«Белое солнце пустыни». 1970 год

«Белое солнце пустыни». 1970 год

Парадоксально, но факт: в содержании этого фильма на первый взгляд нет ничего особенного, однако вот уже более 25 лет эту картину с неослабевающим вниманием смотрит не одно поколение наших соотечественников. Космонавты традиционно смотрят его перед стартом, а в Перми даже существует некое общество, созданное студентами, участники которого изъясняются между собой только на языке этого фильма.

«Белое солнце пустыни» родилось, можно сказать, случайно. В 1968 году на «Мосфильме» забраковали два сценария запланированных приключенческих фильмов, однако снять что-то «боевое» руководству студии все-таки хотелось. В те годы огромной популярностью у зрителей пользовались вестерны, причем снимать их начали уже и в Европе (в Италии этим занимался Серджио Леоне, в 1964 году чехословацкие кинематографисты сняли замечательную пародию «Лимонадный Джо», а немцы запустили серию фильмов с Гойко Митичем). В Советском Союзе нечто подобное сняли Витаус Жалакявичюс («Никто не хотел умирать», 1965) и Эдмонд Кеосаян («Неуловимые мстители», 1967). И вот в 1968 году такая идея пришла в голову директору Экспериментальной творческой киностудии (ЭТК) при «Мосфильме» Владимиру Познеру. У этой студии тогда был особенный статус, что-то вроде автономии, и поэтому руководство студии имело чуть большую самостоятельность, чем их коллеги с других киностудий. В. Познер вызвал к себе сценариста Валентина Ежова (это он написал в конце 50-х сценарий фильма «Баллада о солдате») и буквально приказал ему в течение полутора месяцев сослать сценарий отечественного вестерна. В. Ежов не верил в vcnex этой затеи, однако начальству решил не перечить и приступил к работе.

В качестве основного места действия своего произведения Ежов выбрал среднеазиатскую пустыню. В те годы в советском кино начала, возрождаться начатая еще в 30-е годы с фильмов «Тринадцать» и «Джульбарс» идея постановки фильмов о борьбе красных с басмачами. Например, одновременно с Ежовым в конце 60-х запускались в производство сценарии таких фильмов, как «Встреча у старой мечети» и «Красные пески».

В. Ежов в пустыне никогда не был, поэтому в соавторы себе он взял своего товарища по высшим сценарным курсам Рустама Ибрагимбекова. Однако, даже несмотря на такое «подкрепление», сценарий будущего фильма не получался: не было, что называется, той «изюминки», вокруг которой развивался бы весь сюжет. И тогда Ежов встретился с одним из ветеранов гражданской войны, который в 20-е годы воевал с басмачами в Средней Азии. Этот человек и рассказал Ежову о том, что басмачи часто, спасаясь от настигавших их красных отрядов, бросали в пустыне свои гаремы. «Прискачешь, бывало, к какому-нибудь колодцу, — рассказывал ветеран, — а рядом с ним женщины сидят. Оставить их в пустыне нам нельзя — погибнут. Вот и приходилось вместо преследования банды сопровождать «неожиданный подарочек» к ближайшему кишлаку. Ох и намучаешься вместе с ними в дороге!»

Услышав об этом, Ежов понял, вокруг чего теперь будет крутиться его сюжет — вокруг гарема. Вместе с Ибрагимбековым они уехали на Волгу, под деревню Кстов, и там буквально за месяц «родили» сценарий, который носил название «Пустыня».

Как только сценарий был готов, стали искать режиссера, который взялся бы поставить по нему фильм. Поначалу предложили сделать это популярному тогда Андрону Кончаловскому. Однако тот, сняв до этого в Киргизии «Первого учителя», не решился больше снимать кино на «азиатскую» тему. Тогда возникла фигура Витауса Жалакявичюса, однако его забраковали сами сценаристы. Им хотелось, чтобы фильм получился чем-то вроде ироничного боевика, в то время как Жалакявичюс слыл мастером жесткого кино. И вот тогда в поле зрения авторов возник режиссер с «Ленфильма» Владимир Мотыль, снявший незадолго до этого прекрасный, наполненный доброй иронией и юмором фильм «Женя, Женечка и «катюша». Был у этого режиссера и опыт работы с национальными актерами в фильме «Дети Памира».

