Глава одиннадцатая ОШИБКИ ПЕРВОГО ДЕСЯТИЛЕТИЯ. ФИДЕЛЬ НА ПУТИ К ЕДИНОНАЧАЛИЮ

Глава одиннадцатая

ОШИБКИ ПЕРВОГО ДЕСЯТИЛЕТИЯ. ФИДЕЛЬ НА ПУТИ К ЕДИНОНАЧАЛИЮ

Летом 1963 года Фидель Кастро вернулся на Кубу, преисполненный грандиозных планов. Он хорошо знал, как делать революцию, но еще только учился управлять страной. Ее надо было как можно скорее вытаскивать из нищеты, но социально–экономическая ситуация по–прежнему не улучшалась. И даже Фидель Кастро со всей его мощью и внутренней силой не мог объять необъятное.

В начале 1960–х годов, когда революционному правительству приходилось не только бороться с контрреволюцией, но и полностью перестраивать экономику Кубы, Фидель Кастро особенно остро почувствовал недостаток в стране специалистов: оказавшись востребованными на чужбине, многие из них предпочли покинуть родину. Вдобавок, новую экономику приходилось развивать в атмосфере не прекращавшихся экономических диверсий и постоянной угрозы новой интервенции.

Эрнесто Че Гевара в 1961 году в документе «Задачи индустриализации» писал, что непременным условием обретения Кубой подлинной независимости является максимальное развитие промышленного производства. Но Че Гевара, ставший к тому времени вторым человеком в революционном правительстве, поочередно занимая пост начальника отдела индустриализации ИНРА, главы Национального банка, а затем и министра промышленности, при всей его теоретической «подкованности» и невероятной работоспособности, был врачом, а не профессиональным экономистом.

Показательны две истории. Первая, связанная с тем, как Че стал главным банкиром на Кубе, с разной степенью живописности отражается в разных источниках. Но суть ее неизменна. Однажды на заседании правительства Фидель, в поисках кандидата на пост главы Центробанка, задал присутствующим вопрос: «Есть ли среди нас настоящие экономисты?» Все потупили взор. Задумавшемуся Че послышалось, что Фидель спросил, есть ли в зале настоящие коммунисты. «Да, есть», – поднял руку Че Гевара. «Значит, будешь главой Центробанка!» – мгновенно решил Фидель Кастро. Рассказывают, что, когда делегация кубинских товарищей приехала на родину Че, в Аргентину, к его родителям, чтобы рассказать об успехах сына, Гевара–старший, услышав, что сын назначен на эту должность, застыл в недоумении, обронив: «Ну, все, п… ц вашему банку!» А потом сказал: «Мой сын распоряжается деньгами Кубы? Фидель сошел с ума. Когда семья Гевара берется за бизнес, дело всякий раз заканчивается крахом»[461].

И действительно, Че Гевара много сделал для того, чтобы ввести в ступор не только западных экономистов, но и некоторых кубинцев, особенно старой закалки. Ему было безразлично, что о нем говорят, когда на новых кубинских банкнотах появилась размашистая роспись «Че». Когда, под угрозой тюремного заключения, он запретил столичным работникам коммунальных служб ловить и отстреливать бродячих собак, сам подобрал бездомного «шарика» и стал ходить с ним на совещания. Собака, по прозвищу Муралья («Стенка»), была не такой уж дурной: знала все ходы в здании банка, могла легко доехать на лифте до девятого этажа, где располагался кабинет «шефа–хозяина», и открывала в него дверь лапой – действительно «проникала» через все стены! А старые банковские чиновники, работавшие в этой системе еще с 1930–х годов, недоумевали, видя в приемной председателя Национального банка Кубы длинноволосых вооруженных людей, профессиональные знания которых, мягко говоря, не были такими же выдающимися, как преданность делу революции.

Че Гевара ни на кого не оглядывался, когда позже решил отменить деньги, – это вписывалось в его понимание сущности нового человека, свободного от жадности, зависти, которому чуждо все материальное и меркантильное. Че Ге–вара совершенно серьезно думал, что кубинцы, одухотворенные чувством долга, будут жить интересами трудовых коллективов и жертвовать личным во имя общественного блага. Сам он участвовал в рубке тростника, в разгрузке пароходов, в очистке заводских территорий, в строительстве жилых зданий. В августе 1964 года он даже получил грамоту «Ударник коммунистического труда». Примеру Че следовали его ближайшие помощники, работники других министерств и ведомств.

Че действительно свято верил в то, что неоплачиваемый добровольный труд на благо общества будет способствовать воспитанию революционной сознательности и формированию нового человека. И, кажется, сумел на каком–то этапе убедить в этом Фиделя.

Но Фидель, как показала история, оказался человеком более прагматичным. Да и сама кубинская реальность разбила в пух и прах мечты Че Гевары. Человек непьющий, равнодушный к песням, танцам, развлечениям, он не учел национально–психологических особенностей кубинцев: присущей им беззаботности, нежелания усердствовать, не получая за это поощрения.

