Дома Лето 2013

— Дамы и господа, говорит командир корабля. Наш самолет произвел посадку в аэропорте города Челябинска. Местное время — семь утра. Температура в городе — пятнадцать градусов. Наш полет окончен. Желаем вам всего доброго.

Я забрал с полки рюкзак, закинул на плечо и вышел на поверхность. В глаза ударил свет, а в нос — кислый воздух. Экология в Челябинске — симуляция постапокалиптического мира: воздух отравлен выбросами заводов; деревья срубаются под асфальт; редкие экологи, что решаются выйти с протестами, тут же винтятся полицией. Здесь нечем дышать и нечего делать.

В аэропорту я выискиваю отца и наконец нахожу его в толпе. Вот он стоит, тоже высматривает меня; совсем не изменился: все та же синяя куртка, те же ботинки. Разве что чуть больше седых волос стало на коротко стриженной голове и немного пополнел. Я подхожу к нему, улыбаюсь, жму мозолистую крепкую руку и обнимаю.

— Ну здорово, студент, — смеется он.

— Здорово, пап.

— Багаж есть?

— Да у меня и вещей-то нет. Так, белье сменное взял.

Рассветает. Зевая, мы идем по трассе к машине.

— Долетел нормально?

— «Победой» летел. Долетел и слава богу.

— Мама с утра тоже просилась приехать. Говорит, поеду с тобой. Я ей говорю: да спи ты, увидишь же все равно, че со мной ехать.

Эту историю он мне рассказывал каждый раз, как я прилетал.

Он открыл дверь машины, и я рухнул в салон. Пахло «Елочкой». За окном проносились поля, деревья без листьев, баннеры «Единой России», серые пятиэтажки, автомойки и магазины. В Челябинске основной бизнес — продукты, пиво, ремонт машин и продажа стройматериалов. Больше тут ловить нечего.

— А эта одноклассница, которая замуж вышла, все еще замужем за своим?

Этот вопрос папа мне тоже задавал каждый раз, как я возвращался домой. То ли забывал, то ли надеялся, что что-то изменится.

— Да все так же. Все стабильно.

— Че в универе?

— Если честно, я не знаю. Я там только на сессиях появляюсь. А так — работаю, дела делаю.

— Ну, смотри сам, конечно, парень взрослый, главное, чтобы не исключили.

Папа и не знал, сколько уже комиссий по исключению я прошел. Да и не надо было ему это знать, зачем волноваться попусту.

— А что журналистика? Ты же вроде как журналистом там думал стать.

Мне не хотелось об этом говорить. Не хотелось рассказывать, что все совсем не так, как мне об этом рассказывали в юности. Боялся сказать, что я сдался, устал голодать, устал месяцами ждать гонораров, пошел по пути меньшего сопротивления.

Что за неделю работы официантом я заработаю больше, чем если буду месяц писать тексты.

— Пока не сложилось. Может, позже.

— Ну понятно.

Наконец мы приехали в родной двор. Здесь все так же: краска на заборе, который я красил еще школьником, почти стерлась. Соседский дом, сгоревший несколько лет назад, так и остался стоять с обгоревшими зубьями вместо крыши. Никто не знает, что тогда случилось: то ли алкоголики, жившие там, уснули с сигаретой, то ли подожгли враги. Все случилось одной летней ночью: мы проснулись от шума, а когда выбежали на улицу, увидели, как вся улица осветилась от яркого пламени, которое пожирало деревянный дом. Хозяйка — взъерошенная алкоголичка, еще не совсем отрезвев, носилась из стороны в сторону, крича и плача. А потом все закончилось и огонь потух.

Дома все так же: двор завален строительным хламом, грядки вскопаны и готовы к посадке, на веранде — рассада. Собака, не узнав меня после долгого отсутствия, облаяла меня, а затем, испугавшись, убежала.

— Ну чего ты, Долли, глупая ты псина.

— Старенькая уже, соображает плохо.

Я вытер ноги и зашел в дом. Из спальни вышла мама:

— Здравствуй, сынок.

— Привет, мамочка.

— Долетел нормально? Есть хочешь?

— Давай что-нибудь.

Брат еще спал. Я перекусил, сбросил в комнате вещи и лег спать. В моей берлоге ничего не поменялось: все те же обои с египетскими мотивами, кактус у окна. Наконец-то я дома. Пусть Москва поживет без меня.

* * *

Мама накрыла на стол, разлила по тарелкам суп. Брат ел молча, сама она пила кофе. Жуя, я рассказывал о том, чем живу: про работы, про учебу, которую я забросил, про девушек, которые бросили меня.

— Чем сейчас занимаешься?

— Официант. Сейчас без работы, правда, клуб закрыли на лето.

— А потом думал, чем будешь заниматься?

— Я не знаю, мам. Я боюсь где-то задерживаться. Не могу представить, как можно в офисе просидеть несколько лет. Это же ад.

— Ты еще молодой. Пойми, не бывает так, чтобы работа и нравилась, и денег нормально приносила. Ну жизнь так устроена, что поделать.

— Не хочется в это верить.

Мама знала, о чем говорила: всю жизнь они с отцом проработали при заводе, вставая в шесть утра. Он — в милиции, ловя похитителей заводского имущества, она — в отделе кадров, перебирая бумаги. Жизнь в режиме 5/2. Пройдут еще годы, пока мама не откроет свой магазин и опровергнет свою теорию о том, что жить для кого-то — это нормально.

— А ты чего думаешь делать? — спросил я брата.

Он оторвался от тарелки.

— Еще успею придумать! До университета еще далеко.

— Я тоже так думал. А потом взрослая жизнь наступила так резко, что опомниться не успел. Не лезь в это, серьезно тебе говорю, вам в школе сказки только рассказывают, как все круто будет.

* * *

Отец достал с чердака мой старый велик. Вот он, дружище, нисколько не изменился за эти годы, ровно такой же, как был и десять лет назад, разве что красная краска чуть осыпалась с рамы и спустили шины.

— А в детстве ты совсем на нем не катался, — сказал отец, давя ногой на насос.

— Боялся, что отберут.

Бояться было чего. Однажды мой приятель вышел из дома выгулять новый велосипед, а обратно вернулся уже пешком.

— Все, забирай. Ты надолго?

— Да так, пару кварталов объеду.

Я выставил велик за ворота. Поправил сиденье под задницей и нажал на педали. Велосипед поддался, но его сильно кренило в стороны: за столько лет я толком и не научился сидеть в седле уверенно. Транспорт подпрыгивал на неровной дороге. Район совсем не изменился: все те же помойки и серые пятиэтажки. Бывшие недострои медленно превращались в облюбованные школьниками руины. Сплошь пустыри, болотца с камышами и мусор.

