Глава 8. Боль или слава

Тебе нужно попробовать бегать другую дистанцию. Слова тренера прозвучали так, словно я дал серьезный повод для такого заявления. Но мы оба знали, что это лишь рекомендация. Несмотря на то что я проиграл X-Man в Цюрихе, за сезон я стал физически крепче, и спина болела меньше благодаря упражнениям и лечению доктора в Мюнхене. У меня появился новый массажист по имени Эдди, работающий со мной перед каждой тренировкой и каждым забегом. Но оставалось ощущение, что мою форму можно улучшить большим количеством тренировок. Работа на другой дистанции увеличила бы не только силу, но и скорость соответственно, а еще добавила бы мощности на повороте и ускорила время.

– Хорошая идея, тренер, – сказал я, когда эта мысль была впервые озвучена в середине 2007 года. – Мне это нравится.

А затем он выдал мне оглушительную новость.

– Усэйн, я думаю, тебе стоит снова начать бегать 400 метров, как ты это делал в средней школе.

– Что? 400 метров? Забудьте!

Для меня эта дистанция была просто ужасом. 400 метров означали боль, очень много боли. Я вспомнил тренировочные забеги в школе Вильяма Нибба под руководством тренера Макнейла, и мне стало дурно. Я видел, как тяжело даются профессионалам 400 метров. Для меня это была дорога в ад. Я знал, что на этой дистанции мне будет очень тяжело преодолеть Момент Невозврата.

– Тренер, – сказал я, быстро обдумывая все в голове, – давайте начнем со 100 метров?[10]

Лицо тренера вытянулось – он подумал, что я говорю ерунду. В его представлении, более короткая дистанция была сложнее для выполнения, потому что требовала от атлета отличной техники. Бах! С выстрелом пистолета все должно быть сделано гладко и безупречно. Потерять технику при разгоне – нельзя. Потерять голову на финишной прямой – нельзя.

На 200 метрах я мог допустить ошибку: небольшой шаг в сторону или медленный старт – но после поворота я все наверстывал. На этой дистанции был запас времени и расстояния, чтобы что-либо исправить, но на 100 метрах все было совершенно по-другому. Все что угодно могло пойти не так, и было слишком мало времени, чтобы исправлять технические ошибки. Все должно было быть идеально – с первого движения и до пересечения финишной прямой.

Тренер волновался, что резкие движения, необходимые для совершенного прохождения дистанции, могут сильно увеличить нагрузку на мою спину и ноги.

Продолжая отговаривать меня от этой идеи, тренер вспомнил, что выход из стартовых блоков у меня занимает целую вечность. Несколько лет назад учителя в средней школе говорили мне, что я слишком высок для бега на 100 метров, а теперь мой тренер говорит то же самое.

Мой рост очень затруднял бег стометровок. И это была правда. Я был выше Тайсона, чей рост был пять футов десять дюймов. При таком росте он мог выходить из стартовых блоков мгновенно и продвигаться по треку с серьезной скоростью. И это позволяло ему конкурировать как на 100, так и на 200 метрах.

Мне нужен всего лишь один шанс. Только одно соревнование. Если я пробегу 100 метров плохо, то буду бегать 400 метров весь следующий сезон. Но если я пробегу хорошо, скажем, за 10,30 секунды или лучше, тогда буду продолжать тренировки на стометровке.

Тренер полагал, что старт – самый сложный момент на коротких дистанциях. С выстрелом пистолета спринтер должен распрямить свое тело из согнутого положения как можно быстрее; у более высокого парня тут нет преимущества, так как у него это займет больше времени. Это может быть какая-то доля секунды, но она способна отдалить меня от более низких парней, таких как Тайсон и Асафа. В гонке это мгновение может стать разницей между чемпионом и всеми остальными.

Тренер рассчитал все до мелочей. Он объяснял, что такому высокому парню, как я, будет сложно бежать быстро, потому что у меня слишком длинные ноги. Человек ростом шесть футов пять дюймов не может перебирать ногами так быстро, чтобы добиться хорошей скорости. И это не просто теоретические выкладки. Несмотря на то что реальность и физиология были против меня, я продолжал настаивать.

