Что общего между роком и Церковью?[363]

Что общего между роком и Церковью?[363]

МГУ, пятничный вечер. Отец Андрей заканчивает лекцию. Следуют долгие, от всей души аплодисменты, и тут же учащиеся облепляют Кураева: один — с просьбой прокомментировать скандальную новость о католиках, другой, «юноша-максималист», — сильно желая о чём-то поспорить… Ожидая, когда поток страждущих рассосётся, я продумываю начало интервью: «У нас в газете затрагивается тема рок-музыки. Нам бы хотелось узнать ваше мнение…» Вдруг диакон возвращается на кафедру. «Кто ещё не ушёл, внимание! В следующий раз, скорее всего, лекции не будет: я участвую в концерте Шевчука»[364].

— Отец Андрей, Вы у Шевчука на подпевках работаете?.. Шучу. Какова будет Ваша роль?

— Мне самому до конца ещё не понятно. С Шевчуком у нас давно была договорённость, что хорошо бы когда-нибудь, как-нибудь… Эта акция — инициатива Петербургской епархии. Идея возникла на миссионерском съезде, где-то с месяц назад. Тогда же Архимандрит Геннадий (Гоголев), ректор Костромской семинарии, съездил в Москву — к Кинчеву… Замысел вот в чём: организовать совместный концерт Шевчука («ДДТ»), Кинчева («Алиса») — возможно, ещё Гребенщиков («Аквариум») будет, — и чтобы я там выступил с какой-нибудь проповедью. Поначалу хотели назвать это так: «Рок против наркотиков» или «Рок против терроризма». А Шевчук сказал: почему рок — всё время против? Давайте сделаем «Рок — ЗА!»: рок за жизнь, рок за молодость, рок за Церковь, рок за веру…

— Насколько я понимаю, это первый в истории случай, когда Церковь выступает инициатором рок-концерта.

— Да. По крайней мере — в России.

— А как Вы познакомились с Юрием Шевчуком? Нет ли у вас проблем в общении?

— Первый шаг был с его стороны. Юрий читал мои книги и пригласил меня на свой концерт два года назад. Как раз в его день рождения. Был у него и не-личный мотив. Он попросил меня пообщаться с мальчишками из кадетского корпуса в Кронштадте, где учится его сын.

Проблем в общении с ним у меня нет, хотя мы принадлежим к разным мирам. Может быть, именно поэтому нам легко слушать друг друга. Я ничего не знаю о мире, в котором он живет. У меня есть дома диски Шевчука и Кинчева. Но они не дороги как подарки от авторов. Сам я их еще не слушал. Я же москвич, которому и так хватает децибелов. Поэтому тишина для меня — это величайшая драгоценность.

А Юра тоже пока имеет лишь начальное представление о мире, в котором живу я. При этом и у него, и у меня есть по разным мотивам желание сойтись. У него есть человеческое желание привнести христианские ценности в свою жизнь и творчество. А мое желание — понять, в какой мере рок-культура может стать прозрачной для христианства. Впрочем, еще больше я дорожу возможностью просто общения с умным и совестливым человеком.

В мае 2001 года меня буквально взял за руку мой студент из богословского института, и повез на Горбушку. Сказал, что у Юрия Шевчука день рождения, будет концерт, на который Шевчук приглашает меня. Так я впервые попал на рок-концерт: к року я даже в юности дышал равнодушно. Я даже не знал, где находится пресловутая «Горбушка»: вышел из метро — и пошел в противоположную сторону.

Первое удивление — еще в фойе: несколько человек подошли ко мне и идентифицировали меня довольно четко: отец Андрей. Я-то думал, что церковная среда и рок-тусовка разделены более четко… А затем подходит ко мне какой-то очень бритоголовый человек и говорит: «Что вы думаете о нашей группе?» — «Что за группа?» — «НЭП» — «Ничего не знаю! Никогда не слышал!» — «Ну, ладно, вы нас не слышали, а мы вас знаем. Нам Костя Кинчев про вас рассказывал.»

Потом поднялся я в бельэтаж, откуда и взирал на все происходящее. Не знаю, почему, но после этого мероприятия я целый день спал. Честно говоря, только однажды было у меня такое состояние. В 1989 году пришлось посмотреть по телевизору телесеанс Кашпировского. Он обещал, что если в вашем помещении накурено, то я сейчас сделаю несколько «пассов» — и воздух станет свежим. Я был действительно в весьма прокуренной комнате, и мужики (дело было в телевизионном холле советского посольства в Румынии) с энтузиазмом отнеслись к идее экстрасенса… Я испугался за них: вдруг кому-то покажется, что и в самом деле стало свежее? Тогда ведь вся советская колония ринется в оккультизм. Начал про себя молиться. Все кончилось хорошо: свинарник остался свинарником, не превратившись вр дворец. Чуда не состоялось — как я и просил в своей молитве. Но затем я целый день не мог подняться с постели. Ни боли, ни температуры — а сил нет. Куда-то они ушли… Вот нечто похожее было и после первого рок-концерта.

