Глава 11 «Синий свет»

Лени устала от Фанка – в художественном плане он ее больше не устраивал. Ей не нравилась ее последняя роль, которая снова свелась к напряжению сил и преодолению препятствий. Она устала от вечного льда и снега. Она знала, в каком фильме хотела бы сыграть – это была бы картина о прекрасной девушке, «дите природы», взбирающейся сквозь туман по скалам и парящей в луной дымке, преследуемой и погибающей в пропасти. Свои фантазии и видения Лени записала на бумаге. Получившийся на восемнадцати страницах синопсис она назвала «Голубой свет». Она показала рукопись друзьям – они были в восторге, затем – продюсерам, но те посчитали сюжет довольно скучным. Лени решилась представить свой сценарий Фанку. Его мнение было ей важно. Режиссер заявил, что история неплохая, но производство такого фильма обойдется в кругленькую сумму. Лени была с ним не согласна – да, это фильм-сказка, но ведь все съемки можно было бы снять на натуре и задействовать мало актеров. Ей казалось, что картину можно снять именно так, как она видит ее перед своим внутренним взором. Теперь мысли о «Голубом свете» преследовали ее постоянно. Первым делом она, конечно же, бросилась к Зокалю, однако продюсер хотя и верил в ее способности, рисковать и вкладывать деньги в фильм не стал. Тогда Лени решила искать деньги сама. От своего гонорара она была готова отказаться, Шнеебергер, с момента разрыва с которым уже прошло два года, любезно согласился ей помочь в качестве оператора. Лени не знала лучшего профессионала в своем деле, поэтому ее фильм должен был снимать только он. Женщина колебалась некоторое время, задумавшись, как они будут вместе работать после всего того, что между ними было, но прошло уже много времени, и боль ее уже давно притупилась. Блоха был готов получить гонорар с отсрочкой, после кассовых сборов. Оставалось найти сценариста. Лени отправила рукопись одному из лучших сценаристов того времени – венгру и марксисту Беле Балашу, который к ее радости ответил, что «Голубой свет» – очаровательная вещь, с огромным кинематографическим потенциалом, поэтому он будет рад помочь. Лени была на седьмом небе от счастья. Балаш так загорелся идеей, что тоже согласился на гонорар с отсрочкой.

Лени села за составление сметы. Внимательно, деталь за деталью, она пыталась сократить расходы, что-то вычеркивала, что-то переписывала, однако сумма, которая нужна была для производства ее первого фильма, оставалось неизменной – 90 тысяч марок. У нее таких денег не было.

В это время Фанк снимал в Санкт-Антоне свой очередной фильм о горах и снеге – «Белое упоение». Для Лени там тоже была роль – молодой лыжницы, приехавшей из города учиться мастерству у многоопытного тренера. Раньше Лени запрыгала бы от радости, но теперь роль казалась ей примитивной, а все мысли крутились только вокруг «Голубого света». Стиснув зубы, она согласилась сниматься, решив 20 тысяч от своего гонорара пустить на свой фильм. Ее приводили в бешенство смешки Фанка, придумавшего для нее очередную роль идиотки, которая должна была восклицать по любому поводу: «Ух, здорово!».

Единственным радостным событием за все пять месяцев съемок стал приезд Балаша. Вместе с Лени они сели за сценарий и через четыре недели он уже был готов.

В мае Лени вернулась в Берлин. Ей необходимо было еще где-то найти 70 тысяч марок. Она старалась жить очень экономно, иногда даже отказывая себя в новых чулках. Ради своей цели эта женщина была готова на все. Лени связалась с фирмой АГФА и заказала пленку с эмульсией, которая бы изменяла цветопередачу. Для фильма-сказки необходимо было добиться иррациональности изобразительных эффектов. АГФА разработала специально для Лени новую пленку, а в благодарность за идею предоставила ее бесплатно. Это было очень кстати!