Фидель Кастро более объективно оценивал трудовые перспективы своих сограждан, о чем свидетельствует отрывок из его речи перед рабочими, напечатанный в газете «Ой» 2 июля 1963 года: «Однажды, беседуя со студентами университета, я спросил их, знают ли они, сколько заявлений поступило от абитуриентов на зачисление их на отделение международных отношений Гаванского университета. Три тысячи заявлений! А сколько на агрономический факультет? Не набралось и сотни. Если все захотят быть дипломатами, то кто же будет производить молоко, мясо, яйца и другие продукты питания для населения? Конечно, я считаю, что у некоторых есть призвание дипломата, но уверен, что многие думают только о поездках по белу свету, о приемах и тому подобных вещах. Ведь это же абсурд, когда в революционной стране есть три тысячи человек, желающих стать дипломатами, и меньше сотни хотят стать специалистами сельского хозяйства. Это настоящий позор!» [462]

Кадровые проблемы Кубы были ощутимы и в высших эшелонах власти. Беда тогдашнего революционного правительства состояла даже не в том, что в нем ощущался недостаток настоящих профессионалов, а в том, что всё в нем было, образно говоря, замкнуто на Фиделе и Че. А потом, после отъезда последнего с Кубы, – исключительно на Фиделе Кастро. Но даже Фидель, с его исключительными личными качествами, иногда не знал, что надо делать. Помимо глобальных, стратегических проблем, ему нужно было ежедневно решать злободневные вопросы: как отразить новые нападения, контролировать «надои и урожаи», выстраивать отношения Кубы с другими странами. Слово «нужно», может быть, даже не совсем точное в этом контексте. Фидель хотел решать все вопросы сразу. Но обстоятельства менялись так стремительно, что он, из–за простой нехватки времени, не всегда успевал принять верное решение. Беспокойства не вызывали, пожалуй, только силовые структуры, которыми руководил его брат и где ключевые посты занимали его соратники по Сьерра–Маэстра.

Был еще один существенный момент, который со временем приведет лидера кубинской революции к мысли о необходимости сосредоточить все рычаги управления Кубой в своих руках. По замыслу Фиделя Кастро, три основные политические силы, три революционные организации: НСП – «просоветские коммунисты», «Движение 26 июля» и «РД–13 марта» должны были сплотиться в рядах Объединенных революционных организаций (ОРО), временной политической коалиции переходного периода. Уже в 1962 году только в провинции Ориенте, например, было создано около тысячи первичных партийных организаций ОРО[463].

Однако по мере укрепления ОРО стали возникать определенные трудности, во многом вызванные личностными факторами. Фидель Кастро назначил на должность координатора ОРО Анибала Эскаланте, исполнительного секретаря бывшей Народно–социалистической партии, поручив ему заняться сугубо техническими, административными вопросами, в основном организационным оформлением партийной структуры. Фидель то ли проверял его, то ли действительно сначала не учел амбиций Эскаланте, мечтавшего не просто о лидерстве в новой организации, а о второй социалистической революции на Кубе, когда к власти должны прийти «настоящие коммунисты» из числа «пробольшевист–ски» настроенных членов НСП.

Спустя некоторое время Эскаланте начал выходить за рамки сугубо организационно–технических обязанностей в ОРО. Во–первых, он стал искать совета у представителей Страны Советов. Это началось до того, как Александр Алексеев стал послом СССР на Кубе, и контакты советских представителей с кубинцами определялись тогдашним послом С. Кудрявцевым, которого Фидель Кастро и кубинские руководители откровенно невзлюбили из–за его «отеческого», подчас высокомерного отношения к молодым революционерам. «В действительности в борьбе против Фиделя участвуют вовсе не те, кто сбежал в США или держит язык за зубами, потому что Америка им активно не помогает. Организуют провокации те соратники Фиделя, которые сражались с ним в горах Сьерра–Маэстра, которые в страхе перед размахом революции переходят в лагерь противника»[464], – говорил Эскаланте советским представителям. Во–вторых, Эскаланте и стоящие за ним влиятельные члены НСП, незаметно занявшие ключевые посты в руководстве ОРО, стали «оттирать от Фиделя» его боевых соратников. У них был свой резон – доказать Фиделю Кастро, что именно «старые коммунисты» из НСП являются его настоящей опорой. Фидель терпеливо выжидал, ничего не предпринимая, несколько месяцев. И тут Эскаланте допустил несколько роковых ошибок. Стал принимать членов НСП в ОРО автоматически, а для членов «РД–13 марта» и «Движения 26 июля» устраивать собеседования. Окружил себя друзьями и родственниками. Затем, из–за личных разногласий, не включил в состав руководства ОРО генерального секретаря НСП Бласа Рока, который был другом Рауля Кастро и которого уважал Фидель.

Как мог Фидель Кастро отреагировать на то, что люди, проверенные при штурме Монкады, в боях в Сьерра–Маэс–тра, должны что–то доказывать тем, кто не держал в руках винтовки? В провинциях и муниципиях дело обстояло еще хуже. Должности местных секретарей ОРО занимали выходцы из НСП, пытавшиеся управлять этими организациями по советской модели, «раздувая» штаты сотрудников. Кастро, который считал бюрократизм вторым после империализма врагом, пришел в ярость, когда старые товарищи доложили ему об инициативах Эскаланте.

Фидель не мог не знать о том, что отдельные представители советского посольства ищут контакты с членами старой компартии. Делать ставку на «классических» кубинских коммунистов времен Батисты в новых условиях, когда Фидель Кастро уже практически держал все рычаги управления страной в своих руках, было самой большой ошибкой идеологического отдела ЦК, подведомственного апологету большевизма Михаилу Суслову. И хотя советская разведка предупреждала Москву о недопустимости действий на Кубе в обход Кастро, некоторые посольские продолжали встречаться со старыми кубинскими коммунистами, не подозревая, что содержание этих бесед записывается, а потом докладывается Фиделю.