Между тем сам Мотыль, прочтя сценарий «Пустыни», от постановки фильма неожиданно отказался. Как он сам потом объяснял это, в сценарии он не нашел необходимого лирического начала, хотя сам сценарий ему и понравился. В те дни он буквально бредил идеей постановки фильма о декабристах, и «размениваться» на басмачей просто не хотелось. Однако высокие киноначальники, обидевшись на его фильм «Женя, Женечка и «катюша» (по их мнению, это был несерьезный фильм о Великой Отечественной войне), решили и близко не подпускать его к такой теме, как декабристы. И вот тогда, мучимый творческим простоем, Мотыль согласился на постановку фильма по сценарию «Пустыня». Взяв в руки сценарий, он заявил его авторам, ч го сам придумает «лирическое начало», и создал образ незабываемой Катерины Матвеевны. А письма, которые Сухов пишет ей на родину, он позаимствовал у своего друга — режиссера Марка Захарова, который написал их специально для своего нового спектакля.

«Пустыня» без пустыни

Съемки любого фильма начинаются с выбора натуры. «Морские» эпизоды решено было снимать в Дагестане, южнее Махачкалы. А вот поиски пустыни зашли в тупик. В зиму 68-го в Каракумах выпало так много дождей, что вся растительность вылезла наружу и пески буквально скрылись под высокими травами. Мотыль со своими ассистентами облетели на вертолете сотни километров, однако нужной натуры так и не нашли. Кое-кто тогда советовал режиссеру оставить в покое Каракумы и снимать фильм в днепровских дюнах, где и натура не хуже, и жара не гакая изнуряющая. Но Мотыль настоял на своем и привлек на помощь армию: солдаты среднеазиатского военного округа за считанные недели пропололи десятки квадратных километров пустыни возле туркменского города Байрам-Али. И в июле 1968 года начались долгожданные съемки.

Сухов

На роль красноармейца Федора Сухова претендовали два актepa: Георгий Юматов и Анатолий Кузнецов. В ходе кинопроб решено было остановиться на первой кандидатуре. Фильм должен был стать типичным боевиком, и Юматов, который и силой, и статью был не обижен, как никто лучше подходил на роль в таком фильме. Без сомнения, если бы фильм вышел с ним, то это было бы другое кино. Однако судьбе суждено было повернуться так, что Юматов накануне съемок попал в неприятную историю с дракой, и его внешний вид был испорчен. Далее рассказывает В. Мотыль: «На Экспериментальной студии каждый съемочный день стоил огромных денег, останавливать или переносить работу над фильмом было невозможно. Я набрался храбрости и позвонил Кузнецову. Надо отдать должное его благородству: он отбросил прочь ложное самолюбие, не устроил истерики — встал и приехал».

Стоит отметить, что Кузнецов до этого успел сняться в 21 картине, где в основном играл только положительные роли. Незадолго до съемок картины, в 1965 году, он отказался от роли следователя Подберезовикова в фильме «Берегись автомобиля» именно из-за того, что это была положительная роль. Но от предложения В. Мотыля он почему-то не отказался и, как показало время, оказался прав.

Абдулла

На эту роль также пробовалось несколько актеров, однако в споре победил мало кому известный 33-летний актер Тбилисского театра имени Шота Руставели Кахи Кавсадзе. Любопытно отметить, что за эту роль он в конечном итоге получил 777 рублей 00 копеек. Как вспоминает сам актер: «Эти три семерки никогда не забуду. Приехали ко мне на съемки в Каспийск друзья. Пригласил их в ресторан, накрыл один маленький стол на пятерых и потратил половину гонорара…»

Верещагин

Достойного актера на эту роль искали дольше всего. Здесь требовался актер-богатырь, вроде Ивана Переверзева или Бориса Андреева. Однако ни один из подобного рода актеров Мотылю так и не приглянулся. Уже заканчивался июль 68-го, а нужного актера так и не находили. В группе царила паника, и тогда Мотыль вспомнил про замечательного актера — 40-летнего Павла Луспекаева. Однако, как только Мотыль произнес вслух эту фамилию, многие в группе подумали, что режиссер шутит. Все были прекрасно осведомлены, что этот актер — инвалид. Еще в 1962 году П. Луспекаеву ампутировали сначала пальцы на одной стопе, а через пять лет — на второй (сказались голодное военное детство и губительное курение еще со школьных лет). А ведь в фильме его герой должен был драться сразу с несколькими бандитами и одолеть их. Но Мотыль и не думал отступать от своего решения. Он очень любил этого актера и искренне хотел ему помочь в те непростые для него дни (Луспекаева тогда выгнали из ЬДТ, не утвердили на роли в картинах «Гойя», «Бег» и др.). Поэтому в один из тех июльских дней Мотыль лично отправился в Ленинград и позвонил в дверь луспекаевской квартиры. Далее приведу его собственные слова: «Первое, что меня удивило — Луспекаев был на ногах! Если мне не изменяет память, двери он открыл сам. Никаких костылей. Только в руке палка. И с ходу разговоры — о роли, о сценарии, который он уже прочитал… Я тогда пообещал, что часть сцен на баркасе мы перенесем в павильон, чтобы ему не мучиться в штормовую качку. Однако Луспекаев с этим не согласился, так как, по его мнению, Верещагин должен был выглядеть по-настоящему сильным и здоровым. И от сцены в море он не отказался…»

