«ЛУЧШЕЕ ВО МНЕ»
«ЛУЧШЕЕ ВО МНЕ»
Силой своей личности Ахматова оказывала влияние на людей. А в соответствии с качеством этой личности это влияние было — развращающим. (Для тех, кто видел только показное, ахматовский message казался возвышающим. Для слабых, не-внимательных она была великой. Не будем их обижать и скажем, что многие воспринимают ее формально, как Новый год, не вдаваясь в астрономическое резонерство — просто воспринимают ее как «назначенную великой».)
Надежда Яковлевна Мандельштам, как ведьма, до конца дней горела неистовым злым огнем любви к жизни, вовлеченности в нее. Вполне юношеское, самозабвенное тщеславие, фаустовский вызов толкнул ее к Ахматовой во время войны. Та была в огромной славе, которой Мандельштам не видела для себя, ей хотелось крикнуть на весь мир: «Ахматова — моя подруга. Мы с ней сестры, мы с ней равны через Осипа!» Она почему-то рассчитала, что Анна Ахматова сочтет себе за козырь близость с вдовой Мандельштама. Расчет был неверен. Ахматова, конечно, Надежду Яковлевну отвергла. Живая собака лучше мертвого льва. Слава Раневской с ее орденами и «Муля, не нервируй меня» были для Ахматовой не в пример весомее.
Среди свиты Анны Ахматовой в Ташкенте Надежда Яковлевна хотела быть даже не первой — равной! — но была отставлена очень далеко. На блатном жаргоне это называется — опущена. Кастовость — посторонних нельзя пускать, они слишком страшны («черная от голода уборщица» и пр.), полное государственное довольствие (не без дефицитов, конечно, но более крупному жемчугу при любом распределении можно позавидовать), полная праздность («договорился, чтобы не трепали Анну Андреевну по выступлениям»), отсутствие мужчин (нет, элитные мужчины все были в сохранности, всех их перевезли сюда в эвакуацию — но тем-то и будоражила эпоха: в воздухе было разлито предчувствие, что мужчин может не стать). Это все — совершено лагерная атмосфера, блатная среда. Отсюда разнузданность королевы и ее фаворитки (непризнанной, увы) — Надежды Яковлевны.
Эта глава — про то, какие низкие социальные инстинкты (на том уровне, на котором социальна стая шакалов) могла поднять со дна человеческой личности Анна Ахматова.
Н. Я. Мандельштам тоже попала во время войны в Ташкент. Ахматова переживала вторую славу и возобновить знакомство, и уж тем более дружбу с Надеждой Яковлевной не поторопилась.
Обо мне почти сразу Харджиев и Герштейн сообщили Ахматовой, что я «опровинциалилась» и стала «учительницей», чего и всегда следовало ожидать. (Провинциальные учительницы были гораздо больше похожи на людей, чем мои блестящие москвичи.) Ахматова не захотела выдавать «доносчика», да я и не настаивала, потому что случай типический. От семьи ссыльного отказываться неудобно — лучшие среди нас искали для своего отказа приличный предлог. Чаще всего объясняли свое отступление тем, что им стало неинтересно с загнанным, потому что он поблек, стал другим…
Надежда МАНДЕЛЬШТАМ. Вторая книга. Стр. 377
Житейская проблемность Надежды Яковлевны была для Ахматовой отвратительна, как вид раздавленной кошки.
И никакого ореола Мандельштама она над ней не чувствовала. Мандельштама уже не существовало. Он был мертв, как мертва Марина Цветаева. Маленький мальчик Мур увидел совершенно обратное — но на то они и дети, чтобы указывать на платье голого короля и видеть суть вещей, а Анна Андреевна была развратной женщиной, живущей в перевернутом мире условностей, она знала, что сейчас — время Алексея Толстого в лиловой атласной рубашке a la russe и Тимоши Пешковой в кожаных галифе — и это время никогда уже не кончится.
Надежде Мандельштам милостиво разрешили быть рядом, и она пережила это время своего падения, оставив жалкие и гадкие его летописи — письма к Кузину. Вряд ли она искупила их томами своей «Второй книги». Сравните сами насквозь фальшивый, яростный, весь на публику мелодраматичный пафос этих писем с роскошной, но запятнанной свободой злословия, когда она разрешила себе быть собой во «Второй книге».
Она требовала от Кузина, чтобы он уничтожил ее письма к нему.
«Я не хочу, чтобы после моей смерти гадали, были вы моим любовником или нет. Я не хочу, чтобы после моей смерти обо мне вообще могли что-нибудь сказать».
Н. И. КРАЙНЕВА, Е. А. ПЕРЕЖОГИНА. Б. С. Кузин. Стр. 516
Как для человека, написавшего объемистые воспоминания, почти не упоминая адресата сохранившихся 192 писем, заявление, которому все-таки не обязательно верить буквально. Во всяком случае — скрыть она хотела не простительные женские ожидания, а — проигранную битву с Ахматовой.
