РОДЕЗИЯ ПРОТИВ РОДСА

Первые два с половиной месяца после злосчастного набега на Трансвааль Родс почти целиком провел в пути. Десятого января он отправился и Кейптауна в Кимберли, может быть, чтобы ощутить поддержку своих самых верных вассалов. Ему действительно устроили восторженный прием. Затем он сразу же вернулся в Кейптаун и, опять же сразу, 15 января, отплыл в Англию. Но и там пробыл всего четыре дня. Утром 10 февраля уехал из Лондона и через Средиземное море отправился в Мозамбик, чтобы оттуда добраться в Родезию.

Путь он выбрал не кратчайший. Ему, отставному премьеру, не хотелось, должно быть, отвечать на бесконечные расспросы, принимать соболезнования и подозревать за ними открытое злорадство. Не хотелось все время быть под обстрелом репортеров. В Лондоне и Кейптауне это оказалось бы неизбежным. Долгое плавание имело тут большие преимущества.

А в Родезии — у себя — можно тоже сохранить это положение изоляции. Пускать не всех и не всегда. Остаться наедине с самим собой там, в стране, которую у него уже не отнять. Переждать весь этот шум.

Но обернулось по-другому.

Двадцатого марта, в тот самый день, когда Родс в Мозамбике ступил на африканский берег, в Булавайо произошла схватка отряда полиции с группой ндебелов. Сообщение об этом могло еще и не особенно насторожить администрацию Привилегированной компании. Она расхлебывала последствия набега Джемсона, заметала те следы, которые еще можно было скрыть. Но 23 марта было убито несколько европейцев, и среди них один из «комиссаров по делам туземцев». Сделали эти те ндебелы, которых компания завербовала в состав своей полиции. Их поддержали жители нескольких селений во главе с одним из братьев Лобенгулы.

В последующие два дня поднялось население нескольких округов, а к концу марта — вся страна. Европейцы отовсюду бежали к Булавайо и еще двум укрепленным пунктам. К середине апреля вся страна ндебелов, кроме этих трех пунктов, оказалась в руках повстанцев.

Министр колоний Джозеф Чемберлен спрашивает Сесиля Родса и Джона Буля, кто из них оплатит расходы по подавлению восстания ндебелов. Джон Буль — рядовой англичанин — возмущен. С него довольно и того, что приходится сражаться за Родса.

Карикатура из английской газеты «Лейбор лидер», 11 апреля 1896 года

Так 1896 год нанес новый удар Сесилю Родсу, не знавшему прежде поражений.

После того как восстание началось, его неизбежность стала очевидной многим. Ведь с конца 1895-го в Родезии не было ни ее главного администратора, Джемсона, ни большей части его полицейских частей — они вместе с ним ушли в Трансвааль. Вооруженные силы компании уходили на глазах ндебелов. Да и отсутствие столь знакомого им доктора Джима они тоже прекрасно видели. И решили не упускать сравнительно благоприятного момента.

Чешский натуралист Эмиль Голуб в своей лекции еще в январе 1896-го предсказал, что после провала джемсоновского набега «может произойти восстание матебелов». А в письме, которое получил от Голуба корреспондент «Таймса» в Вене 30 марта 1896-го,[150] говорилось: «Уже девять лет, как я уехал из Южной Африки, но полная уверенность в восстании матебелов у меня возникла в тот самый момент, как я впервые услышал о деянии д-ра Джемсона». Каждый стратег обязан был учесть возможные последствия провала набега на Трансвааль, но сомнительно, чтобы Джемсон предусмотрел восстание матебелов. Констатируя это, Голуб видел причину в самоуверенности Джемсона, самоуверенность же была порождена, по его мнению, тем всеобщим восторгом и преклонением в Лондоне, которые вскружили Джемсону голову.

Так или иначе, но Родс и Джемсон действительно не были подготовлены к восстанию ндебелов. Их внимание приковала сперва организация набега, а потом — его провал.

Но конечно, восстание могло произойти и без ухода его солдат. Пожалуй, оно было неизбежно. Очень уж много недовольства накопилось в Южной Родезии, стране, которая теперь была центральной областью его империи — между алмазно-золотым царством к югу и другими Родезиями — к северу.

Жизнь в центре его империи

Родс стремился очень быстро сломить традиционную жизнь в междуречье Замбези — Лимпопо и организовать все по-новому, в соответствии, как сказали бы теперь, со своей моделью. Он ведь хотел не просто захватить новые земли, а колонизовать их, то есть создать большую и крепкую белую общину.

Ему чудилось, что он соберет здесь такую британскую молодежь, о которой писал в своих завещаниях, — людей, беззаветно преданных идее величия своей нации и своей империи. Таких, кто хочет добиваться и умеет добиться, — старателей, фермеров, коммерсантов, инженеров. Деятельных, энергичных. Инициативных и вместе с тем слепо послушных ему, Родсу, — он хотел тут совместить несовместимое, как, впрочем, столь многие правители до и после него.