Цивилизация, впрочем, дошла и сюда: теперь на месте магазина «Ручеек», который оккупировали алкаши, появилась «Пятерочка», и теперь алкашам приходится сначала стоять в очереди к кассе, прежде чем распивать во дворах. Появились и одноликие многоэтажки, которые на фоне низких домов смотрелись неуверенно и неуместно, как городские жители, которых зачем-то занесло в село.

На месте бывшего стадиона теперь стоит школа и спортивная площадка. На стадионе я в детстве тупил с друзьями, а теперь их у меня нет. Антон был неформалом, Алена — эмо с длинной челкой и значками, а я был Ромой, которому к девяти надо было быть дома. Антон потом положил шузы на полку, выучил язык, уехал во Францию, откуда вернулся в Челябинск и устроился к отцу на завод. Алена открыла для себя алкоголь, новую компанию, нашла жениха, но челку не оставила. Больше я их не видел.

Сиденье велика скрипело под задницей, за спиной проносились пейзажи района, а с ними — воспоминания. Вот здесь нас с Антоном пытались ограбить, и я отдал тогда девятнадцать рублей. Вот здесь, увидев обрушенный фонарный столб, я надумал собирать металлолом, но мама запретила. А вот на гараже граффити «Лох», которое мы нарисовали семь лет назад. Все это теперь позади. Раньше район казался мне таким большим и пугающим, и я боялся заходить в незнакомые места, а теперь все здесь такое мелкое, приземленное, даже глупое.

Я притормозил и поставил велик на подножку. Вот он, мой старый двор. Здесь я прожил до семи лет, пока отец не перевез нас в новый дом. Две пятиэтажки все так же смотрят друг на друга, но теперь они выглядят совсем тускло. На месте бывшей детской площадки, где раньше мы играли в песочнице, теперь парковка и турник. Раньше тут все тусовались после детского сада, а теперь ни души — все сидят по домам. Когда-то у дома дядя Гия разбил клумбы, а теперь здесь асфальт. Две пятиэтажки и парковка — вот и все, что осталось от моих детских мест. Разве что стоит помойка, на которой однажды ночью мы с Антоном пришли бить бутылки со скуки. Мама тогда пришла на шум и погнала меня домой отмываться. Она ругалась, а я не понимал, в чем моя вина.

Я объехал свой дом: за ним когда-то был глубокий наполненный мусором овраг, в который отец, куря на балконе, бросал бычки. Теперь оврага нет, только асфальт. Когда-то здесь мы наблюдали с Антоном, как Леша из второго подъезда жует траву и гудрон, сплевывая черную кашу. Интересно, много ли здесь осталось людей, которые помнят, как все было раньше?

Я вернулся к дому и заметил в одном из окон чье-то лицо, а через секунду оно быстро скрылось за шторой. Вот и мой подъезд: ступеньки совсем уже стерлись. Когда мне было пять, мы приехали на машине к подъезду, у которого сидела толпа подростков.

— Сидите пока, — сказал отец и уверенно вышел из машины. Я помню, как отец хватал их за воротник и скидывал со ступенек. У одного из рук вылетел пакет с клеем. Сейчас, наверное, они все уже мертвы.

Зайти в подъезд я не решился. Интересно, как сейчас выглядит моя квартира? Мы ушли из нее, когда мне было семь лет. Мне часто снится сон, как мы с матерью заходим в теперь уже заброшенный дом. В своей опустевшей квартире мы в темноте находим кухню, зажигаем свечу и смотрим в окно.

Мама родила меня на Курильских островах, где тогда служил уехавший из Украины отец. В роддом ее везли на военном внедорожнике: другой автомобиль не смог бы проехать по острову сквозь ураган. Год меня выхаживали в квартирке, где часто отключались свет и отопление, а позже семья на грузовом самолете улетела в Челябинск. Теперь я уехал в Москву.

Куда я поеду потом — я не знаю, но сейчас я сажусь на велосипед и еду домой. Пора прекращать думать о прошлом, иначе однажды можно в нем остаться.

Агентам не звонить

С наступлением лета клуб закрылся, и я остался без работы. То, чем помогали родители, уходило на оплату жилья и раздачу долгов. Деньгами я почти не пользовался: одеваться и есть почти не нужно, за это я люблю лето. Недолго я проработал в одном магазине дорогой мужской одежды, с утра до вечера составляя описания для товара:

«Силуэт Amsterdam Snorkel Parka, которая, к слову, производится только в США, адаптирован для городских условий с сохранением всех практичных достоинств оригинальной N—3B».

«Легкий городской рюкзак от Penfield с отделением для ноутбука выполнен из прочного нейлона CORDURA®».

«Amsterdam Snorkel Parka согреет вас как в прохладную погоду, так и в самые суровые морозы. Конструкция капюшона Snorkel, так называемая „труба“, защитит от самого сильного ветра».

«Тексты должны быть написаны простым, понятным языком», — говорили мне. И я сочинял описания для вещей, которые не могу себе позволить, а потом со мной попрощались. За день до оформления трудовой книжки.

И вот я сижу в чьей-то квартире, потягиваю пиво, желтый закат, свежий воздух, тот самый летний воздух, холодный и чистый, входит через распахнутые окна, и меня немного клонит в сон. Раздается звонок. Боже, это Влад, еще один привет из далекого прошлого.

Он был со мной в том же лагере, что и официантка Ира. Из Дагестана, русский, но с ярким акцентом. Небольшого роста, но очень самоуверенный и крепко сбитый. В случаях, о которых не хочется вспоминать, он меня выручил.

Помогал ему и я: по странному стечению обстоятельств в лагерь он попал как член какой-то местной детской газеты, что довольно странно, ведь он совершенно не умел складывать слова. Я писал за него тексты, брал дурацкие интервью — в общем, он мне тоже был должен.

Два года назад я встретился с ним в Москве. Влад стал еще крепче и коротко постригся. Локтями в этом городе он с первых дней начал работать уверенно и бойко, чему я не научился за три года: сначала продавал сим-карты в переходе, сбежал, устроился официантом, но и там ему оказалось не очень сытно. На кухне своей новой квартиры, которую он снимал вместе с четырьмя малоизвестными ему людьми, Влад рассказал мне про свой новый заработок. Над головой тускло светила лампочка, освещая гору грязной посуды в раковине. Прикасаться ни к чему не хотелось.

— Так на что ты сейчас живешь?

— Мэн (в своей речи Влад часто использовал устаревший сленг), я расскажу, но это прям большой секрет, никому. Получаю, кстати, очень хорошо. Под сотню.

— Я не уверен, что уже хочу знать.

