1976 год

1976 год

В отличие от всех предыдущих годов, год 1976-й был отмечен резким ослаблением давления на Театр на Таганке со стороны властей. Можно долго искать причину столь внезапного благоволения и находить массу ответов, но все же главным было то, что власть в тот год, кажется, почувствовала, что привычные репрессии уже утратили свою эффективность, уловила тот момент, когда кнут должен сменить вкусный пряник.

Все годы своего существования Театр на Таганке хоть и был мощным оплотом оппозиционного мышления, но только не по отношению к идейным основам того режима, что существовал в стране, а лишь к антигуманным формам их воплощения. И в какой-то мере Таганка нужна была режиму, для того чтобы служить тем клапаном, через который без остатка выходило бы все накопившееся в народе недовольство. При желании со Старой площади и с Лубянки этот клапан в нужный момент открывался и так же закрывался, когда в этом назревала необходимость для властей.

1976 год и стал тем годом, когда клапан раскрыли шире, чем обычно. Подписав в прошлом году Хельсинкские соглашения, руководство страны, похоже, решило хоть в малой степени либерализовать режим.

В. Смехов в своих воспоминаниях писал: «С 1976 года ослабло давление на нас. Года два улыбалось солнышко… Дрожа от страха за свою смелость, начальство выпустило Таганку за рубеж. В вузах разрешили курсовые и дипломные работы о Театре на Таганке. Четверо актеров театра получили звания «заслуженных». Двенадцать семей — новые квартиры. А сам театр — разрешение и проект на новостройку. Любимов выехал на постановку оперы в Италию. В то же время Владимиру Высоцкому разрешили сделать запись на «Мелодии». Правда, из 4 часов записи выпустили только диск-малютку… Перестали чинить препятствия его выездам во Францию, к жене. Правда, всякий раз с нервотрепкой по поводу визы…»

И все-таки, несмотря на столь благоприятные обстоятельства в жизни театра, то состояние неудовлетворенности и тревоги, что доминировало у Высоцкого в прошлом году и было связано с ревнивым отношением к нему со стороны коллег по работе, в его душе сохранялось. Театральная дисциплина и сверхтребовательность к нему со стороны Любимова все чаще повергали его в уныние. Любимов, кажется, этого не понимал и все чаще бросал в сторону Высоцкого: «Я покончу в конце концов со звездной болезнью артистов!»

В марте Валерий Золотухин, в конце прошлого года назначенный на замену Высоцкому в спектакле «Гамлет», написал в своем дневнике:

«27 марта. Разговор наш с Володей назревал и должен был состояться.

— Валерий! В своей жизни я больше всего ценил и ценю друзей… Я так живу. Понимаешь? И у меня досада и обида — на него (Любимова) главным образом. Он все сводит со мной счеты, кто главнее: он или я, в том же «Гамлете». А я — не свожу… И он мне хочет доказать! «Вот вас не будет, а «Гамлет» будет, и театр без вас переживет…» Да на здоровье… Но откуда, почему такая постановка? И самое главное, он пошел на хитрость: он выбрал тебя, моего друга, вот, дескать, твой друг тебя заменит. Единственно скажу, может быть, неприятное для тебя… Будь у тебя такой спектакль, как «Гамлет», шеф ко мне с подобным предложением не обратился бы, зная меня и мою позицию в таких делах…»

Надо отметить, что через полгода после этого разговора отношения между Высоцким и Любимовым несколько разрядились. Случилось это в сентябре во время X Международного театрального фестиваля в Югославии (БИТЕФ), в котором наряду с другими тремя десятками театральных коллективов со всего мира участвовала и Таганка. Более того, Таганка на этом фестивале взяла Гран-при за свой спектакль «Гамлет» с Владимиром Высоцким в главной роли. Вот тогда-то и потеплели отношения ведущего актера театра и главного режиссера. В тот период у них даже возникла идея (к ней подключился и главный художник театра Давид Боровский) поставить спектакль, основанный на песнях Высоцкого. Идея эта очень серьезно ими тогда прорабатывалась, началось даже изготовление декораций к спектаклю, но затем все это было спущено на тормозах самими же авторами этого мероприятия. Правда, взамен этого проекта в театре появился спектакль «В поисках жанра», в котором немалое место отводилось Владимиру Высоцкому и его песням.