Но сразу после него Шевчук позвал в комнатку, где должно было состояться чествование его дня рождения, и там прошло еще два часа в нормальной беседе. Шевчук вел себя вполне корректно, даже просил прощения за то, что он курит. Самое же интересное для меня было потом — уже ближе к полуночи я вышел с «Горбушки», и оказался в окружении фанов: почитатели Шевчука еще стояли в надежде увидеть своего кумира. И вот, эти ребятишки окружают меня — просто потому, что лучи славы от их «солнца» еще озаряют и меня: «Ну, когда там закончится, скоро ли он выйдет?» — «Не знаю, вроде начинают расходиться, но вообще-то там люди еще есть…» А дальше начался разговор, который меня просто потряс. Один паренек в очках, студенческого возраста, лет 17, ошарашил меня вопросом: «Скажите, а почему в Евангелии от Иоанна нет темы Гефсиманского одиночества?»..

Затем двое ребят вызвались провожать меня через лабиринты парка. Я спрашиваю: «Ребята, а для вас заметно это или нет — то, что у Шевчука стали звучать какие-то религиозные слова, термины? Даже в конце сегодняшнего концерта он сказал: «Надеюсь, что Господь даст мне еще несколько песен!» Я-то церковный человек, для меня любое такое слово значимо. Но вот в вашем восприятии — может быть, это просто такие междометия, или он и в самом деле движется в сторону Православия?» — «Нет, нет, мы это тоже замечаем, для нас это серьезно, мы к этому присматриваемся!»

До этой встречи рокеры представлялись мне какими-то страшными существами, жить с которыми на одной планете небезопасно. И вдруг встретившись с ними впервые лично, а не через посредство телевизора, я увидел совершенно чистые лица, хорошие и умные глаза…

Кстати, в тот день прошла первая гроза нового тысячелетия — первый весенний гром (как в песне у Шевчука), и это в день его рождения!..

— С рок-музыкантами Вы общаетесь только как церковный деятель или бывает и простое дружеское общение?

— Я не умею отличать себя как человека от себя как «церковного деятеля».

— Вам интересно с ними общаться? Например, что Вы думаете о Юрии Шевчуке?

— Думаю, что это одно из имен, которым Россия оправдается перед лицом истории за свои позорные девяностые годы.

— Правда?

— Он настоящий поэт.

— Как Юрий Шевчук переживает запрет на рок-фестиваль в рамках юбилея Санкт-Петербурга? Когда он возобновит гастроли? Не оказываете ли Вы влияние на его творчество?[365]

— Как я понял, запрет на его рок-фестиваль был связан именно с рождественским концертом «Рок к Небу». Юрий сделал микс из двух своих песен. Он начал петь старую песню «Родина». А после строки «к сволочи доверчива» резко сменил мелодию и без всякой паузы стал петь песенку из своего последнего диска — «Путин едет по стране на серебряном коне…». Очевидно, кто-то из власть имущих решил обидеться за Путина.

Отмену фестиваля Юрий переживал тяжело, слег в больницу. Ведь он готовил его целый год, из-за этого отказался от всех гастролей…

А что до моего влияния на его творчество… Не думаю, что оно есть. Есть влияние его веры и его боли на его же песни. Я тут не при чем. Но были случаи, когда он показывал мне новые записи еще до выхода диска. Например, песню «Ночная пьеса» из первой части «Единочества». Он очень беспокоился, что эта песня может быть понята неправильно, говорил, что она ни в коем случае не носит антицерковный характер. Она направлена именно против легковесного, поверхностного, «попсового» отношения к вере. А вы понимаете, что означает слово «попса» в устах Шевчука.

— А Вам за тот концерт и Вашу проповедь уже досталось от публицистов?

— От светских — да, от церковных — нет. Меня в равной степени удивило и первое и второе. Впрочем, наша либеральная светская пресса более предсказуема. Уже не первое столетие она упрекает нас за то, что мы недостаточно современны. Но стоит нам сделать шаг к современности — нас тут же упрекают именно в этом: «да как вы посмели?». Но зато церковный официоз — «Московский церковный вестник» — впервые за свою историю сделал невероятный шаг: полностью опубликовал эту проповедь на рок-концерте. А ведь даже проповеди Патриарха это издание публикует только в выдержках.

— А как в церковном мире относятся к этой Вашей акции?

— Реакция была неожиданно хорошая. Большинство знакомых мне епископов и священников отнеслись с одобрением или хотя бы с интересом. В Интернете некоторые «активные миряне», конечно, немного поворчали, но в официальной церковной прессе — только позитивные отклики.

У меня даже возникло опасение, что грядет «атака клонов», что по епархиям начнут «клонировать» такие мероприятия (что уже и произошло в Запорожье и Ярославле). Перец все-таки должен оставаться перцем, а не становиться основным блюдом. А рок-концерт был, конечно, этакой перчинкой в нашей церковной жизни[366].

