Глава 7 Доминиканские хирурги свое дело знают

Международный аэропорт Лос-Анджелеса -> Доминиканская Республика, Международный аэропорт Грегорио Луперон

Отправление: 26 декабря, 2007

В 2007 году мне понадобилась неотложная операция в островном государстве, и у меня случился секс с финном. Да, именно в таком порядке.

Новогодняя поездка Ферриса в 2007 году планировалась в Доминиканскую Республику, и она попала прямо в середину 100-дневной забастовки Гильдии сценаристов Америки. Забастовка была совершенно необходима; нам не платили, если наша работа попадала в Интернет, но никто и не собирался смотреть ТВ или фильмы где-то еще. Однако, когда твоя карьера имеет такой же жизненный цикл, как карьера профессионального атлета, ты хочешь убедиться, что тебе нормально заплатят. Ведь эти деньги понадобятся, когда ты уже будешь слишком стар, чтобы сочинять шутки про член. Поэтому мы бастовали против компаний, которые отказывались нам платить из-за Интернета, говоря их партнерам (устно и письменно), что прибыль как раз таки от Интернета и идет.

Если бы не причина, их вызвавшая, сами пикеты были прекрасны. Другие профсоюзы пикетировали с нами, поддерживая нас, – таксисты, медсестры, работники аэропортов. Ну, знаете… люди с настоящими профессиями. Работники, из-за которых все может, скажем, встать. И которые делают больше, чем сценаристы. Поэтому в те дни мы маршировали плечом к плечу с Народом, выступая против Владельца, а потом отправлялись на Палм-Бич, чтобы перекусить крабами-стейками и запить все мартини. А иногда мы отправлялись бесплатно перекусить в Drew Carey, где держали столик для бастующих писателей. После пикетов мы в основном болтали о том, что теперь, маршируя туда-сюда, мы двигаемся гораздо больше, чем когда сидим в своей сценарной.

Грубо. Мы знаем. Но вот что случилось со мной.

В тот год я получала сдельную оплату. То есть в моем случае это значит, что ты работаешь на студию, придумывая и записывая сценарии, которые потом она продает телевизионным сетям. Мне же удалось продать студии идею сериала «Чирс» на новый лад: болтовня экспатов в баре в Буэнос-Айресе (я надеялась, что удастся поснимать там). Однако все кинокомпании отказались снимать шоу в другой стране. Американцы, говорили они, никогда не заинтересуются сумасшедшими, которые решились на столь безумный поступок – уехать из Америки.

В рамках того же контракта я работала над ситкомом производства братьев Фаррелли, парней, ответственных за фильмы вроде «Все без ума от Мэри». Так как это было шоу братьев Фаррелли, то в пилотной серии главного героя насилует, простите, в задницу его домашняя обезьянка. Таким образом, мы сидели в сценарной, где мой талантливый серьезный босс качал головой и говорил вещи вроде: «Не знаю, ребята, не думаю, что нам уже удалось прописать этот эпизод с насилием в задницу достаточно круто». И мы снова брались за дело и старались изо всех сил. Данный ситком прожил всего шесть серий, а мое шоу про экспатов не продалось вообще, поэтому я не совсем «работала», а когда разразилась забастовка, то перестала работать совсем.

В общем, вы можете понять, почему медсестры и водители грузовиков должны по идее ненавидеть нас.

Что же до моей личной жизни, то я провела год, ходя на очень много первых свиданий. Несколько месяцев я встречалась с чрезмерно эмоциональным французским писателем. Он вошел в первую тройку лучших в постели мужчин, что были у меня в жизни, но собственные творения он называл «прекрасными». Писатель мог позвонить посреди ночи весь измученный, желая поговорить:

«Сегодня я чувствую себя эмоциональным вампиром».

Я не совсем понимала, что он имеет в виду, но мы разговаривали об этом два или три часа. Но еще раз повторю, когда он не плакал, то был на высоте. Я называла его «Французское лето 2007», потому что мы познакомились 4 июля и я пообещала друзьям, что не продержу его дольше, чем до осеннего равноденствия. Пару недель осенью мы еще встречались (по уже упомянутой причине), а затем разошлись.

Что касается остальных мужчин, то они приходили и уходили очень быстро. Пару месяцев я посвятила очаровательному гитаристу, пока мы не поняли, что лучше все же остаться друзьями. Кроме того, был у меня и израильский ландшафтный дизайнер, с которым я поцеловалась прямо за ужином на нашем первом свидании, а также высокий и мускулистый инструктор по капоэйре, которого я называла «Черный Давид» – его темное тело в моем белом душе запомнится мне до конца моих дней.