Против кандидатуры Луспекаева выступили многие участники съемки. Даже рядовые производственники ворчали, что зачем шить какие-то особые, дорогие сапоги с внутренними упорами для Луспекаева, если можно заменить его здоровым актером. Но все эти разговоры сошли на нет, как только Луспекаев приступил к съемкам и показал, на что он способен. Такого самопожертвования от него не ожидал даже сам Мотыль. Как он потом вспоминал: «По Махачкале передвигался он с палочкой, а довезти актера до объекта — декорации дома Верещагина — не мог никакой транспорт: увязал в сыпучих песках. С паузами на отдых Луспекаеву приходилось вышагивать на больных ногах почти километр, опираясь на палку и на плечо сопровождавшего ассистента или чаще жены — самоотверженной Инны Александровны. Потом ему по часу приходилось отходить в волнах Каспия, чтобы утихла боль. На съемке же гордо противился, когда предлагали упростить мизансцену, всеми способами демонстрируя, с какой легкостью он выполнит любую задачу. Лишь иногда после отснятого кадра мы видели, чего стоила ему эта «легкость».

Надо сказать, что уже в процессе съемок половина группы не выдержала 40-градусной жары и тяжести съемок и уехала обратно. А ведь их физическое состояние не шло ни в какое сравнение с тем, что чувствовал тогда Павел Луспекаев.

О том, как Луспекаев проводил свое время вне съемочной площадки, рассказывает исполнитель роли Петрухи Николай Годовиков: «Часть павильонных съемок мы снимали в Сосновой поляне, филиале «Ленфильма», и там был магазинчик — небольшой, деревянный. Мы часто к нему ездили на «козлике» втроем — я, Пал Борисыч и Кузнецов. Подъезжали, и меня, как самого молодого, посылали: «Ну, вперед!» Почему-то всегда покупали девять маленьких — почему, не знаю. Помню, Мотыль все время к нам напрашивался, а Пал Борисыч Луспекаев ему говорил: «Владимир Яковлевич, у вас есть своя «Волга» — вот и катайтесь на ней».

Саид

На эту роль Мотыль выбрал своего давнего знакомого: 42-летнего актера Театра сатиры Спартака Мишулина, с которым вместе работал в Омском драмтеатре (Мотыль ставил там «Клопа» В. Маяковского). Однако, так как режиссер театра В. Плучек запретил своим актерам сниматься в кино, Мишулину приходилось отлучаться из театра тайно — по выходным. Он летел самолетом до Ашхабада, потом — до Мары, и еще 30 километров на машине до Байрам-Али.

Как помнит читатель, Мишулин в фильме был обрит наголо, что очень облегчило его пребывание в жаркой пустыне, однако поставило в безвыходное положение в театре. Увидев Мишулина в таком виде, Плучек сразу бы догадался о «левых» отлучках артиста. Поэтому была придумана хитрость: гримеры из волос Мишулина сделали ему парик, и он в таком виде приходил в театр. Но разоблачение все-таки произошло, причем актер сам этому поспособствовал. Однажды он нос к носу столкнулся у входа в театр с Плучеком и, поздоровавшись, снял с головы кепку… вместе с париком.

— Это что такое? — округлил глаза Плучек. — Значит, все-таки снимаетесь, Спартак Васильевич?

Тому не оставалось ничего иного, как честно во всем признаться.

— И у кого же, если не секрет?

— У Мотыля, — ответил Мишулин.

И тут случилось неожиданное: Плучек внезапно расплылся в довольной улыбке и, похлопав актера по плечу, сказал: «У него можно».

Как оказалось, последний фильм Мотыля «Женя, Женечка и катюша» Плучеку очень понравился и он ничего не имел против того, чтобы актеры его театра играли в картинах этого режиссера.