Но мнения Патриарха мы не знали.

Тот концерт в Петербурге был несомненным юродством (то есть нарушением устоявшихся правил благочиния). Но юродство бывает «Христа ради», а бывает «себя ради». Почти год мы ждали ответа на этот вопрос: что же мы такое сотворили на Святках — схулиганили или все же сотворили церковное дело. Лишь речь Патриарха в День Москвы 7 сентября расставила все нужные точки над всеми необходимыми «i».

Во-первых, Патриарх сказал, что церковная проповедь может и должна звучать и в концертных залах, и на спортивных площадках. Во-вторых, вручил премию Петербургской епархии, которая при вручении награды была презентована именно как организатор рок-концерта (во всяком случае более никаких других дел этой епархии при награждении не упоминалось). Ну, а поскольку на том рок-концерте проповедь произносил именно я, то и мое награждение в тот же день тоже оказывается знаком, помогающим понять отношение Первоиерарха к этой нашей необычной акции.

— Простите, а о какой награде идет речь?

— Это премия «Обретенное поколение». Она была учреждена Отделом по делам молодежи Русской Православной Церкви и правительством Москвы «за труды по духовно-нравственному воспитанию и просвещению молодежи». Знак премии (у которой, к моему сожалению[367], нет денежной составляющей) — статуэтка «Доброго пастыря». Пастырь на своих плечах несет ягненка. Это древний образ христианского пастырства, не нуждающийся в особом толковании. Стоит только заметить, что так выносят ягнят или раненых, или заболевших, или оказавшихся в опасности. Значит, и сам пастырь для спасения потерянной овцы вошел в зону риска. Вот это и придает особый интерес молодежным и миссионерским общецерковным съездам: на них миссионеры предлагают на суд церковной соборности и церковной иерархии свои опыты проповеди в «зоне риска», вдали от храмов, и ждут — какова же будет реакция.

Кстати, голос рок-музыкантов зазвучал уже через несколько минут после речи Патриарха. В конце церемонии в акустическом варианте выступили рок-группа «Гроссмейстер» и Вячеслав Бутусов (рок-группа Наутилус-Помпилиус»). Как сказано в «Церковном вестнике» — «Впервые в при-храмовом помещении и в присутствии десятка архиереев звучали песни рок-музыкантов»[368].

А через две недели в другой церковной газете — в сыктывкаских «Епархиальных ведомостях» была статья в защиту преподавания в школе «Основ православной культуры». И там был такой аргумент: «Кто не понимает языка православия, не поймет очень многое о русской культуре. Нам будут не до конца понятны миры Достоевского и Шмелева, мы не проникнемся по-настоящему текстами Гребенщикова, Шевчука, Цоя и Кинчева». Вот так: не будете знать катехизис — вам не понять творчества Кинчева!

— Но не может же быть, чтобы вообще из среды духовенства не раздались критические голоса по поводу столь неслыханной новизны как православный рок-концерт!

— Только от одного священника я слышал отрицательный отзыв. Правда, это батюшка весьма достойный и терпимый. Именно в его храм и ходят ребята из «Гроссмейстера». И — по его словам — «Я не впадаю в пафос критицизма с осуждением рок-музыки как таковой и не утверждаю вслед за Режембалем, что вся рок-музыка — это африканский языческий сатанизм и т. п. В этом смысле многие феномены культуры восходят к тем или иным языческим корням(современная медицина восходит к Гиппократу, а спорт — к Олимпийским играм, которые были посвящены Зевсу). Но одно дело — историческая или религиозная основа, а другое дело — реальность».

Все же это священник видит ряд препятствий для православной проповеди на рок-концерте.

Первое из них — «сама по себе ситуация массового, стадного скопления людей, способных впасть а любую агрессию, опасна и греховна. Не возникнет ли тогда для человека соблазн подумать: вот и хорошо, вот оно, христианство. Как славно, mожно прийти на концерт, послушать пятиминутную проповедь диакона или архимандрита, потом оторваться по полной программе и считать себя нравственно благополучным православным человеком».

Второе препятствие — «Такие мероприятия опасны и для тех, ради кого они проводятся. У слушателей формируется сознание того, что, пребывая на рок-концерте, они при этом оказываются вполне благополучными православными христианами. Кому-то надо идти на Всенощную, а нам — на концерт, но то и другое неплохо».

Третий аргумент звучит так: «Будем иметь в виду и то, что любое массовое молодежное собрание предполагает подпитывание себя помимо музыкальных ритмов (для значительной части аудитории) легкими или не слишком легкими алкогольными напитками. Курение — фон, постоянно сопровождающий подобные мероприятия, притом табакокурение — самое невинное из всего того, что люди там курят».