В главной роли Лени видела Матиаса Вимана. В этом белокуром красавце чувствительность уживалась с суровостью, что создавало тот самый нужный образ художника Виго. Поразмыслив и взвесив все «за» и «против», Лени решила рискнуть: она заложила свою квартиру, продала украшения и оригинал гравюры, подаренной Фанком. Так появилась кинокомпания «ЛР Студия Филмз-ГмбХ». В июне Лени уже искала места для натуры. Поскольку денег едва хватало, режиссуру она тоже решила взять на себя.

Вместе со Шнеебергером они целый месяц искали в Альпах подходящие пейзажи. Деревня Форольо в швейцарском Тесине с бурным водопадом у подножия стала прообразом деревни Санта-Мария из сценария. Роль Хрустальной горы исполнила вершина Кроццон ди Брента, на западе Доломитовых Альп в Трентино. Оставалось самое сложное – найти крестьян. Казалось бы, в чем же проблема найти в горах крестьян, но Лени, конечно же, нужны были особенные крестьяне – с суровыми, аскетичными лицами, самодостаточные и гордые, словно сошедшие с гравюр Дюрера. В поисках Лени и Шнеебергер мотались по самым отдаленным альпийским долинам, но везде все было не то. Уже отчаявшись, в Боцене им вдруг встретился знакомый Лени художник, у которого она решила спросить совета.

– О, Лени, я знаю, о чем ты говоришь! Есть такие люди. Они живут в долине Зарна. Знала бы ты, какие же они упрямые! Я столько времени пытаюсь уговорить их попозировать мне, но они – ни в какую! Ни подарки, ни деньги их не интересуют. Попробуй, но вряд ли они согласятся сниматься.

В сердце Лени вселилась надежда. Главное, чтобы они оказались именно такими, какими она их себе представляет, а уж там как-нибудь уговорит!

В воскресенье Лени и Шнеебергер спустились в долину и пошли к церкви в деревушке Сарентино. Богослужение только закончилось, и из дверей начали выходить первые крестьяне. Лени с замиранием сердца взглянула на них и обомлела. Вот же они! Вот ее крестьяне, которые должны быть в ее фильме! Одетые во все черное, со строгими лицами! «Прямые потомки вестготов» – как сказал друг-художник. Она радостно схватила фотоаппарат и побежала к уже собиравшимся перед церковью группам людей. Однако те на ее приветствие отвернулись дружно, как по команде. Хозяин местной гостиницы тоже не сильно ободрил Лени, сообщив, что крестьяне эти живут в своих хуторах очень замкнуто, настолько, что даже никогда не видели себя на фотографиях. Эти слова Лени запомнила. Может, так удастся их заинтересовать? Она незаметно сделала несколько снимков и в следующее воскресенье, когда мужчины-горцы сидели в трактире за кружкой вина, подкралась к ним сзади и выложила на стол снимки. Спустя некоторое время один из них взял в руки фотографию и стал ее рассматривать, потом засмеялся. Другие тоже заинтересовались, и за столом возник разговор. Лени тут же велела подать красного вина. Уже вскоре Лени сидела среди них и пыталась уговорить их на съемки. Эти люди даже и не подозревали о существовании кинематографа. Между тем, они все же согласились помочь странной молодой женщине, но только после августа – в сентябре у них сбор урожая.

Воодушевленная, хотя и немного опасавшаяся за успех предприятия с крестьянами, Лени вернулась в Берлин за своей командой. Уже через несколько дней она и еще пятеро ее помощников поехали в Боцен: Шнеебергер, Карл Буххольц – администратор, Вальтер Римль – гамбуржец из лыжного дуэта в фильме «Белое упоение» – фотограф, Вальди Траут – бухгалтер и Гейнц фон Яворски – ассистент Шнеебергера.