Петруха

Н. Годовиков, которому в ту пору было 18 лет (родился 6 мая 1950 года), попал на эту роль по протекции В. Мотыля. В 1966 году тот снимал его в эпизодической роли в картине «Женя, Женечка и «катюша», а на этот раз решил доверить ему одну из главных ролей. Актер так вспоминал о тех днях: «Все на съемках относились ко мне тепло, можно сказать, лелеяли… На съемках мино-водочка рекой лились. А иначе было бы непросто выдержать колоссальный темп работы. Да и многих алкоголь спасал от расстройства желудка — вода в Дагестане и в Туркмении была дрянная. Признаться, для меня съемки под Байрам-Али прошли под знаком… дизентерии. Когда снимали эпизод, в котором я прошу: «Гюльчатай, открой личико», у меня была температура под сорок. А когда меня закалывал Абдулла, я был почти в бессознательном состоянии. После каждого дубля убегал за угол и сидел весь в поту. Пил только зеленый чай, есть ничего не мог. Гели помните, Абдулла сначала отнимал у меня винтовку, а потом бил меня ребром ладони по шее. Естественно, бил не по-настоящему, чуть не доносил руку, а я должен был вылететь из кадра. И получалось, что я либо раньше вылетал, либо позже. В конце концов я попросил Кавсадзе: «Кахи Давыдович, бей меня по-настоящему, чтобы я контакт почувствовал». У нас было дублей шесть, и после каждого дубля я просто кровью плевался: хотел он или нет, но поразбивал мне все. Вдобавок, когда штыком меня закалывал, он промахнулся мимо дощечки, которую мне приделали на грудь пиротехнйки. Я как заорал, а Мотыль говорит: все отлично, сняли. Оставалось снять сцену, где лежат убитые Петруха и Гюльчатай, а я чувствую: все, отрубаюсь. Говорю Мотылю: «Владимир Яковлевич, больше не могу». Он стал уговаривать: «Ты представляешь, сколько времени и средств будет потеряно?» В итоге сняли мы этот эпизод, отошел я в сторону и упал без сознания. В машине Мотыля меня и увезли со съемочной площадки».

Остальные актеры

Ввиду того, что местные жители (дагестанцы и туркмены) сниматься в массовке наотрез отказывались, съемочной группе пришлось привозить к местам съемок своих собственных актеров. Так, например, был набран весь гарем Абдуллы, в котором было всего две профессиональные актрисы: старшую жену Зухру играла актриса Ленинградского БДТ Татьяна Ткач (она потом прославилась ролью любовницы Фокса Ани в фильме «Место встречи изменить нельзя»), а на роль Гюльчатай была утверждена ученица Московского циркового училища Татьяна Денисова (на съемках фильма у нее возник настоящий роман с Петрухой-Годовиковым). Однако вскоре у нее начались экзамены в училище и роль Гюльчатай досталась ученице Вагановского училища Татьяне Федотовой. Вот что она вспоминает об этом: «Я прогуливала урок в училище и попалась на глаза киношникам. Я тогда была еще маленькая, мне было 16 лет, и, помню, очень испугалась, что меня сейчас поведут к директору за то, что я прогуливаю…»

Остальных жен Абдуллы играли непрофессионалы: женщина-экскурсовод, переводчица и т. д. Даже трех стариков, тех, кто «Давно здесь сидим», привезли из разных мест: двух из Закавказья, а третьего (он лежал на ящике с динамитом) — из Москвы, и он в 20-х годах был курьером у Ленина.

Эпизодическую роль Катерины Матвеевны тоже сыграла не профессиональная актриса, а редактор «Останкино» Галина Лучай, которую Мотыль случайно встретил во время записи передачи «Кинопанорама». Ее муж категорически запрещал ей сниматься, но Мотылю в конце концов удалось его уговорить. Кстати, обнаженные ноги, которые фигурируют в фильме, были не ее, а другой женщины, которую тоже нашли случайно. Ассистенты режиссера сняли полуподвальное помещение и стали ежедневно рассматривать в окно ноги проходящих мимо женщин. Через несколько дней искомые ноги Катерины Матвеевны были найдены. К сожалению, кому они принадлежали, автору неизвестно.

Одну из эпизодических ролей в фильме сыграл даже один из местных криминальных авторитетов по имени Али. И в фильм он попал при весьма необычных обстоятельствах.

