На крыше мира
На крыше мира
Операция в Памире (Памир – крыша мира) началась 15 марта 1984 года. Нашей дивизии была поставлена задача:
– во-первых, провести колонны с грузами для 860 омсп, дислоцировавшегося в провинции Бадахшан, а также грузы для властей и населения провинции;
– во-вторых, очистить прилегающие к городу горные районы от бандформирований, чтобы там установить воинские гарнизоны.
Конкретным же поводом для проведения операции было то, что в провинциальном центре Файзабаде с помощью СССР была построена гидроэлектростанция для снабжения города дешевым электричеством. Это была, конечно, не Волжская и не Киевская ГЭС, но по тем масштабам и времени это было весьма серьезное и нужное сооружение.
Душманы тоже не спали. Сама станция хорошо охранялась и была недоступна для их диверсий. Тогда они взорвали скалу в 7—10 км от города, перекрыли горную реку, питавшую водой электростанцию, и пустили ее по другому руслу. То есть электростанция – есть, воды – нет. По замыслу и исполнению этой диверсии, чувствовалась умелая и опытная рука. Тут были явно не кишлачники-декхане.
Необходимо было по узловым точкам горной реки поставить гарнизоны афганских войск для ее охраны и обороны. Ну и самое главное, что требовалось от нас – очистить прилегающие районы и сам город Файзабад от бандформирований.
Рано утром 15 марта мы тронулись в путь. Дивизией это, конечно, нельзя было назвать, так как в боевом составе нашего формирования было 4 мотострелковых батальона, разведывательный батальон дивизии и разведывательные роты 149 и 122 мсп, а также несколько танковых рот из мотострелковых полков (танкового полка у нас в дивизии не было). Кроме того, артиллерия, машины с грузами, боеприпасами, горючим и т. д. Сколько в ней было машин, сказать трудно, но колонна растянулась километров на 40.
Безусловно, дорога из Кундуза в Файзабад являлась основной, самой трудноразрешимой проблемой 40А в северной части страны. За участок дороги Кундуз – Талукан – Кишим отвечала 201 мсд, а конкретно 149 гв. мсп. Но это были цветочки, ягодки начинались от Кишима до Файзабада, на участке ответственности 860 омсп.
Расстояние напрямую через урочище Аргу – чуть более 40 км. Но старую дорогу в начале восемьдесят второго «духи» привели в негодность. С тех пор колонны с продовольствием, боеприпасами, горючим и многим другим доставляли к месту дислокации по окружному пути.
Протяженность так называемой «новой дороги» составляла порядка ста километров. Восемьдесят процентов пути приходилось на кошмарные серпантины, где ширина дороги не превышала и двух метров, слева шли крутые, местами нависающие карнизами скалы, а справа зиял отвесный, на некоторых участках глубиной до пятисот метров, обрыв.
В дополнение ко всему по его дну с ревом неслась сумасшедшая река Кокча. На всем протяжении «бадахшанского автобана» скорбными знаками стояли искореженные, обугленные остовы машин и бронетехники, и каждая новая колонна, без исключений, вносила свою посильную лепту в строительство этого печального мемориала.
На этом отрезке дороги расположилось семь постов охранения: Каракамар, Первый мост, Артедджелау, Второй мост, самое гиблое место – Третий мост, покинутая «точка» Баланджери и сам гарнизон Кишим с дислоцировавшимся в нем мотострелковым батальоном полка и подразделениями усиления. Именно его подразделения охраняли врытые «по уши», обложенные минными полями, ни днем, ни ночью не ведавшие покоя малые гарнизоны. Ему же был придан разбросанный по постам танковый батальон.
Весь путь до Файзабада, а это более 200 км, нами планировалось пройти за два дня. В первый день до Кишима – 90—100 км, второй день – 110 км. Не удивляйтесь малым суточным переходам, дорога с покрытием была только до Талукана (50 км), а дальше горный проселок, где машины иногда движутся со скоростью пешехода. Тем более движение по дорогам осуществлялось только с 8.00 до 16.00.
