Козы

Откуда вообще берутся козлы? Все начинается с общего режима. Ведь все мы, или почти все, родились и выросли при социализме, учились в школе. Собирали макулатуру. Многие вступали в пионеры, некоторые в комсомол. Половина служила в армии. Откуда нам собственно было черпать информацию о мастях и понятиях?

При Хрущеве ввели разделение режимов. Первозаходники стали сидеть отдельно. Рецидивистов отсадили на строгий и особый режимы. Первоходам некому стало объяснить пагубность и подлость козьего образа жизни. Придя этапом после осуждения, человек сразу оказывался перед дилеммой: вступать в актив или нет? Активисту обещали досрочное освобождение, длительные свидания, всевозможные льготы. А что могла предложить отрицаловка? Изоляторы, отбитые мусорскими дубинками почки? Честные упрямцы попадали под пресс, только за то, что хотели остаться порядочными людьми.

Те, кто вступает в актив, изначально отнюдь не являлись кончеными подонками. Одни успокаивают себя, что одевают повязку лишь для проформы, другие надеются раньше выскочить на свободу, третьих опьянила неожиданная возможность получить власть, ну, а четвертых просто заставили. Всех их роднит одно. Они искренне верят, что попали в систему наказаний в первый и последний раз. Опасное заблуждение!!! «От тюрьмы, да от сумы не зарекайся.» Окунувшийся в это болото обязательно занырнет в него еще раз. Если кто и имеет шансы больше не залететь, так это работяги. Они покорно бычат в зоне и так же будут бычить на свободе. Преступления их носят случайный характер – драки, мелкое хулиганство или украдут спьяну по мелочи.

Другое дело – козлы. Хотя первая заповедь активиста – встать на путь исправления, они обязательно вернутся в свое стойло. И это не парадокс, а закономерность. В реальности его исправление заключается в том, что он ревностно заставляет других осужденных работать и доносит на непокорных. Из лагерного фольклора: «В зоне строгого режима на распределении:

– Профессия?

– Бригадир.

– Работать будешь?

– А куда они денутся…»

Представьте себе освобождение такого активиста. В колонии он работать отвык. Привык к власти и вседозволенности, привык помыкать, приказывать. А кто его возьмет начальником на свободе? Если он устраивается на простую работу, то привычка орать и распускать руки остается. Она-то и приведет его обратно в лагерь. Только до того, как козел туда доедет, ему придется посидеть под следствием в тюрьме, где сохранился воровской уклад арестантской жизни. И где с него спросят за все подлости. В 1984 году в осужденке Оренбургского централа я обратил внимание, что на петушиной шконке возле параши лежит статный, красивый, молодой парень. «Как же так, – спрашиваю, – как же тебя угораздило?» Он отвечает: «Повязку носил на усиленном режиме. Узнали меня…» А в камере дожидался этапа в крытую орчанин Геша Ешин с тремя трупами за плечами. У него на балде шары стояли. Он повадился драть эту разоблаченную козу. Бедный петух так орал по ночам!!!

Битая, но не обезвреженная коза еще опаснее. На строгом режиме повязка становится уже не временным недоразумением, а образом жизни, определяющим характер и мысли субъекта. Однажды за руководителем СПП отряда уже пришли менты, чтобы вести его в изолятор за какие-то прегрешения, а он все еще дописывал докладные на мужиков за то, что они не встали по сигналу «подъем». Кстати, по этому эпизоду видно, что активисты вовсе не застрахованы от попадания в карцер. На них доносят другие козы. Если отрицаловка в лагере загнана в подполье, то повязочники грызутся между собой. Между ними периодически вспыхивают «битвы за портфели». И не всегда они проходят в форме интриг и доносов.

Зимним вечером на «тройке» в Новотроицке меня оторвали от шахмат дикие вопли. Мы выглянули в окно и в свете прожекторов увидели несущегося в одних кальсонах завхоза восемнадцатого отряда. Он держался за бок и безостановочно орал. За ним с отверткой гнался бывший завхоз. Вот такая беспокойная козья жизнь!

Однажды на той же «тройке» наш завхоз Будалом, огромный монстр с рондолевой пастью, татуировкой на лбу и шрамом через всю грудь, решил забухать. Пригласил еще двух отъявленных козлов – завхоза санчасти и руководителя СПП колонии. Выпили, разошлись. Будалом побежал на вахту сдавать собутыльников заму по режиму: «Гони прапоров, Сухов и Баранов пьяные, пусть их вяжут!» А они оба уже там сидят. Прибежали раньше Будалома и самого его сдали.

Туманная перспектива досрочного освобождения и сытная жратва вряд ли заменят спокойный сон. Ведь в случае, когда чаша арестантского терпения переполняется, жертвами становятся именно активисты. В 1979 году на «тройке» новотроицкий Соловей за одну ночь зарезал одиннадцать козлов.