– Да перестаньте, тренер, – с мольбой обратился я. – Мне нужен всего лишь один шанс. Только одно соревнование. Если я пробегу 100 метров плохо, то буду бегать 400 метров весь следующий сезон. Но если я пробегу хорошо, скажем, за 10,30 секунды или лучше, тогда буду продолжать тренировки на стометровке.

Тренер неожиданно согласился. Его стратегия развития спортсмена включала в себя поощрение многообещающих атлетов, потому что это давало им дополнительную мотивацию в тренировках и побуждало работать усерднее, особенно если результатом их усилий было некое вознаграждение. Когда они добивались одной цели, тренер ставил другую. А затем еще одну. Это напоминало фермера, который ведет своего осла с помощью морковки.

Мои забеги на 100 метров строились по такому же принципу. Тренер сказал, что наша первая цель – побить национальный рекорд на 200 метрах – 19,86 секунды. Если мне это удастся, он даст мне шанс на 100 метрах. Небольшой забег в Ретимно на Крите в июле станет площадкой для осуществления первой попытки пробежать дистанцию за 10,30 секунды или быстрее, если я все-таки хочу избежать бега на 400 метров и сконцентрироваться на короткой дистанции. Морковка была подвешена. Но если я провалю забег, мне придется смириться с целым сезоном серьезной боли.

Вызов был брошен, и я его принял. В 2007 году на чемпионате Ямайки я добился первой цели, поставленной тренером, победив Дона Кворри, 36-летнего рекордсмена на 200 метрах, со временем 19,75 секунды. Когда подошло время соревнований в Ретимно, за месяц до Чемпионата мира в Осаке, я приготовился встретить свою гибель или славу на 100 метрах, как человек, твердо поставивший цель победить любой ценой.

«Давай же, старик, – думал я про себя, выходя к стартовой линии. – Сегодня ты не можешь оказаться в конце. Ты ведь умрешь на 400 метрах…»

Бах! С выстрелом пистолета я сорвался в одно мгновение и помчался по треку. У меня не было времени думать, что происходит, я только бежал так быстро, как мог. Мои ноги мелькали, руки отталкивались что есть силы. Я забыл о своих недостатках: высоком росте и длинных ногах. Вместо этого перед глазами стоял образ тренера, смотрящего на свой секундомер, пока я бегу 400 метров. Это толкало меня вперед. Когда я обернулся на финишную черту, то понял, что первый.

«Что за черт? – подумал я. – Я победил!»

Гонка прошла в одно мгновение. Я смотрел на часы с молитвой, чтобы время оказалось правильным. Часы показывали: 1/BOLT: 10,03 секунды.

Десять ноль три?!

Моя задница была спасена. Я выиграл с таким быстрым временем, чтобы никогда больше не бегать 400 метров. Облегчение и счастье нахлынули на меня – такое время избавляло от ужасного наказания, настоящего тюремного заключения, каким представлялись мне тренировки на дистанции 400 метров. Тренер тоже был доволен и поражен моим результатом.

«Никогда бы не поверил, что ты можешь пробежать за десять секунд. Я думал, ты пробежишь за десять-десять или за десять-двадцать, но чтоб за десять…»

Моя работа была сделана.

– Эй, у нас ведь был уговор? – сказал я.

Тренер кивнул, и никто из нас тогда не догадывался, что этот спор стал важной вехой в спортивной истории.

* * *

Каждый атлет ждет, что в определенный момент произойдет нечто особенное. Это или предчувствие своей судьбы, или чувство неотвратимости, или ощущение того, что тяжелый труд все-таки будет вознагражден. В 2008 году все это наступило разом – я чувствовал себя непобедимым. Я хотел поразить всех своими выступлениями в сезоне.

Когда в октябре 2007 года мне была предложена программа дополнительных тренировок, я выполнял все силовые упражнения, предписанные тренером, и не пропускал ничего из своего расписания. Черт, я даже ходил в тренажерный зал, когда это требовалось. Моей целью был Пекин, и ничто не могло встать у меня на пути.

– Хорошо, тренер, – сказал я, когда мы начали работать. – Я буду выполнять все, что вы скажете. Если хотите, чтобы я бегал 300-метровые дистанции, я буду бегать. И даже спорить не буду.

