Булочник. Начало конца — или начало

Булочник. Начало конца — или начало

И вот, что начертано: «Мене мене, тепел, упарсин», где мене — исчислил Бог царство твоё, и положил ему конец; Тепел — ты взвешен на весах, и найден очень лёгким; перес — разделено царство твое, и дано Мидянам и Персам. (Считать, взвешивать, делить).

Дан. V-25.

Очередной сбор на даче, казалось бы, не предвещавший осложнений ни для братьев, ни для всей переделанной ими структуры, не нёс ничего угрожающего и, тем более, смертельного. Но одному из постоянных и очень активных участников этих сборищ, среднестатистическому балбесу с фигурой атлета, померещилось, что пришла его очередь. По известным канонам «бригады», было за что — наркомания завладела им в полной мере, плюс неуравновешенная психика и страх, засевший уже в глубине его сознания со дня двух ударов кувалдой по голове в день гибели «Усатого» и Садовникова, начали проявляться в не совсем адекватном поведении. Изредка, но метко, что само по себе для «отбитой» головы кикбоксера отклонением не было.

В своё время Андрей заступился за него, как раз в момент той злополучной бани, где, после убийства «Лианозовских», решалась и его судьба, чем спас Грибкову жизнь. В дальнейшем он оказался у Олега. Один из идеальных исполнителей самой грязной работы, поначалу помнивший о долге за спасённую жизнь, недалёкий, а значит-управляемый, задумывавшийся только об опасности, грозящей ему самому, но со всеми нормальными человеческими качествами вне работы и в коллективе.

Что там должно было быть — неизвестно, прежде всего, потому что не произошло, а соответственно — не имело свидетелей. Но ясно одно: его прежняя жена познакомилась с молодым человеком, оказавшимся следователем, тянувшим свою лямку в Санкт-Петербурге. Как-то об этом стало известно Олегу, и тот, не долго думая, в полной уверенности в исполнительности Грибкова, предложил ему убрать бывшую супругу самому, чтобы заодно проверить и уровень безоглядной преданности, но тот словно не понимал, чего от него хотят.

Олег, не настаивая, пошёл другим путём. Было ли организовано её убийство специально или действительно произошла случайность в Крымском кафе, во время поездки туда в общей компании — для меня до сих пор непонятно, кое-что не складывается, потому что вообще недопустимо. Якобы в какой-то перебранке прозвучал единственный выстрел, после которого пуля угодила точно в лоб барышне. Рядом находилась жена Сергея Махалина, которому следствие приписывает этот выстрел со слов Грибкова. Теоретически возможно, как, впрочем, и практически, но это не стиль Олега — иначе она просто пропала бы, ответив перед этим на все вопросы. А стрелять в человека, находящегося в полуметре от своей супруги, даже для меня нонсенс, хотя бы потому, чтобы не замешивать её в это дело…

…В общем, Грибков исчез с последней пьянки на даче Пылёвых, испугавшись за свою жизнь, а объявился только в Питере, отзвонив своим товарищам «по цеху» и объяснив им своё исчезновение вышеперечисленными соображениями.

Вскоре, выйдя из дома, то ли за очередной дозой, го ли за бутылкой водки, тяжеловес что-то не поделил (местными пивными монстрами, нанёс кому-то лёгкое ножевое ранение, разнеся всю палатку и, как следствие, оказался в отделении милиции. Появившийся вовремя адвокат из нашего бюро забрал его под подписку о невыезде.

Положение Володи было не из лучших, но, кажется, его собирались положить или уже положили в больницу, чтобы привести в порядок. Потом он был снят с поезда Питер-Москва, на котором собирался ехать с Алексеем Кондратьевым по каким-то делам. Вряд ли его там ждала смерть, ведь Олегу, чтобы принести очередную жертву, не нужно было везти её в другой город-«жертвенников» достаточно везде, как и «жрецов» их приносящих.