Кроме того, этот критик сказал, что не может себе представить, чтобы в Византии православный проповедник пошел с проповедью в театр, что никогда доселе церковь не использовала светские сборища для своей проповеди. Более того, он полагает, что вообще в церковной истории никогда не было специальной молодежной политики, подстраивания под вкусы молодежи. И, наконец, он полагает, что молодого священника проповедь на рок-концерте может увлечь и он станет ходить по рок-тусовкам вместо служения Литургии…..

По первому вопросу я могу заметить, что подобный риск есть в любой проповеди и в любом церковном действии, обращенном к малоцерковным и нецерковным людям. Разве не та же опасность подстерегает тех, кто крестит людей без предварительного многомесячного оглашения? Разве не точно так рискует священник, венчающих или отпевающий незнакомых ему людей? А священник, пришедший на «презентацию» очередной фирмы или банка разве не способен породить у своих слушателей сотрапезников и «спонсоров» ту же самую иллюзию их духовного благополучия? Но вот как раз на том рок-концерте такой риск был минимален. По той простой причине, что песни Шевчука — это и в самом деле болевые уколы в совесть. Они как раз свой обнаженной болью и срывают маску благополучия и комфорта, понуждают душу к мысли и покаянному раздумью, а последнее — при определенной подсказке — легко может перерасти в покаянную молитву.

То же самое касается и гипотетического риска для священника. Мне, по правде сказать, неизвестны священники, которые ходили бы на рок-концерты вместо Литургии. А вот число священников, забросивших служение ради бизнеса, исчисляется десятками. Начиналось с необходимого и доброго дела: с поиска благотворителей. Затем новые знакомые предлагали через счета храма провести какую-нибудь операцию, постепенно священник сам овладевал всеми бизнес-приемами и… снимал с себя сан. Так что знакомство с бизнесменами по меньшей мере не менее опасно, нежели знакомство с рокерами. Но что-то не слышно предостережений: «Братья священники, остерегитесь общаться с предпринимателями, иначе вам станет неинтересно служить Литургию!».

Была ли в истории Церкви проповедь в местах «развлекательных»? — Апостол Павел проповедовал в афинском Ареопаге на собрании языческих философов, а отнюдь не церковных старост. А в Византии «театром» называлось место дискуссий интеллектуалов. Спектакли, представляемые в таком театре — это были заранее подготовленные высокориторические речи или диспуты[369]. И эти речи касались и богословских тем.

А что в истории Церкви не было особой молодежной политики — так, может, об этом плакать надо, а не гордиться?..

Что касается «привыкания к рок-музыке» и хождения на концерты вместо Всенощной — это довольно гипотетическая ситуация. Для большинства посетителей рок-концертов «Всенощное бдение» — это вообще совершенно неизвестная им реальность.

Конечно, если семинарист вместо службы пойдет на рок-концерт — это плохо. Но если студент пошел на рок-концерт вместо дискотеки — то это, пожалуй, лучше. Прикосновение к одной и той же ступеньке для одного человека будет нисхождением, а для другого — подъемом. Увы, в современной церковнйо педагогике отчего — то считается, что все мы уже в идеальном состоянии и потому всё мерится отстоянием от исихастсткого идеала (а потому и осуждается).

В общем — классическая полемика оптимиста и пессимиста насчет наполнения ведра. Для пессимиста оно полупустое. Для оптимиста оно же наполовину полное. Дорогу между храмом и свинарником можно измерять расстоянием от храма (и тогда это будет повод к постоянным досадам и сожалениям) А можно измерять его отстоянием от свинарника (и тогда каждый шаг будет поводом к радости). Важно заметить вектор движения и тогда уже поддерживать одно и препятствовать другому. Я был рад увидеть на концерте ДДТ своих студентов из МГУ, но испытал более сложное чувство, увидев там же моих молодых прихожан, и был бы однозначно огорчен, если бы увидел там семинаристов…

И в этой дискуссии, как и во многих других, проявило себя «заветное начало греков: частичку уступи, все поползет и расползется. Хоть оно и правда — отчасти, но нельзя же оставаться всему как есть неизменно. Подле неизменяемого есть и изменяемое. Вот эту сторонку как бы они угадали как следует»[370].

Кроме того аргумент «концерт опасен тем, что на него могут пойти вместо Всенощной» слишком силён. Им можно убить любое церковное дело. Ведь априори ясно, что для православного человека важнее всего молитва. И тогда можно сказать: «Не смей читать богословские книги, потому что ты можешь их читать вместо Всенощного бдения». «Не смей помогать в реставрации храма, потому что в это время ты мог бы в уединении читать псалтырь!». «Не смей… ну, в общем — ничего не смей, потому что любое дело отвлекает от молитвы…».

Вообще же все услышанные мною контр-доводы мне показались мелкими. По сравнению с тем, чему я был свидетелем. А я видел, как менялись души ребят, их жизни.

В Челябинске 18-летний рокер после призыва Кинчева придти на мою лекцию весь день ходил за мной как приклеенный. При расставании он сказал: «За этот день Вы перевернули все мое сознание!.. это самый счастливый день моей жизни». Он действительно выглядел счастливо-ошарашенным. Даже ради одного такого мальчишки можно пожертвовать толикой внутрицерковных «неприятностей» и сплетен.