Сначала тренер мне не поверил. Он решил, что я опять обведу его вокруг пальца, как делал это раньше, предполагал, что я по-прежнему буду пропускать тренажерный зал по утрам. В предыдущие годы я ворчал и пытался при любой возможности сократить тренировку на один-два круга. Но, к его удивлению, я выполнял все и демонстрировал образец той рабочей этики, которой придерживался всю жизнь отец в Коксите, – я работал со всем усердием. Если тренер назначал мне девять кругов вечером, я пробегал все девять. Если он велел мне бежать быстрее, я бежал быстрее. Это было тяжело, все болело, но каждый раз Момент Невозврата пришпоривал мои мускулы, и я вспоминал свою новую цель: «Эй, это олимпийский сезон. Это мне поможет. Мне это нужно».

Я старался быть в форме и, как только приближался чемпионат или соревнование, становился безукоризненным атлетом. Я исключал из рациона фастфуд, отключал пейджер и телефон, особенно по вечерам в субботу. Мне нужен был спокойный отдых, и я не мог отвлекаться на друзей, которые звали на вечеринки. Неожиданно для себя я стал играть роль образцового профессионала.

Результаты появились моментально. Физическая форма улучшилась. Я много занимался в тренажерном зале, и руки стали сильными и рельефными, пресс жестким, икры и бедра покрывали вены. У меня была мощь, я выглядел так зловеще, что каждый раз, когда смотрелся в зеркало, думал: «Эй, Усэйн, выглядишь чертовски хорошо». Все тело словно пульсировало.

Моя скорость тоже выросла. Под Новый год мне сказали, что на тренировки приезжает Даниэль Бэйли, спринтер на 100 и 200 метрах из Антигуа и Барбуды. Это меня обрадовало, так как означало появление нового соперника, того, с кем я смогу мериться силой практически ежедневно. Даниэль был очень горячим бегуном, он становился настоящим зверем, срываясь со стартовых блоков, и наши тренировки скоро превратились в постоянное состязание, в котором каждый ненавидел проигрывать.

Бах! Бах! Бах! В первые несколько недель благодаря мощному старту Даниэль часто оказывался впереди меня в начале гонки. Когда в первый раз я обогнал его на 40 метров, я понял, что это большой успех. Но затем это повторилось снова и снова. Я побеждал, поскольку нашел новый инструмент для самосовершенствования. Я добивался серьезной скорости, и Даниэль уже не мог справиться со мной несмотря на прекрасный старт.

Однако иногда я работал слишком усердно. Бывали вечера, когда силы испарялись, и если утомление нельзя было больше терпеть, я просил тренера дать мне выходной. 24 часов восстановления сил обычно хватало, чтобы прийти в норму. Я стал очень сильным. Я знал, что теперь мои физические возможности позволят стремглав обогнать на повороте Тайсона, Уоллеса и остальных спринтеров на 200 метрах. На 100 метрах я тоже стал значительно быстрее.

Завершение третьего семестра в трехлетнем плане тренера Миллса оказалось успешным и обошлось без травм. Как он и предсказывал во время первой встречи, я был полностью готов к Олимпийским играм.

* * *

Тренер работал со мной на обеих дистанциях: 100 и 200 метров, и я собирался участвовать во всех крупных забегах против сильнейших соперников.

Если у меня возникали вопросы по тактике тренировок, я держал их при себе, потому что был всего лишь 21-летним парнем и не мог указывать тренеру, что делать. Я участвовал во всех забегах, каких мог, и срывался со стартовых блоков вместе с Тайсоном Гэем и Асафой Пауэллом. Но я уже не волновался, потому что побеждал на обеих дистанциях, и мое время буквально взрывало сознание людей, да и мое тоже.

Первая встреча в сезоне 2008 года проводилась в Спениш-Тауне на Ямайке, и доказательством того, что время на стометровке на Крите не было случайностью, стал пробег дистанции за 10,03 секунды. После забега мы с тренером присели на краю трека, чтобы обсудить цифры. Мы решили, что теперь в идеале я должен пробегать 100 метров за 9,87 секунды, а лучше за 9,86, но это потребует от меня напряженного труда и серьезной подготовки. Никто из нас не мог представить, что я смогу бежать быстрее. Но вскоре пришло время майских соревнований в Кингстоне.

