Олег Басилашвили Олицетворение солнечной Грузии

Мы познакомились с Котэ на съемках телевизионного фильма «Противостояние» Семена Арановича по одноименному роману Юлиана Семенова. Я играл полковника милиции Костенко из Москвы, а Константин Иванович – полковника Серго Сухишвили. Наши персонажи искали особо опасного преступника по всей стране. Разумеется, к тому времени я, как и вся страна, прекрасно знал Котэ Махарадзе как невероятно артистичного и темпераментного спортивного комментатора, и для меня во время работы над этой картиной стало настоящим открытием, какой это, оказывается, прекрасный актер. Можно было только позавидовать тому, как он держался в кадре, его простоте, обаянию, точности и органике. Персонаж Котэ был не слишком подробно прописан в романе и сценарии, но артист сумел сделать из этого небогатого материала довольно объемный образ хлебосольного грузина-милиционера. Сыграно было очень убедительно, его персонаж – живой человек, который может и выпить, и закусить, и сострить, и в то же время серьезно занимается своим делом. Котэ оказался необычайно добрым, с прекрасным чувством юмора, всегда готовым помочь, открытым, прямым. С ним всегда было весело и легко разговаривать на любую тему. Он не боялся говорить то, что думает…

Актеры всегда стараются быть лучше, чем они есть на самом деле: красивее, умнее – или глупее, бывает и так. А Котэ всегда был самим собой: он и дома такой, и в спальне, и на огороде, и на сцене, и когда репортаж ведет.

Мы подружились. Он бывал в Ленинграде, я гостил у него в Тбилиси, в замечательном доме, который был построен в свое время для Верико Анджапаридзе, матери Софико Чиаурели, на так называемой Горе раздумий. Недалеко от дома Котэ, как оказалось, живет моя сестра.

Попав в дом Махарадзе, я будто вернулся в свое детство. С 1941 до начала 1943 года бабушка, мама и я находились в эвакуации в столице Грузии, жили мы в университетском саду, в деревянном сарайчике, где до войны жили строители, там даже сохранилось окошко кассы, в которое зарплату выдавали. Неподалеку, как потом выяснилось, жила Софико, к ее маме приходили в гости артисты Московского художественного театра, которые также находились в Тбилиси в эвакуации: Качалов, Немирович-Данченко… И мне рассказывала Софико, что они с ребятами лезли на крышу и через стеклянный потолок смотрели, как гости пировали, закусывая чай черным хлебом.

В конце восьмидесятых Котэ превратил этот дом в музей Верико Анджапаридзе и одновременно свой собственный Театр одного актера. Он сделал в большой гостиной подобие сцены с перилами и давал спектакли. В конце восьмидесятых Махарадзе практически перестал работать на телевидении. Видимо, кто-то очень хотел занять его место, а может, была и какая-то другая причина этому, я не знаю. Так или иначе, миллионы болельщиков, и я в том числе, были его исчезновением из эфира страшно огорчены. Но начальству было абсолютно наплевать на народ, впрочем, как и сейчас. И Котэ придумал себе отдушину, и занимался этим своим театром, и говорят, очень успешно. Он нашел в себе силы – уже в немолодом возрасте – начать какой-то новый этап профессиональной жизни. Он всегда был готов к работе и все время ее искал.

Во всем ему помогала, во всем его поддерживала его жена Софико. Судя по нашим разговорам с Котэ, он ее очень уважал и любил. У них была настоящая грузинская семья, в которой друг к другу относились с любовью и юмором. И конечно, это ему очень помогало, в том числе в его профессии.

Думаю, можно назвать спортивного журналиста Котэ Махарадзе заочным учеником Вадима Синявского, блистательного радиокомментатора. Это был подлинный артист, можно было не ходить на футбол, если репортаж ведет Синявский. Сходным образом держался перед микрофоном и Котэ Махарадзе. Когда он вел репортаж, ты точно знал, что тебя ожидает нечто удивительное, потрясающее, безумно интересное… Матч мог быть скучным, но слушать Котэ было интересно всегда. А уж если шел футбол действительно высокого уровня, репортаж превращался поистине в концерт. Махарадзе вдобавок ко всему замечательно знал футбол, особенности футболистов и тренеров, тактику, это было для него открытой книгой. Его любили не только зрители, но также тренеры и спортсмены. Он никогда не обижал тех, о ком говорил, всегда находил какие-то добрые слова для тех, кто находился на поле. Если кто-то отдавал неточный пас, он с сожалением говорил: «К сожалению, траекториям мяча и игрока не суждено было пересечься…» Это у него было тоже от Синявского, тот любил такие обороты: «Мощнейший, прекраснейший удар! Но, к сожалению, ворота стоят в двадцати метрах от направления удара».

Думаю, его тяготило то, что публика в массе своей не имела представления о его театральных работах, – а он был блистательный актер. Конечно, ему, наверное, было обидно, что воспринимают его однобоко, и, вероятно, ему хотелось большего, нежели развлекать публику своими комментариями, но он находил для себя в жизни много и другого интересного. И никогда не жаловался на судьбу.

Котэ Махарадзе прожил жизнь как человек чести и благородства, который никогда не откажет путнику в стакане воды или ночлеге. Пронизанный солнцем, радующийся всему хорошему, отвергающий всё скучное, воспринимающий жизнь как подарок судьбы, как поднесенный ему бокал с вином, Котэ был подлинным олицетворением Грузии, всего того светлого, жизнелюбивого и праздничного, что есть в ней.