Али и его разбойники

Весь реквизит, используемый на съемках, хранился в ветхом помещении под охраной весьма беспечного сторожа. И вот в одну из ночей, когда сторож улегся спать, местные воры проникли в реквизиторскую и похитили оттуда часть вещей, в том числе и огромные часы фирмы «Буре», которые Сухов должен был носить на руке (именно эти часы спасли его при встрече с нодьми Абдуллы на берегу моря). После этого случая съемочный процесс остановился, кое-кто предлагал пригласить для разбирательства милицию. Однако Мотыль, имевший за плечами несколько лет пребывания в детском доме, решил поступить иначе. Выяснив через местных жителей, кто в этих краях держит и своих руках криминальный мир, режиссер отправился к нему с визитом дружбы. Этим человеком оказался 26-летний молодой человек по имени Али. Мотыль повел себя с ним хитро: он предложил ему сняться у себя в картине и, когда тот с готовностью югласился, вдруг сообщил, что вот, мол, съемки можно было бы начать хоть сегодня, да какие-то люди украли ночью ценный реквизит. Узнав об этом, Али, как и положено авторитету, воспылал праведным гневом к ворам и тут же пообещал режиссеру разобраться с этим вопросом. Эти разборки длились всего несколько часов, и уже к утру следующего дня все украденные веши были возвращены киношникам. А Али после этого действительно сыграл в фильме одну из эпизодических ролей — подручного Абдуллы в красном халате.

От трагического до смешного

Во время съемок любого фильма происходит масса случаев самого различного толка. Не стал исключением и фильм «Белое солнце пустыни». Например, во время работы над ним едва не погибли исполнители главных ролей: Анатолий Кузнецов (Сухов) и Спартак Мишулин (Саид).

Первый едва не утонул во время съемок заключительного эпизода, который потом в картину так и не вошел. В этом эпизоде Сухов расправлялся с Абдуллой на баркасе и оба они падали в воду. Так вот Кузнецов, упав с баркаса, схватился было в воде за бревно, но так как оно было вымазано мазутом, сделать это ему не удалось. В результате обессиленный актер пошел ко дну. Хорошо, что рядом оказались каскадеры, которые и помогли Кузнецову не утонуть.

А Мишулин едва не пострадал, сброшенный на скаку испуганной лошадью. Зрители наверняка помнят эпизод, когда Сайд лихо расправляется с двумя басмачами, стреляя в них из-под брюха лошади. Во время этого эпизода порох обжег кожу животного, и оно, обезумев от боли, внезапно рвануло с места и на полном скаку сбросило с себя актера. Падая, тот еще умудрился запутаться в стременах. От печального итога Мишулина спасло какое-то чудо.

Едва не получил серьезную рану и Павел Луспекаев. Правда, произошло это не на съемках. Дело было так.

Свободное от съемок время Луспекаев проводил в одном из махачкалинских ресторанов, где был настоящим любимцем. По словам очевидцев, когда в зале вспыхивала какая-нибудь ссора; между посетителями (а кавказцы народ горячий), Луспекаев; сгребал в охапку драчунов и разводил их в стороны. Перечить, ему никто не смел. Однако однажды такой человек нашелся. Когда в очередной раз Луспекаев встал со своего места, чтобы утихомирить драку, некий джигит достал из кармана нож и полоснул им по лицу артиста. К счастью, в последний момент Луспекаев успел среагировать и лезвие рассекло ему только бровь. Но рана все равно была глубокой и заметной. А на завтра была назначена съемка.

Когда Луспекаев в таком виде явился на съемочную площадку, режиссер схватился за голову и приказал гримерам немедленно замазать актеру рану. Те исполнили его наказ, однако это не помогло: кровь из раны все равно сочилась. И тогда пришлось пойти на хитрость: был придуман эпизод, в котором Верещагин получал легкое ранение. Помните, Абдулла приказывает одному из своих людей: «Аристарх, договорись с таможней», тот стреляет из пистолета, и осколок стекла попадает Верещагину в бровь.

Отмечу, что в одной из драк вне съемочной площадки едва не пострадал и Петруха-Годовиков. Как-то вечером вместе с Т. Федотовой (Гюльчатай) они пришли отдохнуть в местный парк отдыха. Зашли на танцплощадку. Но едва они там появились, как на юную артистку сразу «положили глаз» местные туркмены. Действовали они бесцеремонно, даже стали предлагать деньги Годовикову, чтобы тот продал свою спутницу. В конце концов пришлось Годовикову пустить в ход кулаки. На его счастье, рядом оказался один из его знакомых — Сашка-лейтенант, который когда-то занимался боксом. Вдвоем они кое-как отмахались от нападавших.

Из курьезов можно вспомнить эпизод «с икрой». Оказывается, в деревянной посудине было сделано фанерное дно, которое было выше настоящего и на него намазана икра. Так достигалась видимость того, что вся посудина завалена икрой под завязку. И всю эту икру сразу после съемки эпизода съели два человека: Луспекаев и Годовиков, которые, в отличие от остальных участников съемок, сумели заранее запастись ложками.