Я должен был бежать 100 метров на турнире «Ямайка Invitational». Эти соревнования появились недавно и еще не привлекали к себе большого внимания общественности, поэтому трибуны здесь не были заполнены так, как на Международном юниорском чемпионате в 2002 году. И все же атмосфера того вечера была накалена. Все фанаты были возбуждены, и я поддался нервной атмосфере, поэтому вышел из стартовых блоков медленно, хотя быстро наверстал упущенное. Я обогнал остальных атлетов на 10–15 метров и слегка замедлился в конце, чтобы финишировать спокойно.

Я не придавал значения популярным теориям. Победа на стометровках не может быть легкой из-за моего роста. Но вот что не осознавали ни я, ни тренер, так это то, что на последних метрах стометровок рост был мне как раз на руку. Каким-то образом мне удавалось делать большие шаги на высокой скорости, что было неслыханно при моем росте. У меня был необычный дар: я был на пять дюймов выше всех своих соперников, но на короткой дистанции умудрялся бежать быстрее, чем все они. Тренер позже подсчитал, что я делаю 41 шаг на отрезке в 100 метров, тогда как остальные ребята делают по 43, 44 или 45. Это были хорошие новости, у меня был серьезный прогресс даже при трудностях на стартовых блоках. Неудачные старты остались позади, у меня хватало мощи, чтобы догнать остальных уже через 30 метров[11].

В Кингстоне победа, которой я добился, обогнав стартовавшую быстрее меня группу, стала для меня новым ощущением, и когда я посмотрел на таймер, то пришел в восторг. Впервые я пробежал со временем 9,80 секунды, что было даже лучше, чем предполагали мы с тренером. Но все это было хорошо на Ямайке, где популярно мировоззрение «зачем делать сегодня то, что можно отложить на завтра», и время моей гонки не было исключением. Через несколько мгновений цифры на часах моргнули, и время исправилось на 9,76 секунды.

«Боже мой, – подумал я. – Какое время!»

Я слышал гудение вокруг трека. Люди радовались, кричали, безумствовали. Но ощущение невероятности происходящего не покидало меня. Время, которое я показал, было вторым после мирового рекорда Асафы в 9,74 секунды, и, когда новости облетели всю планету, многие фанаты, возможно, подумали одно и то же: «Какого черта?!»

Когда об этом узнали в Штатах, злые языки тут же нашли способ очернить меня. Мой результат подвергался сомнению, журналисты утверждали, что часы были сломаны и судьи зачли мне неверное время. Это была ерунда, потому что часы на Национальном стадионе в Кингстоне показали неправильное время сначала, а потом переключились на точный результат. Критика была ожидаема. Соперничество между США и Ямайкой в отношении атлетики продолжалось уже давно, и американцев, естественно, раздражало, что мы стали лидировать в спринте.

Но не только фанаты были возмущены. Вскоре Уоллес признался мне, что у него возникли проблемы в команде из-за нашего общения на треке. Им не нравилось, что мы разговариваем на соревнованиях, особенно в год Олимпиады. Тренеры Уоллеса приходили в бешенство, когда он уважительно отзывался обо мне в интервью, а однажды они даже стали его запугивать.

«Не говори хорошо о Болте! – было дано распоряжение Уоллесу. – Говори, что ты одолеешь его. Перестань называть Усэйна Болта великим атлетом. Прекрати улыбаться перед камерами и перестань крутиться вокруг него. Образумься».

Придирки к часам были еще одним подтверждением продолжающегося соперничества двух наций. Многие хотели отменить мой результат, доказав неполадки в ямайской системе хронометрирования. Когда я пробежал со временем 9.92 в Испании несколько недель спустя, американские недоброжелатели воспользовались этим, чтобы опровергнуть мой результат в Кингстоне.

– Видите? Он не так уж хорош, как все думали! – кричали они.

А что думал я? Говорите, что хотите, – мне все равно.

Да и какого черта я должен об этом переживать? Мне был 21 год, и это была всего моя четвертая гонка на 100 метрах, к тому же я удивил самого себя. Мне было приятно, что я удивил американцев. Это означало, что мое имя было теперь у всех на слуху.