И вторя ему, английская печать убеждала своих соотечественников, что колонизовать Родезию — дело британской национальной чести. «Пионеры» Родса воспевались как образец для подражания. Не жалел красок даже «Таймс»: «Энергичные, решительные, загорелые, с проницательным взглядом, эти пионеры — самая отборная часть англосаксонской расы».[151]

Родс надеялся, что поселенцы создадут такие фермерские хозяйства, города, горное дело, торговлю, которые сделают страну, носящую его имя, важной частью Британской империи, а может быть, и всего мира. И что Родезия станет трамплином для дальнейшего расширения британского владычества в Африке, для воплощения плана Кейптаун — Каир — и телеграфа, и железной дороги, а в конечном счете и непрерывной, широкой и прочной полосы английских владений. И он со своей обычной напористостью стал осуществлять эти планы.

К изумлению ндебелов и шонов, с юга ехало все больше белых людей. В повозках и на лошадях. Самые бедные нередко проходили часть пути пешком, погибая от болезней и лишений.

Европейское население страны в 1895 году составило уже 3600 человек. Быстро воздвигалось новое Булавайо на пять километров южнее разрушенной ндебельской столицы. Улицы прокладывались очень широкими — так, чтобы упряжки, в которых бывало по 12, а то и по 24 пары волов, могли разъехаться без особого труда. Делались посадки быстрорастущих деревьев. Родс призывал строить как можно больше и быстрее: «Дома, дома, дома!» И город быстро застраивался.

На месте времянок из рифленых листов железа возводились кирпичные дома. Была оборудована типография, начала выходить газета «Матебелеленд таймс» и другие издания. Появились площадки для игры в крикет и даже скаковой круг, не говоря уже о барах и лавках. В марте 1895-го — прошло немногим больше года после войны с Лобенгулой — в Булавайо жило больше полутора тысяч европейцев, в Солсбери — больше семисот.

Человеку, давшему стране свое имя, хотелось всячески развивать предпринимательство, насаждать «дух Сесиля Родса». Он всемерно поощрял в «пионерах» надежды, что Булавайо и другие города Родезии станут новым Йоханнесбургом и Кимберли. Он даже отобрал в Кимберли тридцать молодых людей, наиболее близких его образу колониста, и отправил их в Родезию.

Джозеф Чемберлен сияет как солнце, глядя на расправу Родса с народом ндебеле. Карикатура из газеты «Лейбор лидер» за 23 мая 1896 года. Газета иронизирует по поводу слов Чемберлена: «Именно таким людям, как Сесиль Родс, Англия обязана величием своей империи»

Но жизнь там была трудной. Стоило Родсу появиться в Родезии, как поселенцы принимались жаловаться на тяготы и лишения, просили денег. Из тридцати отобранных Родсом кимберлийских молодых людей к 1896-му году в Родезии остались только двое. Остальные, по признанию секретаря Сесиля Родса, умерли или уехали из страны, сильно подорвав здоровье.[152]

Главное же, окончательно рушились надежды на золото, а оно-то ведь и было главной притягательной силой для колонистов. В начале девяностых стало ясно, что золота очень мало в стране шонов, теперь — что не лучше положение и на землях ндебелов. В 1894-м по поручению Родса страну объездил Джон Хеммонд. Он пользовался тогда славой чуть ли не лучшего в мире специалиста по золоту — и по технике добычи, и по обнаружению месторождений. Если у Родса и оставались еще какие-то иллюзии, то Хеммонд развеял их. Золота было мало.

Так что приходилось еще больше делать упор на развитие фермерского хозяйства, а значит, и на тем большее ограбление африканцев.

Развитие страны в понимании Родса было тесно связано с ограблением африканцев. Родсу, как и многим европейцам того времени, это казалось так естественно! Земельные угодья Родезии Привилегированная компания считала своей собственностью. Отчуждение земли шло так стремительно, что, когда ндебелы, отступавшие на север в конце войны 1893 года, стали возвращаться, многие их земли были уже отданы европейцам.

Родс решил согнать большинство африканцев в резерваты. Для этого была создана Земельная комиссия, в своем докладе[153] она предложила выделить для ндебелов и «их бывших рабов» (то есть шонов, живших в области расселения ндебелов) два резервата общей площадью десять с половиной тысяч квадратных километров. Африканцам оставляли мало земель, к тому же худших. Комиссия работала в такой спешке, что один из резерватов даже не осмотрела.

Для шонов же вообще не выделялось никаких территорий с фиксированными границами. Привилегированная компания считала себя вправе продать колонистам любой участок в любом районе. Поселения шонов могли оставаться на проданных землях только с согласия новых хозяев, а те соглашались лишь при условии, что вожди и старейшины выделят им рабочую силу.

А какой пагубной для африканцев была массовая реквизиция скота! Привилегированная компания считала его своим трофеем. В начале 1896 года у ндебелов осталось лишь сорок тысяч голов скота, в шесть раз меньше, чем до войны 1893-го.

Вскоре после окончания военных действий, в начале 1894-го, Джемсон, как главный администратор, собрал индун и объявил, что их соплеменникам придется работать на рудниках и фермах.

Как заставить работать? Способов было несколько. Во-первых, вводился налог. Налог с хижины. С точки зрения европейцев, он был невелик. Но где африканцу взять деньги? Надо идти работать к белым. Правда, введение налога оказалось делом сложным — надо было провести перепись населения. К началу восстания это еще не было завершено.