Как тут не вспомнить слово честертоновского отца Брауна: «Если вы не понимаете, что я готов сровнять с землей все готические своды в мире, чтобы сохранить покой даже одной человеческой душе, то вы знаете о моей религии еще меньше, чем вам кажется»[371]. А здесь и разрушать-то и менять ничего не надо — надо просто не-зло посмотреть на наших детей и их увлечения…

А ведь такой мальчишка не один. «После концерта нас нашли несколько молодых людей, креститься хотят. Пришлось открывать для них катехизаторские крусы: очень грамотные ребята оказались. Сейчас готовим их к крещению», — рассказывает о. Артемий Скрипкин, организатор концерта «Рок к Небу»[372].

А еще в Воронеже у меня был примечательный разговор с одним монастырским послушником. Он подошел ко мне и решительно произнес: «А в нашем монастыре братия не одобряет Ваши заигрывания с рокерами!». Я ответил, что в принципе для меня это не неожиданно и все же попросил уточнить — что именно осуждают его знакомые монахи. — «Ну Вы же понимаете, что рок-музыка — это сатанизм!». Хорошо, говорю, но где же сатанизм в песнях Кинчева? Ведь его стихи ничем не могут оскорбить слух православного человека! — «Да, стихи у него хорошие, но музыка-то все равно сатанинская!». Но что же именно в ней такого сатанинского? — «Там жесткие, агрессивные ритмы, барабаны…». — А Вы считаете, что ритмы и барабаны несовместимы с православием в принципе? — «Да». — Но тогда скажите, под какую музыку шли в бой полки Суворова? Неужели под распев «Во поле березонька стояла?». Кинчев с своими жесткими ритмами делает то, что вряд ли способен сделать ваш монастырь со своими знаменными распевами: он воспитывает воинов для Святой Руси. И армейская музыка всегда была жестко-ритмичной.

Эта мимолетная дискуссия для меня еще раз обнажила серьезнейшую проблему нашей церковной педагогики: уж слишком женское у нее лицо. Когда я переходил на работу в Свято-Тихоновский Богословский институт, то спросил тамошнего проректора: «Большинство ваших учащихся — девушки. Как устроен семинарист, я знаю, а вот что такое девушка, изучающая богословие?» И в ответ услышал: «Видите ли, отец Андрей, лексикон Эллочки-Людоедки состоял из 12 слов. А наши студентки обходятся четырьмя: искушение, смирение, послушание, благословение». На этом лексиконе мужчину не воспитать.

Как воспитать в мальчике мужчину? Как не лишить его активного, творческого, агрессивного начала? Как не растворить его в бесконечных моралях и проповедях о «послушании»? Православный рок тут мог бы стать нашим помощником.

…Вот набрал я тут всяких аргументов для защиты проповеди Православия на языке молодежной культуры. А в Крещенский Сочельник 2004 года в программе «Русский взгляд» рассказали о подобной дискуссии в Греции. Там монастырь преп. Серафима Саровского активно работает с молодежью. Монахи даже выпустили диск, в котором под рок-мелодии пели антиглобалистские песни. Диск побил в Греции все рекорды раскупаемости, стал «платиновым». В 2000 году Синод Элладской Церкви все же высказал этому монастырю порицание за слишком светский характер их миссионерской деятельности. Монахи не стали защищаться и открывать публичную дискуссию. Их ответная телеграмма в Афины была предельно краткой: «Христос воскресе, радость моя!».

— Несколько лет назад Троицкий благовестник издал брошюру «Рок-музыка на службе у сатаны». Там говорилось, в частности, что рок-музыка предана анафеме и что это «оружие дьявола в борьбе за сердца людские». Вы тоже так считаете?

— Сегодня у нас очень размытые критерии церковного сознания, поэтому слишком многие люди дерзают от имени Церкви высказывать то, что сама Церковь, на самом деле, не определяла. Упомянутая Вами брошюрка построена на пересказе статьи одного французского католического священника. И речь идет о западном роке. Очень странно, что там не подвергается анализу именно русский рок, который все-таки немного другой.

Рок — это, прежде всего, культура протеста. На Западе этот протест вылился в антихристианские формы, потому что общество там формально христианское (хотя и лицемерное).

А в России общество, конечно, не менее лицемерное, но открыто атеистическое, поэтому русский рок, со своими поисками души, тоже оказывается в русле протеста, но это протест против серости атеизма и бездушия[373], а потому он способен подвести к пониманию Евангелия. Официальная эстрада в советские времена запрещала человеку говорить о своей боли, об одиночестве. Там все время там было быть таким официально-оптимистичным, «всегда готовым». И только рок-музыканты да барды говорили о том, что человеку бывает больно и невыносимо идти в строю, шагать в ногу. И вот этот опыт «выпадения из гнезда» был очень созвучен был и тем людям, которые тогда ломали свои судьбы ради того, чтобы пробиться в Церковь.