Отношения не превращались в любовь, но каждый новый опыт шел на пользу моей карьере. Тот сериал, начинавшийся эпизодом с мартышкой, повествовал о паре, только что пережившей развод, и их ужасных свиданиях с новыми людьми. А за год до этого я писала для «Как я встретил вашу маму», еще одного сериала об упущенных романтических возможностях. И в обоих случаях у меня нашлось о чем рассказать. Новые истории, которых всего несколько лет назад совсем не было. Много историй. Может, даже уже и достаточно. Помните, как Робин отправилась в Аргентину и вернулась оттуда с горячим аргентинцем в «Как я встретил вашу маму»? Данная история говорит сама за себя.

Тем временем Саша только родила своего первого ребенка, превратившись из моей дикой малышки в маму, и зажила новой жизнью, а я продолжала коллекционировать истории со своим «супругом» – Хоуп. Я поняла, что моя жизнь меняется, когда я назвала себя «поклонницей моногамии» в разговоре со своим другом Дэном, входившим в тусовку Ферриса Бьюллера. Мы познакомились с ним, когда мне уже исполнилось 30, когда уже закончилось десятилетие, которое я почти полностью посвятила всего двум мужчинам.

«О чем ты говоришь? Ты не поклонница моногамии. Ты всегда одинока», – ответил, смеясь, Дэн.

Не уверена, что он сказал мне что-то новое. Времена, когда я находилась в постоянных отношениях, были уже позади. И множество моих новых друзей даже и не знали меня такой.

В 2007 году случилось еще одно событие: я вернулась к психотерапии и начала принимать антидепрессанты. В Лос-Анджелесе подобные сведения столь же малоинтересны, как если бы вы сказали, что начали есть три раза в день.

Но я знаю, что в других местах к этому могут относиться иначе, так что объяснюсь. (А может, читая книгу, вы уже все поняли и никакое объяснение вам не нужно, вы просто подумали: «Ну наконец-то».)

Как бы то ни было, терапия и антидепрессанты появились после моей ноябрьской поездки, сразу после того, как закончилось мое шоу с обезьяной-насильником, а моя пилотная серия не продалась. На День благодарения я встретилась с Хоуп в Испании, поскольку работала она в Мадриде. Через несколько дней после моего прилета мы вышли поужинать, два часа ждали столика в баре и, дождавшись, выпили бутылку вина, а затем отправились в клуб, где я танцевала с мужчиной, который сравнивал меня с тореадором. Невыспавшаяся и не привыкшая к смене часовых поясов, я все равно хотела продолжать, но Хоуп устала, и мы, пьяные-препьяные, вернулись домой в четыре часа утра.

Она завалилась в постель, но я не хотела спать. Обычно у меня все отлично со сном, однако в поездки я всегда беру с собой снотворное, чтобы первые пару дней не возникало проблем из-за смены часовых поясов. Поэтому я приняла таблетку и уселась, пьяная, за компьютер в ожидании, пока она подействует.

И она подействовала.

Утром я обнаружила, что ночью написала почти каждому мужчине, который когда-то, на протяжении моей жизни, тронул мое тело или душу. Я даже зашла на свою страничку на сайте знакомств, чтобы написать тем, кому светило сделать это в скором будущем. Поначалу сообщения выходили просто никакими, напечатанными мимо клавиш – казалось, что их набирал кот. Но в итоге, видимо, подействовало снотворное, и тогда письма стали действительно грустными.

Ниже я привожу лишь часть того, что я написала.

Мэтту, парню, с которым я порвала между поездками в Аргентину, я написала огромное количество грустных фраз о том, что «я скучаю», дополненных размышлениями о том, что, может быть, у нас и получилось бы, если бы не его огромный пенис.

Оскару, бармену из Аргентины: отвратительные гадости. Просто… да. Отвратительные.

Французскому лету 2007: очень сексуальные, набранные капсом предложения, которые под конец тоже стали немного злобными.

Азиатскому парню на сайте знакомств:

Ты выглядишь сууууууууууууууууууууууууууууууууперкруто, но, к сожалению, меня просто не ттттттянет к азиатам. Я знаю, звучит ужасно, клянусь, я не расист, я встречаюсь со всеми расами, но просто никогда с азиатами.