Во-вторых, создание резерватов неизбежно приводило к появлению наемной рабочей силы. В резерватах земли меньше, сама она хуже, прокормиться труднее. Значит — идти на заработки. Но и тут необходимо было время, чтобы весь этот механизм полностью пришел в действие.

Третий путь был естественнее и не требовал особых административных мер. Африканцы видели товары европейской выделки — топоры, ножи, мотыги. Оценивали их преимущества и хотели их получить. Для этого нужны деньги, а значит, работа на белых. Но и этот путь был не быстрым.

И компания хваталась за самое простое и, казалось бы, эффективное — прямое принуждение. Комиссары по делам туземцев приказывали вождям, индунам и старейшинам посылать молодежь в рудники и на другие тяжелые работы на два-три месяца в году. А поскольку эти приказы выполнялись крайне неохотно и вождями, и рядовыми общинниками, для набора рабочих отправлялись полицейские отряды.

Не пренебрегла администрация Родса и телесными наказаниями. Один из очевидцев, англичанин Томсон, писал об африканцах: «Достаточно было любому из этих парней сказать по-английски „двадцать пять“, чтобы вызвать на его лице грустную усмешку, — они прекрасно понимают, что это означает». Дело в том, что именно 25 ударов плетью считались обычным наказанием.

Британское правительство отнюдь не противилось этим порядкам. Чемберлен, выступая в палате общин,[154] совершенно недвусмысленно оправдал их и одобрил:

— Когда, обращаясь к дикому народу, который прежде находил себе главное занятие в войне, приходится говорить: «Воевать вы больше не будете, война между племенами запрещена», то надо сразу рекомендовать ему, как же теперь добывать средства к существованию. И тогда приходится указать ему на обычный способ заработка: работу «в поте лица своего». Я сомневаюсь, однако, чтобы с подобным племенем вам удалось добиться чего-нибудь одними проповедями. Думаю, что тут не обойтись без дополнительного воздействия — или принудительного стимула, или даже некоторого насилия — ведь речь идет о том, чтобы обеспечить успех дела, полезного для всего человечества, для цивилизации.

В «Таймсе» можно было прочитать: «Туземцы совершенно довольны новым режимом и полны желания работать для поселенцев».

А сами ндебелы говорили:

— У нас отобрали нашу родину, у нас отобрали наш скот, наш народ скитается, нам не для чего жить… мы стали рабами белого человека, мы — ничто, у нас нет никаких прав и никаких законов.[155]

«Вся страна восстала»

Когда-нибудь, после тщательного сбора и сопоставления народных преданий, историк сможет увидеть африканские восстания изнутри, глазами африканцев. Сейчас еще о многих, если не о большинстве этих восстаний так судить трудно. Приходится основываться больше на свидетельствах европейцев — тех, кто находились или по другую сторону баррикад, или где-нибудь сбоку и, конечно, видели далеко-далеко не все, а понимали и того меньше.

Но все же можно с уверенностью сказать, что восстание ндебелов готовилось тщательно. Не в каких-то отдельных местностях, а повсюду или почти повсюду. Всем народом. Организацией занимались многие из самых уважаемых людей: индуны, родственники Лобенгулы. Важную роль играли служители культа высоко почитавшегося духа Млимо. Он играл у ндебелов ту же роль, что дельфийский оракул у древних греков.

Уже потом, в разгар восстания, охотник Силус вспоминал, что к нему приходил Умлугулу, родственник Лобенгулы, и старался исподволь выспросить, какова численность войск Привилегированной компании и сколько ушло с Джемсоном. А инженер Хеммонд припомнил, что городская стража задержала женщину, которая в связке хвороста проносила ассегаи для своих соплеменников, живших в Булавайо.

Среди самих ндебелов еще в феврале поползла молва, что Млимо решил покончить с господством пришельцев. Предзнаменованием считали происшедшее тогда полное затмение Луны. Поговаривали еще, что Лобенгула не умер, а далеко на севере собирает войско для похода против англичан.

Время года не благоприятствовало восстанию. Дожди кончались. Начинался сухой сезон, когда дороги просыхали и вся страна становилась проходимой для английских войск. К тому же в мае начинался сбор урожая. Упускать уборку было нельзя — летом мог начаться голод.

Все же перевесили соображения, связанные с уходом Джемсона и части его войск. Дополнительную и важную роль сыграл массовый падеж скота в результате эпизоотии, которую называют чумой скота. Власти Привилегированной компании стали проводить сплошной убой скота, чтобы прекратить распространение заразы. Это доводило людей до отчаяния. Вот они и решили действовать быстро и выгнать англичан еще до уборочной страды.

Весьма правдоподобно рассказал потом о плане повстанцев Р. Баден-Пауэлл. Впоследствии он стал генералом, а приобрел известность тем, что основал бойскаутское движение. Тогда же, в 1896-м, он приехал помогать Родсу покончить с восстанием. По его сведениям, восстание намечено было поднять в новолуние, 30–31 марта. Ндебелы должны были двинуться к Булавайо, окружить его с трех сторон, выгнать пришельцев, а затем, разбившись на более мелкие отряды, полностью освободить страну.

