Эрнест Серебренников Дорогой, всё самое лучшее!

Во время работы в 1980 году на Олимпийских играх в Москве я подружился с Давидом Асатиани, режиссером спортивных трансляций из Тбилиси. Я отвечал за показы плавания и даже написал целую концепцию, мы репетировали каждый день в соответствии с программой Олимпийских игр, Давиду очень понравилось, как мы работали, и он часто говорил мне: «Эрик, помоги мне справиться с моими охламонами…»

Давид же отвечал за бокс и работал вместе с Котэ Махарадзе, с которым они жили в одном номере. Давиду из Грузии регулярно присылали замечательные напитки, и как-то раз, получив очередную партию бутылок, они с Котэ сели играть в шахматы. Играли на интерес: взявший пешку выпивал вина, фигуру – рюмку коньяку. И к концу сицилианской защиты наши любители шахмат были уже очень хороши. Доигрывая, они зачем-то вышли в коридор, и двигая фигуры и темпераментно обсуждая позицию, стали двигаться по коридору в неизвестном – по-моему, даже им самим – направлении. А у нас было три службы охраны. Стерегли нас милиция, КГБ и служба безопасности телевидения. В обеспечение нашей безопасности были вложены большие средства, организаторы соревнований опасались – и не без основания – каких-то провокаций. Ведь и вправду могло случиться все что угодно, учитывая бойкот Олимпиады западными странами, недавний ввод наших войск в Афганистан и проч. Следили, в частности, чтобы мы ночевали в нашем общежитии.

В общем, шахматистов наших забрали, поместили в специальную комнату и все три наши службы безопасности зафиксировали в протоколе, что любители древней благородной игры грубо нарушили распорядок и спортивный режим.

А тогда среди комментаторов Главной редакции спортивных программ шла нешуточная борьба за эфиры и утопить человека, который комментировал футбол, было для многих коллег большим счастьем. Котэ иногда давали комментировать футбол на центральных каналах, он был серьезный конкурент – обаятельный, узнаваемый, многими любимый комментатор, а тут такая история… Константина Ивановича вызвал к себе заместитель главы Гостелерадио Энвер Назимович Мамедов, достойнейший и очень интересный человек, прошедший школу ГРУ.

– Много ли у вас друзей в Москве, Константин Иванович? – начал издалека Мамедов.

– О, очень много, – ответил Махарадзе.

– Как к вам относятся на Центральном телевидении?

– О, прекрасно. Здесь работают превосходные люди, – сказал Котэ, недоумевая к чему клонит начальник.

И тут Мамедов достал бумагу, где в подробностях было расписано увлечение Махарадзе шахматами и изложена просьба к начальству отстранить от работы на Олимпийских играх К. И. Махарадзе, своим поведением позорящего звание советского журналиста. Котэ увидел много знакомых фамилий среди подписантов, и надо сказать, что его представление о дружбе несколько расширилось.

– Видите, Константин Иванович, какие у вас замечательные друзья в Москве, – произнес Мамедов, порвал эту бумажку и гостя отпустил, – идите работайте.

Это была настоящая реабилитация, и мы поехали с Давидом, Котэ и еще одним нашим товарищем отмечать это событие в ресторан «Прага» – в то время лучший в Москве. За рулем был я, у меня тогда была машина в Москве. В зале было пусто, иностранцев в городе из-за бойкота находилось немного, метрдотель и официанты откровенно скучали, и поэтому нам мгновенно принесли меню и винную карту, не уступавшие по объему томам «Войны и мира». Котэ эти два тома не глядя небрежно отодвинул и сказал официанту: «Дорогой, всё самое лучшее…»

Отведав всё лучшее, что было в «Праге», мы вернулись в общежитие, и Котэ и его приятели выглядели еще живописнее, чем когда играли в шахматы. Я как самый трезвый подошел к начальнику смены охранников и, как Мамедов, начал издалека:

– Скажите, вы офицер?

– Офицер, – ответил спокойно наш цербер.

– У меня к вам прямой вопрос, как к мужчине и как к офицеру. Мои друзья сейчас не совсем в форме. У нас есть два выхода: либо они сейчас с вашей помощью поднимаются к себе в комнаты, и охрана не замечает нашего состояния и никому ничего не будет говорить, либо мы сейчас, не заходя к себе, поедем к нашим веселым подругам продолжать. Только давайте начистоту, как офицер: либо – либо.

Начальник охраны, несмотря на всю свою чекистскую бдительность, понял, что может проявить себя как благородный человек, приказал своим сотрудникам помочь нам добраться до номеров, и эта история был похоронена.

После этого мы с Котэ много и часто встречались и по работе, и просто как старые приятели, и, глядя на него, я всегда вспоминал его роскошную фразу, впервые мною услышанную в тот вечер: «Дорогой, всё самое лучшее».

Таким он и остался в моей памяти: веселым и щедрым человеком широкой души, любящим в этой жизни всё самое лучшее.