммунистами, которые решили устроить скандальчик с помощью альянса с крайними правыми и объявили его «красным голосованием», провалилось, хотя и набралось все же 9 млн. голосов (требовалось 13 млн.). К сожалению, как всегда теперь в Германии, не обошлись без крови. Судя по газетам, фашисты держались сравнительно мирно. Но коммунистов полиции пришлось разгонять резиновыми палками. Тогда коммунисты стали стрелять и свели счета с определенными лицами, убив полицейского офицера (по старой терминологии нашей — пристав), вахмистра и ранили другого вахмистра. Жертвы были намечены («особенно ненавистные коммунистам полицейские чины», как наивно выражается корреспондент «Известий»), Полиция тоже стреляла и многих ранила. Немцы чуть ли не собираются приняться за коммунистов.