Разумеется, Кастро не мог допустить интриг и разброда внутри ОРО. Но рубить с плеча не стал, а мастерски растянул экзекуцию. Чашу терпения Фиделя переполнил эпизод, свидетелем которого он стал сам. На вечере памяти студенческого лидера Хосе Эччеверия, погибшего в 1957 году, Эскаланте зачитал его завещание и при этом, по настоянию своих товарищей из НСП, исключил отрывок о религиозности погибшего. Тут Фидель поднялся на трибуну, взял документ из рук Эскаланте и полностью зачитал его. Потом добавил, что подобная «цензура» является «сектантской, глупой и недальновидной». И напоследок заклеймил поступок Эскаланте, фактически подписав тому приговор: «Это был жалкий, трусливый, искаженный признак или ход тех, кто не верит в марксизм, не верит в революцию, не верит в ее идеалы»[465].

Теперь настала пора для решительных действий. Для начала Фидель расширил состав руководящего бюро ОРО за счет своих проверенных соратников из «Движения 26 июля». Затем выступил с жесткой критикой в адрес прежнего руководства ОРО и лично Эскаланте так эмоционально, что впоследствии даже сожалел, что «наговорил много лишнего»[466]. В заключение Фидель полностью избавил верхушку этого движения от ряда «старых коммунистов» – выходцев из Народно–социалистической партии. В новом списке руководства ОРО не оказалось ни одного члена НСП, за исключением ее генерального секретаря Бласа Рока, введенного туда лично Фиделем. Остальные руководители были проверенными членами «Движения 26 июля». Они и проголосовали за снятие Эскаланте со своего поста. Все руководство партии было подобрано лично Фиделем Кастро.

К тому времени никто на Кубе уже не вспоминал о выборах и каких–то альтернативах Фиделю Кастро и его революционному правительству. Еще в мае 1959 года Фидель заявил, что у трудового народа Кубы нет времени на выборы и они ему не нужны, чем буквально вывел из себя Белый дом и североамериканских журналистов, для которых, как известно, тема свободных выборов является «священной коровой».

Один из ветеранов советской дипломатии рассказывал автору этой книги байку о том, как весной 1962 года советскому послу позвонил Фидель и сказал: «Забирайте того, кто сидит в машине возле вашего посольства». А в машине сидел не кто иной, как Анибал Эскаланте. Был ли этот «звонок от Фиделя» на самом деле или эта история, как настоящая байка, обросла подробностями, но буквально сразу после снятия с поста Эскаланте улетел в Москву, где прожил до середины 1960–х, когда с разрешения Фиделя Кастро вернулся на Кубу. Но наступил на те же грабли, пытаясь второй раз сплотить вокруг себя «недовольных Фиделем». Однако об этом позже.

Фидель, воспользовавшись ситуацией, добился замены советского посла Кудрявцева, которому не благоволил, на человека, «которому он мог доверять лично». Так произошел исключительный случай в истории советской дипломатии – на должность посла на Кубе был назначен резидент советской разведки Александр Алексеев.

В конце марта 1962 года Фидель Кастро неожиданно распустил ОРО. Кубинцам он сказал, что в организации «слишком большое влияние» приобрели члены бывшей НСП, в ущерб представителям других революционных организаций. В своем телевизионном выступлении 26 марта 1962 года Фидель Кастро буквально обрушился на «сектантов» и лично Анибала Эскаланте, обвинив его в создании «партии политических назначенцев, у которых на все нужно было спрашивать разрешение». ОРО было преобразовано в Единую партию социалистической революции (ЕПСР), а в конце 1965 года – в коммунистическую партию Кубы. Фидель Кастро стал главой ЕПСР, уже в октябре того года насчитывавшей 45 тысяч членов и пять тысяч кандидатов.

Огромные авторитет и влияние Фиделя Кастро никогда не перерастали в культ личности. Хорошо изучив период правления Сталина, Фидель не разрешил тиражировать свои фотографии и изображения. Один из первых законов нового революционного правительства категорически запрещал воздвигать памятники, присваивать имена живущих людей улицам, городам, предприятиям. И партийная пресса, в отличие от советских изданий, не печатала нудные отчеты с заседаний, пленумов, совещаний, не восхваляла лидера страны. Фидель сразу ставил на место тех чиновников, кто пытался представить его к награде и «золотым звездам».

Его популярность и так превосходила все мыслимые пределы. Он ведь жил в гуще народа, который был готов носить его на руках. После аграрной и жилищной реформ правительство Кастро провело денежную реформу, заменив денежные знаки, напечатанные при Батисте в США и Англии, банкнотами, напечатанными в Чехословакии. Одновременно были блокированы все хранившиеся в банковских учреждениях денежные суммы, превышавшие 10 тысяч песо. В 1962 году на Кубе была введена карточная система распределения продуктов, которая, увы, существует до сих пор.

Каждая семья обзавелась продуктовыми книжками. Все население страны делилось по возрасту на пять категорий – на три детских (до 2 лет, от 2 до 7 лет, от 7 до 14 лет), на взрослых, от 14 до 65 лет, и на лиц старше 65 лет. Соответственно по количеству и видам получаемых продуктов между этими категориями существовали определенные расхождения. В 1962—1963 годах продолжалась национализация в аграрной и банковской сферах и мелком и среднем производствах. Все валютные и внешнеторговые операции, деятельность промышленных и торговых предприятий перешли под контроль государства.

Был взят курс на быстрое превращение Кубы в развитое аграрно–индустриальное государство. Главные усилия были направлены на преодоление зависимости кубинской экономики от производства сахара и от внешнего рынка. Стране пришлось затрачивать большую часть средств на оборону от внешнего врага. Фидель Кастро, с подачи советских специалистов, провозгласил, что кубинская экономика должна принять плановый характер.