Еще об одном забавном случае рассказывает К. Кавсадзе (Абдулла): «В фильме был эпизод, который затем бдительная цензура приказала вырезать, назвав его «порнографией». Что это зa эпизод? В постели лежит голый Абдулла, прикрытый немного простыней, к нему прильнула одна из его жен, также обнаженная, и кормит виноградом. Этим эпизодом мы хотели показать, что у Абдуллы была своя жизнь, в которую ворвался Сухов и разрушил ее.

Мне было стыдно немножко сниматься в этой сцене, неловко, и потому попросил, чтобы никто не глазел. Режиссер В. Мотыль всех посторонних выгнал из павильона и приказал никого не пускать. Начали снимать, и тут открывается дверь и входит моя горячо любимая жена — она только что прилетела. Мотыль заорал: «Я же сказал никого не пускать!!!» Она повернулась и молча вышла. Я вскочил, сбросив с себя грудастую девицу: «Владимир Яковлевич, это же моя жена Белла!» Мотыль схватился за голову…»

И еще один любопытный эпизод, связанный с К. Кавсадзе. Если читатель помнит, в эпизоде, когда Абдулла нашел Сухова и своих жен, скрывающимися в огромной нефтяной цистерне, выстрелами из «маузера» ему пришлось проверить на прочность ее оболочку. При этом он сидел на коне. Так вот, оказывается, при съемках этого кадра конь под актером постоянно пугался выстрелов и отпрыгивал в сторону. Из-за этого было испорчено несколько дублей. В конце концов кому-то пришла в голову идея — заменить коня… человеком. И вот ассистент режиссера посадил себе на плечи Кавсадзе (а весил тот ни много ни мало 106 килограммов!) и принялся изображать из себя лошадь. Судя по кадрам фильма, у него это получилось превосходно.

Читатель помнит, что фильм начинается с прохода Сухова по пустыне. Однако снимали эти кадры в последние съемочные дни. Кузнецов в то время параллельно снимался в ГДР в очередном фильме, и его приходилось вызывать в Каракумы из Берлина. Вспоминает В. Мотыль: «Съемка была назначена на 5 часов утра, когда длинные тени создают рельефную фактуру барханов. Самолет с Кузнецовым прилетел поздно, и он не успел поспать и двух часов. Он спал, когда мы прибыли на место съемки. Я велел его, спящего, донести до его бархана, чтобы не будить раньше времени, пока идут приготовления к съемке. Он спал так крепко, что все попытки — издалека, рогатиной — разбудить его ни к чему не привели. Первый дубль был испорчен. Но и во втором он выглядит вялым и чуть безразличным. Можно себе представить, как тяжело давались актеру последние съемки, однако никто в группе не услышал от него даже одного слова жалобы | или неудовольствия».

И еще одна любопытная деталь из истории создания этого фильма. Когда началось его озвучание, Мотылю не понравился текст писем Сухова Катерине Матвеевне. М. Захарову пришлось их вновь переписать. Однако Кузнецов, который должен был их озвучивать, продолжал свои съемки в ГДР и приехать в Москву никак не мог. Что делать? И тогда на помощь пришел немецкий режиссер Конрад Вольф, который в те дни снимал в СССР фильм «Гойя». Через его администратора Мотыль послал Кузнецову звуковое письмо, а Вольф помог получить смену в тонстудии ДЕФА. Так что письма Сухова, которые звучат в фильме, имеют берлинское происхождение.