* * *

Знаете, чтобы побить мировой рекорд, требуется некоторая доля удачи. И не всегда дело только в таланте, хотя он и помогает. Сегодня, когда я думаю о своей пятой стометровке в Нью-Йорке на Гран-при Reebok, не перестаю удивляться, так как там я заявил о себе как о серьезном сопернике перед приближающимися Олимпийскими играми. Но самым потрясающим в той гонке было совпадение многих факторов, способствовавших моему успеху. Все вместе помогло мне совершить бешеный прорыв, впервые сделавший меня Самым Быстрым Человеком на земле.

Во-первых, мне очень помогло территориальное расположение этого забега. Нью-Йорк давно уже был «ямайским городом»: здесь в пяти районах жили много выходцев из Ямайки, поэтому, когда я появился на стадионе Icahn Stadium, не самой изящной арене острова Рэндалла, все трибуны были забиты народом. Вывески «Продано» висели на всех трибунах, все места были заняты, и сотни людей стояли на траве у задней беговой дорожки. Во мне просто кипела энергия.

Я сам себе удивлялся, потому что тем вечером пошел сильный ливень. В небе сверкала молния, гремели раскаты грома. Суеверный человек воспринял бы это как нехороший знак, но я чувствовал себя прекрасно. Я знал, что мокрая дорожка иногда даже помогает атлету, потому что влажная поверхность способствует лучшему отскоку и прыжку.

Меня не волновал личный результат. Моей целью был человек, стоящий рядом со мной на стартовой линии: Тайсон Гэй. Тайсон был героем и чемпионом мира на обоих спринтерских соревнованиях. Он был сильным и определенно считался фаворитом того забега. Для меня это было хорошо, так как я не испытывал никакого давления. Единственное, что от меня требовалось, – приехать сюда, поучаствовать и показать отличный результат.

Голова шла кругом, я практически потерял рассудок. Я не знал, что чувствовать и что делать. Следует ли мне остановиться и помахать? Или же мне начать прыгать и бегать кругами как сумасшедшему? может быть, кинуться к толпе? Я ударил себя в грудь, протянул руки к фанатам и упал на колени, уткнувшись головой в дорожку.

И это была моя вторая удача. С психологической точки зрения у меня была выигрышная позиция, так как мне было нечего терять. Я вышел против сильнейшего и хотел узнать, смогу ли я одолеть его. Если я сделаю это, все мои фанаты будут счастливы. Если же нет, кого это будет волновать, кроме меня самого? Но я чувствовал, что Тайсон беспокоится из-за моего времени на Ямайке. Оно было лучше, чем его самый быстрый забег сезона. И, возможно, он думал: «Черт, да этот парень реально опасен. Возможно, сегодня это приведет в ярость…»

Мой разум был холоден. Я был уверен в себе, потому что много тренировался, у меня не было сомнений – я был в форме. Я немножко нервничал – все-таки первый серьезный опыт на стометровке и шанс показать Тайсону и всему миру, что я могу сделать. Если не считать этого волнения, все было великолепно. И я ни на секунду не думал о том, что надо побить мировой рекорд.

Если серьезно, я никогда об этом не думал перед гонками на 100 и 200 метров. Я знал, что атлет должен быть бесстрастным, расслабленным и спокойным, чтобы показать лучшее время. Ставить себе такие грандиозные цели, как побить мировой рекорд, – взвалить себе на плечи ненужное давление. И в этом случае наступает стресс. А со стрессом не так уж и просто пробежать достойно.

Я видел, что давление было проблемой, навалившейся на других ямайских атлетов, в том числе и на Асафу. Когда он впервые побил мировой рекорд в 2005 году, я не думаю, что его волновала проблема лучшего времени. Он просто приехал победить, а время было бы приятным бонусом. Однако после того памятного дня его мышление изменилось, и теперь на каждой крупной гонке он выглядел напряженным на стартовой линии. Это выглядело, будто он приказывал себе повторить свой успех, чтобы завоевать золотые медали: «Сейчас я побегу, снова побью мировой рекорд и уеду домой победителем». Он сам нагнетал напряжение, волновался и после этого уже не мог бежать спокойно. Он побил рекорд в сентябре 2007 года, но больше никогда не появлялся на крупных соревнованиях типа чемпионата мира.