— А я уже рассказываю. Как ты думаешь, звезды сами пишут свои книги?

— Не уверен, что многие из них в принципе умеют писать.

— Во-во, а все равно издают. И вот представь, приходит мужичок, регистрирует редакцию или типа того, я не вникал, а там на самом деле книгу собирают для такой вот звезды. Негры литературные пишут, понимаешь? И выходит потом какая-нибудь книжка «Моя жизнь в искусстве».

— Но ты-то не похож на литературного негра. Даже на литературного дагестанца еле тянешь.

— А я ничего и не пишу. Я разные флешки с информацией перевожу по городу, и с этими самыми писателями договариваюсь, и их умасливаю. Иногда я им делаю подарки, иногда они мне. Пойдем, кстати, покажу.

Он провел меня в гостиную, где спали как минимум два человека. Несвежее белье, заляпанные диваны. На стене огромный российский флаг.

— Красиво тут у тебя, уютно.

— Смешно! Смотри, что подарил мне один писака.

В руках его было два пакетика: один с шишками, другой — с камушком гашиша.

— Будешь?

* * *

Прошло еще много времени, прежде чем Влад позвонил мне тем летним вечером. Я мало тогда задумывался, сколько правды в его рассказах о том, что он курирует литературных негров, и почему при таком хорошем заработке он спит на грязной постели, деля квартиру с четырьмя другими людьми. В тот вечер я попрощался с ним и решил какое-то время на связь не выходить. И вот спустя почти два года он снова дал о себе знать.

— Влад?

— Мужик, здорово! Как дела?

— Да лучше всех, как ты? Я думал, тебя закопали уже где-нибудь.

— Не дождешься. Слушай, мэн, хочешь денег заработать?

— Спрашиваешь! А что делать нужно?

Однажды, кстати, Влад меня уже позвал «заработать денег», а привел в контору-однодневку, где школьников нанимали, чтобы те щелкали по ссылкам.

— Давай лучше при встрече объясню. Все проще не бывает и деньги хорошие.

— Это законно хотя бы?

— Конечно! Приедешь?

— Куда?

— Железнодорожный, в Балашихе! И возьми щетку зубную!

— Ебать.

На следующий день электричка, постукивая по рельсам, везла меня из Москвы. Цивилизация, какой ее считали жители столицы, закончилась, начались пейзажи попроще и дома поменьше. Лето, солнце бьет в окна, бликуя в немытых стеклах. Каждые десять минут появлялся бедный дурачок, продающий терки для морковки, или фломастеры, или раскраски. Бабка с ведром яблок вытерла одно яблоко об себя и грызет. Мужик на соседнем сиденье попивает пиво. Несколько лысых парней с имперской символикой на футболках грызут семечки в конце вагона. Общежитие, все мои знакомые, убогая, но уютная комната оставались позади. Куда я еду, зачем и насколько, я не знаю, и никто у меня не спросил. До конца каникул еще два месяца.

* * *

— Станция Железнодорожный, — прохрустело в динамике.

Я выпрыгнул из вагона на платформу и впервые за долгое время, оказавшись за Москвой, почувствовал что-то, похожее на тишину, вдохнул свежего воздуха. Железнодорожный, значит. Растут деревья, на дорогах потрепанный асфальт, никакой собянинской плитки, земля местами усеяна окурками. Я будто снова дома, в Челябинске.

Влад встретил меня на станции, и мы зашли за продуктами. Я взял сок, пачку овощей и сигареты с зажигалкой.

— Может, ты что-нибудь еще возьмешь? Мяса какого-нибудь?

— Я мясо не ем.

Лицо его исказилось.

— Как не ешь? Шутишь, что ли? Мужик должен есть мясо!

— Правда? Не знал. Где прочел?

Новая квартира Влада была куда опрятнее прежней, но, видимо, в память о ней он оставил гору грязной посуды в раковине. Судя по окаменевшему жиру, она тут была давно.

— А чем ты вообще питаешься? У тебя же ни одной чистой тарелки нет.

— Да? Ха, мэн, ну я как-то и не готовлю, я все готовое покупаю.

— Много за квартиру отдаешь?

— 24. Мужик, переезжай в Подмосковье, тут жизнь, что в Москве делать? Ты посмотри, евроремонт, чистая однушка, район тоже чистый, пруд, спортплощадка, всего за двадцать четыре. Нахуй тебе эта Москва?

— А в универ ты меня возить будешь с утра?

— Встанешь пораньше. Ну что, это того не стоит?

— А деньги на квартиру ты мне дашь?

— Ты их тут заработаешь! В общем, я тебе говорю, переезжай.

Влад был из тех людей, кто на защиту любой глупой идеи найдет аргумент.

— Кстати, — спросил я, пытаясь отмыть хотя бы пару тарелок, — чем зарабатывать-то?

— Мужик, ты знаешь, кто такие риелторы?

— Я видел пару черных риелторов в сериалах. Если ты мне предлагаешь обманывать старух, то я ем и еду обратно.

— Ха, мэн, да какие старухи, все путем. Просто будем сдавать квартиры. Слушай, я поработал в одной конторе, всему научился и понял, что мне там просто нечего делать, я все умею делать сам. И на дядю я работать тоже не хочу, я больше сам заработаю.

Влад рассказал мне о том, что купил доступ в базу для риелторов, куда стекались номера и данные всех людей, которые ищут и сдают квартиры. Задачей риелтора было только грамотно их свести, всем угодить и получить свой процент. Звучит легко.

— Да, звучит легко.

— Еще бы! Я тебя сегодня всему научу, а завтра приступаем.

— Скажи, если ты справляешься, зачем тебе нужен я?

— Мне скучно тут одному, брат. Да и чтобы больше брать работы и больше зарабатывать, нужно иногда делить обязанности! Ты же хочешь деньги иметь, девочек по кино водить?

— Мне и одному в кино нравится ходить.

Я еще не догадывался, что подписал себе приговор и ретироваться будет непросто. Влад, ко всему прочему, был одним из тех не очень образованных людей, к которым по какому-то несчастью попали книги по психологии для любителей. Труды разных дилетантов об отношениях, управлении людьми, перестройке личности могут нанести неокрепшим головам серьезные травмы. Это и случилось с Владом: он составил свое мнение обо всех жизненных аспектах, и мнение это было примитивно и банально. Мужчина должен быть мускулистым, мускулистость — это все. Женщины — хозяйки, не спорь. Что есть главный показатель успеха, если не количество твоих денег? Будущее — за лысыми парнями в Lonsdale.