Как оказалось впоследствии, и введение планирования, и ускоренный переход к индустриализации были ошибочными решениями. Но, главное, абсолютно не отвечали специфике Кубы. К тому же «программой развития» страны были не хорошо проработанные документы, а выступления Фиделя перед многотысячными толпами или в телеэфире. Еще со времен Гаванской декларации 1959 года такие собрания приобрели статус «Национальной генеральной ассамблеи».

Все было предельно просто. Фидель Кастро предлагал и призывал. Куба одобряла и исполняла. Кроме того, Фидель каждую неделю совершал марш–броски по стране, преимущественно в сельскую местность, и те инструкции и поручения, которые давались им на месте, и воспринимались местными жителями как «генеральная линия правительства». Французский агроном Рене Дюмон, который несколько раз сопровождал Фиделя Кастро в таких поездках по стране в начале 1960–х годов, не без иронии подмечал, что словно путешествует с «барином»: «У меня иногда возникало впечатление, что я объезжаю Кубу вместе с ее владельцем, показывающим его поля и пастбища, его коров, если не его людей»[467].

Таким образом, любое планирование в условиях, когда основные решения по ключевым вопросам развития экономики Кубы принимались согласно не кратко–и долгосрочным планам, а в соответствии с указаниями, директивами политического руководства страны, а конкретно Фиделя Кастро, оказывалось попросту бесполезным. В результате во второй половине 1960–х годов правительство Кубы сделало неслыханный для социалистических государств шаг. Оно отказалось от централизованного планирования, сосредоточившись только на выполнении отраслевых планов. Более того, перестал существовать государственный бюджет, который был заменен ассигнованием денежных средств на зарплату и кредитные операции. В этом отношении показательны слова Че Гевары, убежденного, что сознательность и героизм людей должны «свернуть горы»: «Мы не обосновываем наши аргументы ни статистическими фактами, ни историческим опытом. Мы имеем дело с природой субъективного характера, как будто разговаривая с ней, мы можем убедить ее»[468].

В конце 1960–х годов Фидель Кастро признает ошибочность этих экономических экспериментов и вернется к традиционным методам планирования. Но время–то будет упущено.

Но беды с планированием были еще цветочками. В начале 1960–х гораздо более серьезные проблемы таила в себе переориентация кубинской экономики на преимущественное развитие промышленности. Желание Че и Фиделя Кастро снять Кубу с «сахарной иглы» было понятным. Индустриализация стала новой «модной темой» в кубинском правительстве. В конце 1959 года Че представил целую программу развития промышленного производства на Кубе: «Всем ясно, что аграрная реформа только основа, но не более, что она ни в коем случае не самоцель и что следующая цель – индустриализация страны <…> Мы наметили (ее) первоначальные планы, направленные на создание на этом этапе главным образом промышленных предприятий, которые сэкономят нам валюту и будут производить ряд товаров, столь необходимых для нашего внутреннего потребления <…> Пока что наши главные усилия направлены на создание промышленности, которая бы заменяла импорт, и мы пришли к выводу, что наше внимание надо сосредоточить на шести или семи его направлениях. Одно из них – это топливо во всех его видах, но главная задача – поиск нефти <… > Другое фундаментальное направление – это использование всех отходов сахарного тростника, и еще одно направление – это химия, где у нас также имеются большие возможности»[469].

Все это, по примеру Советского Союза, предполагалось сделать в короткие сроки, полагаясь на отвагу, энтузиазм и чувство ответственности кубинских людей. Как оказалось, желание Че рубить с плеча и отдать безусловный приоритет промышленности было ошибочным.

Че Гевара руководил промышленностью на Кубе в течение четырех лет. За это время в стране была полностью ликвидирована частная собственность на средства производства, исчезла безработица, которая была страшным бичом дореволюционной Кубы. Тысячи кубинцев с охотой включились в социалистическое соревнование, стали передовиками производства. Но Че Гевара не добился главной своей цели – появления нового человека, победы морали над деньгами.

Эксперимент по превращению аграрной страны в индустриальную провалился по целому ряду причин: неготовность существенной части кубинцев трудиться исключительно из энтузиазма; ошибочные представления о качестве кубинской нефти, оказавшейся тягучей и перенасыщенной сероводородами, не способной конкурировать ни с арабской, ни с венесуэльской нефтью; зависимость страны от импорта, вынуждавшая ее не развиваться, а просто выживать; огромные расходы на оснащение армии оружием; постоянно накапливающиеся долги как перед развитыми, так и социалистическими странами; стихийные бедствия, по злому року судьбы обрушившиеся на Кубу в начале 1960–х.

На Кубе не были построены ни новые цеха, ни заводы, и техника, поступавшая из стран социалистического лагеря, ржавела и портилась под открытым небом. Вдобавок в некоторых случаях купленные за рубежом станки и оборудование оказывались устаревшими.

Новое правительство наступало на те же грабли, что и большевики после Октябрьской революции, развившие постулат о том, что «кухарка может управлять государством». Руководителями предприятий назначались не профессионалы, а люди, преданные делу революции и лично ее лидерам.

К чести Че Гевары, он в 1963 году признался в одном из интервью, данном иностранному журналисту: «Броситься сломя голову в индустриализацию было грубой ошибкой. Мы хотели одним махом избавиться от всего нашего импорта, выпуская готовые изделия. Мы не видели тех огромных сложностей, которые были связаны с ввозом полуфабрикатов»[470].