Правда, первая схватка произошла на полторы недели раньше, спонтанно, как это часто бывает, когда напряжение достигло предела. Но дальнейшие события пошли в общем по этому плану.

В первые же дни жрец Млимо провел индабу — собрание индун. Там план действий и был принят окончательно. Повстанческим центром были горы Матопо, наименее доступный для английских войск район страны.

Отряды воинов организованно двинулись к Булавайо, вплотную подошли к городу и заняли позиции с трех сторон, кроме юго-западной. По подсчетам англичан, возможно преувеличенным — у страха глаза велики, — к началу двадцатых чисел апреля силы повстанцев насчитывали четырнадцать — пятнадцать тысяч воинов и находились в четырех с половиной километрах от Булавайо.

Так что деяния Сесиля Родса и тут оказались под угрозой краха. Дело было не в том, падет Булавайо или нет, — повстанцам, сколько бы их ни было, вряд ли удалось бы преодолеть огонь пушек и пулеметов. Но после всей шумихи о новом Эльдорадо, о стране, где ожидается бурное процветание, — какой афронт! Скандал и срам на весь мир. Да еще после набега Джемсона…

Взять Булавайо повстанцы не пытались. Окружив город с трех сторон и заняв все пути сообщения, они оставили свободной главную дорогу — на юго-запад, к английским владениям. Как бы приглашали англичан уйти по-хорошему. На этой дороге за все время восстания не задержали ни одного экипажа, не убили ни одного европейца, хотя близ дороги находились крупные силы повстанцев.

Должно быть, вожди ндебелов не хотели большого кровопролития и наивно думали, что европейцы, увидев такое единодушие всего народа, испугаются и уйдут сами. К тому же среди вождей восстания не было единства. Они никак не могли договориться, кого избрать преемником Лобенгулы.

И даже когда выяснилось, что белые люди не хотят уходить из Булавайо по оставленной им дороге, а, наоборот, укрепляют город, — и тут возникли разногласия. Одни предлагали штурмовать город, а другие считали, что надежды на успех нет.

Англичане же тем временем оправились от первого шока. Пока вырабатывался план практических действий, началась подготовка общественного мнения. В первых же корреспонденциях англичане читали о дикой резне, бесчисленных изуродованных трупах своих соотечественников, о зверски убитой белой девушке. В Булавайо взывают о спасении шесть с половиной тысяч женщин и детей, которым грозит такая же участь, говорилось в «Таймсе».[156] На самом же деле в Булавайо находилось тогда только 1547 человек, из которых 915 были мужчинами призывного возраста, к тому же отлично вооруженными.[157] Во всей области, охваченной восстанием, европейцев вообще было в два раза меньше, чем приведенная в «Таймсе» численность женщин и детей.

Число убитых европейцев было невелико. Да и вообще как странно читать эти обвинения в недостаточной гуманности! Словно сами «пионеры» вели себя как ангелы во плоти.

Но пропаганда делала свое дело — помогала Родсу дать африканцам «урок на веки веков». С первых же недель восстания стало ясным, как это собираются делать. Бороться против тысяч воинов люди Родса еще не могли, но расправа началась с теми африканцами, кто работал в качестве прислуги и не сумел покинуть Булавайо. Их обвиняли в шпионаже и вешали за городскими укреплениями на виду у повстанцев.

А тем временем формировались воинские части, подбирались офицеры. Английские власти сразу же выделили десять пулеметов «максим» последнего образца. Золотопромышленники заявили, что они на собственные средства создадут отряд волонтеров. В Южную Родезию отправились отпрыски семей лорда Грея, лорда Гиффорда, других самых высокопоставленных аристократических родов Англии. Лондонское правительство даже не скрывало, что английскому солдату придется проливать кровь за Привилегированную компанию. Когда Чемберлена спросили в парламенте, кто же будет оплачивать расходы по подавлению восстания — компания Родса или казна, он ответил, что находится «в сомнении».

Оставленную ндебелами дорогу англичане использовали не для того, чтобы уйти, а, наоборот, чтобы получать подкрепления. В Булавайо приехал сам лорд Грей, он сменил Джемсона на посту администратора Южной Родезии. Он устроил 3 мая парад войск и заявил:

— Булавайо теперь в такой же безопасности, как Лондон.

В начале июня все основные британские подкрепления уже подтянулись, и английских солдат, полицейских Привилегированной компании и волонтеров насчитывалось в Южной Родезии уже три тысячи человек. Начались широкие операции к северу от Булавайо.

Англичане жгли селения, угоняли оставшийся еще у африканцев скот, уничтожали посевы и продовольственные запасы. Создавались даже отряды, специализировавшиеся на уничтожении зерна. А «укрепления» — пещеры, где скрывалось население, — взрывали динамитом.

Отголоски этих расправ доходили до Англии, и правительству приходилось отвечать на вопросы в палате общин. Но в ответах звучала лишь непреклонность. На вопрос, отвечает ли правилам ведения войны уничтожение жилищ огнем и динамитом, Чемберлен отвечал:[158]

— Обычаям южноафриканской войны сжигание селений туземного врага соответствует.

