Глава 12. Послание

Но иногда я жил слишком быстро.

Автокатастрофа.

Исход того страшного события 2009 года на трассе Highway 2000, перевернувшего всю мою жизнь, до сих пор поражает. Дорога, дождь, я слишком быстро гнал, чтобы посмотреть матч «Манчестер Юнайтед» по телевизору[15]; встречный грузовик и моя машина, кувырком летящая в канаву; крик девушки на пассажирском сиденье. Черт возьми, да как же я выжил?

Но это был не главный вопрос, возникший у меня в голове в первые секунды после аварии. В тот момент тело буквально гудело от шока, я открыл дверь и выбрался наружу, чтоб оценить повреждения автомобиля. Машина была в плохом состоянии: осколки черного бампера и фар разлетелись по траве и дороге. Капот был смят, как банка из-под газировки, а переднее стекло разбито вдребезги. Никакие ремонтные работы не могли вернуть первоначальный вид, но об этом я переживал меньше всего.

Девушки в машине! Где же, черт возьми, они?

Я предполагал, что они могли выбраться через заднюю дверь, но когда я огляделся, их нигде не было видно. Я наклонился, чтобы проверить под машиной. Вся земля была покрыта острыми, словно лезвие, колючками, которые впивались в мои голые ноги, как маленькие шприцы. Адреналин зашкаливал, я начал паниковать, так как хотел убедиться, что с девушками все в порядке.

Только бы все было хорошо!

Вдруг я заметил движение. Девушка, которая сидела на заднем сиденье, стала выбираться из машины со стоном. Она была в царапинах и, казалось, испытывала сильную боль. Я аккуратно помог ей выбраться из разбитой машины и стал искать ее подругу, как вдруг все мое тело сжалось от ужаса: я увидел обмякшее тело вверх ногами, в неестественной позе. От удара вторая девушка потеряла сознание. Она не двигалась, и мысль о том, что она, возможно, мертва, пронзила меня насквозь.

О боже, только не умирай!

Я бросился к другой стороне машины, чтобы вытащить девушку из-под обломков, но когда дернул за ручку, дверь не поддалась. Ее заклинило. Я испугался – мог взорваться двигатель.

«Успокойся, – сказал я, переводя дыхание. – Успокойся немедленно».

Я потянулся внутрь через окно и отстегнул ее ремень. Бережно поддерживая девушку за шею, я вытащил безжизненное тело наружу. Вдруг появились какие-то парень с девушкой и стали помогать мне. Оказалось, что они стали свидетелями аварии, остановились и решили помочь.

Я почувствовал тошноту. Она все еще была без сознания. Мы вытащили ее через окно и уложили на траву. Я заметил легкое движение ее груди вверх и вниз, глаза на мгновение открылись и снова закатились. Все это было ужасно, но по крайней мере она дышала. Я начал молиться про себя.

«Господи, пожалуйста, не дай ей умереть на моих руках!»

Все были напряжены и выглядели обезумевшими. Нас предложили довезти до больницы, но на дорогах были пробки. На Ямайке так всегда бывало, потому что люди не любили ходить пешком во время дождя. Ближайший пункт экстренной медицинской помощи располагался в районе Спениш Таун и, пока мы медленно пробирались сквозь пробки под дождем, я нервно поглядывал на заднее сиденье. Моя подруга была по-прежнему без сознания, и я чувствовал вину и страх за нее.

Все было очень плохо, и я знал это.

* * *

Я клянусь, что ни одна из моих предыдущих аварий не происходила по моей вине, да их и было всего несколько. Первый раз случился, когда я переехал в Кингстон в 2003 году и ездил на «Хонде». Мне было 17 лет, я только получил права и, как большинство ребят, ездил повсюду. Просто везде. Даже в кафе TGI Fridays на встречу с девушкой – как раз в такую ночь и случилась авария. Я сильно разгонялся и резко тормозил перед самым светофором, я бы мог успеть проехать до красного сигнала, но предпочитал позабавиться.