Ладно бы дело ограничилось только провалом индустриализации! Революционное правительство допустило серьезные перегибы в сельскохозяйственной политике. Большие площади, занятые ранее сахарным тростником, были распаханы под другие культуры.

Это было не первое «сахарное потрясение» в кубинской истории. В 1920—1921 годах во время так называемой «пляски миллионов», когда американцам удалось обрушить банковскую систему Кубы, цены на сахар поднимались до 22 центов за фунт, а потом резко падали до 2 центов. Сахарный бум привел к быстрому обогащению, но затем к такому же стремительному разорению сотен банков и фирм. Мировой экономический кризис 1929—1933 годов привел к сокращению посевов сахарного тростника на острове более чем в три раза. «На всю историю нашей страны, – пояснял Фидель Кастро, – наложило свой отпечаток то обстоятельство, что цены на сахар являются конъюнктурными, что они подвержены резким скачкам. Агония и максимальная неустойчивость нашей экономики отражали неустойчивость цен, повышавшихся во время войн и понижавшихся, когда эти войны кончались, цен, повышавшихся и понижавшихся в результате спекуляций. Таким образом, вся экономика страны много раз зависела от биржевой игры»[471].

Возможно, кубинские руководители в начале 1960–х годов поняли, что можно неплохо существовать и за счет Москвы. «Добрый» Советский Союз в мае 1962 года списал накопившиеся к тому времени долги Кубы перед СССР, что впоследствии станет обычной практикой, обязался поставлять в течение двух лет безвозмездно, за счет Советского Союза, вооружение и боеприпасы для кубинской армии, а также оказать помощь в ирригации.

В начале 1960–х годов наиболее слабым местом кубинской экономики была энергетика. Старые электростанции, в частности, в Гаване и Сантьяго–де–Куба, построенные еще в начале XX века, не обеспечивали в достаточной степени электроэнергией промышленные предприятия, часто выходили из строя. В короткие сроки с помощью Советского Союза были пущены две крупные электростанции в Мариэле и Ренте, почти вдвое увеличившие производство электроэнергии на Кубе, построен в Гаване рыбный порт, параллельно создавался рыболовецкий флот. СССР на правах аренды предоставлял суда. Надо отметить, что Фидель всегда высоко ценил помощь советских специалистов. На митинге в мае 1965 года по случаю проводов 250 советских комсомольцев, добровольно работавших на уборке тростника на Кубе, Фидель Кастро сказал: «Отмечая наши успехи, радостно празднуя наши экономические победы, мы никогда не должны забывать, что в условиях нашей маленькой страны, подвергающейся империалистической блокаде, мы не смогли бы одержать таких побед без этой помощи, без этого технического сотрудничества, без этой поддержки советской техникой, не говоря уже, конечно, о многих других аспектах, в которых наша страна получила важнейшую помощь братского советского народа. Советский Союз покупает наш сахар, снабжает нас нефтью, когда наши враги угрожают парализовать нашу экономику, лишая поставок, предоставляет нам локомотивы и средства транспорта, тысячи машин для доставки тростника <…>, не говоря уже о других аспектах советской помощи, таких как оружие для наших Революционных вооруженных сил. Мы потому чувствуем себя уверенно, чувствуем себя в безопасности, чувствуем себя способными оказать сопротивление империалистам и сражаться против них, что имеем много современного военного снаряжения, которое получили своевременно и бесплатно от Советского Союза»[472].

В споре, который в свое время возник по этому вопросу между Фиделем Кастро и Эрнесто Че Геварой, оказался прав тот, кто главнее – «хэфэ максимо», – верховный вождь, который выступал против ускоренной индустриализации. В итоге было принято решение направить усилия на достижение более скромных, «осязаемых целей», таких как строительство предприятий по обработке местной продукции, по производству товаров народного потребления и домашнего обихода.

В 1975 году на I съезде коммунистической партии Кубы Фидель Кастро, анализируя ошибки первых лет после революции, сказал: «Революциям обычно свойственны периоды утопий, когда их участники, посвятившие свою жизнь благородной задаче – осуществлению на практике своих мечтаний и идеалов, – полагают, что исторические цели гораздо ближе и что воля, желание и намерения людей всесильны и стоят превыше требований объективной действительности. Наши руководящие кадры, как правило, не имеют должных экономических знаний, недостаточно занимаются вопросами себестоимости и повышения эффективности производства. Невозможно определить, какую цену в сверхурочных часах и чрезмерных материальных затратах нам пришлось и приходится платить за отсутствие экономических знаний. В управлении нашей экономикой мы, безусловно, страдали от идеалистических ошибок, а иногда не отдавали себе отчета в существовании объективных экономических законов, которым мы должны следовать»[473].

Итак, спустя четыре года после революции на Кубе снова поменялась экономическая модель развития страны. С 1959 по 1963 год правительство Фиделя Кастро проводило курс на многоотраслевое развитие национального хозяйства Кубы. С 1963 года в качестве базовой отрасли экономики Фидель Кастро рассматривал сельское хозяйство, провозгласив в качестве приоритетного производство сахарного тростника.

Национальной целью кубинцев, провозглашенной Фиделем в 1965 году на несколько лет вперед, стала задача сбора в 1970 году 10 миллионов тонн сахара. Но ущерб этой отрасли уже был нанесен серьезный. Если в 1961 году производство сахара составило на Кубе 6,5 миллиона тонн, то в 1963 году было произведено всего 3,8 миллиона тонн. На Кубе буквально восприняли призыв руководства страны «покончить с монокультурностью» – вырубали посевы тростника, а других сельскохозяйственных культур на этих площадях не высаживалось. Непоправимый урон кубинской сахарной промышленности нанесли еще два фактора: диверсии и поджоги плантаций, на восстановление которых требовалось время.