Преодолев без приключений первый отрезок пути и прибыв в Кишим, где на его окраине базировался батальон 860 омсп и начиналась их зона ответственности, я воочию стал свидетелем подрыва на мине нашего офицера – командира батареи управления и артиллерийской разведки начальника артиллерии дивизии (БУАР).
Мы стояли на дороге у шлагбаума при въезде в гарнизон. Мы – это я, переводчик Якубов, командир местного батальона 860 омсп и командир БУАР, фамилии которого я уже не помню. Командир батальона рассказывал мне об обстановке в городе и уезде. Я был там первый раз и слушал с интересом.
Кишим, небольшой уездный городок, был известным для нас местом: здесь, на 15 км южнее его, в ущелье Машхад 3.08.80 г. попал в засаду разведывательный батальон, о чем я писал ранее. Кроме того, буквально в 3–5 км отсюда в конце августа 1982-го подорвалась на фугасе БРМ с разведчиками 149 гв. мсп, погибло 8 человек. Разбитый корпус этой машины, наверное, лежит у дороги и сейчас.
Так вот, при разговоре я обратил внимание, что в 30–40 м от нас у проволочного заграждения лежит труп ишака, явно разорванного взрывом мины. «Что, разве здесь минировано? – спросил я. – Да, здесь и справа, и слева от дороги стоят мины, кто и когда их поставил, мы не знаем, – ответил комбат. Меня очень удивило, что минные поля не обозначены, это было нарушением всех существующих правил.
Повернувшись, мы с переводчиком и комбатом пошли в гарнизон и, пройдя метров 30, услышали сзади глухой взрыв.
Оглянувшись, я увидел столб пыли и корчащегося на земле человека – командира БУАР. Он лежал метрах в 20 от дороги. Из обрывков комбинезона торчала кость ноги, он громко кричал о помощи.
Первым стремлением было броситься к нему, но ведь он лежал на минном поле! Тут же комбат вызвал танк, на него, выехавшего на минное поле, подняли офицера и повезли в санчасть. Он был в сознании и повторял: «Все, отвоевался, отвоевался…» А прослужил он в Афганистане всего 22 дня.
Немедленно оказали ему первую помощь и вызвали вертолет, на котором его эвакуировали в Кундуз, в госпиталь. Как и зачем он оказался на минном поле, никто не видел. Это был первый и последний его выход на боевую операцию.
На следующий день мы прибыли в Файзабад и сосредоточились в городке 860 омсп. Там же и развернули КП дивизии. Я спросил разрешения у комдива организовать свой НП на позициях противотанкового дивизиона, занимавшего господствующую над городом высоту, видимость с которой была километров на 20.
Получив такое разрешение, я немедленно туда выехал и организовал наблюдение. На утро следующего дня мы с Намозом поехали в город в местные органы госбезопасности для уточнения обстановки и организации взаимодействия. Потом поехали на аэродром, где находилась оперативная агентурная группа (ОАГр), уточнили обстановку и разведданные у них.
Ценного мы от них ничего не получили, так как на машину ОАГр несколько недель назад было совершено нападение, были убиты 3 человека: оперативный офицер, переводчик и водитель, поэтому они сидели тише воды, ниже травы и боялись высунуть нос из гарнизона. Вернувшись на КП, я доложил комдиву полученные данные и свои выводы по ним.
В этот же день на совещании, посвященном организации взаимодействия, познакомился с командиром 860 омсп подполковником В.А. Сидоровым, он был здесь чуть больше полугода, заменив снятого с должности подполковника Л.Я. Рохлина (будущего генерала и героя 1-й Чеченской войны 1995 года). Отдельно остановлюсь на истории его снятия.
В мае 1983 года штаб 40 армии спланировал операцию силами полка в районе кишлака Бахарак (40 км восточнее от основного гарнизона Файзабад).
Несмотря на то что в километре от одноименного кишлака, в старой афганской крепости, дислоцировался 1 мсб полка, усиленный танками и 120-мм минометной батареей, весь район полностью находился под контролем душманов, впрочем, как и вся провинция в целом.