«Помедленнее, Болт, – думал я. – Успокойся. Имей уважение к другим».

Я встал в ряд, загорелся зеленый свет, соседняя машина моргнула мне, чтобы я ехал, и, пока я перестраивался, откуда-то выскочила другая машина и сильно врезалась мне в бок. Вся передняя часть машины была разбита вдребезги, я был так потрясен, что ко мне не сразу вернулась способность соображать. В состоянии паники первой моей реакцией было перелезть через переключатель скоростей и вылезти наружу через пассажирское окно с той стороны, где не было повреждений. После этого я скатился на капот рядом стоящей машины как ненормальный. Я до сих пор не понимаю, зачем это сделал, потому что мог без проблем открыть водительскую дверь и выйти наружу. Но я был просто ошарашен.

Вторая авария была еще более нелепой. Это произошло 1 января 2006 года, через год после начала осуществления трехлетнего плана тренера, и я начал первый день года с позитивной мысли.

«Знаешь что? – подумал я. – Сегодня Новый год, и начну я его сильным. Я прямо сейчас поеду в тренажерный зал, чтобы год начался правильно…»

Я старательно занимался примерно час, но когда выехал с парковки клуба Spartan в сторону дома, тренер на машине направился следом и встал позади меня. Я видел его в заднее зеркало. Я решил быть осторожным. Я не хотел на следующий день выслушивать его лекцию о вождении, поэтому счел благоразумным ехать к дому медленно.

Однако все случилось как и в предыдущий раз. Я подъехал к светофору и рванул вперед. Но на этот раз какой-то парень выскочил на меня с дороги-дублера. Я надавил на газ, чтобы подвинуться в сторону, но пока делал это, он тоже сместился в другой ряд, предварительно не поморгав мне, и въехал прямо в мою машину. Я не мог избежать столкновения, иначе пришлось бы выскочить на встречную полосу. Бах! – и его старый автомобиль 50-х годов, который, казалось, был сделан из негнущегося железа, смял мой капот в лепешку. Я пронзительно заорал: «Стой!» и тут же увидел, как моя машина буквально разлетелась на куски. Обиднее всего было то, что на его старой машине не оказалось ни царапины. Это жутко взбесило меня, и я просто сорвался.

И пока он съезжал на обочину, я отстегнул ремень и выскочил на улицу, готовый броситься на него с кулаками, но когда водитель вышел, я сразу присмирел. Это был 70-летний старик в толстых роговых очках, которые носили многие пожилые люди на Ямайке, когда у них падало зрение. Я повернул обратно.

«О боже, – простонал я, – я сейчас чуть не набросился на старика».

Я присел на обочину и уставился на свой помятый капот, сквернословя про себя, пока тренер пытался успокоить пожилого водителя. Он даже обвинял меня! Однако я все равно был рад, что тренер ехал за мной: я был счастлив, что он мог мне сейчас помочь.

Но в этот раз на трассе Highway 2000 все было по-другому – ситуация была намного, намного хуже. По правде сказать, мы все остались живы чудом. Моя подруга по-прежнему была без сознания, и я до последнего не знал, выживет она или нет. Наконец мы пробрались через пробку и доехали до больницы, и несколько медсестер тут же бросились к нам.

– Усэйн, Вы в порядке? – спросила одна.

Я закивал:

– Да, я в порядке.

Она оглядела меня: «Но ваша нога в крови».

Я посмотрел вниз. Я оставлял кровавые следы на полу в приемной. Колючки из канавы распороли мне стопу до кости в нескольких местах, но это было ничто по сравнению с девушкой без сознания, лежавшей на носилках.

– Девушка, она без сознания! – закричал я, указывая на неподвижное тело. – Забудьте про меня, помогите ей.