Съемочная группа обосновалась в деревушке Форольо, где на все поселение приходилось лишь девять взрослых и несколько детей. Многие жители уехали в Америку, поэтому большинство домов пустовало. Таким образом, каждый из киногруппы мог занять отдельный дом. Телефона, почты и газет здесь не было. Это был настоящий рай. А уж как было приятно работать, зная, что никто не стоит за спиной и не подгоняет съемки! Погода стояла отличная – светило солнце. Все занимались общим делом – снимали, каждый день проявляли небольшой кусочек пленки, чтобы посмотреть, что получилось, а вечерами сидели у полуразрушенного камина в одном из домов и обсуждали планы на завтрашний день.

Операторы снимали на новую пленку АГФА с низкой синей и высокой красной и зеленой чувствительностью – это создавало весьма романтический эффект, дополнявшийся сюрреалистическим оттенком при использовании цветных фильтров. Например, красный фильтр не пропускал синие лучи, поэтому на пленке производился драматический эффект затемнения. Лени убедила Шнеебергера совместить при съемках леса зеленый и красный фильтры. Блоха попытался протестовать, заявив, что от этого образ будет окончательно утерян, но Лени упрямо стояла на своем. Впоследствии оказалось, что она уперлась не напрасно: получилось, что все зеленые листья оказались белыми. Выглядело просто волшебно – то, что и нужно было!

Через месяц съемок пленка была отправлена в Берлин на проявку. Лени ждала с замирающим сердцем. Момент истины!

Вскоре пришла первая телеграмма – от Фанка. Трясущимися руками Лени открыла ее: «ПОЗДРАВЛЯЮ РЕЗУЛЬТАТАМИ ТЧК МАТЕРИАЛ ВЫШЕ ВСЯКИХ ПОХВАЛ ТЧК ТАКИХ ОБРАЗОВ НИКОГДА НЕ ВИДЕЛ ТЧК АРНОЛЬД». Лени аж подпрыгнула от радости. Все внутри нее ликовало. Через некоторое время пришла вторая телеграмма – на этот раз от Зокаля. Он деловито, без лишних восторгов, сообщал, что готов принять участие в дальнейшем финансировании проекта с условием, что Лени возьмет на себя издержки по съемкам.

Вся группа плясала как сумасшедшая, это было настоящее единение. После таких воодушевляющих посланий все стали работать с еще большей страстью. Лени же вообще ничего не видела вокруг – для нее существовал только ее фильм. Все они были как одна большая семья – почти не ссорились, платили за все из общей казны, работали не покладая рук. В августе к группе присоединился Матиас Виман – исполнитель главной мужской роли, а спустя две недели приехал Балаш. Начались съемки у Хрустальной горы. Съемочная группа перебазировалась в хижину высоко в горах, ежедневно довольствуясь лишь хлебом и сыром. Каждый день двоим из группы приходилось спускаться вниз и проявлять кусок пленки – в пять утра Лени уже должна была их просматривать.

Затем настал черед съемок в Сарентино. В семь утра на площадь были приглашены все крестьяне, отобранные по фотоснимкам. Придут ли они? Лени не спалось, она очень переживала – да и нельзя было терять ни дня, поскольку Вимана уже ждали в театре. Ночью лил дождь, Лени уже была готова к провалу – разве в такую погоду придет кто-нибудь? Однако на часах еще не было семи, а на площадь начали подтягиваться первые жители, потом еще и еще. Пришло даже больше, чем она просила. Лени выбежала на улицу и подошла к каждому из них, пожала всем руки. Крестьян усадили в машины и увезли к подножию разрушенного замка Рункельштейн. В тени раскидистых буков уже стояли приготовленные деревянные столы и вино. Первым делом крестьянам налили вина – они сразу же перестали стесняться, так что Лени, сняв первые легкие сцены, уже могла переходить к более трудным. Вечером крестьян отвезли обратно в деревню – так продолжалось около недели. В последний день съемок оставалась еще сцена большого сельского праздника, однако на часах уже была полночь. Горцы устроились спать за столами и под деревьями. Лени была в ужасе – всю неделю она почти не спала, а поесть иной раз и некогда было – и вот теперь это… как же их разбудить?! Помощники подтаскивали к спящим скамьи, бочки. И тут пришли музыканты и грянули польку. Спящие крестьяне мгновенно проснулись – теперь можно было снимать. С помощью вина обстановка оживилась. Крестьяне пустились в пляс. В два часа ночи съемка уже закончилась. Пленку быстро запаковали и отправили в Берлин. Утром жители попрощались с Лени, пропев ей под окнами серенаду, а одна старушка подарила ей букет из восковых цветов.