Мой образ мыслей в Нью-Йорке был совершенно противоположным. Мне страстно хотелось бежать, я хотел быть уверенным, что поборю всех остальных, а время было для меня пустяком. Первое – победить, а второе – с каким временем. Мне просто хотелось хорошо выполнить свою работу.

Я встал в стартовые блоки: «Давай же, сделай это».

Я услышал команду: «Приготовиться!»

Я обрадовался: «Ну, поехали…»

Бах! Пистолет выстрелил, но через мгновение я затормозил, и все остальные тоже. У кого-то случился фальстарт, гонка была приостановлена, и лично для меня это было хорошо, так как после первого выстрела я среагировал слишком медленно, словно вдруг потерял бдительность. Моя первая мысль была: «Что же это? О, черт, выстрел же! Беги, беги, беги». Я завозился в блоках. Фальстарт стал еще одним удачным моментом, который мне помог.

«Эй, тебе нужно лучше реагировать, – сказал я самому себе, когда все атлеты вернулись на трек и снова заняли стартовые позиции. – Я не могу снова отстать, поэтому нужно собраться…»

Бах! На этот раз я справился, безупречный старт. Реакция была своевременной, быстрой и мощной. Когда я вышел из фазы разгона, мои бедра и икры замелькали по мокрой дорожке, а руки сильно отталкивались. Через 30 метров я вырвался в лидеры, и когда я быстро оглянулся назад, то не увидел Тайсона. Я даже не слышал его сзади, и казалось, что впереди дорога была расчищена от других атлетов. А затем случилась престранная вещь: я устремился к финишу, зная, что гонка окончена. Да, она была закончена, и моей единственной мыслью, когда я пересек финишную черту, было: «Да, я обогнал его…»

Я продолжал бежать и бежать, мое сердце бешено колотилось в груди, мои ноги были легче воздуха. Казалось, что я могу пробежать еще 100 метров с той же скоростью, а может быть, черт возьми, даже и 300. Настолько я был возбужден. А затем я обернулся и посмотрел на часы:

1/БОЛТ: 9,72 секунды

Новый мировой рекорд

«О боже!»

Голова шла кругом, я практически потерял рассудок. Я не знал, что чувствовать и что делать. Следует ли мне остановиться и помахать? Или же мне начать прыгать и бегать кругами как сумасшедшему? Следует ли мне кинуться к толпе? Я стукнул по своей груди, протянул руки к фанатам и упал на колени, уткнувшись головой в дорожку. Возможно, это было похоже на безмолвную молитву с благодарностью. Возможно, именно так и было.

Тренер тоже ликовал: помчался мне навстречу, при этом его ноги двигались быстрее, чем я когда-либо видел, обнял меня и закричал.

– Я знал, что ты сможешь! – кричал он. – Я знал, что ты его победишь.

Он выглядел таким счастливым – и имел на это полное право, потому что это было и его время тоже, это был его величайший успех. В конце концов, тренер в атлетике не менее важная фигура, чем в футболе. Результаты своего подопечного имели значение для Миллса, моя победа в Нью-Йорке была столь же важна, как победа «Манчестер Юнайтед» в Лиге чемпионов для сэра Алекса Фергюсона. И все равно рекорд поверг всех в шоковое состояние. Никто из нас не ожидал этого, когда я впервые заявил о своем желании бегать короткие дистанции.

Кто был совсем не счастлив, так это Тайсон, и, когда он поздравлял меня, я понял, что нашей дружбе пришел конец. Улыбки и кивки на стартовой линии исчезли навсегда. Я уже не помню, что, где и как он мне сказал, но это был последний раз, когда мы разговаривали. Больше я не был для него «каким-то там Усэйном», я стал врагом, и наши отношения так и не наладились. Но я не удивился такой реакции. Я знал, что нельзя переживать по поводу эмоций соперников на соревнованиях, так как все реагируют на победы и поражения по-разному. Некоторые люди хотят буквально убить своего врага, других же это не особо беспокоит. Я понимал, почему Тайсон был подавлен, догадывался, что если кто-нибудь встанет на моем пути и отнимет победу в следующей гонке, я ужасно разозлюсь, но был уверен, что не стану так сходить с ума. Я бы нашел в себе силы подняться и стал бы тренироваться еще больше, чтобы победить в следующем чемпионате.

