Научила говорить

Научила говорить

Она научила женщин говорить. Разумеется, не только женщин. Говорить только на одну тему — о ней, об Анне Ахматовой — о другом-то таким стилем как-то странно, а о ней — в самый раз. Иной и не допускается.

Страшное мучительное лицо у А. — обреченной, подточенной горестью, с дрогнувшими бровями, с острыми, жесткими линиями у скул и углом неожиданного излома у правого плеча. Черный бархат волос, тяжелый, мертвый… <…> Не заколышется воздух подле забегает по коже бес ехидной усмешки. Бледное, застывшее лицо, глухая кровь у нее, перебойная.

Меня спрашивают, зачем я писала свою книгу? Для того, чтобы исправить общественный вкус. Чтобы глухая у нее кровь, пе ре бой ная считалась бы очень, очень дурным тоном, привитым ею. А ведь по-другому о ней писать запрещают — я уже предвижу крики: ОНА ХОЧЕТ ИСПРАВЛЯТЬ НАМ ВКУС!!! Ну ладно, читайте дальше, раз нравится:

Только чувственные, глубоко вырезанные губы цветут еще последним горьким цветением. Так торжественно-печальны первые аккорды «Funerailes». (З. Елеев. Ю. Анненков. По: Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 711.)

* * *

Зеркало — анаграмма ее стиля. Жест застылости, знак почета и немоты, величия. А цвет — всегда черный. Кого ни спроси — какого цвета Ахматова? — и всякий скажет: черного. <…> Таков же аристократизм А. — алмазное зеркало в обрамлении Санкт-Петербурга, Царского Села (Версаля), которые под стать ее позе, всегда позе, играющей роль фона. Точнее сказать, роль и фон, на котором она играет, медлительная, важная, чтобы не потревожить эту завороженную воду, — слились в позе А, в неподвижном, зеркальном состоянии Королевы.) (А. Терц. По: Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 597.)

Вот ей пишет снова мужчина: В «Тринадцати строках» мне показалось кружение памяти, может быть, неправильно. У Вас стали очень тайные обращения в стихах, поэтому все так открыто. Как природа ничего не прячет, кроме одной и той же, и всегда самой главной, тайны. (Правда, просто настоящая А.А.?) Предел поэзии, когда все очевидно, и чем очевиднее, тем потаеннее. (В. Муравьев. По: Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 610.)

Послание кролика к удаву.

Я тогда еще не знал, что для стихов Ахматовой нужно перейти Рубикон сердечных мук. <…> И стихи она ценит, как «молитвы губ надменных», потому что все отнято — сила, и любовь, и кровь уже похолодела. И недаром она слывет печальной. Ничто не может быть уделом, кроме печали, для того, кто высказывает свое сокровенное так: Ты был испуган нашей первой встречей/А я уже молилась о второй. <…> За четким алмазным сплетением стихов видно, что у поэта отнято многое и потеряно все. <…> (М. В. Борисоглебский. Доживающая себя. Я всем прощение дарую. Стр. 220–223.)

Она учила их говорить так.

* * *

[На] днях слушала стихи 74-летней А.А. — совсем новые, совсем личные. В них была мраморная твердость и непререкаемая высота. И все-таки каждое слово в них окружено тайной недосказанности… и т. д. (Т. Ю. Хмельницкая. По: Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 588.)

* * *

Чудесная! Как хорошо, что Вы все-таки сошли к нам — грешным — из Вашей горней страны… Но если уж сошли, так пусть все человеческое да не будет Вам чуждо. (Письмо Г. Чулкова — А.А. По: Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 726.) Но здесь может быть все-таки и ирония.

И самое заветное желание, которое вы, неслышным вздохом, бросите в новогодний бокал — да будет вскоре исполнено.

Письмо П. О. Гросс. По: Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 728

По привычке ей приписывают какие-то заветные желания, которые она выдыхает в бокал. А что там за желания, когда сын на свободе, карибский кризис, ею, очевидно, вызванный иль накликанный, благополучно завершился, жилплощадь отдельная есть, семьдесят пятый день рождения пышно отпразднован, а в молитвах — если она молится — она ежевечерне просит избавить ее от праздных своевольных желаний?