И прочая каша. Сойтись мы с ним не могли ни в чем, будь то разговоры о женщинах (их он считал если не повально шлюхами, то точно тупыми), книгах (лучшая книга — это книга по психологии, а Чехов пидор) и, не дай бог, вегетарианстве, которого я тогда придерживался. Помимо этого Влад был одним из тех людей, что не меняют надоевшую тему, даже если им заплатить.

До конца дня он водил меня по району, рассказывая о том, как устроена его работа. Как найти клиента, как умаслить клиента, что есть что в договоре, как попадают объявления с заборов в интернет, чем плохи клиенты-индусы и как сдать жилье людям с животными. Я кивал и думал, когда будет удобно уехать обратно.

Вечером, когда мы уже собирались спать, он продолжал рассказывать о работе.

— Ну, я тебя понял. Может, о другом поговорим?

— А? Зачем?

— Просто сменим тему.

— Хорошо. Вот у тебя какой любимый автор, а? Писатель?

— Так и не скажешь. Предположим, Чехов.

— Но ведь Чехов пидор.

Какая дешевая провокация.

— Все с тобой ясно. Давай спать.

— Нет, ну что ясно-то? Что?

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, мэн.

* * *

Когда я проснулся, он уже час как работал.

— Алло, Гульнара? Я из агентства недвижимости, по поводу объявления. Нашел вам квартиру в нужном районе, 23 в месяц, можно с детьми. В какое время готовы были бы посмотреть?

Влад много работал и говорил о своих делах, но я не понимал, зачем ему вообще нужны деньги. Его комната — с пустыми тумбочками, горой мятых вещей на полу, мятыми договорами на столе, стулом и маленьким ноутбуком — показывала его как человека, которому было плевать на уют. Он не покупал книг (во всяком случае хороших), ему было все равно, что есть. Не пил и не курил, а также отвергал тусовки и не имел друзей. Женщин он домой не водил, впрочем, казалось мне, они и сами не рвались. Зачем ему деньги? Когда он в последний раз был в университете?

Учился, кстати, Влад в МИТРО на журналиста, но звездой экрана он вряд ли хотел быть. Однажды вечером мы возвращались домой из магазина и присели на качелях на детской площадке. Было темно, тихо, мне вдруг захотелось говорить.

— Какая твоя мечта, Влад?

— Хочу иметь много бабла, работать, покупать книжки и качаться.

— Какие книжки, Владик? — вздохнул я.

— По психологии. Ты, кстати, читал «Мужчины с Марса, женщины с Сатурна»?

— С Венеры.

— Что «с Венеры»?

— Женщины с Венеры, говорю.

— Ну да. Ну ты почитай, все поймешь.

— Обязательно, Владик.

Он подтянулся на турниках, и мы пошли домой. Никуда мне отсюда сейчас не деться и не слиться. Балашиха.

Ёб твою мать.

* * *

— Проснулся? Отлично, брат. Завтракай, через полтора часа мы с тобой к клиентам выезжаем, я уже договорился.

— Что? Уже? А ты со мной поедешь?

— Нет, у меня будет свой. Да ты справишься, проще простого. Там будет второй агент, придется поделить комиссию, конечно, но будет проще.

— А что, а кто клиент-то?

— Какой-то молдаванин. Зовут его, представляешь, тоже Роман. Ты случаем сам не молдаванин?

— Я спрошу у мамы.

Я закурил на балконе, проматывая схему действий. Так, позвонить клиенту, назначить время встречи у квартиры. Довести до квартиры, если все в порядке, дать договора ему и второму агенту. Подписать. Поделить проценты и уйти. Вроде просто. Но на всякий случай записал.

— Алло, Роман? Здравствуйте, я помощник Владислава из «Всей недвижимости». Поняли, да? Ага, хорошо. Давайте в два на квартире встретимся, устроит? Все, хорошо, до встречи.

Влад, а значит, и я, представлялись сотрудниками агентств по недвижимости, потому что независимым игрокам не доверяли, и, посмотрев на себя, я мог их понять.

— Блядь, блядь, блядь, блядь. Ой. Алло, Роман? Слушайте, я тут опаздываю немного, вы уже на месте? А, ну если недалеко идти, вы подождите немного, я скоро буду.

Ну, конечно, я опаздывал. Карта, нарисованная в блокноте, не выручила, и я заблудился. Все эти годы в Москве я только и делал, что плутал и опаздывал, пока наконец не обзавелся смартфоном с картами. Но пока я ехал в маршрутке, потел и нервничал.

И вот наконец я тут, в дурацком пиджаке и мятых брюках. В рюкзаке пара договоров об аренде. Домофон, десятый этаж, дверь не заперта.

— Здравствуйте! Тут есть кто-нибудь?

— Проходите!

Хозяйка курила на балконе, второй агент — строгая женщина лет сорока в легкой кожаной куртке — отвечала на смски и явно торопилась.

— Вы второй агент?

— Да, кажется.

— А где ваш наниматель?

— Он на другой квартире, я за него.

— Не поняла?

— У него другая сделка, понимаете? Он меня прислал!

— Я вас не понимаю, Роман. Как наниматель может быть на другой квартире, мы договорились на это время!

— Кажется, мне нужно позвонить.

Я выбежал на улицу.

— Алло, Влад? Бля, тут такое. Слушай, они спрашивают, где мой наниматель, я говорю, что ты на сделке, они бесятся, говорят, что без тебя нельзя. Что делать-то?

— А я зачем?

— Ну ты же мой наниматель, ты меня нанял!

На том конце трубки раздался смех.

— Брат, друг, твой наниматель — это значит клиент твой, молдаванин этот.

— О боже. Какой же я идиот.

— Мне нужно идти. Удачи.

Только я положил трубку, как подошел клиент. Я, тяжело дыша, протянул руку.

— Роман. Здравствуйте. Простите за потные ладони. Я тоже Роман. Ваш агент. Как дела?

* * *

— Наконец-то оба пришли! У нас осталось мало времени! Здравствуйте. Давайте квартиру посмотрим.

Пока я пытался сказать хоть слово, акула в кожаной куртке уже провела клиента по квартире и чуть ли не сама посадила его за стол подписывать документы. Я не знал, куда и деться.

— Хорошие потолки у вас, — заметил я.

— Ну что, давайте, если вас все устраивает, еще раз обговорим условия и подпишем договора, ага? — обратилась к молдаванину риелтор. — 28 за этот месяц и 28 депозита.

Тот опешил.

— Как же, вроде договаривались, что в этом месяце без депозита! Мне так Владислав сказал!

Тут все обернулись на меня. Я же в конце концов его подчиненный.

— Ой, а я даже не знаю, что там Влад сказал. Я сюда просто приехал бумаги подписать. А может, позвоним ему, а?

Дело принимало нехороший оборот.