Вокруг нее собрались доктора, ей посветили фонариком в глаза, чтобы проверить признаки жизни. Пока я ждал, когда мне сообщат о ее состоянии, еще одна медсестра провела меня в другую комнату, где мне обработали порезы и вытащили пинцетом колючки из ноги. Как же это было больно! Казалось, моя медсестра была самой неловкой во всем Кингстоне.

Из коридора я услышал, что с моей подругой все будет в порядке, но колючки причиняли мне такую боль, что я мог с трудом терпеть. Колючие щипцы только заталкивали иглы еще глубже в мою ногу, и каждый поворот металлического пинцета проливал кровь на кровать. Это было так болезненно, что я даже вспомнил, как бережно моя мама справлялась с впившимися шипами, когда я был ребенком, но медсестра не хотела меня слушать.

– Но мисс, – сказал я, – она делала это постоянно…

Это было правдой. Когда я был маленьким, я часто страдал от порезов колючек, потому что бегал босиком через кустарник в Коксите. Теперь я думаю, что это было очень глупо с моей стороны. Я разбивал себе пальцы ног, ногти, а один раз наступил на металлический шип, который наполовину вошел в мою ступню, словно хирургический инструмент. В моих ногах столько всего застревало, что можно считать чудом, что я смог потом бегать.

Однажды колючка в моей ноге вызвала нагноение, что было опасно. Мама, видя, как мне больно, очень аккуратно и бережно, как всякий родитель, постаралась вытащить занозу с помощью булавки и пинцета.

– Что с тобой? – спросила она, когда из моих глаз брызнули слезы.

– Мама, очень больно, – взвыл я.

Затем подошел папа. Было 21.30 вечера, и он уже спал в соседней комнате после тяжелого трудового дня в кофейной компании. Должно быть, мои стоны разбудили его, потому что он вбежал в комнату и попросил меня показать ногу. Папа схватил меня за лодыжку и вонзил в ногу булавку. Я даже не мог вырваться, потому он был сильный и держал меня крепко, но колючка была скоро вытащена из плоти, хотя я кричал от боли. Потом, когда я вырос, то часто вспоминал ему этот случай.

– Ты был таким злым, – говорил я ему.

Но медсестра из Спэниш Таун была еще более жестокой. Она заталкивала пинцет глубоко под кожу, и оттуда постоянно текла кровь. Ничего не помогало. Наконец она бросила свои попытки и позвала на помощь врача. Он посмотрел на мои истерзанные стопы и сказал, что мне потребуется небольшая хирургическая операция, чтобы извлечь шипы, пока они не загноились. Это будет больно, сказал он, поэтому я могу выбрать вариант анестезии.

– Мы можем сделать вам инъекцию в позвоночник, что обезболит все тело ниже пояса.

– О нет, – сказал я, смеясь. – Только не делайте этого…

– Или мы можем ввести обезболивающее непосредственно в вашу ногу.

Я посчитал, что второй вариант более разумен в данных обстоятельствах, но на самом деле мой выбор оказался ошибкой. Игла в шприце была восемь дюймов в длину. Врач ввел иглу в тонкую нежную кожу в середине моей голени и стал медленно продвигать ее по направлению к моей стопе. Это была кошмарная сцена пыток из фильма ужасов. Я закричал от острой мучительной боли, пронзившей мое тело.

«О боже, терпи, – думал я, стискивая зубы и вцепляясь в край кровати. – Терпи…»

Врач ввел анестетик, но это не уменьшило боль. Нужно было обезболить еще одну часть моей ноги, но, вместо того чтобы полностью вытащить шприц из моей большеберцовой кости, он вытащил иглу до середины, сменив угол направления на 45 градусов. Игла скользнула вдоль моей кости во второй раз. И меня пронзила такая боль, что в глазах потемнело. Меня начало тошнить.

– Нет, хватит, – закричал я. – Просто уколите меня в позвоночник.

Через несколько минут укол в спину выключил меня, и я потерял сознание, а когда очнулся, то ничего не чувствовал ниже пояса. Мои ступни, ноги, торс были словно парализованы. Это было ощущение, которое я никогда не испытывал раньше, и оно очень меня раздражало.