Вот отрывок из статьи о таком активисте из козьей газетенки «За честный труд».

«…Осужденный Павлов едва ли не с первых дней вступил в члены СПП, вскоре стал председателем СПП отряда, а через три месяца был избран в штаб СПП колонии. Александр Павлов всегда строго по форме одетый, подтянутый, он очень требовательный не только к окружающим, но и к себе. Все нарушители, которым приходилось «попадать к нему на карандаш», уже знали, что никакие угрозы и попытки как-нибудь откупиться от него ни к чему хорошему не приведут, более того, к таким он относился еще строже, не оставляя никаких шансов безнаказанно нарушить решим содержания. Ему до всего есть дело: будь то нарушение внешнего вида осужденных или «переброс». Как правило, он оказывается именно там, где ожидается или происходит что-нибудь запретное и здесь уж осечки не допустит. Саша предотвратил один побег, который был полностью подготовлен, перехватывал не один «переброс», с его помощью был перекрыт не один канал ввоза запретного в колонию и многое другое…»

Нормальному человеку трудно представить, что эти гаденькие строчки написаны не про мента, а про зека. Вот такая пропадлина! И как его земля носит!

Однако даже козы тоже бывают разные. Не все они достойны ненависти и презрения. Да и поступки у некоторых случаются дерзкие.

На «восьмерке» мы с Бублем познакомились с бирюлевским громилой по кличке Удав. Хулиган по свободе. Козел по лагерю. Но безвредный. Художник. Мужиков не угнетал, доносов не писал. Удав обладал мощной, рельефной мускулатурой и фанател от железа. В его круглосуточном распоряжении была художка, состоящая из двух комнат. В одной реально чертил наглядную агитацию и лозунги типа: «Осужденный! На свободу с чистой совестью и без долгов!» или рисовал шукшинскую старушку в платочке с подписью «Я жду тебя, сынок». Иногда я находил у него совершенные шедевры в рубрике «Они позорят колонию». Никогда не забуду сообщение штаба: «Осужденный Фантов – 10 суток ШИЗО за попытку нелегально проникнуть на слет передовиков». Ну, кажется – полный бред, абсурд!! Ан, нет. Бедолага Фантик пытался пролезть в клуб на это козье мероприятие потому, что после слета новое кино показывали.

Так вот, вторая комната в художке Удава была полностью оборудована под спортзал. Штанги, гантели – все, как положено. И он притерсился[33] нас с Бублем отмечать на проверке таким образом, чтобы мы не мерзли на плацу, а ныряли в художку качать железо. У него вообще были разные возможности, так как мусора постоянно заказывали ему всякие картинки в подарок женам. Один мент, к примеру, подарил Удаву фотоаппарат. И фото, которые вы видите в этой книге, сделаны именно им. Проверки в лагере длились в лучшем случае минут сорок, но в случае, если подсчеты не совпадали, могли растянуться на пару часов. Менты должны были свести воедино и получить верное число зеков на промзоне, в отрядах, на больничке, на свиданке, в изоляторе. Если все правильно сходилось, то ДПНКа[34] командовал расход общему построению.

Так вот, весьма удобно было в это время спортом заниматься, все лучше, чем на плацу топтаться. Правда, недолго длилась наша лафа. Валера Шнайдер и в этот раз уличил нас в вопиющем нарушении босяцкого этикета:

– А что, другого места нельзя найти? Кроме как в козлодерке? Может вы там еще и чифирите?

Пришлось нам закончить тренировки в художке. Продолжили на улице за бараком. Благо лето скоро наступило.

Интересно, что на «тройке» с моими тренировками боролись менты. Козы написали донос, что я собираю вокруг себя молодых, отрицательно настроенных осужденных с целью подготовки группы прорыва. Прислали работяг, и они мои снаряды разрезали сваркой. Мне новые сварганили. Тогда пригнали педерастов и петухи под охраной вертухаев мои штанги обоссали.

Такой вот парадокс. На одной зоне менты спорт запрещают, на другой мусорам по фигу – блатные недовольны.

С братвой Удав старался не конфликтовать. А вот будучи под легким шафе, поколотить коз – всегда пожалуйста. Только однажды художник чуть не попал под серьезный замес. Качался бирюлевский хулиган самозабвенно, и потому отсутствием аппетита не страдал. Частенько нырял в столовую, где запуганные им повара безропотно накладывали Удаву пожрать в специальное ведерко. Долго ли коротко, повара пожаловались блаткомитету. Удава вызвали на правеж, где Вася Спиридон и поддатый Плут втолковали кишкоблуду о неприкосновенности общего котла и святости тюремной пайки. Плут настолько расчувствовался, что пустил слезу. Удав проникся и обещал исправиться. Отпустили его без рукоприкладства. Может, проступок художника сочли незначительным или впечатлила мускулатура Удава. Не знаю.