На вопрос об уничтожении продовольствия:

— Я полагаю, что зерно уничтожается нашими силами тогда, когда невозможно увезти его с собой для снабжения наших людей.

А о возникшем у ндебелов голоде:

— Я полностью доверяю своим должностным лицам на местах и не собираюсь вторгаться в их компетенцию.

Все это Чемберлен говорил под аплодисменты немалой части палаты общин.

В июне и первой половине июля англичане разорили страну к северу от Булавайо. Но главный оплот восстания находился к югу, в горах Матопо. Туда отступили повстанческие отряды, окружавшие Булавайо. Туда направились и главные английские силы.

Вскоре оказалось, что тут, в Матопо, англичанам нечего рассчитывать на скорую победу. Конечно, голод был мощным союзником. Но во-первых, сколько-то продовольствия в горах было припасено, хотя и немного. Главное же, скалы давали ндебелам возможность обороняться долго.

А воевали ндебелы, как говорилось в английских сводках, «с величайшим неистовством». Теперь, доведенные до отчаяния уничтожением своих селений, истреблением своих семей, они стали нападать сами. В ночь на 20 июля они напали на отряд в четыреста семьдесят человек. Бой длился шесть часов. Англичане потеряли тринадцать человек убитыми и тяжелоранеными. Для колониальной войны и для одной только схватки цифра необычно большая.

На следующий день англичане попытались напасть на полк Бабияна. Этот индуна, когда-то ездивший и Англию к королеве Виктории, а теперь глубокий старик, был одним из вождей восстания. Его воины умело использовали естественные укрепления горного кряжа, и англичанам пришлось удовольствоваться тем, что они взорвали динамитом несколько пещер с мирными жителями. В официальной телеграмме в Лондон говорилось: «Результаты неудовлетворительны. Потери врага очень малы, очевидно — 50 человек. Моральный эффект сражения сомнителен».

Не припомню, чтобы Киплинг, столь часто цитированный на страницах этой книги, писал прямо о воинах-ндебелах. Но к ним вполне справедливо отнести его слова о суданцах, в те же годы сражавшихся с англичанами на другом участке полосы Кейптаун — Каир.

Мы пьем за вас, Фуззи-Вуззи, за миссис и за малышей!

Нам дали задачу — разбить вас, и, конечно, мы справились с ней.

Мы били по вас из Мартини, жуля в честной игре,

Но в ответ на все это, Фуззи, вы нам прорвали каре!

Мы пьем за вас, Фуззи-Вуззи, за Судан, где родной ваш дом!

Вы были темным язычником, но первоклассным бойцом,

Оттого, что вы, Фуззи-Вуззи, с головою, как стог на дворе,

Черномазый бродяга, прорвали британское каре.

О схватках с ндебелами Родс знал теперь не как в 1893-м, не по донесениям. Сейчас он сам стоял во главе отряда в двести пятьдесят человек. Его не считали человеком храбрым, и ему, наверно, дорого стоил даже не такой уж большой риск быть убитым в случайной схватке.

Еще в мае, за час до того, как его отряд выходил в путь к Булавайо, он отправил письмо сэру Харкурту, главному судье на процессе по набегу Джемсона. Письмо очень сентиментальное и, пожалуй, странное для 43-летнего мужчины, тем более такого жестокого, как Родс. Он просил Харкурта понять: «Я пытался объединить Южную Африку, и у меня не было никаких эгоистических мотивов». Родс просил сжечь это письмо, если он останется жив. Ну а если нет, то чтобы Харкурт, сидя в гостиной и покуривая, вспоминал последние слова его, Родса.

Что же, на самом деле Родс жил в ожидании смерти? Или это была игра, и он хотел тронуть сердце старого судьи? И вообще, почему он написал именно Харкурту? Может быть, потому, что от Харкурта в немалой степени зависел если и не приговор, то во всяком случае моральная оценка действий Родса. И была опасность, что Харкурт не будет выгораживать Родса в той мере, в какой ему, Родсу, хотелось бы. Назвал же его Харкурт «способным, но нечестным»!

Еще в начале мая Чемберлен просил Родса и Бейта выйти из совета директоров Привилегированной компании. Родс ответил телеграммой: «Отставка может подождать — завтра у нас бой с матебелами».

Свое письмо Харкурту Родс писал два дня, 13 и 14 мая. Может быть, оно слишком долго шло к Харкурту, а может быть, недостаточно тронуло сердце старого судьи, слышавшего и не такие признания. Во всяком случае 21 июня 1896-го Харкурт написал Чемберлену: «Пока Родс остается директором-управляющим, в Южной Африке не будет мира».

Двадцать шестого июня Родса вывели из состава директоров Привилегированной компании. А ведь это было главное детище всей его жизни! Любимое.

…В те же дни, в двадцатых числах июня, началось восстание племен шона в восточных округах Южной Родезии. «Вся страна вокруг Солсбери восстала», — сообщалось в донесении из Солсбери от 23 июня.

Еще одна опора уходила из-под ног Сесиля Родса. Весь мир знал с его слов, что завоеванием Родезии, свержением «кровавой тирании» Лобенгулы он спас «миролюбивых» шонов от «кровожадных» ндебелов. А теперь шоны вслед за ндебелами поднялись против своего благодетеля!