Врач предупредил, что обезболивающее будет действовать около 12 часов, это было достаточно долго, а не чувствовать свой член было самым странным опытом на свете. Я постоянно смотрел на часы и щипал себя за ноги в надежде, что к ним вернутся признаки жизни. Время ползло как черепаха. Я чувствовал небольшое покалывание в пальцах ног и некоторые ощущения в стопах и икрах. Но больше ничего.

Черт, я не чувствую свой член.

Колени были уже в порядке, бедра тоже.

О боже, не чувствую член… Ничего…

Мои ягодицы.

Да что же, черт возьми, с моим членом?

Когда первые признаки чувствительности появились, я выдохнул с облегчением. Какая там авария: онемевшая крайняя плоть – вот самая стрессовая ситуация, с которой я сталкивался в жизни.

* * *

Когда тренер услышал новости и увидел фотографии моей разбитой машины, он подумал, что я погиб. Он был просто в ужасе. «Никому не может повезти выбраться живым из такой машины», – сказал он, когда ему позвонил ЭнДжей и сказал, что со мной все в порядке. Тренер не верил никому, кто уверял его, что я жив. Я думаю, это был один из самых волнительных моментов его жизни – увидеть меня живого, идущего навстречу ему с перебинтованной ногой. Мы оба знали, что я был на волосок от смерти.

Неожиданно авария изменила образ моего мышления. Я понимал, что Бог спас меня, потому что у него были на меня свои планы.

В детстве факт того, что я был больше, сильнее и намного быстрее других детей, принимался мною как само собой разумеющееся. А теперь все изменилось. Я понимал, что мне послано нечто особенное, и стал брать Библию во все мои поездки. Сестра отца, тетя Роза, стала присылать мне по стиху из Библии в СМС каждый день, а я затем их переписывал, чтобы выучить.

Я вдруг стал ощущать себя в безопасности от сознания того, что кто-то заботится о моем благополучии. Вскоре после этого случая я полетел в Майами. В полете сильно трясло, и всех вокруг меня тошнило от турбуленции. Однако я был спокоен. Я откинулся на сиденье, закрыл глаза и расслабился.

«Все равно я не погибну при крушении самолета, по крайней мере не сейчас, – думал я. – Мне еще надо немного побегать».

Я стал более восприимчивым. Я осознал, что мне неожиданно была дарована жизнь, и начал стараться использовать этот дар как можно бережнее и внимательнее. Я захотел бегать еще быстрее. Я стал общаться с другими атлетами в клубе Racers. Пришла пора учить, и я давал советы молодым ребятам по гоночной технике и стилям бега. Я хотел передать то, чему научился на беговой дорожке. Я чувствовал, что готов помогать молодым как можно больше, и надеялся, что это сможет изменить их жизнь навсегда, хотя они это и не осознавали.

В детстве факт того, что я был больше, сильнее и намного быстрее других детей, принимался мною как само собой разумеющееся. А теперь все изменилось. Я понимал, что мне дано нечто особенное.

Однажды на тренировке я наблюдал, как молодые атлеты бегали эстафету 4х100 метров. Во время разминочной серии один спортсмен бегал медленной трусцой, растягивая свои мышцы во время прохождения поворота. Однако время от времени он делал сильные ускорения. Это любительское движение могло стать опасным, поэтому я счел нужным предостеречь его.

– Эй, не делай этого, – сказал я. – Если будешь так заниматься, перенапряжешь свои подколенные сухожилия и получишь травму.

Он кивнул и вернулся к обычному беговому ритму. Возможно, он не придал тогда этому большого значения, но я посчитал, что если он сможет таким образом избежать травмы и выиграет на каком-нибудь чемпионате, то можно считать, что я внес свою лепту. И это положило начало моему новому мировоззрению.