Так же думал мой тренер. На одной из наших многочисленных встреч он объяснил мне, как я должен мыслить, если хочу побеждать.

– Запомни, что у каждого атлета – свое время, – сказал он. – У Тайсона было свое время, у Асафы – свое, а до них свое время было у олимпийских чемпионов на 100 метрах Мориса Грина и Донована Бейли. Но их время прошло, и теперь появился новый чемпион. Если ты сможешь понять это, то, даже проигрывая, никогда не проиграешь.

Однако скоро я прочувствовал все преимущества установления мирового рекорда. Мой результат и победа над Тайсоном в Нью-Йорке дали мне дополнительную степень уверенности перед Олимпийскими играми. Тем не менее единственный человек, который еще беспокоил меня, был Асафа. Он теперь стал соперником, которого я побаивался, несмотря на его волнение на стартовой линии в крупных соревнованиях. Я опасался, потому что видел, как этот парень тренируется. Я наблюдал, как он вырывается из стартовых блоков, и не мог понять, почему он не бежит быстрее. Его старты были просто безукоризненны. Если бы я мог стартовать так же, как Асафа, я бы, наверное, бежал дистанцию за 9,30 секунды. Я бы не думал тогда, что бежать будет трудно, напротив, двигался бы расслабленно – если бы только мог стартовать так же безупречно, как он.

Однажды я даже стал свидетелем, как он сломал блоковую установку. Это было в 2006 году, когда мы разминались перед соревнованиями. Асафа тренировал старт за стартом, когда вдруг – бах! – неожиданно блоки треснули.

«Что за черт, – подумал я. – Что там произошло?»

А затем я увидел, как Асафа размахивает металлическими ножными подставками в воздухе. Они разломились пополам, хотя эту вещь сложно сломать. Значит, сила, которую он вкладывал в стартовое движение, была невероятной.

Я считал, что Асафа может быть очень опасен в Пекине, особенно если сконцентрируется перед забегом, но так или иначе я все-таки еще не выступал вместе с ним на 100 метрах. Этот шанс появился в Стокгольме за несколько недель до Олимпийских игр. Встреча должна была стать для меня важным уроком, потому что многие советовали остерегаться судьи, дающего сигнал к старту. Очевидно, что он давал команды слишком быстро, а это было для меня в новинку. Я много раз бегал 200 метров, и в большинстве случаев стартер был обычным стартером. Они везде были одинаковыми, где бы я ни бегал. Но здесь, как только я встал в блоки, парень закричал: «Приготовиться!»

А затем, только я успел вздохнуть, последовал сигнальный выстрел. Я оказался позади всех, самым последним, ноги буквально застряли в блоках. Сначала наступила паника. Я только начал соревноваться на 100 метрах и был неопытен, поэтому первой реакцией было вскочить и бежать – вот что подсказывал мне рассудок.

«Беги, идиот! – орал он. – Выноси меня скорее отсюда!»

Вот так гонка и закончилась. Как только спринтер приостанавливает фазу разгона, считай, что гонка проиграна, хотя тогда я об этом еще не знал. Я помчался что было мочи за всей группой и вскоре догнал Асафу, который был на первом месте. Когда мы бежали последние несколько метров, я висел буквально у него на хвосте и знал, что если наклонюсь вперед, то настигну его на финишной черте, но тут мой мозг затормозил меня. Он велел мне забыть об этом.

«Так, – подумал я. – Сейчас мне это не нужно».

И я пропустил его на первое место.

Да, то, что я собираюсь сейчас сказать, прозвучит дико, но это стало моим видением того, как я провел этот забег. Мой старт был слабым, и я не заслуживал победы. Мое выступление было позорным, я провалил фазу разгона, и ничто не предвещало хорошего исхода гонки для меня. Но я был счастлив, что все так вышло, потому что это дало мне бесценные знания не только о моем стиле, но и о стиле Асафы. Даже несмотря на свой глупейший старт, мне удалось догнать его у финишной черты, и он победил меня только запасом времени.