Но вернемся в начало 1976 года, ко времени, которое всегда приносило Высоцкому массу неприятностей. В феврале он сломал ногу и, совершенно скованный этим обстоятельством в своей трехкомнатной квартире на Малой Грузинской, не находит ничего лучшего, как вновь пуститься в загул. Никто не в силах его остановить, разве что Марина Влади, которая буквально разрывается между Парижем и Москвой.

«Я запираюсь с тобой дома, чтобы отнять тебя от бутылки. Два дня криков, стонов, мольбы, угроз, два дня топтания на месте, потери равновесия, скачков, падения, спазмов, рвоты, безумной головной боли. Я вылила всю выпивку, но если, к несчастью, где-нибудь в доме остается на донышке немного спиртного, я бегу наперегонки с тобой, чтобы вылить и это, прежде чем ты успеешь глотнуть. Постепенно ты успокаиваешься, ты урывками спишь, я стерегу тебя и бужу, когда тебе снятся кошмарные сны. Наконец ты засыпаешь спокойным сном, и я тоже могу отдохнуть несколько часов. Мне это необходимо, потому что, как только ты проснешься, начнется следующая фаза, может быть, самая тяжелая. Ты называешь это моральным похмельем. Ты уже не страдаешь физически, но вернулось сознание, ты подводишь итоги. Они часто ужасны. Отмененные спектакли, ссоры с Любимовым, выброшенные деньги, потерянная или раздаренная одежда, ссадины и синяки, ножевые раны, товарищи, пострадавшие в многочисленных дорожных авариях, мои прерванные съемки, моя тревога и все обидное, что ты наговорил мне, — а ты будешь помнить свои слова, даже если я никогда больше не заикнусь об этом.

И тут мне надо тебя успокоить и, подавив в себе гнев, простить. Потому что тебе стыдно, и, пока я не обниму тебя и не успокою, как ребенка, ты безутешен».

Уставший от своего тяжкого недуга не меньше, чем Влади, Владимир Высоцкий напишет в том году горькое признание:

Куда ни втисну душу я, куда себя ни дену,

За мною пес — Судьба моя, беспомощна, больна, —

Я гнал ее каменьями, но жмется пес к колену —

Глядит, глаза навыкате, и с языка — слюна..

Бывают дни, я голову в такое пекло всуну,

Что и Судьба попятится, испугана, бледна, —

Я как-то влил стакан вина для храбрости в Фортуну —

С тех пор ни дня без стакана, еще ворчит она:

Закуски — ни корки!

Мол, я бы в Нью-Йорке

Ходила бы в норке,

Носила б парчу!..

Я ноги в опорки,

Судьба — на закорки, —

И в гору, и с горки

Пьянчугу влачу.

Как ни удивительно, но помощь к Высоцкому в его долгой борьбе с болезнью в тот год придет не от традиционной медицины.

Летом 1976 года Высоцкий вновь проводит свой отпуск во Франции. В один из тех летних дней он приходит на квартиру своего парижского друга художника Михаила Шемякина. Далее — воспоминания самого М. Шемякина: «Перебирая старые архивы, я наткнулся на фотографический портрет старого тибетского монаха с молитвенной погремушкой в иссохших старческих руках. Это был учитель самого Далай-ламы, и такой же портрет висел на стене рабочего кабинета в квартире Высоцкого в Париже…

Однажды, поздним вечером, в дверь моей парижской квартиры позвонили… На пороге стояли Володя и Марина. Их визит не был неожиданностью. Пожалуй, наряд Володи был несколько необычен. Вместо обычного джинсового костюма — черный отутюженный костюм, в довершение всего — галстук. Марина тоже вся в черном. Я озадаченно молчал. «Птичка, собирайся, и по-быстрому», — мрачно и серьезно сказал мне Володя. «Куда, что?» Но они ничего не объяснили, и вскоре мы мчались куда-то на окраину Парижа, целиком полагаясь на Володю и понимая, что так нужно…

Остановились мы у какого-то старого загородного особняка. Вылезли. И тут, когда Марина отошла от нас, Володя шепнул мне: «Сейчас будем от алкоголя лечиться». «Где, у кого?» — «У учителя Далай-ламы!» И, лукаво подмигнув, Володя подтолкнул меня к открытой двери дома…

В огромном зале сидят монахи… Марины все нет. Она уже где-то на верхах. Пока мы поднимаемся, ведомые под руки узкоглазыми желтоликими братьями, Володя мне доверительно объясняет, что бабка Марины — китайская принцесса и что только поэтому нас согласился принять сам учитель Далай-ламы, который здесь, под Парижем, временно остановился. Выслушает нас и поможет. «Пить — как рукой снимет».