То, что я выжил, было чудом. То, что я мог ходить, было большой удачей, и единственным физическим повреждением – последствием аварии – была моя раненая нога, лечение которой заняло несколько недель. Для меня это, конечно, было хорошо, потому что 2009 год был важным, так как приближался чемпионат мира в Берлине. Все разговоры об отсутствии Тайсона Гэя в финале Олимпийских игр не давали мне покоя весь сезон, и я хотел доказать, что был лучшим бегуном на планете. После отдыха я стал собираться с силами и концентрироваться, так как я знал, что на этот раз Тайсон на чемпионат приедет.

А затем этот парень допустил просчет. Он сообщил в прессе, что мой мировой рекорд ему по силам и он собирается побить его. Когда я впервые услышал эти высказывания, то уже выздоровел и активно тренировался, но не мог понять, почему он так поступил. Если другой бегун стремится побить мое время, зачем нужно заявлять об этом на весь мир? Теперь Тайсону нужно развить самую быструю скорость на 100 метрах, иначе он будет выглядеть просто глупо. Он взвалил себе на плечи слишком тяжелый груз ответственности.

Такие новости мне только помогали, так как подобная информация позволяла вычислить тактику оппонента. Если представить беговую дорожку психологическим поединком при игре в покер, то Тайсон тут явно перебрал, даже по-крупному. Его слова показали мне, что он не осознавал моей внутренней силы. Он не проанализировал, кто я такой и что творится у меня в голове по поводу предстоящего крупного забега. Разумеется, Тайсон знал о моем физическом мастерстве. Но он должен был понимать, что громкое заявление любого противника всегда заставляло меня тренироваться усиленнее. Это разжигало во мне дух соперничества. Все в клубе Racers знали, что говорить при мне чепуху было ошибкой, потому что я тут же начинал копить силы для борьбы.

Я догадывался, что у нас с Тайсоном совершенно противоположные точки зрения на атлетику. Я никогда не делал громких заявлений, как бы уверенно себя ни чувствовал перед чемпионатами. Тренер и мой опыт научили меня – что бы ни произошло на забегах, это не может сбить меня с моего основного курса. Как только я ступал на беговую дорожку и слышал выстрел, то отдавал себя на милость стольким разным случайным факторам, каждый из которых мог свести на нет мою попытку побить мировой рекорд. Я мог оступиться или потянуть подколенное сухожилие, я мог упасть прямо у финишной черты. Столько всего могло пойти не так и нарушить все мои планы. Но была еще и другая сторона. Если бы я захотел, я мог бы утверждать, что мировой рекорд будет побит. Никто бы не смог сказать по-другому – кто докажет? Ни Тайсон, ни кто-то другой. Поэтому я оставлял все разговоры для интервью и пресс-конференций после гонки.

Поначалу тренировочные серии упражнений были для меня тяжелой работой. Из-за травм на моих ступнях я начал подготовку к чемпионату мира в невыгодном положении: я отставал от своего тренировочного расписания и даже не мог держать скорость какое-то время. Каждый раз, когда я бежал, порезы на ноге горели. Я использовал ботинки с протектором из специального материала, позволяющего защитить порезанную кожу на пальцах и подъеме ноги, и это немного уменьшало боль, но бегать по кругу было практически невозможно. Каждый раз, когда я входил в поворот, раны начинали кровоточить.

Хотя тренер и видел, что я работаю через боль, его лицо редко отражало беспокойство или сочувствие, через какие бы муки я ни проходил. У него был непроницаемый взгляд, к которому я уже успел привыкнуть за время совместной работы. Конечно, я знал, что ему жалко меня, когда я попадаю в неприятную ситуацию, но при этом отчетливо понимал, что тренеры зачастую оценивают своих бегунов так же, как коневоды оценивают породистых скаковых лошадей в загоне.

Стоя на боковой линии, тренер изучал мои мускулы, словно они были инструментом его профессии. И пока я мчался на предельной скорости по дорожкам трека Университета вест-индийских культур, он анализировал мою физическую форму и силу. Мой победный потенциал проверялся при каждой серии упражнений.