Фидель Кастро не ограничивался вдохновенными призывами к кубинцам. Он лично взял в аренду 13 гектаров земли и проводил на этом участке серию опытов, пытаясь вырастить рекордные урожаи тростника. На Кубе, из–за особенностей климата и почвы, урожайность этой культуры была крайне низкой: каждый гектар давал в среднем всего 5,4 тонны, почти в пять раз меньше, чем на Гавайских островах! Фидель Кастро специально пригласил на свой «огород» уже упоминавшегося американского журналиста Ли Локвуда, который уедет от него пораженный тем, что кубинский лидер управляется со своим хозяйством, как агроном, десятки лет занимавшийся любимым делом. Фидель показал журналисту, как он готовит почву под посевы, как сам придумывает смеси удобрений, высчитывает оптимальное расстояние между саженцами и даже угол наклона, под которым они должны находиться к солнцу! [474]

Эту уникальную черту Фиделя Кастро – разговаривать на профессиональном языке со специалистами «узкого профиля», будь это самолетостроители или ученые–атомщики, подмечали многие, кому приходилось общаться с верховным главнокомандующим. Один мой знакомый несколько лет назад присутствовал на переговорах, которые вел уже постаревший Фидель Кастро с представителями российского авиапрома, один, без помощников и конспектов, прибегая только к услугам переводчика. Весь многочасовой разговор Фидель свободно оперировал такими терминами, которыми пользуются только настоящие профессионалы летного дела. А однажды, беседуя с иностранными биологами, он поразил их такими специфическими познаниями, которыми даже они, профессионалы в своей отрасли, не владели.

Американские конгрессмены, посетившие в начале 2000–х годов Остров свободы, вышли от Фиделя Кастро потрясенные и опешившие. Команданте эн хэфэ, вместо того чтобы поговорить с ними на геополитические темы, без бумажки прочел им трехчасовую лекцию о надоях молока на Кубе и правильном уходе за коровами, вспомнив клички всех буренок–рекордсменок на острове с 1960–х годов! Одни решили, что Фидель просто дурачит их. Другие подумали, что он хотел поразить гостей своей исключительной эрудицией.

Ранее уже говорилось об особом пристрастии Кастро к животноводству. Оказывается, у Фиделя была своя, «любимая буренка» – корова по прозвищу «Убре Бланка» («Белое вымя»), от которой в сутки надаивали 100 и более литров молока! «Уход за ней был особый, – написал в своих воспоминаниях бывший посол СССР на Кубе Виталий Воротников. – Корова содержалась в отдельном помещении, состав кормов и режим кормления рассчитывались самым тщательным образом. Выпас на культурном пастбище проводился в нежаркий период – вечером и ночью и был строго дозирован по времени. На ферме была круглосуточная охрана. Ф. Кастро очень гордился своей любимицей – у него в кабинете на полке стоял ее муляж, в уменьшенном, конечно, масштабе»[475].

Понимая, что ставка на одну культуру губительна как для сельского хозяйства, так и для экономики Кубы в целом, особое внимание правительство уделяло развитию скотоводства и производству цитрусовых. Но это требовало не только ассигнований для села. У государства попросту не было земель, где, образно говоря, можно было развернуться. По Закону об аграрной реформе 1959 года большинство угодий перешло в руки не только крестьян, но и частных владельцев, образовавших обеспеченную, в сравнении с городскими жителями или рабочими, прослойку кубинцев. Некоторые из них не освоили и половины переданных им в пользование сельхозугодий. К тому времени десять тысяч человек распоряжались 1,7 миллиона гектарами земли. И Фидель Кастро принял радикальное решение, нажив себе новых недоброжелателей. 4 октября 1963 года правительство Кастро обнародовало закон о второй аграрной реформе, согласно которому все участки, превышающие 67 гектаров, переходили в собственность государства.

Фидель Кастро, понимая обеспокоенность простых крестьян, выступил со специальным заявлением, в котором гарантировал им неприкосновенность земли, оставшейся в их владении. После этой реформы 61 процент сельхозугодий, или 5,5 миллиона гектаров земли, стал собственностью государства, а 39 процентов, или 3,5 миллиона гектаров, – принадлежали частным землевладельцам[476]. Чуть позже все они, около 200 тысяч человек, были объединены в Ассоциацию мелких земельных собственников и обязаны были сами обрабатывать принадлежащие им площади, не используя наемный труд. Это решение Фиделя, как оказалось, имело свое логическое обоснование. Он понимал, что частные землевладельцы в тех условиях просто не «потянут» производство сахарного тростника в масштабах, необходимых для экспорта сахара. На их участках более приемлемым и реальным было бы выращивание «второстепенных» сельскохозяйственных культур, таких как овощи, кукуруза, кофе.

Сначала выразив свое недовольство этим нововведением, крестьяне все же приняли условия правительства. Особенно когда оно объявило о гарантированной закупке их продукции по гибким ценам. В итоге за сравнительно короткий срок кре стьяне внесли свой существенный вклад в развитие сельского хозяйства на Кубе. Уже через год эти крестьянские хозяйства давали 70 процентов всего урожая кукурузы, 60 процентов – корнеплодов, 70 процентов – других овощей, 60 процентов – фруктов, 85—94 процента – табака, кофе, какао[477].