Рядом с Бахараком проходили караванные тропы, ну и самое главное – этот район служил естественными воротами в территориальный аппендикс, носивший в солдатском просторечье наименование «Карамуджен» и тянувшийся вдоль советской границы до самой Индии и Китая. Там якобы находились душманские базы, учебные лагеря, госпитали и еще черт его знает что.
Кроме того, по слухам, там находилось множество лазуритовых и золотых приисков. Одним словом, духи в тех краях спали на мешках с золотом и драгоценными камнями. Естественно, что достоверных разведывательных данных об этом не было, так как туда никогда не ступала нога советского солдата. Посему довольствовались подкрепленными для верности ссылками на легенды местных властей и хадовцев.
В штабе армии решили, что сил полутора батальонов вполне будет достаточно, чтобы проверить правдивость этих историй, и поэтому отдали приказ о проведении крупномасштабной акции. В Кабуле уже не первый год при одном упоминании о Карамуджене высказывались предложения на проведение там операции с заманчивыми результатами.
Прибывшее по такому случаю начальство непосредственно руководило проведением операции, правда, с безопасного расстояния – из крепости Бахарак. Они же настояли на том, чтобы в боевом выходе участвовала вот уже два года стоявшая «на приколе» и врытая по самые башни в землю бронетехника первого батальона. Переубедить их в нецелесообразности этого шага оказалось невозможно.
Технику действительно наспех привели в порядок, перебросив кое-какие запчасти на вертолетах. Однако с началом операции, не успев даже как следует отойти от Бахарака, бронегруппа влезла в умело организованную засаду, и за каких-то двадцать-тридцать минут «духовские» снайперы выбили половину личного состава, сидевшего на броне. Насколько тяжким было поражение, понесенное в этом бою, можно оценить хотя бы по тому, что даже в официальных армейских кругах его называли не иначе как «Бахаракская бойня».
Вначале, при переправе через брод, перекрыв пути отхода шести машинам, подорвалась одна из БМП. Пока ее пытались вытащить, с плато начался беспроигрышный, как в тире, отстрел наших бойцов. С расстояния в сто-двести метров, сверху-вниз «духи» неторопливо выбивали тех, кто хоть немного высовывался из-за брони.
Старая техника глохла, половина пушек БМП была неисправна, из остальных вести прицельный огонь было практически невозможно. Кое-как при отходе удалось взорвать одну из машин, еще две сумели поджечь, а четыре оставшиеся так и бросили – с пушками, пулеметами и полными боекомплектами.
Неизвестно, чем бы окончился этот бесславный поход, если бы положение батальона немного не поправил молодой сержант. Ему, оставшемуся с первыми машинами на противоположной стороне реки, каким-то чудом удалось проскочить до мертвой зоны, подняться на плато, благо не высоко, и в упор расстрелять два пулеметных расчета «духов».
В сплошном огневом барьере «воинов ислама» образовался разрыв, что и позволило батальону прорваться назад. Самого сержанта, когда он спускался с противоположной стороны плато, по ошибке чуть не застрелили свои же. В той неразберихе никому и в голову не могло прийти, что на вражеской высоте может оказаться кто-то из своих. Кое-как, однако не бросив ни одного раненого и ни одного убитого, унесли ноги.
Итог «Бахаракской кампании» – тринадцать убитых, семьдесят восемь раненых, из которых трое с черепно-мозговыми огнестрельными травмами скончались по дороге и в санчасти, а еще полтора десятка солдат и офицеров были списаны потом в госпиталях по инвалидности.
Само собой, что «стрелочника» нашли незамедлительно. Командира полка подполковника Л.Я. Рохлина тут же сняли и перевели с понижением в должности в 191 омсп (Газни). Не спасло его даже то, что планировали и проводили операцию совершенно другие люди.
Примерно через месяц была проведена акция возмездия. Прислали несколько батальонов из других соединений 40А, из Кундуза перебросили часть разведбата, прибыли артиллерийские и реактивные батареи. Вся эта армада высадилась в Бахараке и в тот же день при поддержке нескольких вертолетных эскадрилий и баграмской штурмовой авиации начала грандиозную чистку всего района.
Понятно, что «духи» – народ отнюдь не глупый – с такой группировкой сражаться не пожелали, спокойно отошли вглубь территории, а затем и вовсе ушли в Пакистан, благо недалеко – и сорока километров не будет.