А затем он озвучил свой грандиозный план для Берлина.

– Так, Усэйн, вот как мы поступим, – сказал он мне однажды вечером после тренировки. – Тебе необходимо отдать шесть недель интенсивной работе, если ты хочешь победить Тайсона на чемпионате мира. Перестань ходить на вечеринки и сократи количество фастфуда. Обо всем остальном позабочусь я.

Мое беговое расписание было отрегулировано: мы сократили дополнительные упражнения и сконцентрировались на тренировках по развитию максимальной скорости. И я снова стал образцовым атлетом. Я выключил телефон и пейджер на целых шесть недель, я почти не ел фастфуд и рано ложился спать. Скоро я стал бегать стометровку за 9,7 секунды, не особо напрягаясь. Я стал молниеносно проходить поворот на 200 метрах. Таким образом, тренер снова нашел возможность подготовить меня физически несмотря на потерянное из-за аварии время.

И если сейчас в моей подготовке ничего не было упущено, у Тайсона был серьезный повод для беспокойства. Преимущество было на моей стороне.

* * *

Размах мероприятия в Берлине был грандиозен. Если Олимпийские игры считались легкоатлетическим эквивалентом Кубка мира FIFA, то чемпионат мира походил на африканский Кубок мира или Кубок мира в Америке. Повсюду все шумело, фанаты были возбуждены, а лучшие атлеты мира собирались продемонстрировать свое высшее мастерство.

Для меня Европа всегда была прекрасным местом: Цюрих, Рим, Лозанна – встречали меня с большой любовью каждый раз, когда я появлялся на соревнованиях Бриллиантовой лиги, но в Берлине все это было на более высоком уровне. Само спортивное мероприятие проходило на впечатляющем Олимпийском стадионе, а огромная арена вмещала 74 000 человек. Поле было окантовано ярко-синим беговым треком, а трибуны были переполнены практически каждый день, и когда атлеты срывались с блоков по сигналу, гул стоял просто дикий.

Но чемпионат мира казался мне всего лишь очередной гонкой. Я чувствовал себя расслабленным и сильным. Моя спина больше не болела благодаря физиотерапии и работе в тренажерном зале, не говоря уже о лечении доктора Мюллера-Вольфарта, который здорово укрепил мне мышцы спины. Мои сухожилия были полны силы. Мне вообще не о чем было волноваться. Я легко прошел отборочные туры на 100 и 200 метрах, и во время разминки перед финалом на 100 метрах испытывал большую радость.

Я был настолько расслаблен, что за час до гонки, пока Эдди разминал мышцы на массажном столе, начал дурачиться, так же как делал это в Пекине.

– Эй, кто хочет держать пари, насколько быстро я пробегу?

Все рассмеялись.

Ну, хорошо, давайте сделаем это.

Мы все загадали время. Рики – 9,52, Эдди – 9,59 секунды, я ставил на 9,54.

Я полагаю, что был так уверен в своем выступлении не только потому, что сохранял прекрасную форму, а еще и потому, что в финале стометровок обычно собирались лучшие из лучших. Тут были Тайсон и Асафа. Каждый из нас выложится на 100 процентов, я знал, что если возьму первое место, уже никто не посмеет поставить под сомнение мой статус лучшего атлета на планете, никто не сможет оправдать других атлетов.

И вместо того чтобы страшиться борьбы, как это случалось у некоторых других атлетов, я загорался этой мыслью – она была причиной моего счастья, всегда я тем больше воодушевлялся, чем масштабнее был вызов. Тайсон, должно быть, немного смутился, когда увидел меня, идущего из раздевалки к стартовой линии. Несмотря на масштабность соревнования, я весь сиял. Я даже начал перекидываться шутками с бегуном из Антигуа и Барбуды Даниэлем Бейли. Мы вдвоем смеялись и выполняли танцевальные движения. Мы с ним уже прошли все отборочные туры чемпионата мира и каждый раз в шутку спорили, кто из нас стартует быстрее после сигнального выстрела.