Я плохо представляю себе западный рок, я не знаю есть ли там люди типа Юрия Шевчука, но после знакомства с его песнями и с ним самим — я затрудняюсь говорить размашисто о роке как таковом. Вот, между прочим, русский рок-протест: в 2002 году группы «Торба-на-Круче» и «Текиладжаз» записали песню «Номера».

Рано нам покинуть дом

Раны на телах огнем

Горят горят горят горят горят

Во всех отсеках

Во всех отсеках говорят

Абоненты операторы

Резиденты провокаторы

Звонят звонят звонят

И микрочипы

Расскажут где мы

Чьи мы

Рано не рано

Нам дают номера

Нас ведут в номера

В нас введут номера

Рады не рады

Мы гады не гады

Но мы номера номера

Номера

Каждый шаг сечет радар

В недрах шахт

И там где вода

Смоет поцелуи

С наших раскаленных тел

Смоет с наших душ

Мел

Рано не рано

Нам дают номера

Нас ведут в номера

В нас введут номера

Рады не рады

Мы гады не гады

Но мы номера номера

Номера

Рано нам покинуть дом

Раны на телах огнем

Горят горят горят горят горят

Пущеные по миру номера без номера

Номера

На языке, которым они владеют, ребята попробовали выразить ту же боль, что уже несколько лет как поселилась в церковной среде: принудительное помечивание людей номерами — ИНН…

— Процитирую вашу статью: «Надо встать на защиту культуры, над ней издеваются «новаторы»…» Рокеры — не «новаторы»?

— Люди типа Шевчука — это, скорее, постмодернисты. Это бунт против бунта. А «минус» на «минус» даёт «плюс». Рок — это культура протеста, и вопрос в том, против чего этот протест. Вновь скажу: на Западе рок-музыка была направлена против идеологии отцов — может быть, лицемерного, но всё же христианского уклада жизни.

— Откуда уверенность, что против христианской стороны этого уклада, а не еретической? Ведь молодёжь особенно остро чувствует лицемерие.

— Не думаю, что они различали такие вещи.

— Может, на подсознательном уровне?

— Туда я не лазил, не знаю… В России рок тоже рождался как альтернатива господствовавшей идеологии, образу жизни, но эти идеология и образ жизни были атеистическими. А теперь — стали вопиюще потребительскими. Даже когда рок-музыкант не о Христе поёт, а про сегодняшнюю Россию, про бессмысленность жизни в современном обществе — это лучше, чем считать: жить, товарищи, становится лучше, веселей, — и составлять график роста благосостояния своей семьи от полугодия к полугодию, как учила реклама «МММ».

— Вы однажды сказали, что есть Православие, а есть мифы о Православии. И что ваша задача — такие мифы разрушать. Это относится к тезису «рок — сатанизм и язычество»?

— Не могу сказать, что ставлю перед собой задачу борьбы с этим мифом. Я не планирую писать об этом книгу, читать лекции. Не собираюсь навязывать Церкви дискуссию по данному вопросу. Но давайте представим ситуацию. Человек частичкой души желает придти в Церковь а частичкой той же самой своей души любит русский интеллектуальный рок. А ему говорят: или — или. Твоя молитва и твоё Причастие вместе с нами — но тогда выброси все диски, которые у тебя есть, и пусть рок-музыка никогда не касается твоих ушей… Мне кажется, те, кто ставит парнишку перед таким тяжёлым выбором, не правы. Уместнее было бы сказать: пойдем с нами. А там ты сам увидишь, что подкрепляет тебя в пути, а что тормозит.

— Это понятно. Вы давно славитесь убеждением, что в общении пастырей с молодёжью вторичными должны быть запреты. Но тем не менее. Вот Вы пишите: «Мы живём в языческой стране, и правила жизни Церкви в ней отличаются от правил в стране христианской». Ну а в христианской-то стране вы призывали бы не слушать рок?

— А какой была бы рок-музыка в христианской стране? Говорю же, рок — это протест. И в православном обществе рок-протест будет направлен против Православия.

— Значит, песни Шевчука и Кинчева — это протест против язычества?

— Потребительства. Материализма. Банального примитивизма. Бестрагического понимания жизни. Беспросветный оптимизм — вот их главный враг, я думаю. Разумеется, моя оценка не должна быть глобальной. Я не могу сказать, что русский рок — весь из себя такой хороший, белый и пушистый. Это не так, он очень пёстрый. Я вижу по интернетовским дискуссиям: люди нередко цитируют весьма и весьма антихристианские цитаты из каких-то рок-групп. Но если кто-то из писателей — сатанист, из этого было бы поспешно делать вывод, будто у Церкви конфликт с Союзом писателей. Рок — это просто средство, форма объяснения человека с человеком о том, что наболело.