— Так, это уже ни в какие ворота, — сказала хозяйка, — я без депозита вас не возьму.

Я набрал Влада.

— Влад, не отвлекаю? Ага, хорошо. Слушай, такое дело. Вы как с клиентом договаривались, на какие деньги? А то, кажется, он недопонял.

Влад начал что-то объяснять, но тут я понял, что запутался и вообще не слушал.

— А знаешь, поговори-ка с женщиной.

И передал трубку риелтору. Та, кажется, разобралась. Денег у клиента все равно не хватало, так что договорились разделить на два месяца. Тот рванул домой за наличными.

— Ох, дурак. Давайте уже подпишем и разойдемся.

Несчастный мужичок вернулся через двадцать минут запыхавшийся.

— Ну что, по рукам? Считаю деньги при вас. Десять, пятнадцать, двадцать, двадцать пять, двадцать восемь и тут еще четырнадцать депозита. В договоре пропишем, что в следующем месяце половину еще отдаете, не забудьте!

Мужчина лишь грустно кивнул в ответ.

— Давайте паспорт, будем данные записывать.

— Ой, а я его дома оставил.

Мы все тяжело вздохнули. Я положил голову на стол. «Этот месяц, — говорил до этого Влад, — вообще не хлебный, а вот в сентябре будет жизнь».

Позже мы оформили бумажки, в своей копии я оставил помарки и разводы от ручки. Пожав руки и разделив деньги, мы отпустили мужика домой. Ему еще вещи собирать.

— Регистрацию-то хоть посмотрели?

— Просрочена, но я уже не стала морочиться. Не бойтесь, никуда не денется.

Мы поделили процент. Большая часть ей, меньшая — мне, да еще и Владу половину. По итогу 3500. Риелтор согласилась подвезти меня на машине до остановки.

— Давно в этом бизнесе?

— Не очень.

— Сколько?

— Полтора дня.

— Не очень много. Ну ничего, дальше и денег будет больше. Надо сейчас будет в киоске деньги разменять, подожди. Мороженое будешь?

* * *

В конце дня мы с напарником отдыхали во дворе, щелкая семечки. Мой договор лежал на лавочке, прижатый бутылкой пива. Владу сегодня повезло меньше.

— Вот дураки, представляешь. Трое дагестанцев, условия отличные, двушка, а они ломаются. Надо будет дожимать их.

— Непростое дело, да. Мне тоже попался дурачок.

На часть заработанных денег я позже у станции купил «Камеру обскура» Набокова. На ужин купили курицу-гриль, арбуз и роллы — дешевые, но много. Солнце за окном готовилось к закату, в ванной лежал арбуз. Влад нес чушь о женщинах и всякой ерунде, а я поддакивал или иногда спорил. Впрочем, без успеха.

На следующее утро зарядил страшный ливень, и мы не выходили из дома. Работа отменилась. Мы закупились едой и весь день ничего не делали. Я был так рад безделью, что был даже готов обсуждать разный бред, который нес Влад. Так прошел день.

А наутро снова выглянуло солнце.

— Сегодня хорошие клиентки. Две студентки, квартира на Речном вокзале. Сгоняешь?

— Конечно. Можно взять что-нибудь из твоих вещей?

— Бери, мне все равно.

Я схватил куртку, джинсы и пару футболок. Возвращать я их не собирался, равно как и приезжать из Москвы обратно. В электричке до Москвы мы ехали вместе: у него там тоже были дела. Я скучал и листал Инстаграм.

— Слушай, — говорил он мне, — а вот зачем ты это делаешь все? Фотографии эти, видео?

— Людям нравится.

— Но ты ничего за это не получаешь.

— Необязательно всегда получать что-то за то, что ты делаешь.

— Пф, неправда. Вот мне этим лень просто заниматься, если бы мне платили, то может быть.

Я вздохнул и достал из рюкзака Набокова.

* * *

Как приятно снова оказаться в Москве, пусть и на Речном вокзале. Стоило мне вернуться сюда, как снова начали заканчиваться деньги. «Так что пусть, — думал я, — эта сделка будет удачной».

— Алло, Анастасия? Добрый день, я Роман. Да, ваш агент, помощник Владислава. Настя, Анастасия то есть, я рядом, но вот опаздываю немного, подождете? Ну если сами опаздываете, то я спокоен. Угу, до встречи, жду.

Где я? И снова, как и десятки раз до этого, я бегу, ищу нужный дом, опаздываю, переулки, улицы, прохожие, а подскажите где, номера домов, нет, не тот, наверное, на той стороне, перелезаю через ограды, бегу по газонам, прыгаю через лужи, где нужный дом? Здравствуйте, я Рома, ваш риелтор, заключим договорчик?

Ну вот и нашелся. Дом тот, девушек до сих пор нет. У подъезда сидит невзрачного вида парень.

— Это дом 26?

Он приподнялся, посмотрел на номерной знак на стене.

— Ну да.

В кармане завибрировала трубка. Клиенты.

— Алло, Анастасия, ну вы где, как дела? Да, это тут, за углом. Ага, давайте.

Парень встрепенулся.

— Ты тоже риелтор, что ли? Девушек этих ждешь?

— Получается, так.

Девушки пришли, хихикая, через десять минут. Мы улыбнулись друг другу и поднялись наверх. Встретила нас дружелюбная хозяйка, показала отличную комнату, но улыбка и дружелюбие спали, когда девушки «взяли время на подумать».

На улице я позвонил покровителю.

— Влад? Не вышло, девочки отказались.

— Вот ведь дуры, а? Уговори их, уломай, включи обаяние свое, а, брат?

— Да они уже ушли давно.

— А. Ну и хрен с ними.

— Ты знаешь, я пока домой сгоняю, у меня тут дела появились. Надо комнату проверить.

Это, конечно, было вранье.

— Да ладно тебе, поехали со мной обратно через час, что тебе в Москве делать? Пиво пить?

— Правда. У меня есть дела.

— Потом приедешь?

— Конечно.

Конечно, нет.

Я вернулся в общежитие вечером. Распахнул в комнате окна, впустил свежий летний воздух и под редкие звуки проезжающих машин уснул. Москва, я скучал.

Еще одна осень

Лето закончилось. В общежитии все еще пусто: люди только-только начинают возвращаться с каникул, и до середины сентября будет так же. Я смотрел из окна пустой комнаты на желтую листву деревьев, дорогу, трамвайные рельсы и думал: «Уже третий курс журфака, что я буду делать? Снова менять работы? Разносить тарелки? Подрабатывать то тут, то там? А когда окончу университет? Вдруг на улице меня встретит бывший друг, деловитый и циничный Антон Гуров, что убеждал меня на первом курсе заработать, агитируя за „Единую Россию“, аргументируя тем, что деньги — это деньги? Как я посмотрю на его блестящие туфли и итальянский костюм? И что он скажет, увидев, чего я достиг за несколько лет в столице? Убить себя сразу или после этой встречи?».