И вот наша очередь. Монах-стражник задает нам вопрос, зачем мы пришли. Марина, не поднимая головы, переводит нам по-русски… Володя говорит: «Ты, Мариночка, скажи, у нас проблема — водочная, ну, борьба с алкоголем».

Марина переводит… Со старцем происходит необычное. Он вдруг начинает улыбаться и жестом своих иссушенных ручек еще ближе приглашает нас подползти к нему… Читает нам старую притчу, очень похожую на православную, где говорится, что все грехи от алкоголя. Кончив, лукаво подмигивает нам и показывает на маленький серебряный бокальчик, который стоит от него слева на полке: а все-таки иногда выпить рюмочку водки — это так приятно для души.

Аудиенция закончена. Лама сильными руками разрывает на полоски шелковый платок и повязывает на шею Володе и мне. «Идите, я буду за вас молиться». Монахи выносят в прихожую фотографии — дар великого ламы.

…Прошло несколько месяцев. Володя был занят на съемках фильма, когда звонил мне в Париж, первым делом спрашивал: «Ну как, старик, действует? Не пьешь?» — «Нет, ну что ты! — отвечал я… — А ты, Вовчик, как? Действует?» — «Мишуня, старик — умница! У меня все отлично! Завязано!» И так продолжалось долго».

Михаила Шемякина память не подводит: «заговор» тибетского монаха действовал на Владимира Высоцкого около года. Столь длительное воздержание от спиртного не замедлило благотворно сказаться на творческом потенциале Высоцкого. Летом того года, будучи с Мариной Влади в олимпийском Монреале, он записывает со звукорежиссером Андре Перри долгоиграющую пластинку. А в Москве тем временем фирма «Мелодия» выпускает в свет две маленькие пластинки с песнями Владимира Высоцкого: одну — с песнями «Скалолазка», «Москва — Одесса», «Она была в Париже», «Кони привередливые», другую — с песнями из кинофильма «Бегство мистера Мак-Кинли».

Набирает обороты в тот год и концертная деятельность Владимира Высоцкого. Если в прошлом году он дал не более 26 концертов, то в 1976 году их число достигло 40, из-под его пера появляются новые песни: «Был побег на рывок», «Две судьбы», «Надежда», «Мы говорим не «штормы», а «шторма». Но гвоздем года стала, конечно же, песня «Дорогая передача».

Дорогая передача!

Во субботу, чуть не плача,

Вся Канатчикова дача

К телевизору рвалась!

Нет чтобы — поесть, помыться,

Уколоться и забыться.

Вся безумная больница

У экранов собралась.

Надо сказать, что в те дни, когда песенное творчество Владимира Высоцкого достигло своего апогея, были люди, которые не разделяли восторгов вокруг имени певца. По словам В. Золотухина, прозаик Юрий Щеглов (Варшовер) говорил ему в апреле 76-го:

«Я не люблю Высоцкого и его искусство, оно одноплановое, какая-то популярная грусть. Более того, его искусство — жестокое, недуховное и вредное.

Нельзя размахивать над искусством гитарой. Он щекочет яйца. Но ведь это порочный способ получения удовольствия, когда есть женщина… баня, душ Шарко и пр. Нет, это интересно… я с любопытством большим смотрю, слушаю. Меня это завлекает. Но в этом нет души, что изначально стояло во главе всякого русского искусства. Он приводит меня в жеребячье состояние. Мне хочется к цыганам, к морю… к коньяку, в конце концов, и автоматом поиграть - пошутить».