За ними, дабы не испытывать судьбу, прихватив с собой немудреный скарб и всю живность, ушли и мирные жители. Сборная команда советских и афганских войск северо-восточного региона побродила недельку по высокогорью, постреляла немного по пустым кишлакам да по редким заградотрядам, которые, дабы шурави бдительность не теряли, оставили моджахеды, потеряла там человек десять: подрывы, самострелы, изнеможение, кто со скал сорвался и все такое прочее – и ни с чем вернулась назад.
Впрочем, были и «трофеи»: приволокли назад, в гарнизон Бахарак, семь остовов брошенных БМП. Афганцы не только демонтировали оружие и двигатели, но умудрились снять и унести в неизвестном направлении всю внутреннюю обшивку, башни (!) и даже некоторые бронелисты. Так что на место дислокации первого батальона вернулись одни остовы. Но хоть что-то…
Надо сказать, что новому командиру полка подполковнику В.А. Сидорову недолго пришлось командовать полком: в конце сентября 1984 года он погибнет от случайного взрыва своей собственной гранаты в подсумке, у которой сломается предохранительная чека.
Теперь пришел наш черед наводить страх на местных душманов.
Комдив поставил задачу: завтра с утра высаживаем 3 вертолетных десанта, по роте каждый, в район созданной душманами дамбы, подрываем ее и начинаем «чистить» окрестности. Одновременно два батальона действуют в других направлениях с аналогичными задачами. Батальон же 860 омсп с нашим усилением идет по дороге на Бахарак, где дислоцировался их 1 мсб, ведет туда колонну с материальными средствами и новой техникой. В обычное время сообщение с Бахараком было только по воздуху.
Утром следующего дня я уже был на своем НП и наблюдал высадку вертолетного десанта. Первые несколько машин удачно приземлились и, высадив десант, взлетели. Следующая тройка вертолетов садилась уже под огнем душманского пулемета ДШК.
На счастье, пулеметчик открыл огонь, когда вертолеты были уже у земли, на высоте метров 10, и две машины, получив попадания, свалились набок и, зацепив лопастями винта землю, рухнули вниз. Находившиеся в вертолетах люди получили травмы, но никто не погиб. И это было уже хорошо. Прилетевшие боевые вертолеты МИ-24 быстро подавили огневую точку, и высадка десанта продолжилась.
Взорвав дамбу, пехота начала прочесывать близлежащие районы и вскоре обнаружила несколько пещер, подготовленных как пункты базирования бандформирований. Там были мины, взрывчатка, выстрелы к РПГ, пропагандистская литература, продовольствие и медикаменты. Сами душманы разбежались еще при высадке десанта. Что же, первый день дал хорошие результаты, как всегда, сыграл фактор внезапности.
А вот на дороге, что вела на Бахарак, события разворачивались не так успешно. Сама эта дорога проходила по ущелью, ширина дороги 3–4 м вдоль протекавшей здесь реки Кокча. Она была буквально нашпигована минами. Кроме того, с прилегающих гор постоянно вели огонь снайперы. Особого эффекта огонь их не давал, так как велся с большого расстояния, но изрядно мешал саперам снимать мины.
На второй день, когда наша колонна продвинулась километров на 10, душманы подорвали целую скалу, которая завалила вообще приличный участок дороги почти на километр. Здесь уже мы были бессильны, ведь для проделывания прохода в этом завале была нужна тяжелая дорожная техника и время недели 2–3. А поскольку ни первого, ни второго у нас не было, то пришлось вернуться ни с чем.
В основном районе операции тоже не все шло гладко. Прежде всего погода. Хоть и был уже конец марта, но было холодно, шли дожди, сплошная грязь. Ночью заморозки, люди, насквозь промокшие, покрывались ледяным панцирем. Было уже несколько случаев смерти от переохлаждения. К тому же большинство мотострелковых и разведывательных рот действовали в высокогорных районах, где лежали вечные снега.