И если восстание ндебелов и шонов затянется, акции Привилегированнои компании совсем упадут, весь этот громадный биржевой мыльный пузырь лопнет! Родсу припомнят и его собственные заявления, что не генерал, присланный из Англии, и не офицеры королевской армии руководили операциями по подавлению, а он, Родс. Если сам руководил, то и свалить не на кого!

В Кейптауне его ждет комитет по расследованию набега Джемсона, а в Лондоне — парламентское расследование. Суд!

И даже сюда, в его Родезию, прибыл заместитель британского верховного комиссара Южной Африки, чтобы расследовать положение дел.

Но может быть, самое главное, чего он боялся, — что память о нем, слово «Родезия», только-только успев появиться на картах мира, так и не сумеет удержаться… Его имя! Он нервозно говорил:

— Ведь нельзя же изменить этого! Невозможно переменить название. Слыхали вы когда-нибудь, чтобы название страны меняли?

Да, Родс тогда понял всю справедливость пословицы, что беда не приходит одна. Да еще от проклятой малярии никак не избавиться. Трясет… Сердце все время напоминает о себе. И почти никого из близких людей нет рядом. После злосчастного набега почти все они в тюрьме, под следствием… По словам одного из его биографов, он даже думал о самоубийстве.[159] Вероятно, это преувеличение. У него оставались еще и покровители, и последователи, и, главное, деньги.

Но все же для спасения всего, что он считал делом своей жизни, нужны были чрезвычайные действия. Какие… какие?

Ради таких мгновений стоит жить?

Завязать переговоры с ндебелами? Ой как трудно! Они хорошо помнили войну 1893-го, когда одно посольство Лобенгулы за другим бесследно исчезали, «по ошибке» расстрелянные родсовскими «пионерами».

Начались попытки установить хоть какой-то контакт. Наконец посланцам Родса удалось встретиться с несколькими индунами. На предложение прекратить сопротивление индуны ответили:

— Почему мы должны сдаваться? Мы держимся крепко и отбрасываем белых каждый раз, когда они нас атакуют… Если белые устали от борьбы, они могут прийти и сдаться.

Посланцы Родса взяли неверный тон. Все надо было начинать сначала.

Наконец в горах наткнулись на древнюю старуху. Она была одной из жен Мзиликази, отца Лобенгулы. Через нее и установили первые контакты с вождями повстанцев. После долгих переговоров они объявили, что согласны встретиться с Родсом, если он придет к ним в сопровождении не более трех человек. Конечно, после всего, что творили с ндебелами Родс и его люди, такое требование было оправдано.

Встреча и переговоры, или на языке ндебелов — индаба, состоялись 21 августа. В качестве переводчика Родс взял с собой Коленбрендера — он выступал в этой роли еще при посольстве Лобенгулы в Англию. Остальными двумя были один из старых приятелей Родса и корреспондент «Таймса». Корреспондент должен был запечатлеть величие момента. Родс всячески подчеркивал эту торжественность. Подъезжая к месту встречи, он произнес:

— Вот ради таких мгновений и стоит жить!

Вокруг пяти-шести виднейших индун расположилось множество других повстанцев. Никто из них жизни Родса не угрожал, но на него обрушился шквал обвинений. Ему пришлось выслушать, какие бесчинства творили его комиссары по делам туземцев, его «пионеры» и его полиция. Как убивали женщин и даже детей. Как с самыми уважаемыми людьми обращались «как с собаками». Как отнимали землю и скот.

Так в английских учебниках для Родезии изображались переговоры Родса с повстанцами

Это были обвинения самому Родсу: ведь он сам устанавливал порядки. В отношении поселенцев к африканцам отражались и его взгляды, и его девиз, что ему важна земля, а не туземцы. Но тут, на переговорах, он, конечно, говорил о том, что все это лишь злоупотребления и что совершались они вопреки его воле.

В какой-то момент Родс отошел от своих спутников и сел среди ндебелов, стараясь подчеркнуть, что он целиком с ними. И стал говорить об уступках. Что он, Родс, на стороне африканцев. Что он сам, лично, займется реорганизацией управления страны. Все злоупотребления, сказал он, «в прошлом — с ними покончено. Они не повторятся». Индуны не понесут кары за восстание, и им будет передана вся та полнота власти, что была у них при Лобенгуле.

Встреча продолжалась четыре часа, и Родс добился своего: было решено продолжить переговоры.

Миру стала сразу же — и в каких красочных подробностях — известна легенда о подвиге Родса в скалах Матопо, о том, как он пришел в логово своих врагов и, ежеминутно рискуя жизнью, добился прекращения кровавой воины. Великий строитель империи приходит безоружным в стан дикарей, чьи руки обагрены кровью белых женщин и детей, — такая сцена еще много десятилетий приятно щекотала нервы британского обывателя.

А сам Родс, наверно, казался себе Наполеоном на Аркольском мосту, когда тот, ровно столетием раньше, в 1796-м, бросился вперед со знаменем в руках. Судя по всему, Родс сильно преувеличивал угрозу своей жизни. В его сознании вполне мог стоять образ черных дикарей, исходящих в своих поступках из стимулов, непонятных белому человеку. Это был привычный в Европе стереотип. И именно он в ту минуту должен был внушать Родсу особый страх. Как многие политики, он был рабом стереотипов, созданных его же собственными стараниями.