Билет на поезд в Москву, естественно, именной, поэтому «Булочник» и был арестован за нарушение данной им подписки. Он странным образом уже на допросах в Москве в середине 2000 года, объяснял это как задумку, для того чтобы попасть в милицию, но зачем так долго тянуть, зачем ехать из Москвы в Северную столицу совершать ещё одно преступление, потом выходить под подписку и снова бежать и, опять-таки, не в милицию, а в Москву. Шёл бы сразу в МУР, куда и попал через несколько недель, там ребята серьёзные, и меры приняли бы сразу. В общем, больше вопросов, чем ответов.

Я слышал три версии с соответствующих сторон, все они различаются друг от друга ровно настолько, насколько разны люди, их рассказывающие, как впрочем, и их судьбы: Грибков, Махалин и один из оперов МУРа. Ну, а ссылка на специально организованную драку вообще не выдерживает никакой критики.

В любом случае, попав снова в отделение милиции, вместо того, чтобы придумать какое-нибудь объяснение и снова идти домой, он потребовал представителей убойного отдела с «Петровки», сказав, что его информация — «ядерная бомба». Ему поверили не сразу после фортелей, которые он выкидывал, но после поверхностной проверки поведанного, на следующий день «Булочник» был уже в Москве, на «Девятке» — замечательном месте, где пробыл более одиннадцати лет, до самого выхода по УДО. Впрочем, три месяца он всё же провёл в Тверской колонии, откуда умолял его забрать, что и было сделано.

Рассказанное им подтверждалось обнаруживаемыми в лесах трупами пропавших без вести. Попытки «договориться полюбовно» Пылёвы отвергли, не поверив представителям органов, отказались они и от предложенной встречи на территории Испании.

При очередной прогулке с Андреем Саратовым по Немецкому (Введенскому) кладбищу, а он знал по моей специально для него сочинённой легенде, что я поддерживаю связь с некоторыми ОПГ и иногда работаю для них по сбору информации, так вот, прогуливаясь, он спросил, близок ли я к «Медведковским». Услышав утвердительный ответ, просил передать предложение от тех, «кто занимался Грибковым» и, соответственно, уже и нами. Суть его заключалась в следующем — следствие приостановится и дальше свою машину раскручивать не будет (пока, во всяком случае), но за уже раскрытые преступления придётся отвечать, разумеется, не на полную катушку. Больше всех полагалось посидеть «Осе» — около десяти лет, срок остальным — от трёх до восьми, всего намеревались посадить не больше пяти человек.

Главное в предложении — предполагался диалог и взаимовыгодное сотрудничество со всех точек зрения. Думаю, финансовая сторона тоже была не лишней, но, с точки зрения борьбы с криминалитетом, а точнее, его контроля, иметь преступность именно «под колпаком» всегда выгоднее, нежели постоянно бороться с ней. Ведь новые, приходящие вместо прежних уничтоженных, всегда более голодны, жестоки и неопытны.

Сделанные предложения я воспринял как предмет для торга, а не как необсуждаемый факт, совершенно не сомневаясь в серьёзности предложения.

Диалога не получилось, а монолог, как известно, заканчивается быстро, ибо не имеет почвы для развития.

На следующей встрече Саратов, который к тому времени уже занимал пост начальника контрразведки УФСИН — то есть контролировал всё, что происходило и системе изоляторов, тюрем и лагерей, до этого имея должность заместителя господина Ромодановского, бывшего тогда начальником собственной безопасности МВД

Российской Федерации, — передал, что это последнее предложение, последний шанс. Если не будет реакции, то пусть «Медведковские» и «Ореховские» готовятся к тому, что Пылёвых и Ко «разорвут». Ответа от «главшпанов» не последовало ни прямого, ни завуалированного. И начали «рвать»!

Через некоторое время, как я уже упоминал, мне поступила задача «убрать» начальника следственной группы и главного опера. Может, люди, возглавляющие «профсоюз», отказывая, предполагали в крайнем случае воспользоваться именно этим методом? Если первое предложение состоялось в середине 2000 года, то последнее имело место быть в его конце, так что времени на обдумывание и проверку у «Оси» и братьев было предостаточно.