Кузин же вполне резонно считал полученные письма своей собственностью и категорически отказывался выполнять требования Надежды Яковлевны. Благодаря этому «неджентльменскому» поступку мы имеем возможность опубликовать письма, хотя решаемся на это не без чувства неловкости как перед автором, так и перед адресатом.
Н. И. КРАЙНЕВА, Е. А. ПЕРЕЖОГИНА. Б. С. Кузин. Стр. 516
Письма 1942–1944 годов Н. Я. Мандельштам — Борису Кузину из Ташкента.
Анна Андреевна говорила, что боялась думать о моем приезде, так хотела его.
Н. Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Переписка с Б. Кузиным. Стр. 77
Анна Андреевна — неузнаваема — так молода и хороша. Много стихов. Скоро выйдет книга. Стихи горькие и прекрасные.
Н. Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Переписка с Б. Кузиным. Стр. 76
Она начинает хвалиться ею и своей близостью к ней.
Анна здесь и я опять ее горячо люблю. У нее много стихов; они широко печатаются. Это она вытянула меня сюда.
Н. Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Переписка с Б. Кузиным. Стр. 77
А то она не знает — что не она.
В эйфории тылового разврата хмель ударил Надежде Яковлевне в голову: «Мы с Анькой, стервой, будем как одно! Мы! Она… Страшно за нее…» и т. д. Кончилось (не начинаясь) известно чем — Анна Андреевна в который раз равнодушно отвернулась. Николай Васильевич Гоголь оценил бы стилизацию.
Горе у меня: больна Анна Андреевна. Думают — брюшняк. Все свободные минуты я у нее. И сейчас к ней иду дежурить ночью.
Н. Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Переписка с Б. Кузиным. Стр. 77
Страх за нее — это почти основное содержание моей жизни.
Н. Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Переписка с Б. Кузиным. Стр. 93
Она хочет после Мандельштама иметь следующим мужем Ахматову, но уже распорядиться им (ею) с умом.
Ночь за ночью я проводила у нее, буквально дрожа от страха. Этот проклятый попетач принимали за брюшняк. Ее чуть не уволокли в инфекционное отделение и едва не обрили.
Н. Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Переписка с Б. Кузиным. Стр. 77
Больше всего я боюсь ее отношения к жизни: она уверена, что умрет. А это очень страшно.
Н. Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Переписка с Б. Кузиным. Стр. 80
Потом, правда, Ахматову перевели в правительственную больницу…
Сейчас она в больнице — в лучших по Ташкенту условиях. Койка правительственная в инфекционном бараке. Одна в палате. Кормят хорошо. У нее здесь завелась достаточно противная подруга — киноактриса Раневская. Ей носят все, чего ей не хватает. Меня она просила воздержаться от посещений — и я пока выдерживаю характер и не хожу.
Н. Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Переписка с Б. Кузиным. Стр. 80
Совершенно лагерный характер отношений — ревность.
Просила не навещать ее, как мы помним — потому что боялась показать номенклатурным соседям «городскую сумасшедшую».
Анна Андреевна в больнице. Как я вам писала, я туда не хожу. Очевидно, так нужно, но это ужасно.
Н. Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Переписка с Б. Кузиным. Стр. 80
Н.Я. написала записочку — «Ануш! Очень хочу Вас видеть»… — но ответа не последовало, ни письменного, ни устного. Очень, очень NN бережет А.А. И это мне неприятно.
Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 504
NN — это так Чуковская зашифровала Ахматову. Мол, бережет сама себя.
После больницы Надежду Яковлевну снова приблизили.
Что до Анны — она оправилась от брюшняка, сейчас в больнице санаторного типа. Второй раз за полугодие. Плохо с сердцем. Вокруг каша. Какие-то мелодрамы. Завелась новая подруга — Ф. Г. Раневская. Роль — интриганка. Ссорит со всеми. Зато стихи — чудные. Таких еще не было. Недавно было письмо от Левы. Первое за всю войну. Муж Анны Андреевны — он врач-профессор — в Ленинграде. Она тоскует.
Н. Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Переписка с Б. Кузиным. Стр. 81
Надежда Яковлевна слишком хорошо знает, кто муж и кто не муж. Но пишет письма так, будто они через лагерную цензуру проходят и цензор — сама Анна Андреевна.
1943 год.
С А.А. отношения налаживаются не очень хорошо. Она сильно изменилась. Выступило чужое — дамское, я бы сказала. Впрочем, внешне все безоблачно и прелестно. А на деле орех с червоточинкой. Добавляет — все-таки себя-то хочется любить: Она бы очень удивилась, если б узнала, что я так говорю. Ей-то кажется, что все хорошо.
Н. Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Переписка с Б. Кузиным. Стр. 82
«Ей» это абсолютно все равно.
С тифом кончено. Она его выдержала. Я жаловалась вам главным образом на баб, которые ее обсели со всех сторон и чешут ей пятки, что она очень любит. Создается дурацкая и фальшивая атмосфера, а во время болезни — прямой кавардак. Я с ней после болезни даже поругивалась.
Н. Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Переписка с Б. Кузиным. Стр. 82
Как было страшно, когда Анна Андреевна болела тифом. И сейчас страшно, хотя она цветет, хорошеет и совершенно бесстыдно молодеет.