Кого мы там искали, видимо, знал только генерал-майор Орел, начальник оперативной группы Генштаба, присланной из Москвы. Им нужны были громкие победы, ордена и все такое прочее. Вот и чесали мы обледенелые горы, хотя все прекрасно понимали, что никого и ничего там нет.
Обычная тактика душманов: при прибытии наших значительных сил в район операции они прятали оружие и расходились по домам. Почему-то Орел считал, что душманы сидят в высокогорных пещерах, стуча там зубами от холода. Мои доводы он отвергал и все требовал взять «языка». Я предлагал ему вместе с батальоном ХАД провести облаву на базаре: там бы мы наловили этих душманов сколько душе угодно. А он – «…какой базар, какая облава? Вы войсковая разведка и должны вести разведку уставными способами». Комдив, слушая наши разговоры, только хмыкал, но не вмешивался.
Пришлось несколько ночей гонять в засады разведроту 149 гв. мсп. Ничего, конечно, они не нашли. Я же, опасаясь случайных потерь, приказал командиру роты ставить засады вблизи нашего боевого охранения, а в горы не ходить. Оно ведь хорошо в теплой палатке штаба мыслить и выдумывать черт-те что, а люди будут мерзнуть и мокнуть всю ночь, проклиная меня за бесполезную засаду. Кроме того, большая возможность самим нарваться на засаду или мины. Этого я боялся больше всего. Поэтому поморочил я голову генералу несколько дней, он вскоре потерял к своей идее интерес и отстал от меня.
Хочу отметить, что характер боевых действий с обеих сторон был крайне ожесточенным. Накал обстановки в Бадахшане характеризовало серьезное ЧП, произошедшее около месяца назад, в середине февраля в 860 омсп.
В ходе реализации разведывательных данных в Карамгульском ущелье погибли люди. Это был хозяйственный взвод 2 мсб и несколько минометчиков – всего человек 20. Не знаю точно, что заставило командира батальона отправить эту группу самостоятельно в полк, но к назначенному времени они не прибыли.
Вот как точно и красочно рассказывает об этом случае писатель Глеб Бобров, служивший тогда солдатом-снайпером в 860 омсп, в своей повести «Песчаный поход».
«…Уже и батальон вернулся с боевых действий, по существующим правилам весь личный состав был выстроен на плацу. Когда пересчитали людей, оказалось, что не хватает хозвзвода и ушедших с ним нескольких солдат минбатареи батальона.
Единственное относительно свежее подразделение полка – разведрота, собрав у вернувшихся остатки боекомплекта, свой они расстреляли на прикрытии возвращения батальона, около пяти часов вечера на БМП рванули назад в ущелье.
К десяти вечера разведчики вернулись, везя на ребристом лобовом листе одной из БМП то, что осталось от повара – киргиза, единственного найденного из пропавших солдат на месте боя.
Кроме того, они недалеко от полка подобрали шестерых бойцов, возвращавшихся в полк. Среди них был прапорщик, командир хозяйственного взвода, но он пребывал в таком состоянии, что выяснить что-либо о судьбе остальных одиннадцати находившихся в его подчинении солдат было невозможно.
Ночью вернулись еще двое. Одного, раненого минометчика, что ушел с хозвзводом, подобрали хадовцы. Что произошло, солдат рассказать не мог – находился в шоковом состоянии. Но обо всем легко было догадаться, стоило лишь взглянуть на его ноги. Они были изрезаны до такой степени, что на них остались лишь лохмотья сухожилий и мяса. Судя по всему, минометчик бежал по дну ущелья босиком.
Второй солдат, водитель продуктовой машины, пришел сам, автомат из его обмороженных рук пришлось вырывать силой. Он только бесконечно повторял: «Все погибли!»
С утра полк организовал поиски в ущелье, там, в ручье под снегом и льдом, нашли 7 трупов погибших солдат. По их состоянию можно было догадаться, что здесь произошло. Душманы искромсали ножами не только тех, кто к ним в руки попал живым, но и трупы.
Не успели они или не захотели почему-то трогать лишь одного минометчика, который, судя по всему, не дожидаясь скорой расправы, выпустил себе в рот треть автоматного магазина.