Трудно согласиться с мнением Юрия Щеглова (Варшовера) хотя бы потому, что сам он в те дни был далек от того миропонимания, каким был «болен» Владимир Высоцкий, а значит, не мог быть и объективным в оценке творчества поэта. С песен Высоцкого Щеглов снял лишь верхний слой, увидел в них всего лишь «цыганщину» и не более. В свое время таким же образом поступали с Сергеем Есениным обласканные большевистским режимом писатели и поэты, увидевшие в «Москве кабацкой» лишь откровения пьяного хулигана. Вот и 43-летнему Юрию Щеглову (Варшоверу) в те дни грех было жаловаться на свою судьбу: в том году, когда он припечатал к позорному столбу творчество Владимира Высоцкого, у него вышла в свет книга «Когда отец ушел на фронт», а еще через два года Щеглова благополучно приняли в Союз писателей СССР.

Контакты Владимира Высоцкого с кинематографией в тот год были совсем минимальны. Для кинофильма «Вооружен и очень опасен» Высоцкий написал тексты к песням, которые исполнила Людмила Сенчина. Была очень большая надежда на то, что Высоцкий сыграет главную роль в фильме «Емельян Пугачев». В конце мая на «Мосфильме» состоялись кинопробы, после которых многие из видевших их были склонны думать, что кандидатура Владимира Высоцкого на роль Пугачева пройдет без возражений. Но кинематографическое начальство вновь рассудило по-своему. Отклонив кандидатуру сомнительного Высоцкого, начальство назначило на главную роль благонадежного Евгения Матвеева, несмотря на то, что консультант фильма был категорически против «такого Пугачева». Таким образом, Евгений Матвеев заменил Владимира Высоцкого еще в одной картине (первая замена была в 1972 году в фильме «Высокое звание, или Я — Шаповалов Т. П.»). В тот год на экраны страны вышел фильм Александра Митты «Сказ про то, как царь Петр арапа женил» с Владимиром Высоцким в главной роли. Фильм этот имел заметный успех у зрителей и прокатывался в лучших столичных кинотеатрах — «Октябре» и «России».

Помимо этого фильма, на экранах страны шли фильмы: «Слово для защиты», «Белый Бим Черное ухо», «Несовершеннолетние», «Розыгрыш», «Сладкая женщина», «Восхождение», «Аты-баты, шли солдаты», «Неоконченная пьеса для механического пианино», «Древо желания», «Легенда о Тиле» и др. На телевизионных экранах господствовали многосерийные сериалы — «Вечный зов», «Сибирь», «Дни Турбиных».

Но в целом общее состояние советского кинематографа в тот год оставляло желать лучшего: на десяток прекрасных картин приходилось в пять раз больше экранной серости и откровенной халтуры. Лидерами в подобной продукции в тот год были фильмы: «Повесть о коммунисте» (документально-монументальное полотно о Леониде Брежневе) и киноэпопея «Солдаты Свободы», в которой роль Леонида Брежнева сыграл Евгений Матвеев.

С 8 по 25 июня во Фрунзе проходил 9-й Всесоюзный кинофестиваль, на котором Большой приз был вручен фильму киргизских кинематографистов «Белый пароход» (по повести Ч. Айтматова). Среди других призеров того фестиваля были как действительно достойные картины: «Сто дней после детства», «Афоня», так и фильмы весьма посредственные: «Чертова невеста», «От зари до зари», документальный «Сердце Корвалана».

Присутствовавший на фестивале Олег Даль, вернувшись в Москву, записал в своем дневнике: «Кинофестиваль во Фрунзе. Никогда еще не видел такого количества идиотов, собранных в одну кучу!

Нынешние деятели искусства напоминают мне обезумевшее от тупости громадное стадо баранов, несущихся за козлом-провокатором к пропасти.

Я стою на вершине холма и наблюдаю эту картину. Кое-кого хочется остановить… Но поздно… Терпение! Терпение!»

Ощущение падения в пропасть, только не деятелей искусства, а всего советского общества приходило в тот год и к Владимиру Высоцкому. И если до этого из-под его пера почти не рождались строки откровенно политического характера, то в тот год он написал:

Напрасно я лицо свое

разбил —

Кругом молчат — и все

и взятки гладки,

Один ору — еще так много

сил,

Хоть по утрам не делаю

зарядки,

Да я осилить мог бы тонны

груза!

