Глава 13. Опиум

Глава 13. Опиум

До 1968 года в Таласской области Киргизии культивировали опийный мак. Наша семья каждый год обрабатывала 11 соток земли. Это был тяжелый ручной труд с ранней весны до глубокой осени. Нужно было в жару пропалывать растения мотыгой, по ночам по колено в воде поливать их, а зимой собирать сухие стебли, дома дробить маковые коробочки, чтобы извлечь оттуда семена. На семена спускали государственный план. Стебли шли на топливо.

Однако самый ответственный момент наступал в середине лета, когда приходила пора сбора опиума-сырца. Работа на плантации начиналась вечером, когда спадала дневная жара. Специальными трехлезвийными ножами маковые коробочки аккуратно надрезались. Если надрез будет слишком глубоким — молочко прольется внутрь коробочки. Слишком мелкий надрез тоже не годится. Поэтому хороший нож — половина успеха. За ночь молочко на коробочках слегка подсыхало до сметанообразной консистенции, проходя естественный процесс полимеризации. В жару оно подсыхает быстрее и уже имеет не то качество. Поэтому и ценится опиум из южных стран, собранный на высоте 1300–2000 метров над уровнем моря.

Вставали в 4 часа утра. До 8–9 часов, пока солнце не высушило росу, маленькими серповидными скребками обрабатывали каждую маковую коробочку, аккуратно собирая драгоценное зелье и переправляя в эмалированную кружку, привязанную к поясу. Опиумное молочко по мере загустения приобретает бурый цвет и становится чрезвычайно липким. Чтобы смахнуть его в кружку, приходится часто слюнявить палец. Вокруг стоит густой терпкий запах. И то ли от этого запаха, то ли от постоянного горького привкуса на губах, кружится голова. Когда солнце поднимается высоко, на плантации делать уже нечего: пора вздремнуть в тени.

За день наша семья собирала около 450 граммов опиума, а за сезон — от 8 до 11 килограммов. Палатка приемщика стояла тут же на поле. И когда опиума было мало, мы просто уносили его домой, чтобы на следующий день сдать двойную норму. Никто никого не контролировал. Более того, престарелый очкарик-бухгалтер, работавший приемщиком, хранил свою добычу в сорокалитровой фляге, которую закапывал на ночь в палатке. Сам преспокойно уходил ночевать домой.

Разумеется, каждая семья старалась сдать побольше продукции, иногда прибегая к различным уловкам: одни добавляли в опиум смесь печенья с молоком, другие, не мудрствуя лукаво кидали туда пару ложек солидола. Воровать опиум как-то не приходило в голову. Порой даже происходили курьезные вещи: наш колхозный бригадир рассказывал, что поздней осенью, распахивая поле, нашел на месте приемного пункта закопанное ведро с опиумом, видимо, позабытое приемщиком. Поскольку государственный план по сдаче продукции был уже выполнен, председатель колхоза распорядился выбросить эту гадость в реку. Опиум в небольших количествах для лечебных целей имелся в каждом доме. У нас в сарае тоже хранилось примерно 200 граммов. При зубных болях достаточно было положить в дупло маленький кусочек. При расстройстве желудка давали выпить его с горячим чаем. Болезнь проходила мгновенно.

Через пару лет в наших краях появились люди поумнее нас. Например, каждое лето приезжали шабашники из Таджикистана и заключали договор на строительство глинобитных дувалов. Свою малооплачиваемую работу они в аккурат завершали одновременно с окончанием сбора опиума. Они платили за килограмм опиума наличными 100 рублей. А колхоз за тот же килограмм начислял 50 рублей, который получали лишь в декабре. Ходили слухи, что в далеком городе Джамбуле цена опиума достигает 500 рублей! И появились у нас свои отчаянные головы, рискнувшие торговать зельем, вследствие чего стала наезжать на плантации милиция с собаками. Однако разве может собака учуять опиум на опиумном поле? Правда, некоторые односельчане все же отправились мотать срок.