Стонущий ветер за окном и серое небо только нагнетали тоску. Я вышел на улицу, покормил голубей во дворе, но тяжелые мысли не ушли. Вдруг я почувствовал, что сейчас, прямо сейчас, должен вернуться домой и начать искать вакансии для пишущих авторов. «Ну конечно, — думал я, — ведь я только это и умею! Почему я не сделал этого раньше? Хотя время от времени писал для LookAtMe или WOS, но это было скорее ради удовольствия — денег от них не дождешься». «Потерпите еще немного, деньги будут, но не знаем, когда», — всегда отвечали мне в LookAtMe, когда я пытался, питаясь хлебом с водой, выбить свои 2500 рублей.

Теперь пора заняться чем-то серьезным. Полтора часа поисков вакансий для журналистов и сценаристов вывели меня на прекрасную вакансию: требуется чувство юмора, умение писать, опыт не требуется. Я написал письмо и тут же получил ответ.

«Здравствуйте! Вот тестовое задание: посмотрите видео по ссылке. Придумайте для этого видео несколько смешных комментариев, оформите согласно примеру и отправьте в doc-файле».

Я открыл видео, на котором пес ходил с пакетом на голове, и понял что к чему. Так я стал одним из авторов, что писали сценарии для Макса +100500. Правда, и это счастье длилось недолго: все ушли в отпуск и сотрудничество со сценаристами заморозили. Недолго музыка играла.

Собеседование

— Расскажите, откуда вы узнали о нашей компании?

— О, я много слышал о вас от знакомых и друзей.

— И почему вы бы хотели у нас работать?

— Знаете, я бы хотел стабильного заработка, и ваша компания, она… привлекает меня перспективами карьерного роста и…

— Да-да?

Боже, я так не могу. Кого я обманываю? Соберись, пожалуйста. Но я ведь тут только время зря потрачу. А кто не тратит его зря? Зачем снова идти туда, где я буду несчастен? А так ты будешь несчастен и голоден, ты что, пишешь великий роман или снимаешь фильм? Ты ничего не делаешь, устройся уже куда-нибудь, не позорься. Все этим в школе переболели, и тебе пора.

— И, и… я бы хотел в будущем достичь большей ответственности и…

Господи, как же это звучало? Ах, да.

— …дорасти до управления своими проектами.

— Какими проектами?

— Креативными.

— А кем вы видите себя через десять лет?

Мне хочется через лет десять не бегать по собеседованиям и унижаться.

— Хм, я бы хотел видеть себя управленцем, у которого в ведении свои проекты, ну, я говорил.

— До какой должности вы бы хотели дорасти у нас через два — три года?

Вы, наверное, шутите. Я больше полугода нигде не работал. Вы представляете, что такое два — три года?

— Ну и наконец, почему вы претендуете на эту вакансию?

Боже, мне просто нужны деньги, неужели так сложно, мне просто нужна эта работа.

— Мы обсудим с коллегами вашу кандидатуру и сообщим о своем решении.

Связи с общественностью

Тяжелым летом 2013 года, когда на неделю было 500–600 рублей и питался я только крупами, я сидел на полу под палящим солнцем и продумывал, где я еще не работал и что не успело вызвать мое раздражение. Очередь выпала на пиар. Почему бы и нет? Я открыл ноутбук и написал девочке, которая давным-давно благодарила меня за одно смешное видео. «Сделал мое утро», — написала она. Наверное, пора и мое утро сделать.

— Привет. Я понимаю, что наша последняя переписка была миллион лет назад, но, может, ты подскажешь, куда мне постучаться? Ищу работу в пиаре или рекламе.

— Шутишь? Я давно ищу себе ассистента. Где ты был?

Через неделю я снова учился рано вставать и ехать в офис. Модная компания, кофемашина, хорошие клиенты, стабильность и крутящееся кресло, красивые слова в графе «О нас», но у Павелецкого вокзала. Каждое утро по дороге меня встречали бездомные, безногие, нюхальщики клея. Никто из прохожих не обращал на них внимания — все спешили сесть в свои кресла.

Впервые за долгое время я почувствовал себя при каком-то деле. В окружении людей безумие не проникает в голову, не то что в одиночестве.

Да, не оплачивается, но зато бесконечный кофе и карточка в корпоративное кафе на 150 рублей в день. Хватало, чтобы взять себе гречку или фасоль плюс маленький салат. С собой я брал приготовленную с утра крупу, так что выжить можно. Неважно, сколько я выполню сегодня работы, главное, что калорий мне хватит, чтобы дойти до дома без обморока.

Работа у меня была мелкая и незаметная. Составить презентацию, подсчитать какие-то цифры, позвонить в прессу и узнать, получили ли они пресс-релиз.

— Алло, это редакция «Вечерний Реутов»? Меня зовут Роман, я представляю пресс-службу компании IKEA. Скажите, получили ли вы наш пресс-релиз о мероприятии, которое пройдет на следующей неделе? А? Видели? На каких условиях вы бы разместили у себя анонс? Неинтересно? Понял, до свидания. — Пизда.

— Алло, это редакция сайта «Женские секреты»? Меня зовут Роман, я представляю пресс-службу компании «МЕГА». Скажите, вы видели наш пресс-релиз о мероприятии, что пройдет на этой неделе?

— А о каком конкретно мероприятии идет речь?

И тут я понял, что не знаю.

— Я вам перезвоню.

Так сорок раз в день.

Возвращаясь домой, я думал только о том, как хочу есть, но там меня ничего не ждало, кроме гречки или риса. В хорошие дни — чечевица, очень питательный продукт. Если отыскать мелочь, можно купить две пачки «Роллтона», съесть их и отрубиться, чтобы завтра проснуться снова.

* * *

Но уснуть не получается, глаза даже не слипаются. Открыл окно, чтобы проветрить пустую комнату, но не помогло. Зачем я туда хожу каждый день, почему не поехал домой на лето, сидел бы сейчас там, ел бы каждый день, это же даже не мучения за что-то стоящее, я же свалю оттуда осенью, зачем, нахуя. «Так, — думаю, — давай попробуем подумать, что я вообще от этой жизни хочу. Я тут уже три года, в этой Москве, однокурсники вот работают, их отправляют в командировки во всякие Барселоны, а я? Кто все эти красивые люди из Инстаграма, на что они едят и путешествуют?»

Это потому что они поняли, чего хотят, и начали работать — говорили мне.