Как фильм едва не погиб

Осенью 1968 года, когда уже было снято около 60 % фильма, из Москвы внезапно был затребован весь отснятый материал. К тому времени ЭТК превратили в объединение «Мосфильма» и лишили самостоятельности, поэтому новые начальники пожелали ознакомиться, что это снимается на государственные деньги в далекой от столицы пустыне. И этот просмотр оказался не в пользу авторов картины, так как материал начальникам не понравился. Поэтому было принято решение заменить В. Мотыля на более надежного режиссера — Владимира Басова. Однако, когда и тот от этого предложения отказался и в знойную пустыню отправиться не пожелал, было и вовсе решено все отснятое на пленку смыть. В начале 1969 года подобный грустный финал пполне мог произойти, и мы бы никогда уже не увидели этот фильм, если бы кинорежиссер Игорь Таланкин не убедил нового художественного руководителя Георгия Данелия самому посмотреть отснятый материал по сценарию «Пустыни» и решить его судьбу. Данелия так и сделал и был приятно удивлен, так как материал ему понравился. После этого он уговорил чиновников из Госкино повлиять на руководителей «Мосфильма» и uiпретить им смывать уже отснятый материал. Госкино так и поступило, мотивируя свое решение финансовыми соображениями: слишком много денег было уже потрачено на съемки ною фильма. Однако, даже несмотря на это решение Госкино, Мотылю было приказано совершить ряд купюр. В частности, надо было сократить драку Верещагина на баркасе; убрать подробности убийства Петрухи штыком, как слишком жестокие; сократить «обнаженку» с Катериной Матвеевной, переходящей с задранной юбкой через ручей, и убрать обнаженных Сухова с гаремом (они разделись во время своего пребывания в цистерне); вырезать эпизод с икрой и заново переснять гибель Абдуллы. Рассказывает К. Кавсадзе: «Сначала мой Абдулла погибал по-другому. Шла перестрелка между мной и Кузнецовым-Суховым. И на баркасе, он в море, я прыгал с баркаса, стрелял в него, он в меня. Я его ранил, он меня смертельно ранил, потом я выплывал на берег. Он стоит на берегу, я падаю ему в ноги, он поворачивайся, уходит, и все мои жены — буквально час назад я хотел их всех убить — бегут и оплакивают меня. «Как это оплакивают? — негодовала женщина-редактор. — Глядишь, и зрители начнут жалеть бандюгу». Пришлось переснимать. А ведь наш финал во всех отношениях был оправдан: на Востоке муж, каким бы он ни был, всегда для жены что-нибудь да значит».

Отмечу, что из-за большого количества купюр, произведенных в фильме, тот и недобирает до положенных полутора часов.

Но, даже когда в начале 1969 года фильм был все-таки завершен, чиновники от кино его все равно забраковали. Их резюме было убийственным: «В фильме борьба с басмачеством в Средней Азии потеряла свой исторический и политический смысл».

И фильм был положен на полку. Казалось, что в ближайшие годы картина к зрителю так и не попадет. Однако в дело вмешался случай.

В один из тех осенних дней 1969 года Л. Брежнев решил посмотреть у себя на даче в Завидово какой-нибудь новый отечественный фильм. И дежурный по фильмохранилищу на свой страх и риск отправил к нему «Белое солнце пустыни». Результат превзошел все ожидания: Генсеку фильм понравился, и он распорядился, чтобы его немедленно выпускали на экран. В марте 1970 года в Москве состоялась премьера фильма, который тут же стал одним из фаворитов проката — 10-е место, 34,5 млн. зрителей. Правда, чиновники от кино продолжали считать иначе и присудили картине 2-ю категорию. Ни на один из тогдашних Всесоюзных кинофестивалей ее не отправляли, поэтому и наград у фильма никаких нет. За границей ее первым надумал купить знаменитый продюсер Дино де Лаурентис. После этого «Белое солнце пустыни» закупили еще 130 стран. Единственным исключением было Марокко — тамошний правитель Хасан II имел двух жен и наличие этого факта скрывал. А тут история про целый гарем!

Постскриптум

Судьба создателей и актеров легендарного фильма сложилась по-разному. Режиссер В. Мотыль в 1974 году все-таки добился своего и снял фильм о декабристах — «Звезда пленительного счастья». Однако такого оглушительного успеха, какой имел в народе его предыдущий фильм, он не добился.

А. Кузнецов, хотя и снялся затем еще в добром десятке картин, где сыграл и сыщиков, и бравых армейских офицеров, однако так и остался в народной памяти как красноармеец Федор Сухов.

Павел Луспекаев успел застать премьеру фильма и даже почитать о себе положительные рецензии в печати. Без сомнения, это была лучшая его работа в кино. И, к сожалению, последняя: 20 апреля 1970 года он скончался, не дожив до своего 43-летия всего лишь трех дней.

Н. Годовиков снялся затем еще в нескольких картинах, но в основном в эпизодических ролях. Отслужил в армии. Женился. И 1974 году у него родилась дочь Маша. Однако этот брак провожался недолго. В 1977 году он едва не погиб от удара «розочкой» во время драки с соседом по ленинградской коммуналке. После выписки из больницы устроился работать сначала в магазине, затем на дрожжевом и кожевенном заводах. Но работать оыло трудно: из-за недавней раны у него стали появляться свищи. В 1979 году он работу бросил, и вскоре его посадили в тюрьму по статье 209-1 УК (тунеядство). Сам он так объясняет это: «Кино сыграло отрицательную роль в моих отношениях с милицией. У меня не сложились отношения с участковым. Он мне говорил: «Ты вот снимаешься в кино, сыграл Петруху, а я простой участковый. Но, если захочу, я тебя посажу». Я спрашивал: «А тебе-то какой интерес от этого?» И он мне вот так простенько объяснил: «Ты живешь один в 25-метровой комнате, а я с семьей мыкаюсь в восемнадцати метрах». Это меня взбесило, я могу иногда резкое что-то сказать или какой-то поступок резкий совершить, даже, может быть, неожиданно для себя самого. И я ему сказал прямо: «Послушай, ты приехал из Псковской области и хочешь, чтобы у тебя сразу дворец был. У тебя в твоем Скабаристане дом с участком стоит, моего рядом нет, но меня, ты знаешь, как-то жаба не давит, мне это безразлично». Ну и в итоге он меня посадил за тунеядство».