В действительности ндебелы такими дикарями не были. Об этом уже много говорилось выше. Их восстание было весьма продуманным. Каждый из воинов знал свои обязанности и права, знал, что можно и чего нельзя. Каким бы ненавистным ни был для них Родс, они понимали, что за его спиной — целая армия. Понимали, что мирные переговоры нужны им самим, ндебелам. И видели, что у англичан есть такой надежный союзник, как голод.

Надо ли удивляться, что Родса не убили? Нет, конечно. Никто ведь даже не покусился на его жизнь, хотя возле индун стояли молодые воины, такие, казалось бы, «горячие головы».

Родс, вероятно, был вполне искренним, когда сказал: «Вот ради таких мгновений и стоит жить!»

Но в этих мгновениях не было той опасности, того риска, как он думал.

В чем же тогда величие этих мгновений? В торге с людьми, которым ты сдавил горло петлей голода? И на которых навел жерла своих пушек? Родсу все это, конечно, виделось иначе. Скалы Матопо стали казаться ему полем его славы.

Древняя старуха, вдова Мзиликази, которая помогла Родсу устроить первую встречу с индунами, — ее портрет Родс повесил у себя в спальне. Это был единственный женский портрет, когда-либо украшавший жилище Родса, кроме разве что картин Рейнолдса, английского художника, которого он любил с юности.

И на еще одну мысль навело его захоронение Мзиликази, отца Лобенгулы. Во время переговоров несколько волонтеров обнаружили в одной из пещер скелет. Окружавшие его предметы явно указывали, что это — священное место. Бесшабашные «пионеры» обокрали и изгадили захоронение, опрокинули скелет. Индуны пожаловались Родсу. Он приказал помочь привести захоронение по возможности в прежний вид. А впоследствии завещал похоронить себя там же, неподалеку от Мзиликази, на месте своих переговоров с индунами.

Через неделю, 28 августа, состоялась вторая встреча. Она оказалась более бурной, чем первая. Индуны Длизо и Бабиян перечисляли все новые и новые несправедливости, Обстановку особенно накалили выкрики и краткие выступления молодежи.

Один из молодых воинов спросил Родса:

— Где же мы будем жить, когда все это кончится? Ведь белые люди считают себя хозяевами всей земли.

Родс ответил:

— Мы выделим вам районы поселения. У вас будут отдельные зоны, мы дадим вам землю.

Воин закричал в лицо Родсу:

— Вы дадите нам землю в нашей собственной стране! Какой же вы добрый!

Увидев в руках этого воина ружье, Родс запротестовал. В ответ получил:

— Вы потому только и разговариваете со мной, что у меня в руках ружье. Я понял, что белые люди обращают на мои слова куда больше внимания, когда видят у меня ружье. Как только я положу ружье, я — никто. Тогда я — только пес, которого можно пинать ногами.

Среди ораторов на этой встрече оказался и один из секретарей Лобенгулы, еще сравнительно молодой человек, которого корреспондент «Таймса» называет Карл Кумало. Он рассказал, как его арестовали в Булавайо. По его словам, доказательством его участия в восстании — единственным, но вполне достаточным — сочли то, что он «образованный туземец». Его застрелили «при попытке к бегству». Но рана в голову оказалась не смертельной, он отполз, спрятался и затем действительно пришел к повстанцам.

Выступление Кумало и вообще его «воскресение из мертвых», как писали английские газеты, было очень неприятно Родсу. Не только из-за того озлобления, которого не могло не быть у этого человека, но и потому, что он довольно хорошо знал обстановку в английском стане, противоречия, разногласия. Знал даже, что ведомство верховного комиссара готовило расследование действий администрации Родса и что сэр Ричард Мартин должен этим заниматься. Кумало потребовал, чтобы Мартин встретился с повстанцами.

Карла Кумало поддержал Бабиян. Он сказал о слухах, что «Белая королева» прислала в страну своего индуну для расследования дел. Это хорошо, заключил он, теперь, может быть, наконец перестанут скрывать правду.

Знакомство с этим «индуной королевы» состоялось 9 сентября, на третьей встрече. На этот раз с английской стороны вместе с Родсом был новый администратор Родезии лорд Грей и «королевский индуна» Ричард Мартин. Но вряд ли встреча с ним оправдала надежды нбеделов. В отличие от Родса, который терпеливо выслушивал, Мартин сам прочитал ндебелам предлинную лекцию. Особенно попрекал Бабияна. Сказал, что британское правительство недоумевает, как это такой человек, как Бабиян, побывав в Англии и собственными глазами увидев могущество королевы, все-таки решил восстать. Разве он не понимает бессмысленности этого, разве до него не доходит, что королева не оставляет такие действия безнаказанными? Но королева милостива, она прощает всех, кто сражался на поле боя. Судить будут только тех, кто совершал убийства, нападая на мирных поселенцев.

Наконец 13 октября состоялась заключительная индаба, на которой присутствовали уже все или почти все индуны — и те, что восстали, и те, кто не присоединился к повстанцам. Она и ознаменовала собой конец восстания ндебелов.