Чего я хочу-то?

Да нихуя я не хочу.

Я не хочу быть монтажером.

Я не хочу быть журналистом.

Я не хочу быть пиарщиком.

Я не хочу быть фрилансером.

Я не хочу сидеть в офисе.

Я не хочу быть комиком.

Я писателем быть не хочу.

Я вообще никем быть не хочу и не хочу быть никем, все, что я делаю, я делаю неправильно, хочу голову положить на рельсы, чтобы ни себя, ни других не мучить. Пиар, реклама, SMM, SEO какой-нибудь, другие профессии с непонятными названиями — все какая-то игра, не может быть, чтобы люди реально этим занимались и с удовольствием шли на работу, пока какой-нибудь Тихомиров фотографирует девочек на Бали, пока другие зарабатывают, рекламируя маски для лица в Инстаграме или рисуя картины, нет, не может такого быть, это все какие-то роботы из фильма «Чужие среди нас», говорящие на языке отчетов и деловых переписок, дорогие, блядь, коллеги и партнеры, живущие ради отпуска два раза в год. В юности, когда я смотрел на двадцатилетних, я удивлялся, как они давятся от тоски, думая о себе через пять лет, а теперь я сам обогнал их на два года, и хочется зарыться в эту постель, накрыть голову одеялом и никогда не вылезать. Кем я буду, когда вырасту, когда друзья и знакомые, что выбрали карьеру и подъем в десять утра, обзаведутся детьми, машинами и квартирами, будут ли они показывать на меня пальцами или просто пройдут мимо? Буду ли я дальше перебиваться, бросая мечты писать, или смирюсь? Страшно, что я не вырасту — я уже вырос. Время идет неумолимо, я в Москве уже четвертый год. Надо былодома остаться, все правы были, зачем я тут, зачем. Я их всех подвел. Ворочаюсь, тяжело дышу и засыпаю.

Утром съедаю кашу и снова иду на работу. Настроение хорошее. Светит солнце, поют сверху птицы, и голод еще не подступил. Перевод от родителей через три дня.

* * *

Я приложил пропуск к турникету, потом подошел к входной двери и приложил его к считывателю. Он ворчливо пискнул, но дверь не открыл. Я повторил. То же самое. Через камеру над считывателем на меня в таком глупом положении смотрел охранник. Я посмотрел в камеру и развел руками, словно говоря: ну, может, откроешь? Но дверь не открылась. Я позвонил в дверь.

— Вы куда? — прошипел голос из динамика.

— В офис.

— В какой офис?

Я сказал название компании.

— Приложите пропуск, если вы тут работаете.

— Я прикладывал, он не работает.

— Вы уверены, что ваш офис находится здесь?

— Да, у меня в этом твердая уверенность.

Дверь открылась. Охранник взял мой пропуск, проверил его.

— Хм. Кажется, у вас просто истек срок работы пропуска. Подходите через неделю, сделаем новый.

— Хорошего дня.

— И вам.

Работа в пиаре оказалась не очень интересной. Несмотря на то, что клиенты были довольно крутые, занимались мы какой-то скучной ерундой, о которой мало кто задумывается: обзвонить прессу, рассказать им о событии, написать пресс-релиз или новость. Я все так же составлял свои презентации и отчеты, звонил в газеты и журналы. И казалось, что все вокруг, вне зависимости от ранга, делали то же самое. Даже получи я здесь должность, занимался бы тем же через год или двадцать. Господи. До конца рабочего дня еще четыре с половиной часа. И еще два дня до выходных.

Выходной

Лежал, пока тело не начало болеть. Встал поздно, часов в одиннадцать. Пошел в ванную, посмотрел в немытое зеркало в мыльных разводах, плеснул холодной воды в лицо, вернулся, натянул футболку, отпил из чайника, распахнул занавески. Вскипятил воды, замешал кашу, добавил сахара. Лениво жевал, пока каша не превратилась в пластилин. Надо помыть тарелку быстрее, а то потом ото дна не оторвешь.

Все разъехались по домам на лето, и даже поговорить не с кем. Да оно и к лучшему — значит, не нужно пока возвращать долги. Открыл форточку, впустил в комнату свежий воздух. Какие-то листы бумаги сорвались со стола и слетели на пол. Пускай там и лежат, плевать. Выпил чаю, походил по комнате туда-сюда, потом упал, отжался двадцать раз, размял руки. Раньше мог только пятнадцать, хорошо.

Сходил в пустую столовую общежития, попросил положить себе варенья на тарелку — его дают бесплатно. Взял бесплатного хлеба и бесплатный чай и съел с вареньем. Вот и завтрак. Хорошее утро выходных, не хуже многих.

Вернулся, осмотрел свежим взглядом комнату и вижу беспорядок: книги разбросаны и лежат страницами вниз, на столе какие-то рукописи и чашка с давно остывшим растворимым кофе, на полу разбросано белье. Убираться тоже не хочется, слишком скучно, слишком лень. Да и для кого?

Писать кому-то не хочу, что мне нового скажут эти несуществующие люди в интернете? Мне им говорить тоже нечего. Вопрос «Что нового?» как пытка: приходится выдумывать что-то, обмениваться с людьми говном, а потом они все забывают, и ты тоже. Не хочу. Включил фильм на ноутбуке про Индиану Джонса, хотя понимал, что до конца не досижу. Форд тут совсем молодой и скачет по пещерам в своей смешной шляпе и распахнутой рубашке. На полчаса фильм меня даже занимает и отвлекает от скуки, но потом я начинаю крутиться на стуле, стучать пальцами по столу, смотреть что-то параллельно в интернете и в итоге забрасываю: Индиана подождет до лучших времен.

Сел на кровать. Пусть хоть что-нибудь произойдет. Пусть ураган вынесет стену моей комнаты или закричит пожарная сигнализация. Но и этого не происходит.

Я прислушался к тишине. Где-то в батареях журчала тихонько вода, машины за окном иногда издавали какие-то свои механические звуки, а так — тишина. Хоть бы муха пролетела или комар. Я почти слышал, как волосы растут на голове. «Сколько, — думал, — я смогу просидеть с закрытыми глазами, медитируя?» Сложил тело в позу лотоса, закрыл глаза и вдохнул. В какой-то момент мысли стали ощутимыми: там, в черепной коробке, короткие мысли прыгали одна через другую, одна картина сменяла другую быстро-быстро, и за ними не успеть. Я глубоко дышал, и с каждым вздохом мысли замедлялись. Кажется, еще немного, и я смогу задержать внимание на одной картинке, если постараюсь. Мне стало чуть лучше. Представил, как тут, в этой пустой комнате, где и вещей-то от соседей не осталось — только пара голых матрасов, — когда-то ходили люди, о чем-то говорили, занимали друг другу деньги, ругались, чистили зубы и видели сны. А теперь их здесь нет.