На дворе стояла середина сентября. Предстояло отснять сцены на Бренте, когда Юнта забирается на Хрустальную гору. Хотя кое-где уже лежал снег, стояла солнечная погода, так что съемки закончились быстро, и уже через 10 недель все вернулись в Берлин. Лени, затаив дыхание, просматривала на проекторе проделанную ими работу – получилось очень даже неплохо. Теперь оставалось провести два дня съемок в павильоне с единственной в фильме декорацией – хрустальным гротом, стоившим 10 тысяч марок и сооруженным из осколков стекла. После этого Лени приступила к монтажу – за экономией средств монтаж пришлось осуществлять самостоятельно. Она часами сидела и меняла местами то одни кадры, то другие, но что-то все не получалось. Тогда она решилась просить помощи Фанка. На следующий день Фанк сообщил ей, что все готово, он все смонтировал – поменял местами почти все сцены. Лени от ужаса не могла вымолвить ни слова, потом закричала:

– Как? Ты порезал без меня весь фильм?

– Хм, ну ты же сама просила помочь смонтировать.

– Но не вместо меня!

Лени от потрясения даже лишилась чувств. Прямо на месте, в доме Фанка. Очнувшись, она забрала копию своего фильма и ушла. Дома она решилась посмотреть, что же натворил Фанк – вдруг все не так плохо, как она думает. Но то, что она увидела на экране, повергло ее в настоящий шок. Это было просто ужасно. Может, Фанк нарочно это сделал? Это полный провал!

Лени пришлось заново монтировать фильм из тысячи рулонов пленки. Она неделями не выходила из дома, собирая, как мозаику, будущий фильм. Наконец, 24 марта 1932 года картина была готова. На этот день была назначена премьера во Дворце УФА.

Публика встретила фильм восторженно. Многие критики рассыпались в похвалах. Впрочем, в своих воспоминаниях Зокаль писал, что «Голубой свет» получил плохие отзывы только в «левых» демократических газетах, считающихся проеврейскими. Они называли фильм глупой романтической пустышкой. Когда Лени пришла к Зокалю расстроенная такими отзывами, она сказала: «Что эти еврейские критики понимают в немецкой ментальности? Они не имеют права так говорить». Лени, впрочем, забыла, что среди ее помощников тоже были евреи – например, Бела Балаш. Как говорил Зокаль, плохие рецензии от критиков-евреев так повлияли на Лени, что она не преминула примкнуть к лагерю «коричневых». Между тем, премьеры фильма прошли в Париже, Лондоне и даже на фестивале в Венеции, где картина получила серебряную медаль. Лени объездила с «Голубым светом» всю Германию.

Ей все чаще стали задавать вопрос о том, что она ждет от Гитлера. Имя Адольфа Гитлера в 1932 году стало звучать из каждого угла, о нем говорили все, на это новое в политике имя возлагались большие надежды – люди верили, что он спасет их от безработицы и нищеты. Лени много слышала о Гитлере, но оценку его суждениям пока давать не пыталась. Она даже прочитала его труд «Майн Кампф». Как-то она ехала в одном вагоне поезда вместе с Зокалем и восторженно порекомендовала почитать ему книгу Гитлера, заявив, что ее написал выдающийся человек.