Н. Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Переписка с Б. Кузиным. Стр. 83
Письмо Н. А. Вишневской.
Анну Андреевну вижу довольно часто. Забегаю к ней. Она сильно похудела после болезни, но все так же удивительно хороша. Привязалась я к ней ужасно.
Н. Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Переписка с Б. Кузиным. Стр. 83
Мне хорошо с Анной Андреевной. В каждую свободную минутку — я у нее. Она становится светлее, яснее, моложе и красивей с каждым днем.
Н. Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Переписка с Б. Кузиным. Стр. 84
Живет в маленькой своей комнатке с одной молоденькой журналисткой.
Н. Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Переписка с Б. Кузиным. Стр. 83
Вокруг нее атмосфера неприятная. Держусь в стороне. Стараюсь приходить, когда нет обожательниц.
Н. Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Переписка с Б. Кузиным. Стр. 83
Анна должна скоро переменить комнату. Я счастлива, когда я с ней.
Н. Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Переписка с Б. Кузиным. Стр. 85
Живу на две семьи — Женя с мамой и Анна Андреевна.
Н. Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Переписка с Б. Кузиным. Стр. 88
У Анны Андреевны снабжение, на которое мы обе живем, да еще подкармливаем всех, кто к нам заходит.
Н. Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Переписка с Б. Кузиным. Стр. 93
Я работаю, хозяйничаю и по ночам болтаю с Анной Андреевной. Она иначе вас не называет, как «наш общий муж».
Н. Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Переписка с Б. Кузиным. Стр. 89
Дорогой Николай Иванович, с визгом и восторгом прочла вашу открытку и плясала вместе с Анной Андреевной. Мы вас часто вспоминаем, и вообще более преданных подружек, чем мы с ней, не бывает на свете. Нам хорошо вместе.
Н. Я. Мандельштам — Н. И. Харджиеву.
ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 3. Стр. 87
А.А. ушла с Раневской гулять. Сижу на втором этаже в Аниной скворешне. У нее живу.
Н. Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Переписка с Б. Кузиным. Стр. 89
Пустили, она рада. Бросается на чужих.
Раневская сначала меня раздражала. Сейчас нет. Она — забавная.
Остается слонообразная дочь Корнея Чуковского. Это омерзительное семейство меня сильно раздражает, главным образом за то, что очень высоко держит знамя русской литературы, чести, доблести и пр., а при этом… Ну ее к черту. Анька моя до того озорная, что ее невозможно вынести. Очень скверная 54-летняя девчонка. Красива. Весела. Молода.
Н. Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Переписка с Б. Кузиным. Стр. 90–91
(На всякий случай сообщу далеким от биографических штудий читателям, что против чести, доблести и высоты держания знамени русской литературы Корней Иванович не погрешил. Ну, не был светским, богемным, слишком талантливым. Читайте спокойно детям про Доктора Айболита и пр. — и не берите в голову. Он, кстати, в отличие от многих шикарных ташкентских сидельцев, вхожих в ахматовское окружение, был безоговорочно непризывного возраста, сыновья — на фронте (один погиб), полуслепая дочь работала не покладая рук, чтобы забыть о расстрелянном муже и пр. — то есть все в порядке. Так что если они были не под настроение Надежде Яковлевне с ее скверной озорной девчонкой — я читателя предупредила).
Она здорова, молода и счастлива. Живет хорошо, и харч у нее роскошный.
Н. Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Переписка с Б. Кузиным. Стр. 82
Раневская снималась весь этот месяц в каком-то кинофильме. Вернулась она только вчера с гиком и криком. Боюсь гениальных актрис. И моя Аничка тоже.
Н. Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Переписка с Б. Кузиным. Стр. 85
Неужели прямо-таки до ужаса Аничка боится?..
Я провожу с ней много времени — и все норовлю с ней переспать — наши ночи в бабьей болтовне — прекрасны.
Н. Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Переписка с Б. Кузиным. Стр. 78
Ахматова уехала в Ленинград и в очередной раз отреклась от Надежды Яковлевны. Та делает последние попытки — и все. По счастью, хотя бы писем таких больше нет. Есть — «Вторая книга».
Теперь об АА. За нее порукой двадцатилетняя верность. Глубокая, большая дружба. Доказанная. Что она не пишет писем — это ее свойство. Отношений пересматривать я из-за этого не собираюсь. Она больна. (Точка) Лежит. (Точка) Сердце. (Точка) Одна. (Точка).
Н. Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Переписка с Б. Кузиным. Стр. 105
Закончим на натужной фамильярности.
Трудно без А. А. Грустно, и — стерва — не пишет.
Н. Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Переписка с Б. Кузиным. Стр. 99
И не напишет — ей.
Напишет, ознакомившись с котировками на западном рынке литературного имени Мандельштама, — западным читателям:
Жена Осипа Эмильевича Надежда Яковлевна до сих пор мой ближайший друг. Лучшее, что есть во мне.
Анна Ахматова.
Осип и Надежда МАНДЕЛЬШТАМЫ в рассказах современников. Стр. 187
Данный текст является ознакомительным фрагментом.