«Одинцовских», как и «Ореховских», начали хватать пачками, что пока было последствием допросов «Курганских» и Саши Пустовалова, которого Трушкин «взял» в шкафу его квартиры, при пустом холодильнике и странном безденежье, при его-то огромном количестве «отработанных клиентов». Осуждён он был более чем за 18 убийств, сам же говорил, что на нём 36 трупов.

Странным было финансовое положение при в общем то приличном богатстве, которым обладал и «Белок» и «Ося». Что уж потом удивляться обиде вылившейся в чистосердечные признания «верой и правдой служившего» им морпеха. Ни он расторг первым обоюдные обязательства, а потому с точки зрения и разорванных связей, и брошенного на произвол судьбы человека, и тем более, непорядочности соблюдения взятых на себя обязанностей в отношении своего подчиненного, руки Пустовалова были развязаны и ничто не мешало ему начать повествование о своей жизни, как впрочем, и о жизнях ставящих ему задачи предводителях.

Начал он говорить почти сразу, после того, как его самолюбие было задето нечаянно брошенной фразой. Смешно, конечно, но последствия грустные, как печальна и сама их предтеча, приведшая его к этому дню. Зная, что на его счету несколько покойников, милиционеры начали рассказывать о Солонике, подчёркивая его надуманную гениальность и что именно он — «номер один». Гордыня Саши «Солдата» не выдержала, и он взорвался: «Это он-то номер первый?! Да я…!» И остановиться уже не смог — спору нет, с психологическим анализом и подбором методологий у МУРовских всё в порядке. В результате операм и следователям оставалось только записывать, после чего они завладели исключительной информацией, которая, вместе с показаниями Грибкова, легла в обвинение и Пылёвым, и «Осе», и всем остальным, кто был рядом. В том числе стала одной из причин, по которой и другие не считали возможным молчать.

Под эти же, сложенные в тома, откровения попадёт и «Белок» — его непосредственный начальник и близкий товарищ, которого уже экстрадировали из Испании, и ещё, кажется, многие, дававшие показания на других, но забывшие рассказать о себе, а потому освобождённые пока от ответственности — констатирую возрастающие способности следственных органов и вдруг появившееся желание у людей, получивших, благодаря этому, большие срока, ответить такой же «благодарностью».

К тому же любое пребывание получивших «пожизненное заключение» в любых других местах, будь то тюрьмы или лагеря, расценивается ими как выезд на санаторное лечение, пусть и совместно с дачей показаний.

Александра обвинили в 18-ти убийствах, «вставив» в их рамку ещё с десяток преступлений калибром поменьше. Суд учёл признание, раскаяние, да и тогда еще представители Фемиды прислушивались к неофициальным просьбам, отправив его на 22 года в колонию строгого режима, по сути, благодаря заступничеству оперов МУРа и следователей, тогда ещё прокуратуры. Это ведь только сейчас начинает появляться законом оговоренная база о «заключении сделки с судом».

Все показания, собранные за эти годы следственной группой, нанизываемые одно на другое умелыми руками, пока «Вавилонская башня» правосудия не начала оседать под тяжестью «кирпичиков» неожиданно большого количества расследуемых преступлений, что произвело на свет гигантскую по перечню и беспрецедентную по срокам череду судебных процессов. На сегодняшний день, с момента задержания первого подозреваемого и до сих пор не закончился их поток. Крайний из нас на сегодняшний день «Белок» — Дмитрий Белков, арестованный в Мадриде, и сейчас уже в Москве. Так же подготавливается очередной судебный процесс над Андреем Пылевым, грозящий ему максимальным наказанием.

Господи! Помилуй нас грешных!

...