Ужасающе. Что еще ужаснее, годы спустя я, конечно же, встретилась с этим парнем. Приятель приятеля. Очень привлекательный, очень крутой, помнит, как его взорвало мое письмо и что я за уродка.

И это не все! Нескольким мужикам, которые не перезвонили мне после первого, второго или третьего свидания, я набила очень злые послания, приправленные большой кучей ошибок.

И что было еще хуже, чем азиатский расизм, я написала Бену:

Я и развее не сдддделала саммую большую ошибку в своей жизни, порвав с тобой? Думаешь, мы могли бы быть сссемьей сейчаас? Я люблю тебя, ты такой красивыйййй

Утром я еле проснулась. Я побежала к компьютеру и взвыла, увидев, что натворила раскрепостившаяся Кристин, и потом написала еще примерно десяток сообщений: отменить, отменить, отменить! Снотворное! Мадрид! Прости! Все были весьма великодушны, азиатский парень даже пригласил меня сходить куда-нибудь. Но ответ Бена оказался так себе:

Не волнуйся. Но нам, наверное, стоит поговорить об этом, когда ты вернешься.

Годы спустя я услышала несколько историй о том, как другие люди, которые не смогли уснуть, приняв то же лекарство, писали похожие письма. И они, вспоминая те сообщения, описывали их двумя словами: злые и сексуальные. Наверное, такое поведение связано с этим конкретным препаратом. Но тогда я ни о чем подобном не догадывалась и чувствовала себя просто ужасно. Кроме того, всю испанскую поездку я не могла расслабиться. Откуда во мне вся эта злоба? И любовь к Бену? Я отказывала ему годами, но именно что-то проснулось во мне под наркотиками и алкоголем. И как поступить, если это были мои настоящие чувства, но я не хотела принимать их в расчет трезвая и при свете дня?

В результате, когда я, в несколько взвинченном состоянии, вернулась домой, то пошла к психологу и начала принимать антидепрессанты. Мы много говорили о моем страхе перед серьезными отношениями с мужчиной и почему я не хочу ни в ком нуждаться. Мы обсуждали мои отношения с отцом, с которым мы были более близки, чем с вечно работающей матерью, и который исчез из моей жизни на четыре года, когда мне исполнилось 19 лет.

В общем, долго рассказывать, но главное заключается вот в чем: когда мне было 17 лет, мой отец женился повторно, предупредив меня об этом за три дня до события. Их брак стал неожиданностью, ведь за те два года, что они встречались, мачеха говорила отцу, что хочет выйти замуж только за доктора. Я не пошла на свадьбу по многим причинам, но в основном потому что считала: отец женится на этой меркантильной женщине из страха остаться одному.

Развод родителей поначалу был дружелюбным, но когда на горизонте появилась мачеха, она запретила отцу даже просто видеться с моей мамой и ограничивала время телефонных разговоров со мной. Свой выпускной в школе я провела, выискивая глазами в толпе отца, который, конечно, не пришел. Когда я решила поступить в университет, моя мачеха дала мне понять, что я просто избалованная и эгоистичная девчонка. Она прочитала мне лекцию о том, что ей знакомо множество людей с собственными домами и яхтами, которые не учились даже в колледже, не то что в частном университете далеко от семьи. У родителей имелись накопления на мое образование, и их должно было хватить на первые два года. Однако окончание первого года моей учебы, когда пришло время вносить деньги, совпало с рождением моей первой сводной сестры, и мачехе не понравилась идея платить за меня. В один прекрасный день я обнаружила, что у моего отца изменился номер, а нового я не знаю. На следующий день моей маме пришли бумаги: отец подавал в суд с целью отказаться выплачивать свою половину суммы за мое обучение. Суд состоялся, я прилетела, чтобы поддержать мать, она выиграла – и мы с отцом не разговаривали четыре года. Его родители от меня отказались: Библия ведь говорит уважать отца и мать, а я, видимо, поступила не как Иисус в случае, если бы Иосиф подал в суд на Марию.

Пережив этот первый тяжелейший опыт предательства, я погрузилась в свои первые отношения с Вито, заполняя таким образом пустоту, образовавшуюся после разрыва с отцом. Годы, что мы с ним не разговаривали, я писала ему длинные многостраничные обвинения, что он не боролся за меня, что не пытался меня поддержать. Он отвечал короткими открытками вроде «Я люблю тебя», которые сами по себе лишали смысла его слова. Пять лет спустя я потеряла Вито, который тоже, как и отец, сказал мне что-то типа «конечно, я люблю тебя, но иногда случается плохое», после чего моя вера в истинную любовь разрушилась.