В марте 1980 года Н. Годовикова освободили. Он вспоминает: «Приехал я домой, а дверь у меня взломана, в комнате ничего пет — ни мебели, ни телевизора, ни постельного белья. Соседи рассказали, что разорил меня тот же участковый. Он собрал в жэке дворников, привел в мою комнату и сказал: «Кому что нравится, забирайте себе, а остальное в окно выбрасывайте». По закону меня могли выписать с жилплощади только через полгода после того, как приговор вступил в силу, а они выписали — и четырех месяцев не прошло после ареста, я еще под следствием сидел. Пришел я к начальнику РОВДа, рассказал ему все. «Да-да, ты напиши заявление, перечисли, что пропало, и оставь секретарю. Да сообщи адрес, где тебя можно найти». Я написал адрес, через какое-то время туда приходит все тот же участковый, забирает меня и дает мне подписку, как бомжу. А по закону вторая подписка — и можно опять ехать на зону.

Поехал я, куда меня направили, — в Приозерск, Ленинградской области. Приехал, а мне говорят: «У нас нет мест в общежитии, ты сначала пропишись, а потом мы тебе дадим работу».

В общем, замкнутый круг: остался я без прописки, без жилья, без работы. А кушать-то хочется. Бомжевал, ночевал по подвалам. Ходил в каком-то потертом ватнике. Ну, и в итоге на одной квартире познакомился с ворами, и они мне, если честно, очень тогда помогли. Дали сразу 500 рублей — по тем временам деньги немалые, одели с ног до головы, обули. Причем сказали: мы ничего от тебя не требуем, устраивайся и живи. Но я человек очень благодарный по натуре: когда им нужно было помочь, я сам предложил свои услуги и пошел с ними на преступление».

Преступление, о котором упоминает Н. Годовиков, случилось в июле 1980 года. Закончилось оно для преступников плачевно: их поймали. Годовикову дали 4 года. Срок он отбывал в колонии в Яблоневке. Вот что он рассказывает о тех днях: «Там было много малолеток, которые после 18 лет прибыли из так называемой «детской зоны». А там нравы намного хуже, чем во взрослой. Они и переносят свою беспределыцину. Как-то прихожу после смены, собираюсь чайку попить, как кто-то из шпаны командует: «Верха! В пэвээр! По-быстрому!» «Верха» — это те, кто спит на втором этаже, на первом спят зэки заслуженные, их редко трогают. А «пэвээр» — это комната политико-воспитательной работы. Ну, мы идем в пэвээр, заходим, смотрим — «бойцы» стоят вдоль стены уже в кожаных перчатках. Значит, будет «замес», то есть избиение. Я уже и реку присмотрел. Решил — лучше пусть убьют, чем с опущенными почками медленно подыхать. Но меня тихонько оттеснили в сторону, знали, что главшпанзоны башку им оторвет. Оказалось, что кто-то из «верхов» «протек», пожаловался якобы администрации. Решили всех «замесить», а там, мол, пусть сами разбираются…»

Выйдя на свободу, Н. Годовиков какое-то время жил один, но затем встретил женщину, с которой стал жить гражданским браком. В 1989 году у них родился мальчик, которого назвали Артемом. Но затем фортуна вновь отвернулась от Годовикова. В начале 90-х жена и теща выгнали его из дома, и он опять стал бомжевать. И вновь, оказавшись на обочине жизни, он не нашел ничего иного, как пойти воровать. В мае 1991 года его вновь поймали и дали 2,5 года тюрьмы.

Освободившись в третий раз, Н. Годовиков сумел наконец вернуться в свой родной город — теперь он уже назывался Санкт-Петербург. Познакомился с женщиной (бывшей женой знаменитого хоккеиста из СКА Андрея Белякова, трагически погибшего), которая устроила его к себе на работу — в Метрострой. С 1994 года о нем вновь стали писать газеты, он несколько раз г. мступал по телевидению. Вроде жизнь у него наладилась.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.