У уголовных дел, касающихся ОПГ, есть одна особенность — в 99 процентах найдётся кто-нибудь, кто захочет что-то рассказать, а дальше клубок разматывается под угрозой предъявления 209 статьи Уголовного Кодекса — участник преступной группы, где только по этой статье срок от 8 до 15 лет. Первое ознакомление с материалами дела открывает дорогу первому снежному кому, и показания начинают сыпаться, причем особенно мощным валом после первого суда, который огорошивает бесконечными сроками, позволяя взглянуть уже открытыми глазами на реальную картину. И мало кто из участников этих процессов способен удержать свой рот на замке, хотя бы, для того, чтобы не признать своё.

Пишу это, являясь очевидцем всего происходящего до судов и после не только в судьбе наших «профсоюзов», но и с десяток подобных, с представителями которых свела жизнь в тюрьмах и лагерях.

Сыплющиеся факты и доказательства, повествуемые бывшими «распрягшимися» участниками криминальных структур, накрывают, как лавиной, всех попавших в руки женщины-богини с весами и мечом, и, дай Бог, чтоб её глаза не были открыты, как у её статуи перед Мосгорсудом.

И не в Грибкове дело, и не в Пустовалове. Признаться в содеянном, тем более такого плана, где в конце судебного разбирательства маячит «пожизненное заключение», которое превращает людей в выжимку, в зверей и идиотов уже в первые годы нахождения там, тоже мужество иметь нужно! Если, конечно, человек понимает, что он делает. По себе знаю и о признании, и об ожидании крайней меры «социальной защиты». Выходишь из этой «схватки», как выжитый лимон — ни души, ни жизни. Но винить, кроме себя, некого.

А что у того и у другого не «гуманная вышка» — слава Богу! Ведь высшая справедливость — это не заслуженное наказание, а милосердие. Но не так вышло у Олега Михайлова. Все десять эпизодов и информация по ним — его «заслуга» перед следствием, иначе десять семей ничего не узнали бы о судьбах своих родственников, местах их захоронений и, естественно, о виновниках — заказчиках. Разве это не стоит того, чтобы дать ему, при запрашиваемых прокурором 18 годах, пусть даже 25? Но не «ПЖ» же!!! Говорю это с точки зрения закона, а не людей, представляющих смыслом своей жизни криминальное поприще. Здесь идеология несколько другая, как и несколько иная градация ценностей — каждому своё. И не будем ни обсуждать разные взгляды на жизнь, пусть этим занимается закон, а не люди, не имеющие фактов и доказательств и, тем более, не имеющие права очернять человека, ещё не попавшего под приговор, как зачастую любят у нас делать.

Кстати, о следственной бригаде, уже поменявшей третьего своего «главшпана» (пардон), теперь её возглавляет господин А.А. Цветков, показавшийся такой же неординарной и интересной личностью, как и предваряющие его И.А. Рядовский и В.В. Ванин.

Так вот, так же поменялась и половина состава самой группы. Новая же, не имеющая пока наград за предыдущие достижения ушедших на заслуженное повышение соратников, свято хранит, как это ни странно, долги перед прежде осуждёнными, и, что касается Михайлова, до сих пор борется за изменение его участи, за что можно выразить своё уважение и, при условии сдерживания своего слова до конца, снять пред ними свою шляпу, даже несмотря на допущенные всеми тремя коллективами ошибки (без подобного не обходится, между прочем, не одно уголовное дело, и об этом говорят миллионы удовлетворенных высшими инстанциями кассационных и следующих за ними жалоб — такова жизнь).

Думаю, не их вина, что высшие законодатели боятся принимать изменения в Уголовном Кодексе, упрощающие раскрытие преступлений, а главное — их доказуемость, облегчая по договорам с судом участь преступников. Ведь это может привести некоторую часть, в том числе, и персон законотворцев, из власть имущих, к скамье рядом с такими же, как мы, и, в принципе, по тем же статьям.

Всем дал по шапке, всем польстил, но, кажется, сказал правду. Как минимум — таково моё мнение.