Что же произошло в Карамгульском ущелье? До полка было всего несколько километров и командир хозвзвода повел свое подразделение напрямую, войдя в мрачную, каменистую теснину – поистине, дьявольское место. Только безмозглый завхоз мог затащить в такую дыру своих бойцов. Глубина скального разлома составляла в среднем сто пятьдесят – двести, а местами триста – четыреста метров. По дну трещины несся бурный ручей. Ширина прохода на дне – пять-шесть метров, а расстояние между почти отвесными стенами вверху – около сорока-пятидесяти.
Здесь они были сразу же обстреляны сверху душманами и несколько солдат было ранено. Но даже в таком положении еще не все было потеряно. Однако подгоняемые страхом, с ранеными на руках, хозвзводовцы вместо того чтобы укрыться за камнями, пустить сигнальные ракеты и дожидаться помощи, сломя голову кинулись в глубину скального разлома.
И получилось то, что должно было получиться. Загнав небольшой отряд в расщелину, «духи» двумя небольшими мобильными группами зажали взвод с двух сторон ущелья. Третья же группа спустилась за отступавшими вниз и стала бить их в спину. Наши были видны духам, как на ладони, и исход боя оказался предрешен еще в самом начале.
Раненые не могли больше нести раненых, и семь человек осталось в камнях «Второго водопада», рассчитывая продержаться там какое-то время и прикрыть отход тех, кто еще мог хоть как-то передвигаться. Как ни мизерны были шансы, как ни призрачны надежды, но свое дело раненые сделали, – они минут пять удерживали позиции «Второго водопада», и остаткам взвода удалось вырваться из ущелья. Несколько человек прыгнули прямо в водопад и тем спасли свою жизнь…»
Весь полк ходил к медицинским палаткам полкового морга посмотреть и попрощаться с погибшими. Как они выглядели – словами не передать: истерзанные, изрезанные ножами, с выколотыми глазами, отрезанным всем, что только можно отрезать. О чем еще можно было говорить с нашими солдатами и офицерами после этого? Как можно было призывать к гуманному отношению к дикарям, совершившим это? К их отцам, матерям, женам, детям?
Это конечно, очень жестоко, но каждый наш солдат своими глазами увидел звериный оскал войны и всю ее беспощадность. Можно было не сомневаться – после этого никто в плен не сдастся.
Одного солдата так и не нашли, по словам очевидцев, он попал в плен и душманы увели его с собой. Все попытки нашего командования разыскать его не увенчались успехом. По сведениям ХАД, его забили камнями местные жители. Тело не нашли и он до сегодняшних дней числится без вести пропавшим.
Кроме девятерых погибших, одного пропавшего без вести и восьми тяжелораненых, через несколько дней полк потерял еще одного человека – сошел с ума один из солдат, переживший эту бойню.
Понятно, что этот случай не добавил боевого духа подразделениям нашей дивизии, но теперь даже самый настроенный благожелательно к афганским крестьянам солдат понимал, что перед ним враг: жестокий, хитрый и беспощадный. Никакое здесь, в этой необъявленной войне, международное гуманитарное право не действует, а действует другое: убей, если не хочешь быть убитым.
Случались подобные случаи и у нас, правда, не с такими печальными последствиями. Однако за все 9 лет пребывания в Афганистане всего один разведчик нашей дивизии (подполковник Заяц) попал в плен, да и то, можно сказать, добровольно.
А таких возможностей было много. Я уже писал, что под угрозой захвата в плен разведчики или стреляли в себя, или подрывались гранатами, как это было в бою разведгруппы старшего лейтенанта Шигина, а также в ущелье Шаеста в 1980 году.
Однако операция продолжалась, и наши подразделения действовали в горах на пределе человеческих возможностей.
В один из дней командир дивизии взял меня и начальника связи в вертолет, мы полетели осматривать район действий. Летим, внизу горы в снегу. Кое-где видны наши отдельные пешие группы. Начальник связи по радиостанции связывается с ними, уточняет обстановку.