На свободе я пару раз увиделся с ним в 1990 году. Таксисты и мелкие спекулянты Бирюлево его в натуре боялись. Однако общение наше как-то не задалось, и как сложилась его жизнь, я не знаю.

Когда наступила перестройка, ментов какое-то время в зоне вообще не было. Не знали, как им себя с нами вести. Ждали новых предписаний. Охраняли только по периметру. Отбой, как всегда – в десять вечера, и телевизоры должны были выключать. Так самое интересное показывали вечером. Раньше мы ставили какого-нибудь шныря или петуха за пару заварок следить за атасом. Он сидел на подоконнике, караулил, а зеки смотрели кино до полуночи. Ну, а если ментов нету – зачем атасника сажать? Но наш тогдашний завхоз решил продемонстрировать свою власть: «Почему нет атасника? Выключаю телевизор?» Ему дали по макитре, загнали в каптерку и дверь забили досками крест на крест. Дня два там сидел, козел, консервами питался.

Как-то сидим в клетке на вахте. Малю и Лукьяна поймали за карты. Я с Бублем за мордобой. Пара мужичков-пенсионеров за брагу. Витярика служку-казаха поймали в чужой локалке. Муху, как всегда, приволокли за что-то… В общем получилось так, что все клетки заняты одним седьмым отрядом. Мы ржем между собой: «Весь седьмой отряд тут. Только завхоза не хватает!» Вдруг раздается грохот, крики, звуки борьбы и ударов. Волокут в задницу пьяного нашего завхоза, а он орет: «Всем "смирно"!!! Я прапорщик погранвойск или хрен соси?» Ну, мусора как дали ему оторваться! Дурдом! Менты колотят своего первейшего помощника!

На «восьмерке» сидело много казахов. Отличный народ!!! Немало их было среди шпаны – Муха, Урарай, Пистолет, Шумай, Серик – всех не упомнишь. Но, как говорится, в семье не без урода. Появился в лагере конченный, подлый козленыш, мелкий ублюдок и доносчик. Про таких говорят: «Ни ножа, ни х… не боится». Засел в будке и никого никуда не пускал. Кто из мужиков пригрозит ему – тут же писал докладные или вызывал мусоров. Пост его находился в стратегически важном месте: отделял «город» – основную часть зоны – от «деревни». В «городе» находились шесть бараков, выход на промзону, плац для общего построения, столовая, клуб, библиотека. В «деревне» – туббарак и два обычных барака. «Деревню» от «города» отделяла надежная локалка с автоматической дверью, пульт от которой находился в будке-«скворечнике», где засел этот гаденыш. Как-то ночью подожгли его будку, подперев снаружи дверь. У козла был в гостях хлеборез. Мразь эта тощая прошмыгнул в маленькое оконце, а хлеборез сгорел.

Однажды бродяга Гриша Хабаровский пригласил меня в гости. Козленыш мне локалку не открыл, и я вынужден был развернуться восвояси. При встрече я посетовал Грише, что, мол, не можете у себя в «деревне» порядок навести, распустили козлов донельзя… Через пару дней Хабаровский проткнул мерзавца заточкой, но живучий гад опять уцелел, а Гриша раскрутился еще года на три. И еще несколько раз пытались его достать, но он, гад, срывался с любой сковородки.

Незадолго до описываемых событий в лагерь пришел этапом молодой москвич, который гордо именовал себя сукой. На том основании, что раньше был блатным. Сукой он, конечно, не был, потому что никогда не был Вором, но, видимо, называться обыкновенном козлом ему не позволяло самолюбие. Мне он был неприятен и никаких отношений мы с Олегом с ним не поддерживали. Нам и за Удава Цыган навтыкал. А скентовалась эта «сука» с Нельсоном, тоже молодым, пузатым, одноглазым козлом, завхозом по должности. В отряде у него я не был, но, по отзывам, Нельсон козел был веселый и безвредный. И как-то забухали они в каптерке. А казах Нельсона и «суку» спалил. И рванул, было, на вахту доносить. Так они его догнали и завалили на глушняк. Отрезали голову, забрались на крышу трехэтажного барака. С крыши голову здоровенный Нельсон метнул через запретку на волю. А там как раз чья-то матушка с автобусной остановки прет баулы на свиданку. И ей отрубленная голова под ноги катится. Матушка – брык в обморок. Голова справа, баулы слева… Что за лагерь такой, прости, Господи, где средь бела дня отрубленные головы через забор летают? (Это было третье при мне убийство на «восьмерке».)

Вот так – босота не достала, а от рук своих козьих «однопартийцев» сгинул, как собака ненавистный активист. С душком козлы оказались.