В определенном смысле грохочущий рок сродни молчаливой медитации. И там и там внешний мир как бы отрезан, есть только я и то, думать о чем, переживать что мне сейчас важно. В медитации молчание отрезает человека от внешнего мира. В роке грохот оглушает, то есть делает то же самое: внешнее, обыденное уже не пробивается. Но «медитировать», конечно, можно о разном. Сходство техники не означает единства опыта.

— В литературе нет музыки, там только текст. А здесь… Тяжёлая музыка не вредит христианскому слову?

— Это личное дело автора. Я не думаю, что если положить текст Кинчева на сладенькую мелодию, то он от этого выиграет. Совсем не выиграет.

— А не язычество ли «колбаситься»? Кайфовать от ритмов, энергетики, «драйва»?

В этом смысле — да, рок имеет что-то от оргии. Когда человек какими-то путями — начиная от наркотиков или водки и кончая гипнозами, медитациями и даже вот этими фанатениями на футбольном матче, на дискотеке, на рок-концерте — отдаёт себя во власть тех стихий, которые он сам не контролирует, сливается со звуком, с массой, с освещением, с экстазом, когда он погружается в транс — это опасно с духовной точки зрения. Так что моё отношение к хард-року неоднозначно. Отношение не-испуганного дистанциирования.

— Если на концерте, про который мы говорили в начале беседы, ребята будут не столько вдумываться в интеллектуальные тексты, сколько «колбаситься»…

— То мне это будет непонятно. И неприятно. Как ни странно, моя задача в этом случае будет в том, чтобы помочь рокерам стать еще большими рокерами, то есть призвать их более серьезно отнестись к тому миру, который им нравится, пригласить их вдуматься в слова, в смысл песен, а не просто бездумно вибрировать…

— Хорошо. А должен ли рок-музыкант, правильно идущий к Богу, рано или поздно оставить своё занятие?

— Думаю, что однажды это неизбежно. Однажды у человека уходят молочные зубки, появляются другие. Однажды исчезает даже любовь к Достоевскому, со временем становится скучно читать книжки по богословию… Но если нечто скучно и ненужно старцу — это еще не значит, что это не нужно никому другому. С другой стороны, вопрос ещё и в том, каково призвание этого человека, каков о нём замысел Божий. Понятно, что монашество — естественная вершина христианского пути. Но далеко не перед всеми Господь ставит задачу взойти на неё.

— Я заметил, что, многие люди, когда приходят в Церковь, проходят некий период обращения, неофитства, и у предпринимателей в этот период все валится из рук, музыканты забрасывают свои инструменты. Насколько это естественно?

— Сначала о предпринимателях. Я знаю случаи, когда после обращения к вере проблемы в бизнесе у них разрешались благополучно, дела шли успешнее. У купцов Демидовых в бизнесе все было нормально, а они были людьми вполне церковными. Но бывает и иначе. Ведь у Бога свой замысел о каждом человеке.

Мой же совет предпринимателям (хотя я, конечно не старец и не их духовник): не бросать дело. Сомнения неизбежны. Я помню, когда крестился, сам пару лет думал, может, бросить университет, уйти. И у бизнесменов такие же вопросы. Я всегда уговариваю людей: оставайтесь в том звании, в котором каждый призван к вере. Если вы хотите помочь Церкви и России, необходимо, чтобы православные люди были представлены в интеллектуальной, политической, военной, бизнес-элитах России. Монахов у нас хватает. Церкви, может быть, более всего не хватает сегодня людей, способных профессионально работать в светских структурах, но с православной мотивацией.

Что касается творческих людей, то такой человек, если он искренне переживает свою веру, должен пережить обретение веры как кризис. Это признак здорового, нормального развития, если прежняя работа кажется ему безвкусной. Живописцы начинают сушить свои кисти, поэты забрасывают поэзию, музыканты — музыку. Все становится пресно, безвкусно по сравнению со вновь обретенным смыслом.

А вот дальше очень многое зависит от того, на какого духовника напорется этот неофит. Если все идет нормально, то через два-три года человек возвращается к своему светскому ремеслу. Разве что тематика его творчества может немного измениться.

Другое дело, если с духовником не повезло. Если человек оказался заложником у тех, кого называют в Церкви младостарцами, это может кончиться серьезной катастрофой.

— Если «всё не так уж плохо» — откуда он взялся, конфликт между роком и Церковью?