Психолог считала, что пока я не отпустила ни одну из этих ситуаций.

В конце концов, прямо перед Рождеством, я выпила кофе с Беном, который хотел поговорить о том, что между нами, очевидно, еще есть чувства. Я начала рыдать сразу же, как увидела его, и сказала, что то письмо из Мадрида было написано из-за снотворного и, вероятно, под влиянием депрессии и страха. Я работала над своими проблемами, но обратно сходиться не хотела. И я сказала ему, что написала много писем в тот вечер.

Это было не круто. И это мне еще вернулось.

Вне всякой связи с моим решением относительно Бена я восстановила контакт со снова одиноким Отцом Хуаном. Он жил на другом континенте, что, с учетом описанных выше проблем, для меня было просто прекрасно. Мы обменялись несколькими сообщениями, вспоминая прекрасное время в Буэнос-Айресе, и Хуан пригласил меня в поездку по Перу, в которую он отправлялся один – сразу после Нового года. Он предложил нам вместе забраться на Мачу-Пикчу. Но его было сложно понять, и я боялась, что он приглашает меня как друга, что погрузило бы меня в пучину сильной депрессии. А может, мы наконец-то сблизимся и полюбим друг друга? М-да, мне было о чем подумать. Я пыталась решить, ехать с ним или нет, когда отправилась на вечеринку Ферриса в Доминиканскую Республику. Прошло уже два месяца забастовки, и человек тридцать (многие из них – бастующие сценаристы) сняли три домика прямо на пляже между пляжем серферов и борделем. Нашим небольшим отелем заправляла милая семья, и 16-летняя дочь хозяина с интересом поглядывала на соседский бизнес. Также она заглядывалась на моих 30—40-летних друзей. Видимо, многие девочки в городе встречались с более взрослыми «парнями», которые привозили сюда содержимое своих кошельков.

Мы просто остановились не в том месте. Свою ошибку мы осознали однажды днем, когда девчонка из нашей компании загрузила нас в автобус и отвезла на другую сторону острова, навестить «собственность» ее сестры, а вернее сказать, захваченный ее сестрой кусок земли.

Сестра той девчонки со своим мужем только что привлекли американских инвесторов для покупки 2200 акров доминиканской земли – вместе с пляжем, пятизвездочным гольф-клубом, сотнями акров девственных джунглей, километрами пляжа, которые входили в список лучших пляжей мира. Они купили эту территорию у правительства Доминиканской Республики, потому что ее президент решил, что продавать экологические жемчужины страны – стоящая сделка. У инвесторов был план превратить белоснежные пляжи в «новую афинскую деревню». В New Yorker описывали данный проект, как место, «где четырехзвездочные рестораны и художественные галереи будут органично делить уличное пространство с простыми местными рыбными закусочными и бассейнами». Моби и Чарли Роуз тоже входили в число инвесторов. Здесь планировалось создать «колонию художников».

Надо ли говорить, что владения были впечатляющими? И хотя мы чувствовали себя словно, чего уж там, колонизаторы, которые украли земли у коренного населения, мы прекрасно проводили время, играя в гольф и ужиная на льняных скатертях прямо на песке. Потом мы вернулись на свою часть острова с дешевыми отелями, где пляжи были покрыты мусором и населены рыбаками и моряками, навещающими там бордели.

Я провела несколько дней, рассуждая, что делать дальше: отправиться с друзьями на Кубу или запрыгнуть в самолет и полететь в Перу, к Отцу Хуану. Оказалось, что ни то ни другое. Утром 31 декабря мы поехали с компанией на машине к водопадам. За рулем сидел мой приятель Уилл. Он остановился, я вышла из машины, он этого не заметил и решил переставить автомобиль, поскольку он всегда ставит его только со второго раза, ведь Уилл человек беспокойный и все такое. Как бы то ни было, он переставил машину на мою ногу.

К счастью, Уилл остановился до того, как автомобиль наехал дальше, чем на стопу: если бы он раздробил мне лодыжку, я, как мне потом объяснили врачи, скорее всего истекла бы кровью до смерти. Мне повезло, что я избежала такого исхода, но когда мы ехали обратно, вся моя ступня была размазана. «Хирургически обнажена», как потом охарактеризовали доктора мою ногу. На практике это значило, что я видела кости и мясо на своей ноге. Я ее хирургически обнажила.