Вы должны показать всем: «Эй, смотри, я тренируюсь с Усэйном Болтом: это высокий уровень качества». Вы должны продемонстрировать этим ребятам, что ваше слово и дело чего-то стоят. Если вы проиграете, лучше не возвращайтесь.

«А он не так хорош, – подумал я. – Не стоит слишком сильно переживать из-за этого парня в Пекине».

Когда я сказал об этом тренеру, он расхохотался:

– Ты так рано готовишь новогодние подарки?

Я знал, что это была хорошая мотивация. Я чувствовал в себе большую уверенность на 100 метрах перед Олимпийскими играми. У меня была вера. Я знал, что Асафа так или иначе обгонит меня на первых 40 метрах из-за своего идеального старта, но, как доказали мои гонки в Кингстоне и Нью-Йорке, я могу победить у финишной черты благодаря длинным ногам. У меня было преимущество даже по чисто математическим раскладам: я делал 41 шаг, в то время как он – 44.

С психологической точки зрения преимущество тоже было на моей стороне. Результат в Стокгольме убедил Асафу, что у него достаточно сил, чтобы бороться со мной и Тайсоном. Победа придала ему уверенности, быть может, чрезмерной, но я-то понимал, что его игра уже окончена.

* * *

В беговой среде тренеры и беговые клубы соперничали друг с другом. Со стороны могло показаться, что атлеты – это кучка индивидуально выступающих бегунов, чей девиз: «Каждый сам за себя!», но в реальности все было по-другому. На кону стояла честь клуба, и командный дух накалял атмосферу до предела.

Каждый атлет был особенным, и подобно тому, как «Манчестер Юнайтед» сражался с «Манчестер Сити», а Роджер Федерер бился против Рафа Надаля в теннисе, так у каждого атлета была своя уникальная предыстория соперничества. В этом отношении самым большим противником тренера Миллса был Стефан Френсис, или Франно, из клуба Maximising Velocity & Power Track Club (или MVP), который существовал при Технологическом университете в Кингстоне, где я начинал. Франно был известен тем, что тренировал Асафу. Так как тренер Миллс работал со мной в клубе Racers Track Club при Университете вест-индийской культуры, их соперничество касалось подопечных атлетов, а также переносилось на образовательные учреждения. Вот как было на самом деле.

Однако, как выясняется, у этой истории соперничества более глубокие корни. Очевидно, Миллс и Франно раньше работали вместе, но по неизвестной мне причине их пара раскололась. И с того момента началось соперничество за звание более успешного тренера. Когда я только начал бегать стометровки, поговаривали, что Миллс никогда не выведет меня на уровень Асафы, что раздражало тренера. Мой рекорд в Нью-Йорке тотчас прекратил эти разговоры. Неожиданно тренер стал человеком, в портфолио которого значился Самый Быстрый Парень на земле.

Я полагаю, что это соперничество было очень значимо для ямайской атлетики, потому что таким образом расширялись границы и повышались стандарты национального спорта. Противостояние заставляло всех работать. Как только новые ребята появлялись в Racers Track Club, я всегда сообщал им: «Вы больше не в средней школе, вы в лагере Racers, и когда вы поедете на международные соревнования, считайте, что представляете не Ямайку, а Racers. Вы должны показать всем: «Эй, смотри, я тренируюсь с Усэйном Болтом: это высокий уровень качества». Вы должны продемонстрировать и доказать этим ребятам, что ваше слово и дело чего-то стоят. Если вы проиграете, лучше не возвращайтесь». И я шутил лишь наполовину.

Всегда велись жаркие споры, у кого атлеты лучше. Люди хотели знать, у какого клуба больше медалей на крупных соревнованиях. Когда раз в четыре года наступали Олимпийские игры, вставал вопрос: «Кто будет представлять команду Ямайки?» Всех интересовал вопрос, сколько представителей от Racers и от MVP поедут на Игры. Вот насколько все было серьезно.

В тот момент, когда был поставлен мировой рекорд в Нью-Йорке, я принес очко команде своего тренера и развязал новую стадию борьбы. Для самого себя я тоже начал битву.

Тайсон.

И она будет жаркой.