Как удалось Родсу добиться этого?

Идя на переговоры и еще больше во время переговоров Родс, может быть впервые, понял, что с африканцами надо считаться. А слушая их вождей, распространил на них излюбленную идею, что каждый человек имеет свою цену. Индун, во всяком случае наиболее влиятельных, надо подкупить. Индунам было обещано восстановление их былых прав. Страну ндебелов Родс разделил на двенадцать округов и во главе каждого предложил поставить одного из индун (их власть, конечно, не должна была распространяться на белых). Индунам обещали и жалованье. Для примера все это сразу же было дано тем из них, кто не принимали активного участия в восстании.

Поселок шонов

Так Родс положил начало традиции подкупа африканской знати — той основы «туземной политики», на которой колониализм держался в Родезии больше восьми десятилетий.

Надо сказать, что этой мерой Родс не снискал новых лавров у своих «пионеров». Многие из них, если не большинство, были прямолинейнее, консервативнее, твердолобее своего вождя. Не все из них понимали, зачем, собственно, нужны какие-то уступки. В журнале «Булавайо скетч» 17 октября говорилось: «Теперь надо показать, что под перчаткой-то — железный кулак». А появление индун в Булавайо 24 октября, по приглашению Родса, поселенцы встретили язвительнейшим сарказмом.[160]

Так что действия Родса, как это ни странно нам сейчас, кому-то тогда казались вольнодумным, чуть ли не революционным самоуправством.

Одними уступками индунам Родс, конечно, ограничиться не мог. Пришлось отказаться от широких репрессий против повстанцев, пообещать многим поселениям, что им оставят те земли, которые у них были при Лобенгуле. И, из-за голода, начать раздачу продовольствия.

Убедившись, что соглашения, которых он добился, уже действуют, Родс в декабре 1895-го отправился из Булавайо в Кейптаун…

С племенами шона, разрозненными и не имевшими такой военной организации, Родс не считал нужным вести переговоры. Их принуждали к капитуляции самыми жестокими карательными мерами. Это делалось и во время восстания ндебелов, а когда оно кончилось и англичане смогли бросить все силы против шонов, масштаб карательных операций увеличился.

Сколько деревень и кланов исчезло тогда… Они пополнили длинный перечень исчезнувших с лица Южной Африки этнических групп, целых племен. Соседи шонов, бушмены, которых так мало осталось, вечерами задумчиво пели у своих костров:

Когда нам умереть

Наступает срок,

Приходит ветер,

Чтобы нас смести.

Он вздымает пыль

И метет песок,

Чтоб навек стереть

Следы наших ног,

Чтобы наши следы

Унести с земли —

 Со всех дорог,

Где мы в жизни шли.

На землях шонов сжигали посевы, стреляли из пушек по пещерам, где скрывались жители восставших селений. Взрывали их динамитом. После взрывов долгое время нельзя было даже проходить возле этих пещер, настолько сильным было зловоние от разлагавшихся трупов. Генерал Каррингтон, командовавший такими операциями, называл их «полицейской работой».

Борьба против непокорных шонов велась по всей стране и состояла из сотен карательных операций. Вот одна из них.

Кагуби, один из вождей восстания шонов, захваченный в плен

Деревня Шангве находилась на вершине крутого холма, на высоте двести шестьдесят метров. В прошлом ндебелы не раз осаждали ее, но уходили ни с чем. Цивилизованные англичане сделали то, на что не пошли ндебелы, хотя додуматься до этого было не так уж трудно. Они лишили повстанцев доступа к воде. Установили пулеметы на всех спусках с холма. Осажденные оказались в отчаянном положении. Но из мужчин только двенадцать сдались врагу, остальные же стали прорываться сквозь пулеметный огонь. Девяносто из них погибли, остальные прорвались. Двести измученных многодневной осадой женщин сдались. Очевидцы восхищались их поведением. «Самообладание женщин, когда их привели в лагерь, было необычайным. Они провели много дней без воды, и их жажда была ужасна; однако они спокойно сели в круг и, когда им принесли воду, стали пить ее без видимого нетерпения. Не было никакого беспорядка, каждая делала глоток из кувшина и передавала его своей соседке; их стоическое спокойствие было изумительно».[161]

«Усмирение» шонов продолжалось еще год после договора Родса с вождями ндебелов. Последние очаги восстания подавили только в сентябре 1897-го.

Потому что останься

Нестертый след,

Выходило бы так,

Что нам смерти нет.

И поэтому ветер

В назначенный срок

Сметает с земли

Следы наших ног.

Да и сами ндебелы, которым Родс надавал столько обещаний — и когда-то, в дни переговоров с Лобенгулой, устами Матебеле Томпсона, и теперь, уже самолично…

В своих воспоминаниях Матебеле Томпсон рассказал, что он только раз еще в своей жизни приехал в Родезию, в 1904-м, и на платформе железной дороги, которая уже пересекла эту страну, встретил знакомого индуну. Тот сказал:

— О Томпсон, как же вы тут обращаетесь с нами теперь, после всех обещаний, которым мы поверили?

«Я не нашелся, что ответить», — пишет Томпсон.