Хватило меня на семь минут. Спустя семь минут мне все это надоело, я мысленно про себя назвал горе-буддистов «пидорасами», еще несколько раз отжался, посмотрел в окно. Там все так же, и пусть я хоть десять раз разобью свою голову об стену, ничего там не поменяется и не станет интереснее. Вот бы хоть одна машина в другую въехала или собака какая дорогу перебежала.

Скука.

Выпить кофе бы, да на дне банки гранул не хватит даже на полчашечки. Ну, выпьем что есть. Залил кипятка, размешал порошок кофейный, попробовал мутную воду и вылил в окно. Покурить бы, но на что сигареты купишь?

Несколько лет назад, когда от меня сбежала девушка, я крепко запил. Вставал в одиннадцать утра, покупал бутылку дешевого вина, хлеба, возможно, сыра, садился за писанину и уже к обеду оставался с пустой бутылкой и в лучшем случае пятью листами текста. Ничего из них не сохранилось. Потом я смотрел порно и отключался. Ближе к вечеру просыпался, выпивал пива и к середине ночи отключался снова. Почти не ел — только пил. Я хотел себя разрушить до основания, уничтожить, и у меня это почти получилось.

А сейчас даже напиться не на что, и даже порно смотреть лень.

Я лег на пол пузом кверху. «Странное, — думаю, — чувство: так скучно и так хочется хоть какого-нибудь происшествия, хоть что-нибудь сделать, а делать ничего не хочется. В город пойти? А что я там не видел? Я пытался по музеям ходить, пока не понял, что только обманываю самого себя. Пусть богема по ним ходит и платит за билет».

Смешно: если посмотреть из космоса в огромный телескоп, направить на серое здание общежития на улице Шверника и найти нужное окно, то можно увидеть человека, который лежит на полу в пустой комнате, смотрит в потолок и не моргает. Он бы даже не помахал рукой наблюдателям, если бы знал, что на него смотрят: настолько ему все равно.

Тут никого нет, я совсем один. Я могу даже все выходные ходить по комнате голым и жрать гречку руками прямо из кастрюли, пока в мониторе трахаются красивые люди, отпустить волосы, длинные ногти и окончательно деградировать, и никто об этом не узнает, никто не увидит. А если я здесь помру? Комната же заперта изнутри. Когда меня найдут?

К сентябрю?

Эта мысль испугала меня. Я вскочил с пола, накинул первую попавшуюся одежду, залил воды в пластиковую бутылку и вылетел вон, захватив с собой хлеба из столовой.

* * *

По улице я то плетусь, то перехожу на бег, дикими глазами оглядываясь на прохожих, которые меня вовсе не замечают. Я стараюсь подобрать правильное восприятие мира: любить ли мне всех этих людей? Или наплевать на них, будто их и вовсе не существует? Смотрят ли на меня люди вокруг, или им все равно? Мысли прыгают в голове, и от них становится больно. На улице прохладно, но я весь в поту. В итоге я расслабляюсь, отпускаю поводья и медленно иду до метро, на котором добираюсь до парка.

Тут сегодня немноголюдно. Лениво бродят парочки, семьи и старики, иногда проносятся рядом поджарые велосипедисты. По дороге съедаю часть хлеба, а часть решаю оставить для птиц.

На набережной ветрено и совсем безлюдно. Бросаю птицам в воду хлеб: они дерутся, не щадя друг друга, бьются крыльями. Голуби оказываются быстрее и подхватывают крошки чуть ли не на лету, летучие крысы. Одна утка присела на пригретом солнцем месте и ловит кайф. Я присел на корточки и стал смотреть прямо ей в глаза. Она повернула свою голову на меня. Так мы и просидели минут пятнадцать, пока та не подмигнула мне и не нырнула в воду.

— Они такие милые, да? — сказал кто-то сверху. Я поднял голову. Девушка в сером пальто тоже остановилась посмотреть на птиц. Ничего в ней особенного не было, самая обычная внешность.

— Иногда мне интересно залезть к ним в голову и посмотреть, что там происходит.

— Там ровным счетом ничего.

— Я им завидую в таком случае. Ладно, всего доброго, у меня хлеб закончился.

— До свидания.

Еще долго брожу по городу, смотрю на дома, на людей, пока солнце не начинает садиться. По дороге домой иду как безумный, стараюсь не выть от скуки, хочется ударить кого-то или хотя бы себя, чтобы хоть как-то развеяться. В толпе толкаю плечом проходящего мимо парня, чтобы тот наехал на меня, но тот даже не оборачивается. Слава богу, наверное. Что бы я ни сделал, все будет скучно, все будет повторяться: сейчас я приду, поем, почищу зубы, лягу спать, буду ворочаться, усну, проснусь, поем, а потом все начнется снова. И как бы я ни пытался спастись и убежать, все это будет происходить снова и снова. Ни работа, ни безделье не спасут от тоски.

Дома я встаю под душ и закрываю глаза под горячей водой. Зажимаю руками рот и кричу. День подходит к концу. Пережить только воскресенье, а там и понедельник.

Еще одно собеседование

— Ну что ж, мы посмотрели ваше резюме. Как вы думаете, почему вы подходите для этой вакансии? Кажется, у вас нет опыта продюсирования проектов. Много чего есть, но этого нет.

— Да, опыта нет, но мне кажется, у меня есть подходящие компетенции, и вообще, знаете, мозг у меня работает.

— Хорошо, вот смотрите, у вас есть проект. Предположим, вы его выполнили. Как вы будете оценивать его качество по итогу?

Я задумался, как на экзамене. Время остановилось и стало вязким, я чувствовал, как в меня впились взгляды. По телу пошел пот.

— Как оценивать? Наверное, спрошу у клиента, посмотрю ки-пи-ай. Как его еще можно оценить?

Какой же я идиот. Зачем я сюда полез? Меня же тут сожрут.

Три женщины, окружившие меня в этом замкнутом помещении, переглянулись и сделали отметки в блокнотах.

— Послушайте, а как вы вообще себе представляете работу продюсера?

Я задумался. Задумался о том, что пытаюсь устроиться продюсером спецпроектов в пиар-агентство, продвигающее видеокарты и разную компьютерную технику. Кто меня вообще сюда потянул? Неужели мне так нужны деньги? Разве хочу я снова ехать каждый день на край желтой ветки, подниматься в забитом лифте, сидеть в офисе? Может, вернуться в официанты?

— Слушайте, а давайте я вам расскажу, почему я вам не подхожу.