Бах! Бах! Бах! После каждого забега мы с ним смотрели на повторе, кто вышел из блоков первым. Но то, что начиналось как невинное развлечение, чуть не стало для меня неприятным срывом участия в соревнованиях, потому что в одном из полуфиналов у меня случился фальстарт. Я так хотел стартовать раньше его, что сдвинулся с места слишком быстро, и атлетов попросили снова вернуться на стартовую линию.

В те дни правила для бегунов относительно фальстартов были предельно ясны. Любой атлет, который сдвинулся с места в течение 0,10 секунды после выстрела ружья, считался фальстартовавшим. Это время было рассчитано научным путем, и считалось, что человеческие действия, совершенные на такой скорости, основаны скорее на догадке, чем на реакции. Наш мозг не может отреагировать на звук так быстро. После первого фальстарта атлеты получали предупреждение. Если же кто-то выполнял фальстарт и при следующем выстреле пистолета, то его дисквалифицировали.

Однако находились те, кто манипулировал этим правилом. Было выявлено, что некоторые американские атлеты намеренно фальстартовали, чтобы подорвать концентрацию других ребят. Это была уловка, часто используемая бывалыми профессионалами, особенно теми, кто обычно медленно стартовал.

Вот в чем было дело: когда атлеты выстраивались на стартовой линии перед стометровкой и какой-нибудь парень уже заранее решил, что собирается фальстартовать, это ставило его в более выгодное положение с психологической точки зрения. Рестарт для него уже не был шоком – это было заранее продумано. И когда гонка начиналась повторно, другие ребята волновались, потому что следующий бегун с фальстартом был бы немедленно дисквалифицирован. Это означало, что самые быстрые стартеры из группы начинали пугаться. По сигналу они должны были сдвинуться немного медленнее, просто на всякий случай. А более медленные стартеры из группы получали при этом преимущество.

Я не хотел проиграть гонку из-за дисквалификации, по крайней мере не сейчас, когда решался мой статус атлета номер один. Я отвел Бейли в сторону.

– Пожалуйста, забудь об этой стартовой уловке, – сказал я. – Я просто хочу выступить. Если мы начнем давить друг на друга, мы можем наделать глупостей…

Он закивал. Бейли понимал меня лучше, чем остальные бегуны, – мы стали друзьями с тех пор. Когда он стал заниматься в клубе Racers, он знал, что я люблю подурачиться перед забегом. Это помогало мне расслабиться. Он также знал, что тем вечером ставки были для меня достаточно высоки, но это не помешало нам танцевать и выделывать разные необычные танцевальные движения. Я посмотрел на беговые дорожки и улыбнулся. Лицо Тайсона было очень сосредоточенно. Должно быть он думал: «Что не так с этими парнями? Это финал чемпионата мира, а они забавляются и шутят?»

Вот атлетов призвали на стартовую линию. Бах! Я быстро стартовал, и мои первые шаги были ровными и длинными. Я рванул вперед и через 50 метров оглянулся через плечо, чтобы проверить своих оппонентов, но это была лишь мера предосторожности. Я выполнил идеальный старт. Никто из всей группы и не собирался меня догнать.

Я обернулся снова, просто чтобы убедиться.

«Вот, – подумал я. – У меня получилось».

Гонка была выиграна, и за 20 метров до финиша я посмотрел на часы. Секунды тикали, но в каком-то замедленном темпе, и в одно мгновение я заметил, что новый мировой рекорд был у меня в руках. Забавно, но я был совершенно спокоен. У меня не было ощущения шока или удивления, как в то время, когда я побил рекорд в Нью-Йорке или Пекине.