Осмотрев район, вертолет заложил вираж и начал разворот на обратный курс. Вдруг где-то совсем в стороне, глубоко в ущелье задымила сигнальная шашка оранжевого цвета. Но эфир молчит. Опустившись ниже, мы видим группу наших солдат, человека 4, отчаянно машущих руками. На снегу лежит еще 4 человека, непонятно, мертвые или раненые. Причем они находятся не на дне ущелья, а на небольшой площадке выше по склону метров на 100. Ясно, что им нужна помощь, но как это сделать?
Вижу, комдив дает команду командиру вертолета: «Посадка». Тот что-то пытается возразить, но комдив на него рявкнул и тот начал снижаться. Машина медленно стала опускаться на дно ущелья, мы открыли дверь наружу, и я в 30–40 шагах от себя увидел скалы, пещеры, расщелины. Сейчас, чтобы сбить вертолет, достаточно было кремневого ружья, я уж не говорю про автомат.
Летчик осторожно опустил машину на площадку передним и левым колесами, правое колесо висело над пропастью. Мы пулей выскочили из вертолета и начали забрасывать в него убитых и раненых, их оружие. Тела убитых были окоченевшими как дрова, раненые вопили благим матом, но на это никто не обращал внимания. Главное было – успеть! Быстро заняв свои места, мы взлетели.
Опять этот медленный подьем, опять эти стены и пещеры. Но Бог был на нашей стороне, мы набрали высоту и благополучно долетели назад. До конца своей жизни я не забуду эту посадку. Хотя все это произошло в течение каких-то 10 минут, мне они показалось вечностью.
Что же случилось с солдатами? Отделение численностью 8 человек во главе с сержантом действовало в качестве дозора от роты, шли впереди где-то в метрах 500. Как уж там они потерялись, точно не помню, питание на их рации село, и они оказались чуть не в центре Памира на высоте более 2000 м без карты и связи.
Начало темнеть, смотрят, стоят несколько хижин. Вошли туда, там несколько стариков, женщин, детей. Мужчин нет. Остановились на отдых, афганцы им дали поесть, вскипятили чай. Отдохнули до утра, утром продолжили движение. Но «духи», оказывается, следили за ними давно и поняли, что эта группа заблудилась.
Когда они спали, они не стали нападать на них, хотя это было легко сделать. Боялись за жен, детей и кишлак, который бы наверняка разбомбили, если бы наши установили в нем факт нападения. Поэтому они дали им уйти от кишлака километра на 3, где и организовали засаду.
Причем нападение планировали в самом уязвимом месте, где дорога переходила через брод на другой берег речки.
Однако солдаты стали переходить брод грамотно, не толпой, как этого ожидали душманы, а разделившись на две группы. Когда первая группа вошла в воду и душманы открыли по ней огонь, вторая прикрыла их своим огнем. Душманов было немного – человек 5, причем вооруженных винтовками. Они и напасть-то решились только с расчетом на внезапность. Вступать же в огневой бой им было не по силам.
Поэтому, увидев, что с налетом ничего не получилось, они отошли назад в надежде, что выдастся более удачный момент.
Вот и ситуация: двое убитых, двое раненых, причем неходячих. Оставшиеся 4 человека решили дальше по ущелью не идти, да и не было у них такой возможности, а подняться вверх из ущелья, в надежде, что, может быть, какой-то пролетающий вертолет их увидит.
Да и надеялись все-таки, что их будут искать. Сил, однако, хватило подняться метров на 100. Глубина же ущелья была метров 700–800. Полностью обессилев, они заняли оборону на площадке, с которой мы их потом эвакуировали.
Кстати сказать, не окажись мы там, неизвестно, что бы еще с ними было. Ведь командир 149 полка подполковник Акимов не доложил в дивизию о том, что у него пропало отделение солдат, а сам поиски не организовал. И когда комдив его «драл», оправдывался, что он только хотел доложить, а мы уже нашли их. Вот такой детский сад!
В течение еще почти трех недель мы выполняли задачи в Памире. Цель операции была достигнута, власти запустили гидроэлектростанцию и выставили гарнизоны для охраны русла реки. Было уничтожено несколько бандформирований, и самое главное – доставлены грузы для населения.
Как память об этой операции я храню небольшой кусок камня – бадахшанского лазурита, захваченного в одном из караванов нашими разведчиками.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.