Национализация части сельскохозяйственных угодий была первой частью плана «революционного наступления» новой власти. Вскоре были ликвидированы, разумеется, не физически, а как класс, мелкие частные торговцы и ремесленники, а товарно–денежные отношения были заменены прямым продуктообменом. В стране были национализированы все мелкие частные предприятия (парикмахерские, фотоателье, обувные и столярные мастерские). Их бывшим владельцам была установлена зарплата от 60 до 100 песо в месяц, хотя ранее они зарабатывали до 240 песо и работали 48 часов в неделю вместо введенных с этого момента 60 часов. Кроме того, они должны были в соответствии с новыми распоряжениями участвовать в собраниях, митингах, мероприятиях. Послабления были сделаны лишь для тех мелких собственников, кто лояльно относился к революции и участвовал в ней. Им предлагалось выкупить патент на право пользования своим имуществом при условии, что они не будут использовать наемный труд и станут обходиться своими силами.

Особое внимание уделялось трудовой дисциплине. С 1 января 1965 года в кубинских организациях и на предприятиях, где работало более 25 человек, начали функционировать так называемые «рабочие комиссии» из пяти человек. Они избирались из числа трудящихся на предприятии сроком на три года и были обязаны следить за дисциплиной, разбирать случаи ее нарушения и принимать меры в виде наказаний. Список этих мер был широк, начиная от общественного предупреждения и перевода на другую работу и заканчивая вычетами из заработной платы и увольнением.

Фидель Кастро взялся за решение острых экономических проблем с той же страстью, с какой совершал революцию. Было поднято много целинных земель, ранее заросших кустарником марабу. Они засеивались сахарным тростником с расчетом, чтобы выполнить указание Фиделя – собрать 10 миллионов тонн сахара в 1970 году.

Кубинское руководство пришло к выводу, что «субботники» и «воскресники» – однодневные выезды батальонов добровольцев по воскресным и рабочим дням на уборку тростника – малоэффективны. Поэтому в 1963 году было принято решение создать постоянные батальоны добровольцев, которые будут выезжать в провинции на весь период уборки тростника, то есть на три–четыре месяца. На эту работу было мобилизовано около 50 тысяч человек. Но, как это часто случается с революционными инициативами, не были учтены многие субъективные факторы, в первую очередь то, что не всякий кубинец готов добровольно, вдали от семьи и практически без отдыха и развлечений, и, главное, без материальной выгоды, трудиться на земле.

«Революционное наступление» в сельском хозяйстве отрывало огромное количество людей, в том числе военнослужащих от основной работы и боевой подготовки, в результате чего семьи этих военных на длительный период времени оставались без кормильцев и материальной помощи. Впрочем, у этого непопулярного решения была обратная сторона. Привлечение кубинцев к рубке тростника в «добровольно–принудительном порядке» позволило стране в 1965 году выйти на дореволюционные объемы производства сахара – почти 6 миллионов тонн.

Первостепенное внимание к «сахарной теме» не мешало Кастро заниматься другими важными делами. В горных районах впервые в истории Кубы прокладывались асфальтированные дороги, при помощи советских и болгарских специалистов строились водохранилища, позволившие решить одну из самых злободневных проблем сельского хозяйства – полив культур в районах, страдающих от засухи. За десять лет революции запасы воды в искусственных водохранилищах выросли с 29 миллионов кубометров до 4,4 миллиарда кубометров. То есть больше чем в 150 раз!

Фидель Кастро был озабочен кадровой политикой в органах управления на местах. Он видел, что кубинские административные структуры перенимают худшие советские образцы. «Кому ни позвонишь, – возмущался Фидель, – даже человеку без особых чинов и званий, все равно трубку берет секретарша и отвечает: „Алло, секундочку, я его сейчас позову“». В его родном Биране в сельскохозяйственной конторе, созданной на базе отцовской латифундии, работали 12 служащих. А ведь дон Анхель управлял таким же хозяйством до революции при помощи одного–двух клерков[478] . Не таким представлялось Фиделю новое общество с высоты пика Туркино в Сьерра–Маэстра! Поняв, что без радикальных хирургических мер тут не обойтись, Фидель пригрозил, что чиновники, которые будут замечены в «раздувании административных штатов», отправятся доить коров зебу (дойка этой типичной для Кубы породы коров считается одним из самых тяжелых видов труда на острове. – М. М).

Многое испытала кубинская революция в первые годы. Диверсии, поджоги, бомбардировки, интервенция. И тут, словно для того чтобы добить молодую республику, за дело взялась сама природа.

В 1963 году, когда сельское хозяйство и экономика страны только–только начали подниматься с колен, на Кубу обрушился ураган «Флора». Последствия урагана были настолько разрушительными, что кубинская экономика оказалась отброшенной на год–два назад в своем развитии. Ураган уничтожил один миллион коров из шестимиллионного поголовья! Погибло и пропало без вести более тысячи кубинцев. Был уничтожен весь урожай кофе. Куба превратилась в «одно сплошное грязное озеро».