Крик толпы подсказал мне то, что я хотел знать: 9,58 секунды. Новый мировой рекорд. Я стал номером один для всех в мире, и я пробежал по синему беговому треку Олимпийского стадиона с поднятыми вверх руками. Я сделал позу «молнии», чем привел толпу в бурное ликование. Кто-то набросил ямайский флаг на мои плечи. Все это было уже знакомо.

Позже я узнал, что Тайсон разозлился. После забега он ругался, был переполнен злобой и тряс кулаками. В его представлении, он действительно должен был меня победить, но с того момента, когда мы только появились на треке, я знал, что я в лучшей форме, по крайней мере на уровне эмоций. Тайсон был слишком взвинчен, в то время как я был совершенно спокоен. Единственное, что меня волновало, так это то, выиграю ли я 100 евро в споре с Эдди и Рики. А тем временем Тайсон думал о титулах и мировых рекордах, что делало его еще напряженнее. Если бы он хоть немного расслабился, то пробежал бы забег намного лучше; при меньшем стрессе он выполнил бы свою задачу более качественно.

На следующий день я услышал, что Тайсон отказался от забега на 200 метров. Поползли слухи, что он решил больше не сталкиваться со мной, потому что мысль, что я одержу над ним победу, была для него невыносима. На самом же деле он травмировал себе крестец и больше не мог соревноваться, но меня это особо не беспокоило, так как я только что доказал всем, что могу одержать над ним верх на крупном чемпионате. Что касается меня, то я уже и забыл, что он не участвовал в соревнованиях в Пекине.

Оглядываясь назад, я вижу, что мой образ мыслей отличался от того, как я рассуждал в 2008 году, особенно относительно 200 метров. В Пекине я был изначально неуверен в том, как быстро буду бежать и смогу ли побить время Майкла Джонсона. Но в Берлине, когда пришло время финала на 200 метрах, я был уверен, что побью свой же мировой рекорд. Мое время на стометровке утвердило меня в этой мысли, и, как только выстрелил пистолет, я погнал что было сил.

Удивительно, но гонка прошла непросто. Я тяжело разгонялся, тяжело проходил поворот, тяжело бежал по прямой. Но я не утомился и не перенапрягся. Я был свеж и полон сил. И как только я понял, что гонка будет выиграна, я посмотрел на часы. Всякий раз, когда я бежал 200 метров, я мог судить, за сколько по времени пробегу дистанцию, лишь изредка поглядывая на часы. Когда я приближался к финишу, я знал, что рекорд будет побит. Я даже не стал нагибаться у финишной черты.

19,19 секунды.

Еще один мировой рекорд.

Но правда заключалась в том, что если я бы наклонился перед финишной чертой, мой результат был бы еще быстрее, возможно, 19,16 секунды, но так как я хотел, чтобы мой забег выглядел легко, люди начали болтать чепуху, что я намеренно сдерживал себя. Фанаты знали, что каждый раз, когда атлет бьет мировой рекорд, он получает бонусы от своих спонсоров, и злые языки стали распространять сплетни, что я специально сжульничал, чтобы потом побить свой же рекорд еще несколько раз с целью наживы.

Но если бы все было так просто. Беговая дорожка – это сложная штука, и если я могу судить о том, побью свой рекорд или нет, то измерить заранее, с каким точно временем я финиширую, практически невозможно. Реальная жизнь спринтера такова, что для успеха ему необходимы сразу несколько факторов: сила, физическая форма, состояние ума и удача. Для меня в тот вечер все они сошлись воедино, и я продемонстрировал идеальный забег. Вернее, так казалось мне. А у тренера были другие соображения.

– Твои плечи были слишком высоко подняты, – сказал он. – И ты постоянно оборачивался.

Для меня это стало последней каплей. С тех пор я решил никогда больше не спрашивать его о моем беге на гонках. Представьте себе: я пробежал хорошо, побил мировой рекорд и взял золото. В моем представлении, все прошло отлично. Но не для тренера. Он по-прежнему выискивал ошибки.

И это немного расстраивало меня.