Но, видимо, не стоило

таскать —

Мою страну, как тот

дырявый кузов,

Везет шофер, которому

плевать.

Тот «шофер», которого имел в виду Владимир Высоцкий, год своего 70-летия встретил обширным инфарктом, на целых три месяца выбившим его из нормальной жизни. Еще полгода назад, во время визита в Хельсинки, Леонид Брежнев уже вынужден был взять с собой мощное медицинское обеспечение. После февральского инфаркта организм 70-летнего генсенка стал стремительно разрушаться. Но товарищи по Политбюро и не думали менять дряхлеющего на глазах руководителя на кого-нибудь иного. Покладистей Леонида Брежнева трудно было найти человека. Поэтому 76- й год превратился в сплошную подготовку к празднованию славного 70-летнего юбилея Генерального секретаря ЦК КПСС. Коллеги по работе в Политбюро готовили ему роскошный подарок в виде очередной Золотой Звезды Героя Советского Союза и маршальской Звезды как «великому полководцу», а соратники из братских компартий социалистических стран доставали из своих «загашников» главные награды своих стран. Главный праздник всего прогрессивного человечества намечался на декабрь.

13 июля 1976 года Военная коллегия Верховного Суда СССР рассмотрела дело бывшего капитана 3-го ранга 37-летнего Валерия Саблина, который в ноябре прошлого года поднял восстание на противолодочном корабле «Сторожевой». Военная коллегия обвинила Валерия Саблина «в вынашивании враждебных планов против Советского государства с весны 1973 года, т. е. изменение государственного и общественного строя, замену правительства СССР» и приговорила его к расстрелу. Сообщника В. Саблина матроса А. Шеина суд приговорил к 8 годам лишения свободы.

3 августа в одной из тюрем страны палач выстрелом в затылок убил Валерия Саблина, человека, впервые открыто поднявшего восстание на военном корабле в советское время.

Трудно сегодня установить, знал ли Владимир Высоцкий о ноябрьском восстании на «Сторожевом» и была ли ему известна дальнейшая трагическая судьба своего ровесника капитана 3-го ранга Валерия Саблина. Но одно можно предположить точно: Высоцкий никогда бы не осудил отчаянного поступка мятежного капитана. До мозга своих костей Владимир Высоцкий был патриотом своей многострадальной Родины, и только бесконечная любовь к ней могла толкнуть его на написание в том же 1976 году строк:

…ведь история страны —

история болезни.

Живет больнее все бодрей,

Все злей и бесполезней —

И наслаждается своей

Историей болезни…

И, думая сегодня о трагической судьбе Валерия Саблина, можно быть уверенным в том, что совершил он свой героический поступок не без влияния творчества Владимира Высоцкого. Ведь те песни, что пел Владимир Высоцкий, во время унылого и вязкого «застоя» звали к мысли, к поступку, призывали «раздвинуть горизонты» и «вырваться за флажки».

Как известно из истории, лейтенант Петр Шмидт, поднявший восстание на крейсере «Очаков» в 1905 году (ровно за 70 лет до В. Саблина), был тоже приговорен к смертной казни, но приговор долго не приводился в исполнение в силу того, что палачи отказывались убивать российского героя. С Валерием Саблиным этого не произошло: время от объявления приговора до его исполнения исчислялось всего двадцатью днями. Как и Петру Шмидту, Валерию Саблину в момент смерти было всего 38 лет.

…Он сказал мне, — Приляг,

Успокойся, не плачь, —

Он сказал, — Я не враг,

Я — твой верный палач.

Уж не за полночь — за три,

Давай отдохнем.

Нам ведь все-таки завтра

Работать вдвоем.

«Чем черт не шутит, что ж, — хлебну, пожалуй, чаю,

Раз дело приняло приятный оборот,

Но ненавижу я весь ваш палачий род —

Я в рот не брал вина за вас — и не желаю!»

Накричали речей

Мы за клан палачей.

Мы за всех палачей

Пили чай — чай ничей…

(Отрывок. Лето 1975)

Данный текст является ознакомительным фрагментом.