Не надо удивляться, что я, бывший преступник, а сегодня — заключённый с грандиозным сроком в 23 года, пою дифирамбы и поддерживаю тех, кто меня сюда засадил. Как минимум, потому что чётко понимаю — единственный человек, виноватый во всём, — я сам, и потому, кроме уважения к этим людям, ничего больше не испытываю. Хотя, может быть, это свойство моего характера. За всю свою жизнь, пишущий эти строки, «ядом дышал» только на одного человека — Гусятинского, по вполне понятным причинам.

Итак, позволю себе объяснить. Действующая по-настоящему «программа защиты свидетелей», которая сейчас живет лишь на бумаге, и то в состоянии эмбриона, а также статьи Уголовного Кодекса хотя бы вполовину облегчающие участь согласившегося сотрудничать именно по ОПГ и ОПС, могут заставить задуматься тех, кто из своего ущемленного самолюбия, как Григорий «Северный», или для профилактики «кровопомазания», воплощавшейся Олегом Пылевым, позволяли себе лишать жизни кого бы то ни было.

Почти всё, что я делал, по мнению того же Андрея, при взгляде назад, делать было не нужно, но об этом можно и просто говорить уже после случившегося, узнав всю подноготную мотиваций. Сию мысль подтверждает законодательство, существовавшее в туманном Альбионе в забытые века, где первый, давший показания, в случае их ПОДТВЕРЖДЕНИЯ отпускался на волю чистым юридически, хотя бы и был виновен больше всех.

Конечно, современность такого не потерпит, но, это могло бы быть весьма предупредительным средством, которое позволяло бы задумываться о начале криминальной карьеры тех, кто приходит к преступлению, не имея на то даже готового к нему мировоззрения, лишь ради интереса, любопытства, выяснения своих возможностей, или просто по наивности.

Здесь я говорю о том бесконечном числе людей, не принявших и даже не задумывающихся об этих законах криминальной субкультуры. Люди же, сызмальства принимающие путь жизни вне закона и существующие по совсем иным принципам, понять которые обычный человек не сможет, — это отдельная тема и совсем другие психотипы, для которых страх наказания, причём любого, включая смертную казнь, не является останавливающим фактором. Что подтверждает история китайской судебной системы в далёком прошлом, когда за воровство чиновника казнили не только его, но и всю его семью и всех родственников, дабы никто из них, даже после смерти своего благотворителя не смог попользоваться им уворованным. Пусть тогда это касалось оборота шёлка, не имеющего в то время реальной цены и ценившегося выше золота. Останавливают ли сейчас в Китае единичные расстрелы высокопоставленных бонз? Будет видно…

…Я не призываю «сдавать» наперегонки друг друга, это выбор каждого, как и ответ за него впоследствии друг перед другом, то есть дело совести, мировоззрения и чести. И не говорю о показаниях на себя, то есть о чистосердечном признании о содеянном лично, не затрагивая другие судьбы. Но, хотелось бы предупреждать хотя бы бесполезные смерти и те преступления, которые совершаются наобум, не подготовленные профессионально преступления и проводимые не планомерно, как правило, ведут к неуспеху и жертвам (делаю акцент на не профессиональность и спонтанность преступности)

Молодым людям, задумавшим преступить черту закона, не плохо было бы знать на что они идут, и определяться заранее, не переходя черту предпологаемого. Иначе идя на воровство мобильного телефона, продажа которого позволит еще раз «ширнуться», может обернуться и неожиданным разбоем с нанесением тяжких телесных повреждений, а то и вовсе недопустимую смерть.

В свое время, подобное было недопустимо в преступном мире и прежде всего из-за строго соблюдающегося кодекса чести, который сегодня замещен лозунгами «махновщины» и анархии — здесь собственно, что в государстве, то и в крым-царстве!

Ну, а если вы слышите щелчки при взведении курка револьвера (кук-клукс-клан) у вашего виска, то права выбора у вас никто отобрать не может, здесь каждый волен поступать по своему видению ситуации, хоть она и банальна — жизнь или смерть.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.