Как только колесо съехало с моей ноги, я взглянула вниз. Позже люди говорили, что казалось, будто ногу мне откусила акула. В тот же момент я просто легла в машину и зарыдала.

Один из друзей обнял меня и высунул мою кровоточащую конечность в окно машины.

«Все хорошо, все совсем не так плохо», – уверял он меня.

Две маленькие доминиканки, проходившие мимо, начали кричать.

Час езды и две захолустные больницы спустя я наконец добралась до помощи. К счастью, мой «муж», Хоуп, была рядом, как и обычно. Она два года прожила в Южной Америке и, следовательно, хорошо говорила по-испански. Поэтому она смогла объяснить, что произошло, пока я стонала и кричала нечто вроде «Нет, пожалуйста, господи, скажи им прекратить!» – когда сестра пыталась снова и снова поставить мне капельницу.

В конце концов капельницу поставили, я лежала перед операцией в доминиканской больнице, слушая шум волн и звуки бейсбольной игры под окном. Я спросила Хоуп, что случится, если мне понадобится переливание крови здесь, в больнице, расположенной на одном острове с Гаити. Звучало так себе.

– А какая у тебя группа крови? Может, я смогу тебе отлить, – предложила Хоуп.

– Хм. – Я задумалась. – Не знаю.

– Скрываешь, потому что хочешь получить кровь не от меня, а от одного из жителей страны с самыми высокими показателями ВИЧ? – нахмурилась она. Я прыснула. Она начала смеяться. Мы стали обсуждать, кто из тридцати наших друзей на острове мог бы поделиться кровью.

– Подруга Уилла достаточно молоденькая, – сказала я. – Может, она.

К счастью, переливание крови мне не понадобилось, я лишь получила 40 швов и предупреждение от врача, что содралось очень много кожи, поэтому, возможно, дома мне придется сделать ее пересадку. Волшебным образом мой слабый испанский превратился под анестезией в беглый испанский, поэтому, очнувшись, я поняла, что развлекала работников больницы абсолютно пошлыми шуточками. Уилл заснял мою болтовню на камеру. Кроме того, он сделал просто миллион фотографий моей истекающей кровью ноги.

Доктора хотели оставить меня на ночь, но это была новогодняя ночь, и мысль о возможности остаться в больнице одной или с грустной подругой, которая из-за меня пропустит вечеринку, представлялась мне слишком ужасной. Поэтому моя вечная спасительница Хоуп стала говорить, что мне патологически нужно веселиться и, напичкав болеутоляющими, вывела меня на свободу.

Она натянула на меня золотую футболку, а во время праздника мои прекрасные друзья носили меня на руках. В результате я чувствовала себя обожравшейся таблеток принцессой. Линдси Лохан, возможно, проводит так каждый вечер, но для меня это было что-то особенное.

Для праздника мы сняли столик в ресторанчике на открытом воздухе, где познакомились с двумя финскими парнями: ведущим финской версии «Голоса» и его другом Леви, профессиональным игроком в онлайн-покер, который параллельно путешествовал по миру.

Друзья нарядили мой стул, водрузили мне бутылку шампанского на вторую ногу и танцевали вокруг на столах, бросая блестки на мою убаюканную болеутоляющими голову. Затем последовал ежегодный стриптиз до золотых бикини от Томаса. Милые ребята относили меня в туалет, а прекрасные девчонки поддерживали меня и поили шампанским, пока 16-летняя краля из нашего отеля устраивала грязные танцы с одним из моих 35-летних друзей. Феррис танцевал со своей девушкой-парижанкой, с которой он время от времени пересекался, а мое желание полночных поцелуев по-прежнему оставалось неисполненным. В итоге я устала и примерно в час ночи пошла спать.

Следующая пара дней прошла в горячке и адской боли – рядом с океаном, в который я не могла забраться. В конце концов я позвонила доктору, и выяснилось, что прописанные мне «обезболивающие» были совсем легкими. Хоуп провела целый день, пытаясь разыскать мне что-нибудь получше, а я сумела подползти к краю бассейна и погрузить в его прохладную воду голову и руки.

Я читала «Ешь, молись, люби» и ненавидела автора за то, что она так сосредоточена на своих несчастьях, хотя у нее довольно приятная жизнь. С другой стороны, я глубоко сочувствовала ей, потому что и сама имела склонность сосредоточиваться на своих несчастьях, хотя у меня тоже довольно приятная жизнь.