* * *

Зима. Она одета плохо. Шла мимо какая-то женщина… Подала Ане копейку. — Прими, Христа ради. — Аня эту копейку спрятала за образа. Бережет… (Г. Иванов. Петербургские зимы. По: Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 578.) Ее все — и друзья и недруги — хотели возводить в святые (такой был типаж). Она злилась, когда получалось топорно или слащаво. Сама она вышеприведенную сцену переписала, но все уже собиралось в гораздо более величественную картину — копейка уже не одна, а — множество дают по копейке, так что стала б я богаче всех в Египте. И подают не ей как юродивой, а юродивые припадают к ней, немые и калеки — за исцелением, — вы чувствуете, о ком это?

Если б все, кто помощи душевной

У меня просил на этом свете, —

Все юродивые и немые,

Брошенные жены и калеки,

Каторжники и самоубийцы…

По: Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 171

* * *

Запись Д. С. Самойлова: Она как-то сказала Копелеву, что Гумилев школы не создал, а она создала. Среди своих продолжателей она числит меня и Бродского. Отчасти (и внешне) это верно. (Летопись. Стр. 608.)

* * *

Ахматова пригласила к себе литератора, переведшего с чешского стихотворение о ней, просит читать: Я, старица Анна Ахматова,/ весталка мертвых… <…> я/ утопленница,/ черная лебедь Невы,/ Анна Ахматова. <…> «Великолепные стихи!» — сказала поэтесса, когда я кончил читать. (О. М. Малевич. Одна встреча с Анной Ахматовой. Я всем прощение дарую. Стр. 49–51.)

* * *

Кто бы ему, следующему автору, мог подсказать такие (таких никто от себя не скажет, только под диктовку) слова: «Вы дышите тем разреженным воздухом, который не был бы легким даже самой Сапфо, — не многие поэты — даже у нас в России — дышали таким. От такого воздуха Вам должно быть легко и УЖЕ НЕ СТРАШНО. (Арсений Тарковский. По: Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 713.) Сапфо — это хорошо для сравнения, как метафора, — ведь не похожа же она на нее в самом деле? Поэты могут быть похожими, только если они совсем уж средненькие, никакие, похожие друг на друга. Сапфо трудно быть на кого-то похожей, скорее все-таки за первоисточник надо принимать ее — ну и что за лесть для Анны Ахматовой быть чьим-то двойником? Смысл здесь только один — в имени Сапфо ее устраивала его повсеместная известность, мировая слава, да еще и протяженная во времени — вот для этого-то с безотказностью рабыни она Сапфо эту и таскает за собой. Дурак! Олух царя небесного! Какую ахинею несет! При чем тут Сафо? (Это она не про Тарковского — словечко многие подхватили, а тут еще так разошлась, потому что француз.) Что? Я воспеваю любовь? Призываю к самоубийству? Живу не в Петербурге, а на острове Лесбос? Это серьезная причина, чтобы поэтам ни в чем не совпасть. (В. Сосинский. По: Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 713.)

Я боюсь, когда меня сравнивают с Пушкиным. Такая громада — и вдруг я с горсточкой странных стихов. Уж лучше с Сапфо. От нее остались только начала стихов… (Г. Глекин. По: Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 713.)

Ну и наконец. В 1950-е годы ей сказали фразу Мандельштама: «Величайшая в мире поэтесса после Сафо». (Я. Рогинский. По: Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 713.) Как же это раньше про Мандельштама было такого не узнать — в Ташкенте, например, когда проводила с Надеждой Яковлевной наши ночи в бабьей болтовне? Та, наверное, все «фразы» Мандельштама наизусть помнила.

* * *

Письмо Д. Е. Максимова. Поздравляет с Новым годом и выходом «Поэмы без героя». Но почему, почему, почему она не целиком напечатана!! За это хочется кого-то побить, повесить на дыбу и выворачивать суставы — того или То, что вынудило их к этому. И все-таки сдерживаю себя… (Летопись. Стр. 624.)

* * *

Тема диссертации (предложенная Анной Андреевной): «Ахматова и ее читатели». Какими могут быть «читатели Толстого»? Что о них написать? Библию? «Читатели Достоевского». Кто они? Какие писали ему письма, стихи? А Пушкину? Как исследовать круг его читателей? Чем меньше поэт, тем сплоченнее группа вокруг него, тем яростей и нетерпимей.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.