И в этой ситуации Фидель Кастро вновь проявил качества настоящего национального лидера. Сначала он неоднократно выступал по телевидению, предупреждая кубинцев о грядущем урагане, объяснял им, как нужно вести себя, а когда ураган промчался по Кубе, вылетел на вертолете в наиболее пострадавшие районы провинции Ориенте. Здесь Фиделю, по свидетельству генерала Фернандеса Гондина, рассказавшего эту историю Николаю Леонову, самому пришлось дважды оказаться в роли одновременно спасающегося и спасателя. Первый раз, когда в водоворот попали две машины–амфибии, пересекавшие бурный водный поток. Фидель, находившийся в одной из них, единственный из команды не стушевался, грозным окриком заставил людей немедленно выпрыгнуть из переворачивавшейся машины. Его приказ быстро вывел людей из ступора. Они оказались на небольшом островке в компании с тремя коровами, которые стали бросаться на них, пытаясь сбросить в воду. Те, кто ехал в машине сопровождения, также успели выпрыгнуть из нее, но не смогли добраться до суши, зацепились за телефонные столбы и плавающие автомобильные шины. Наконец, в небе показался вертолет, прибывший на выручку к главнокомандующему. Но Фидель отказался подняться на его борт, пока не будут спасены его товарищи.

Из–за урагана тысячи кубинцев лишились крова над головой и горевали от безысходности, думая, что остались один на один со своей бедой, но Фидель Кастро распорядился погасить все их долги по кредитам, а также помочь в восстановлении жилищ. Всего лишь за полгода были полностью восстановлены крестьянские дома, вспаханы и пересеяны сельскохозяйственные земли. А Фиделя Кастро с тех пор кубинцы считают, по словам Николая Леонова, кем–то вроде небожителя.

Сегодня кубинский опыт по преодолению последствий стихийных бедствий признан во всем мире. Куба действительно накопила огромный опыт по эвакуации и спасению людей. Синхронные действия властей и граждан Кубы, по мнению иностранцев, напоминают образцово отлаженный механизм поведения элитных воинских частей в случае военной мобилизации. Кубинцы уже привыкли к тому, что в дни природных катаклизмов на экране телевизоров появляется Фидель и очень спокойно начинает объяснять, что нужно делать. И вся нация, затаив дыхание, успокаивается при виде уверенного в своих силах команданте эн хэфэ.

Уже к середине 1960–х годов у Фиделя Кастро был практически беспрекословный авторитет на Кубе. Укрепляла свои позиции в стране Единая партия социалистической революции. Когда 30 сентября 1965 года в очередной раз собрался партактив, Фидель нарушил течение заседания, сначала предложив создать Центральный комитет партии, а затем переименовать ее.

Так, 3 октября 1965 года по советскому образцу на базе Единой партии социалистической революции была основана компартия Кубы. Ее высшим органом стал Центральный комитет в составе 112 членов, призванный исполнять директивные функции, а также политбюро, секретариат и пять постоянных комиссий. В каждой из шести провинций Кубы была организована партийная секция со своим секретариатом и исполнительным комитетом. Как и в СССР, были созданы районные, муниципальные и первичные ячейки. «Креатурами» компартии Кубы стали «Союз коммунистической молодежи», «Союз коммунистической пионерии», «Союз студентов средних учебных заведений», а также Комитеты защиты революции, которые к тому времени объединяли около двух миллионов человек. Было также принято решение об учреждении официального печатного органа ЦК компартии Кубы – газеты «Гранма» на базе слияния двух изданий: «Ой» и «Революсьон».

Большое недоумение как на Западе, так и в социалистических странах вызвало заявление Фиделя о том, что кубинцы будут строить коммунизм не по классическим канонам марксизма–ленинизма после окончания строительства социализма, а параллельно с ним. Решающим шагом для этого, по замыслу Фиделя Кастро, должна была стать полная отмена денег на Кубе.

Несмотря на всю нелюбовь Фиделя Кастро к бюрократизму, появившаяся партийная структура переняла черты советского оригинала. По сравнению с аппаратом Единой соцпартии, количество функционеров в ЦК компартии Кубы увеличилось в четыре раза, с 25 до 100 человек. А политбюро ЦК стало напоминать настоящий Генштаб: шестеро из восьми его членов, включая главнокомандующего, носили оливковые френчи. В него входили братья Кастро, их соратники – глава МВД Серхио дель Валье, Хуан Альмейда, Гильермо Гарсиа, Рамиро Вальдес, – а также президент Ос–вальдо Дортикос и секретарь ЦК, муж Айде Сантамария, Армандо Харт.

В условиях постоянной угрозы интервенции Фидель Кастро практиковал политику рассредоточения руководящих кадров и дублирования систем управления. Так, например, четверо из восьми членов политбюро почти непрерывно находились в провинциях, а руководство партийных организаций в самих провинциях большую часть времени проводило на командных пунктах, оборудованных за пределами крупных городов.

Даже американцы признавали, что положение Фиделя Кастро как единоличного руководителя Кубы остается очень прочным. Была исключена возможность организованного выступления против Фиделя в руководящих кругах страны и, особенно, с учетом латиноамериканской специфики, среди военных. Вооруженные силы полностью находились под его контролем. Через сеть комитетов защиты революции (КЗР), а их к концу 1960–х годов было около 66 тысяч, кубинские власти в центре и на местах получали сведения обо всех проявлениях контрреволюционной деятельности. Поняв бессмысленность идеологической обработки населения, большинство которого безоговорочно поддерживало Фиделя, разведки других стран направляли свои усилия прежде всего на добывание военно–стратегической информации о боеготовности кубинской армии.

Контрреволюционные силы были уже далеко не те, что в первые два года после победы революции. Была практически полностью разгромлена внутренняя контрреволюция. Противники Кастро или уехали с Кубы, или сидели в тюрьмах. В 1963 году на острове Пинос, как в свое время сам Фидель, томились шесть тысяч кубинских политических заключенных[479].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.