В нашу последнюю ночь в Доминикане мы жгли костер на пляже, где были и наши финские друзья. Я уже довольно неплохо обращалась с костылями, и игрок в покер обратил на меня внимание. Ну, как тигр обратил бы внимание на хромающую козу. Как бы то ни было, коза тоже обратила внимание на тигра. О боже, быть хромающим травоядным ужасно изматывает. Может, даже быть сожранным лучше. Поскольку действие анестезии уже прошло, я могла сфокусироваться на главном – то есть на Леви, высоком, светловолосом и голубоглазом викинге. Он весь состоял из таких ярких пастельных цветов, как в детской, но это было очень сексуально. Казалось, что от него должно пахнуть северным океаном.

Мой будущий финский любовник сел рядом, и мы стали болтать о жизни. Он, видимо, неплохо зарабатывал на покере, раз мог просто жить в разных местах мира, нигде не работая. Несколько месяцев Леви жил на Карибах и размышлял, куда отправиться дальше. Я, как обычно, пела дифирамбы Аргентине, а потом он отнес меня на песок, поближе к костру, сделал мне напиток и притащил гигантское бревно, чтобы я могла на него опереться. Так мы и сидели часов десять.

Наша вечеринка у костра превратилась в настоящее шоу талантов под звездами. Вокруг присутствовало много одаренных людей, поэтому праздник получился просто сказочным. Люди пели, шутили, танцевали, а мы с Леви прижимались все ближе. Когда дошло до выступления Леви, он спел народную финскую песню о волшебнице в северных лесах. Его голос звучал очень красиво, и если в начале я еще колебалась, то, когда он начал петь, я приняла окончательное решение.

Наша вечеринка закончилась, когда 14– и 16-летние дочери хозяина нашего отеля пришли к костру. Поначалу они казались прекрасными. Но потом и им захотелось показать свой талант. Великолепно! Они вызвали парня, игравшего на гитаре, и стали танцевать танцы, которые обычно танцуют с шестом. Тогда все решили, что вечеринку стоит заканчивать.

Но мы с Леви остались у костра еще на несколько часов и смотрели на звезды. В конце концов он отнес меня в отель и там показал себя достойным наследником викингов. Больше всего Леви напоминал викинга под конец, когда его (размера Тора) орудие взорвалось с такой скоростью и силой, что его следы остались везде – на кровати, на занавесках, на стенах и, в конце концов, на розовокожем лице самого викинга. Если вы когда-нибудь видели передачи, где ведущие заходят в комнату с фонариком, который подсвечивает биологические жидкости на разных поверхностях, и задавались вопросом – как эти жидкости там оказались, я могу вам ответить: в тех комнатах побывал викинг.

Домой я полетела в инвалидном кресле, а мои друзья продолжали заботиться обо мне. Уилл, как джентльмен, отдал мне свой билет в первый класс. Мне не понадобилась пересадка кожи, но нога заживала еще два месяца. Трудно почувствовать себя еще более одинокой, чем когда ты живешь одна, ходишь на костылях и не можешь налить себе даже стакан воды. Первую неделю дома я провела с мамой.

«Я так рада, что ты здесь! – верещала она. – В твоем возрасте единственный способ заставить тебя пожить в моем доме – это покалечить. Или, может, когда-нибудь ты выйдешь замуж и у тебя будут проблемы с мужем», – добавила она оптимистично. Я согласилась. Я не могла поверить, что может быть так хорошо, когда о тебе заботится человек, перед которым ты не испытываешь чувство вины… Я засыпала у нее на коленках на диване, как во времена, когда я была маленькой. Впервые за десять лет мать положила голову мне на грудь и сказала, что хочет умереть до того, как у меня появятся дети, чтобы вернуться ко мне в качестве ребенка. Мне это не показалось ненормальным, хотя, наверное, должно было. Когда я в конце концов от нее уехала и вернулась в дом, который считала идеальным, я расплакалась.

Тем временем забастовка продолжалась, и мой контракт был приостановлен – потому что я не выполнила условий договора, не явившись на работу. И это означало, что выплат за год мне не видать. Леви написал мне несколько недель спустя, что он устал от пляжа и его очень вдохновили мои истории об Аргентине. В тот же месяц он переехал в Буэнос-Айрес, где купил на свои покерные деньги три квартиры и живет там по сей день.

А Отец Хуан отлично провел время на Мачу-Пикчу… без меня. Но зато мы снова общались…