— Не было никогда конфликта между роком и Церковью. Это противостояние поколений. Социалистическое брюзжание, слегка адаптированное на церковный лад, вот и всё. Общесоветское неприятие — оно здесь первично. А затем ещё кто-то поспешил найти статью этого канадца, католического священника — Жан-Поля Режимбаля. Во всех православных брошюрах, в которых пишется нечто чуть-чуть содержательное о роке, — все цитаты взяты из его работы. Это значит, что никто из здешних полемистов и в тему-то всерьёз не погружался. Была изначальная предвзятость, уходящая своими корнями в советскую пропаганду жизни. А ведь когда-то рок-музыка и церковь были по одну сторону… колючей проволки. Вот дивная заметочка из «Известий» брежневской эпохи: «…Кажется, банальная вещь — модный крестик. За ним, однако, может последовать увлечение модной рок-музыкой, пропагандирующей, в частности, и идеи церкви, потом чтение библии, походы на богослужения из любопытства. Нельзя забывать, что в наш электронный век все изощреннее пути церкви к душам юных. Потому-то, скажем, атеистический клуб «Истина», действующий в Московском институте стали и сплавов, обращает на такой вроде бы «пустяк», как крестик, внимание. Этот ныне популярный клуб играет не последнюю роль в формировании атеистического мировоззрения у студентов…»[374]. Я думаю, что это к лучшему, что церковное дистанциирование от мира рока все же никогда не выливалось во что-то официальное.

— А как вообще Вы относитесь к рок-музыке?

— Плохо. Я никогда не любил и не понимал рок-музыку. Но это не мешает мне дружить с рок-динозаврами и даже бывать на рок-концертах. Понимаете, есть люди, реальные люди. Представьте себе, такие же проблемы стояли перед священниками лет двадцать назад, когда к ним приходили люди, работающие в органах КГБ. По форме — враги, и вдруг оказывается, что это тоже люди. За погонами — у сердце у них есть, и там тоже бывает покаяние. И не все люди, которые шли в КГБ, работали против своего народа. Есть там и такие структуры, которые действительно защищали Родину. Они не были палачами. Они не занимались слежкой, борьбой с инакомыслием, — и как к ним было относиться?

И мне кажется, сегодня похожая ситуация складывается с рок-культурой: там есть люди.

— Поговорим о персоналиях. Тот же Кинчев, самый миссионерский рокер…

— Тяжелый рок находится за пределами моих вкусов. Но я могу радоваться, узнавая первые аккорды некоторых знакомых песен Шевчука: некоторые песни, образы нахожу гениальными. С Кинчевым — пока иначе: понимание между его музыкой и моим разумом, моей душою пока не достигнуто. Хотя, когда я сижу у него дома и он ставит свои новые песни и тут же можно следить за распечаткой песни и спрашивать комментарии автора — это здорово.

Кинчев сам себя проповедником не считает, но реально делает миссионерскую работу. Его диски[375] несут людям простое сообщение: оказывается, для того чтобы быть православным, не надо эмигрировать в прошлое. Не надо искусственной стилизации под сарафанчики, матрешки, лубки и. т. д. Можно быть человеком современного стиля жизни и при этом все равно быть человеком очень архаичной, традиционной религии.

— Можете ли что-то сказать о Борисе Гребенщикове?

— У меня нет личного опыта общения с ним, но есть личная претензия к нему, связанная с песней «Город золотой». Дивная песня, тем более что ни к словам, ни к мелодии БГ не имеет ни малейшего отношения. Но Гребенщиков испоганил эту песню в самом буквальном смысле этого слова. Испоганить значит объязычить. В оригинале первая сточка звучит: «Над небом голубым есть город золотой», а у него «Под небом голубым…». Это уже язычество, когда святыня оказывается всецело в рамках этого мира.

— А ещё с какими-то рок-музыкантами, помимо Шевчука и Кинчева, общались?

— Была однажды беседа с Александром Барыкиным, но там такие вещи не обсуждались, просто вечер провели вместе… Вообще, удивительный мир — мир человека. Даже в таком своем срезе как мир рок-культуры. Сложность и непредсказуемость… Но иногда — очень радостная непредсказуемость. Недавно мне попалось на глаза интервью Гарика Сукачёва, где он говорит, что исповедуется и читает мои книги[376]. Вячеслав Бутасов на телевизионной прессс-конференции в казахстанском городе Петропавловске в декабре 2003 года призвал ребят придти на мои лекции, которые имели место спустя неделю… Вчера получил письмо по электронной почте от Саши Лебедева — солиста группы «Сансара» из Екатеринбурга. Пишет: «Отец Андрей, мне очень нужно с вами встретиться. Как это сделать? Умоляю, ответьте…» Поеду в Екатеринбург на следующей неделе. Попробую вместе с ним походить по университетам — разумеется, пока без песен. Посмотрим, какая реакция будет на это наше совместное появление. Будем потихонечку присматриваться друг ко другу: я имею ввиду с одной стороны себя, с другой — мир рок-культуры.

Ведь есть и оборотная сторона медали: людей можно отпугнуть от Церкви. Слушатели того же Шевчука — люди думающие, любящие свою самостоятельность, самостоятельность своей мысли. И вдруг они увидят, что пришёл какой-то поп и начал эксплуатировать их любовь на свою пользу. Может возникнуть ощущение, мол «попы вконец охамели, нагло ко всему примазываются». Такая реакция более чем возможна, поэтому я хочу присмотреться сначала. И по первым опытам решить, чего здесь будет больше — пользы или искушений.